Текст книги "Настольная книга злобного сюрