Текст книги "Затаенное имя - Тайнопись в 'Слове о полку Игореве'"

Автор книги: Георгий Сумаруков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Предком Святослава Всеволодича в пятом поколении был Ярослав Мудрый. О книжности последнего в "Повести временных лет" под 1037 годом сказано: Ярослав... книги любил, читая их часто ночью и днем. Собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением Божественным. И далее: Велика ведь бывает польза от учения книжного. И еще: Ярослав, как мы уже сказали, любил книги и, много их написав, положил в церкви святой Софии, которую создал сам. Таким образом, Ярослав Мудрый открыл при Софии Киевской первую на Руси библиотеку.

Книжность передается потомкам

Грамотность и книжность традиционно культивировалась и у потомков Марии Васильковны и Святослава Всеволодича. Их внук Михаил Черниговский вместе с боярином Всеволодичем, "образованным от философов", обучал в домашних условиях двух своих дочерей. Одна из них, Марья, со временем станет первой на Руси женщиной-летописцем,– как предполагает Н.Л.Пушкарева, она приняла участие в составлении Ростовского летописного свода8. В эту летопись вошли принадлежащие ей рассказы о гибели ее мужа, князя Василька Константиновича, в битве с татаро-монголами на реке Сити в 1238 году, рассказ о перенесении тела убитого в той же битве князя Юрия в Ростов и запись о гибели в Орде в 1246 году Михаила Черниговского. При участии Марии составлено "Житие Михаила Черниговского и боярина Федора" – об их подвиге и страдании за христианскую веру. Михаил Черниговский канонизирован Русской Православной церковью. Вторая дочь Михаила Черниговского, Евфросиния Суздальская, впоследствии тоже была канонизирована. Как следует из "Жития", посвященного ей, она знала античную литературу.

Грамотность и книжность были в почете у князей, принадлежавших и другим княжеским ветвям. Так, из современников Марии Васильковны и Святослава Всеволодича можно назвать Андрея Боголюбского, великого князя Владимирского. Он – автор "Слова о празднике 1 августа", "Жития Леонтия Ростовского" и других сочинений. Жена Всеволода Большое Гнездо, Мария, написала "Поучение своим детям", а их дочь Верхуслава вела переписку с епископом Симеоном одним из авторов "Киево-Печерского патерика". Сын Всеволода Большое Гнездо, великий князь Владимиро-Суздальский Константин Мудрый, переводил с греческого. Н.М.Карамзин отмечал, что Ярослав Мудрый и Константин отменно любили чтение книг. В.Н.Татищев о Константине писал так: "Великий был охотник к чтению и научен был многим наукам... многие дела давних князей собрал и сам писал, а також и другие с ним трудились"9. У Константина была одна из крупнейших в Древней Руси библиотек. Жена Константина Мудрого также была грамотна. Князь Ярослав Осмомысл Галицкий, герой поэмы, отец Ярославны, был "книжный князь".

Из этого обзора, не претендующего, однако, на полноту, видно, что на Руси в княжеской среде книжность была распространенным явлением. И что особенно важно, не только среди мужчин, но и среди женщин. Следует отметить, что в XI-XIII веках распространение княжеской "книжности" не было чисто русским явлением: среди западноевропейских монархов также встречались писатели, а иногда и писательницы. Итак, вопреки мнениям исследователей-скептиков, считающих, что писательский труд – не княжеское дело, предположение о том, что "Слово о полку Игореве" мог написать князь или даже княгиня, представляется вполне правомочным. Значит, правомочно и предположение об авторстве "Слова" Марии Васильковны. Однако, если против авторства князей в исследовательской литературе серьезных возражений не встречается, то против авторства княгини высказываются самые решительные протесты.

Признаки женского почерка в "Слове"

В качестве одного из главных – если не самого главного – возражений против авторства женщины выдвигают то, что "Слово" – произведение о войне, а поскольку война – дело мужское, то и автор его, естественно, должен быть мужчиной. Л.Е.Махновец скрупулезно подсчитал, что на Руси в конце XII века было – ни больше, ни меньше – 299 княгинь, но по указанной причине ни одна из них не могла быть автором этой поэмы (правда, он все же допускает, что "Плач Ярославны" могла написать женщина)10. Спору нет, "Слово о полку Игореве" относится к военным повестям. В нем рассказано о походе Игоря со своими дружинами на половцев, о сражении, окончившемся поражением дружин, о пленении Игоря. Но рассмотрим внимательно, как в "Слове" изложено начало сражения:

Утром, в пятницу, потоптали они поганые полки половецкие и, рассыпавшись стрелами по полю, помчали красных девиц половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие оксамиты. Ортмами, япончицами и кожухами стали мосты мостить по болотам и топким местам – и всяким узорочьем половецким. Червленый стяг, белая хоругвь, червленый бунчук, серебряное древно храброму Святославичу!

По этому описанию совершенно невозможно воссоздать картину сражения. Собственно, о сражении здесь сказано поверхностно, в самых общих фразах: половецкие полки "потоптаны". А вот о военной добыче говорится, наоборот, очень подробно: ценные украшения и одежды перечислены со всей скрупулезностью.

Так писать могла только женщина. Более того, в поэме, там, где приведено окончание сражения Игоря, а также в описаниях сражений давно минувших дней – всюду предметы военного обихода снабжены яркими эпитетами, например: щиты червленые, сабли каленые, полки железные. Метафорично говорится о действиях воинов на поле брани: занять оборону – это значит кликом поля перегородить, пойти в наступление – рассыпаться стрелами по полю. Таких эпитетов и метафор здесь очень много. Именно они придают поэме ту особую поэтичность, которая выделяет ее из остальной массы древних, безусловно, замечательных, но все же прозаических литературных произведений. Такая манера описания сражений, какую мы видим в "Слове", явно более подходит автору-женщине, нежели мужчине.

В противоположность тому, что мы видели в "Слове", в Ипатьевской летописи, в повести об этом же походе Игоря, начало сражения описано подробно, ясно, четко и строго.

Наутро же, в пятницу, во время, когда служат обедню, встретились с полками половецкими. Успели подготовиться половцы: вежи свои отправили назад, а сами, собравшись от мала до велика, стали на противоположном берегу реки Сюурлий. А наши построились в шесть полков: Игорев полк – посередине, а по правую руку – полк брата его, Всеволода, а по левую руку – Святослава, племянника его, перед этими полками – полк сына его, Владимира, и другой полк, Ярославов: ковуи с Ольстином, а еще полк впереди: стрелки, собранные от всех князей. И так построили полки свои...

Так же подробно в летописной повести описаны и все другие эпизоды этого сражения. Мы не знаем, кем был автор этой летописной повести – человеком светским или из духовного сословия, но ясно, что он был мужчиной, а не женщиной. Столь же тщательно описаны ратные сцены и многих других военных повестей всего древнерусского периода.

Женщина-охотница?

Против авторства женщины, на первый взгляд, свидетельствуют и многочисленные употребления образов из соколиной охоты, например в описании игры на гуслях певца Бояна: Боян же, братья, не десять соколов на стаю лебедей пускал, но свои вещие персты на живые струны возлагал – они же сами князьям славу рокотали. Или еще пример: Тогда пускал десять соколов на стаю лебедей – которую догонял сокол, та первая песнь пела. Таких примеров немало.

Считается, что широкое применение образов соколиной охоты указывает на то, что автор был хорошим охотником. Отсюда вывод напрашивается сам собой: поскольку охота – занятие чисто мужское, то автор поэмы – мужчина. В общем виде это так, но применительно к "Слову" этот вывод представляется спорным. Автором могла быть и женщина. И вот почему. Во-первых, по описаниям в поэме воссоздать ни одну из сцен соколиной охоты нельзя, поскольку они изложены в самых общих чертах и метафорично, можно сказать чисто по-женски (как и ратные сцены). Ведь не называем же мы охотниками сочинителей фольклорных произведений, в которых имеются образы соколиной охоты. Во-вторых, известно, что женщины лично участвовали в княжеских охотах. Выше было приведено летописное сообщение о неудачной попытке Святослава взять в плен Давыда Смоленского. Нападение совершено на охоте, причем и Давыд, и Святослав охотились вместе с женами. Так что женщины-княгини представляли себе хотя бы в общем виде охотничье, мужское дело.

Все-таки женщина

Еще одна литературная особенность может свидетельствовать в пользу автора-женщины. Это плачи. Всего в поэме три плача: плач русских женщин о павших на поле брани мужьях, знаменитый "Плач Ярославны" по мужу Игорю, плененному половцами, и плач княгини Анны по утонувшему в реке Стугне сыну Ростиславу (кстати, в этой сцене автор не упомянул имени его сводного брата Владимира Мономаха, на глазах которого Ростислав утонул – это явное умолчание о Владимире Мономахе; об умолчаниях см. ниже). Хорошо известно, что во все времена слагательницами и исполнительницами плачей на Руси были женщины. В летописях, которые почти всегда писались мужчинами, о плачах упоминается лишь вскользь и поверхностно.

Эффект присутствия

Часто высказывают мнение о том, что автор поэмы был участником похода и даже находился рядом с Игорем во время его побега из плена. Основанием для этого служат многочисленные подробности, создающие "эффект присутствия" автора на месте событий. Из этого должно следовать, что автор поэмы – воин, мужчина, а не женщина. Однако в поэме немало других сцен и эпизодов, столь же насыщенных деталями и подробностями, создающими "эффект присутствия",именно таких сцен и эпизодов, которые происходили в одно и то же время. Например, присутствие автора чувствуется как в сцене побега Игоря, так и в сцене погони за ним ханов Кончака и Гзака. Но оба эти действия происходили одновременно. Не мог же автор быть одновременно в двух местах – рядом с Игорем и рядом с ханами. Или сцена произнесения в Киеве Святославом "Золотого слова, со слезами смешанного" и сцена "Плач Ярославны" в Путивле. Кроме того, в поэме есть подробные описания событий, происходивших в далеком прошлом, например игра на гуслях певца Бояна, жившего за 100 лет до похода Игоря: они изложены так, будто автор и там присутствовал. Из этих примеров ясно, что "эффект присутствия" объясняется не реальным нахождением автора на месте событий, а его высоким писательским талантом.

Итак, мы видим, что "Слово о полку Игореве" могла написать и женщина, или, точнее,– скорее всего, женщина.

Как уже отмечалось, Святославу Киевскому в поэме не только дается непомерно высокая оценка, но ему отведена чуть не половина всей поэмы, причем ее центральная часть. Такое внимание Святославу могла оказать его жена, Мария Васильковна.

Полоцкая тема в "Слове" – визитная карточка автора

Мы упоминали также, что в поэме есть большой раздел, в котором описаны события, происходившие в Полоцкой земле (напомним, что Мария Васильковна была княжной Полоцкой). Действительно, полоцкий раздел занимает одну десятую часть всего текста поэмы – столько же, сколько описания всех сражений, вместе взятых. Такое внимание к полоцким событиям может свидетельствовать о полоцком происхождении автора. Раздел начинается с рассказа-вставки о князе Изяславе:

Уже ведь Сула не течет серебряными струями для города Переяславля. И Двина болотом течет у грозных полочан под кликом поганых. Один лишь Изяслав, сын Васильков, позвенел своими острыми мечами о шлемы литовские, омрачил славу деда своего Всеслава, а сам под багряными щитами на кровавой траве, израненный литовскими мечами, исходил юной кровью и сказал: "Дружину твою, князь, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизали".

Изяслав Василькович – брат Марии Васильковны – княжил, видимо, в небольшом княжестве Полоцкой земли где-то у границы с Литовской землей.

Полоцкая тема продолжается и после рассказа-вставки об Изяславе:

Не было тут брата Брячислава, ни другого – Всеволода: одиноко изронил он жемчужную душу из храброго тела через златое ожерелье. Приуныли голоса, поникло веселье. Трубы трубят городенские.

Князь Брячислав – родной брат Марии Васильковны. В поэме сказано: Не было тут б р а т а Брячислава... (выделено мной.– Г.С.). Если бы поэму писал посторонний этому персонажу человек, он написал бы: Не было тут князя Брячислава,.. но не брата. Очевидно, употребление этого слова указывает на родственные отношения писавшего поэму к Брячиславу и его братьям. Это обстоятельство также свидетельствует в пользу авторства Марии.

Названный третьим князь Всеволод ("другой Всеволод") был братом Марии. Он, как и Изяслав, в летописях не упомянут. Итак, в этом разделе поэмы названы три родных брата Марии Васильковны. Осведомленность автора о полоцких делах значительно бoльшая, чем у летописцев: братья не только названы по именам, но и сообщается о сражениях, в которых погибли двое из них. Об этих сражениях летописи молчат. Авторская скорбь по погибшим может быть понята как скорбь близкого родственника.

Завершается полоцкий раздел поэмы подробным большим рассказом-вставкой о вещем князе Всеславе Полоцком. Он был прадедом Марии Васильковны по отцовской линии и современником Олега "Гориславича". В поэме к Всеславу Полоцкому, личности очень противоречивой, автор относится однозначно: с восхищением.

Полоцкие Гориславны

Можно привести еще одно косвенное свидетельство в пользу полоцкого происхождения автора "Слова". Родоначальник князей Ольговичей, Олег Святославич, в поэме назван Олегом Гориславичем. Ни в каких других письменных источниках он Гориславичем не прозывался. Это отчество-прозвище происходит от имени Горислав. Происхождение его, считают исследователи, неясно. Ясна только вторая половина имени – слав, т.е. слава или славный. Первая же половина имени произошла либо от слова горе (в таком случае полное имя – Горькославный), либо от слова гора, верх – Верхославный, но, думается, что правомочно производить его и от глагола гореть, тогда полное имя означает Горящий славой. Так или иначе, но в поэме Олегу Гориславичу автор и сочувствует, и осуждает его, и восхищается им. Имя Горислав (женская разновидность – Горислава) в древнерусских письменных источниках встречается считанное число раз. Два из них для нас представляют интерес, поскольку имеют прямое отношение к Полоцкой земле.

Владимир I Красное Солнышко, взяв в жены полоцкую княжну Рогнеду после кровавой расправы над ее отцом и братом, прозвал ее Гориславой. Дальнейшая судьба Рогнеды-Гориславы была горестна: Владимир выслал ее с сыном-первенцем Изяславом в отстроенный для них город в Полоцкой земле – Изяславль. Изяслав стал основателем династической ветви Полоцких князей, к которой принадлежала и Мария Васильковна. Второй раз это имя встречается в связи с более близкой Марии Васильковне родственницей. Игуменья Евфросиния Полоцкая постригла в монахини двух своих сестер, родную и двоюродную, и двух племянниц. Родную сестру в миру звали Гориславой. Княжна Мария Васильковна приходилась Гориславе племянницей и, возможно, училась вместе с ней в монастырской школе. Без сомнения, Мария Васильковна знала и трагическую судьбу Полоцкой Рогнеды-Гориславы, приходившейся ей прабабкой.

Таким образом, в роду Марии Васильковны были две Гориславы, о судьбах которых она знала. И если она действительно была автором "Слова", то становится понятным отнесение этого очень редкого отчества-прозвища к Олегу Святославичу, родному деду ее мужа. Неясно только, почему она его так прозвала – из сочувствия, осуждения или восхищения.

Оглушительные умолчания

В поисках имени автора любого литературного произведения исследователи обращают внимание не только на упомянутые события, но и на то, о чем автор умолчал, чтобы понять причины умолчания. В "Слове о полку Игореве" таких явных умолчаний несколько.

На Руси было всего три Софийских собора. В поэме же упомянуты лишь два – Киевский и Полоцкий. А Новгородский собор, второй по значению, не упомянут. Причина умолчания заключается, видимо, в том, что автор не хотел писать о неприглядном эпизоде, происшедшем в 1067 году. Всеслав Полоцкий, захватив Новгород, снял с Софии колокола и перевез их на Софию Полоцкую. В полоцком разделе поэмы говорится о том, что Всеслав, находясь в Киеве, слышал звон колоколов из Полоцка. О том, что это были новгородские колокола, автор не упомянул. Такое умолчание мог сделать лишь полоцкий автор, симпатизировавший Всеславу и представлявший его идеальным князем.

Автор в "Слове" ничего не пишет о Владимире Мономахе, княжившем в Киеве несколько десятилетий назад. Между тем этот могущественный князь мог бы быть блестящим примером для подражания князьям Игорева времени. Во-первых, Владимир Мономах, как никто из других князей, создал прочное единство на Руси. Во-вторых, объединив Русь, он нанес такой сокрушительный удар по половецким ордам, что после него в южных степях половцев не было около двух десятилетий.

Но Владимир Мономах принимал участие и во внутренних походах, в междоусобной борьбе Древней Руси. Немало таких походов связано с Полоцкой землей, и о них он пишет в своем "Поучении детям". Так, летом 1077 года, будучи совсем молодым князем, он ходил на Полоцк. Кажется, этот поход был неудачным, но на другую зиму состоялся новый поход, в результате которого выжгли Полоцк. В следующем году Всеслав Полоцкий сжег Смоленск – ответом Мономаха был стремительный конный рейд преследования с поводными конями к Смоленску, но Всеслава там уже не застали. Однако преследование продолжили, и Мономах пожег землю (Полоцкую), повоевал ее до Лукомля и до Логожска, после чего пошел войной на Друцк. Владимир Мономах вел междоусобные войны в Полоцкой земле и позже, став великим князем Киевским. Однажды осенью он вместе с черниговскими дружинами и наемными половцами ходил к Минску. Они захватили город и не оставили в нем ни челядинца, ни скотины. Состоялся еще один поход в Полоцкую землю: ...к Минску ходили, на Глеба, который наших людей захватил, и Бог нам помог. И делали то, что задумали. А задумали отторгнуть Минскую волость от Полоцкой земли и присоединить к Киевской, а Глеба вместе с семьей как пленника вывезти в Киев.

Еще одно красноречивое умолчание – о великом князе Киевском Мстиславе Владимировиче, сыне Владимира Мономаха. Он успешно продолжал политику отца, ведущую к сплочению русских княжеств в борьбе с внешней опасностью. Как сказано в летописи, он загнал половцев за Дон и за Волгу, за Яик (Урал). Известны его успехи в установлении добрых отношений со многими европейскими странами. За многочисленные достоинства этого могущественного князя еще при жизни называли Великим. Но по отношению к Полоцкой земле Мстислав Великий, как и его отец, проводил жесткую политику. Так, он организовал совместный поход нескольких князей против "непослушного" Полоцкого князя, намеревавшегося вернуть отторгнутые еще Владимиром Мономахом Минскую и Друцкую волости. Наступление шло четырьмя колоннами, и нападение на полоцкие города должно было произойти одновременно в условленный день. Но полочане сами изгнали неугодного Мстиславу князя, избежав тем самым разгрома. По отношению к Полоцкой земле Мстислав совершил еще одно унижавшее полочан действие. За очередное непослушание он вызвал в Киев трех полоцких князей с семьями и двух княжичей, там их осудил и выслал в Византию, в Константинополь, к своему зятю, императору Иоанну II Комнину. Ссылка продолжалась десять лет.

Оба великих князя – Владимир Мономах и Мстислав Великий – крепко держали единство Руси в защите от половецкой опасности, поэтому они, без сомнения, были бы очень удачными образцами князей для дополнительного утверждения главной идеи "Слова". Но по отношению к Полоцкой земле они проводили разрушительную, подчас унизительную политику. Следовательно, умолчание их имен может указывать на полоцкое происхождение автора поэмы, которому оба эти князя, разумеется, не были симпатичны.

Итак, похоже на то, что автором была Мария Полоцкая

Таким образом, здесь высказано предположение о возможном авторе "Слова о полку Игореве" – княгине Марии Васильковне, жене Святослава Всеволодича, одного из главных героев поэмы. Основанием для этого были следующие рассуждения. Княгиня Мария Васильковна, в принципе, могла быть автором, поскольку в Древней Руси среди князей и княгинь писатели были, в том числе выдающиеся. Княжна Мария с раннего детства и до замужества жила в Полоцке, где княжил ее отец, и, по-видимому, там в школе для девочек, открытой ее знаменитой теткой – игуменьей Евфросинией Полоцкой, она получила образование. Выданная замуж, Мария Васильковна на многие годы оказалась в самом центре политической и культурной жизни Руси, вместе с мужем изъездила всю Русь и имела возможность вникать во все тонкости межкняжеских отношений. Став великой княгиней Киевской, она решительно вторгалась в дела управления княжеством и вообще проявляла высокую социальную активность. Она жила в той княжеской среде, где традиционно высоко чтили книжность. В "Слове о полку Игореве", на мой взгляд, со всей четкостью проступает женский почерк. Военная тема и сцены охоты изложены в самом общем виде, чисто по-женски, с привлечением многочисленных подробностей, касающихся украшений и нарядов. По-женски эмоционально переданы и три плача русских женщин, в том числе и знаменитый "Плач Ярославны". Многочисленные красочные и яркие эпитеты выделяют "Слово" из ряда других древнерусских произведений, вероятно, потому, что оно написано не мужчиной, а женщиной.

Несколько признаков указывает на полоцкое происхождение автора "Слова". Это и осведомленность в полоцких событиях, изложенных в непомерно большом по объему разделе-вставке, где говорится с сочувствием о трех братьях Васильковичах. И что замечательно, автор более осведомлен о полоцких делах, чем летописцы; он называет имена братьев Изяслава и Всеволода, о которых летописи молчат. Автор рассказывает и о Полоцком князе Всеславе Вещем. Употребляет чрезвычайно редкое, но обычное для полоцкой княжеской среды имя-прозвище "Гориславич". Признак полоцкого происхождения автора – это и умолчания об обидчиках Полоцкой земли – князьях Владимире Мономахе и Мстиславе Великом, являвшихся, между тем, прекрасными примерами для подражания в борьбе с половцами. Это и обращения с призывами объединиться, адресованные князьям разных княжеских ветвей, за исключением Ольговичей (Черниговских) и Всеславичей (Полоцких): для тех и других не нужно было особого приглашения – по закону родства оно предполагалось само собой. "Отцом" князей Ольговичей был Киевский великий князь Святослав. От Полоцкой земли в Киеве была только Мария Васильковна. Можно смело утверждать, что полоцкая тема в "Слове о полку Игореве" – это своеобразная визитная карточка автора. По-видимому, именно она, Мария Васильковна, и была автором "Слова о полку Игореве". Однако это предположение основано лишь на косвенных свидетельствах. Необходимы же прямые доказательства.

II

Прежде чем начать поиск имени автора в тексте "Слова о полку Игореве", следует обозреть различные древнерусские письменные источники, чтобы уяснить себе, каким образом в них проставлялись имена сочинителей. По источникам можно выделить несколько приемов.

Прием первый. Имя автора включалось в полное название сочинения, например "Слово святого Феодосия, игумена Печерского монастыря" (XI в.).

Прием второй. Имя автора помещалось в первой фразе сочинения. Например, в своем "Поучении детям" (1117 г.) Владимир Мономах писал: "Я, худой, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василием, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею из рода Мономахов..."

Прием третий. Имя автора находилось где-то в середине текста сочинения. Например, в "Повесть временных лет" под 1097 годом включена "Повесть об ослеплении князя Василька Теребовльского". В ней приведено имя писавшего им был поп Василий.

Прием четвертый. Имя автора входило в текст предисловия или, что чаще, в послесловие. Такие приписки оставляли обычно писцы-переписчики. Некоторые приписки представляют собой очень интересные литературные миниатюры.

В тексте "Слова о полку Игореве", включая его название, присутствуют десятки имен, но они принадлежат героям поэмы, которые по разным причинам не могли быть авторами.

Достоверные свидетельства авторства – разнообразные тайнописи

Особый прием проставления имени автора в древнерусских летописях выражается в применении того или иного вида тайнописи.

Академик Д.С.Лихачев сделал чрезвычайно важное наблюдение11. Он пишет: "Как это ни странно, но одно из самых достоверных свидетельств о принадлежности сочинения тому или иному автору извлекается из тайнописных записей. Мне не известно ни одного случая, когда бы указания тайнописи оказались неправильными. Объясняется это, как мне кажется, тем обстоятельством, что тайнописные записи делались о себе, но не о другом. Тайнописью запечатлевали свои имена по преимуществу сами авторы (поэтому-то в тайнописи и встречаются указания на русских авторов, но нет указаний на переводных авторов и очень редко – переписчиков)". Д.С.Лихачев заметил также: "Типично древнерусское явление – тайнописные записи о своем авторстве русских писателей"12.

Итак, тайнопись – одно из самых достоверных свидетельств авторства древнерусских сочинений.

Многообразие древнерусских тайнописей

В Древней Руси существовало несколько систем тайнописи. Одна из них называлась "простая литорея". Эта система предполагает замену одних букв кириллицы на другие, взятые из того же алфавита, причем замену производят по определенному правилу. Обычно заменяли только согласные, оставляя гласные без изменений. Самым простым и распространенным был следующий ключ. Выписывали в строку подряд все согласные в количестве 10 букв. Под этой строкой составляли вторую из последующих 10 согласных, но их записывали в обратном порядке, т.е. справа налево. Получалась таблица:

Б В Г Д Ж З К Л М Н

Щ Ш Ч Ц Х Ф Т С Р П

Пользоваться такой таблицей-ключом нетрудно. Чтобы затаить какое-либо слово, нужно каждую встречающуюся в нем согласную букву заменить на соответствующую, расположенную в таблице-ключе над или под нею. Такую же замену производят и при чтении тайнописи. В качестве примера можно привести запись в Ермолинской летописи под 1463 годом, в которой рассказывается о некоем жестоком княжеском слуге, чинившем произвол (в переводе): А прочих его чудес великое множество, невозможно ни описать, ни исчесть – потому что он во плоти есть цьяшос. Раскрываем последнее слово, пользуясь приведенным ключом: дьявол. Летописец, по-видимому, монах, воспользовался тайнописью для того, чтобы даже письменно не упоминать нечистую силу.

Наиболее ранние тексты с литорейной тайнописью относятся к XII веку.

Вольные и невольные вмешательства писцов в тайнописи

Простая литорея, кроме своего простейшего ключа, имела разнообразные усложненные ключи, подобрать которые для прочтения тайнописи было делом нелегким. Это хорошо видно при рассмотрении "Второго послания митрополита Киприана 23 июня 1378 года"13. Сохранилось четыре списка "Послания" – Мясниковский (начало XV в., наиболее древний) и три более поздних – Основной, Чудовский и Барсовский (они датируются концом XV началом XVI в.). Во всех списках имеются литорейные записи. В общей сложности в "Послании" затаенных записей восемь, и ключи к ним разные. Так, только в Мясниковском и Чудовском списках простейшим ключом сделана единственная запись: шлея мули гелкъпору... При дешифровке проявляется: Всея Руси честному... В двух других списках приведена лишь ее дешифровка. В "Послании" имеются еще три записи, в которых применен тот же простейший ключ, однако в словах заменялись не все согласные, а лишь часть: ...игумену Семчию и ичурепу Федору... (то есть ...игумену Сергию и игумену Федору...). Вторая запись: ...едипъруцмепъ л шари. Не укаисъля от шал... (...единомудрен с вами. Не утаилося от вас...). И третья запись всего в одно слово: мода (рода). Ясно, что если в таком частично дешифрованном тексте произвести, согласно простейшему ключу, замену всех согласных, то вместо расшифрованного текста получится новая тайнопись. Для чтения нужен именно тот ключ, которым пользовался сочинитель тайнописи. Все эти три тайнописи содержатся только в одном, древнейшем списке, а в более поздних они либо опущены полностью или частично, либо приведены в дешифрованном виде.

В Барсовском списке "Послания" есть два отдельных слова, записанных усложненным ключом: вобдввсни (после раскрытия титлов – неблагословенни) и пбокдати (прокляти).

Наконец, в "Послании" приведены еще две тайнописные записи: Одеюрееви мивропродиву (Олексееви митрополиту) и Дв оудушь отдумени (Да будут отлучени). Заметим, что во второй из этих записей переписчик допустил несколько ошибок, написав: дщ вудушь отдумини. Ключ к этим двум записям настолько сложен, что ни один из четырех переписчиков не расшифровал их они в затаенном виде сохранились во всех списках.

Как было сказано, во всех четырех списках в общей сложности насчитывается восемь разных тайнописных записей. Но ни в одном из них не сохранилось полное количество таких записей. Больше всего тайнописи осталось в древнейшем списке – шесть, в остальных – по две-четыре записи. Сколько же было тайнописных мест в исходном тексте, написанном митрополитом Киприаном,неизвестно.

Столь подробное рассмотрение здесь литорейной тайнописи в разных списках "Второго послания митрополита Киприана 23 июня 1378 года" нужно, чтобы показать, что, во-первых, применявшиеся в тайнописи ключи разнообразны. Во-вторых, переписчики вмешивались в текст тайнописи, в большинстве случаев его дешифровывали, подчас лишь частично, а также при переписке допускали грамматические ошибки, затрудняющие понимание написанного, или вовсе отбрасывали непонятное. Со временем рукописное произведение свою тайнопись постепенно утрачивало: сказывалось усердие переписчиков.

В чем прок тайнописи?

Что же заставило митрополита Киприана прибегнуть к тайнописи? Причины, видимо, кроются в обстановке, сложившейся в те времена в правящих кругах. После кончины митрополита Алексия Киприан стремился занять высокий духовный пост в Москве. Против Киприана выступал князь Дмитрий Иванович (в будущем Дмитрий Донской). Киприан искал поддержки у игумена Троицкого монастыря Сергия Радонежского и игумена Симонова монастыря Федора, и отправитель, очевидно, учитывал, что послание могло попасть в руки князя. Во избежание неприятностей он отдельные части текста затаил. Им было сокрыто имя одного из адресатов (Сергия) и духовный сан другого (Федора). Тем, кто не владел ключами, было непонятно, какому игумену и какому Федору предназначалось послание. Разумеется, к этой тайнописи адресаты ключи имели.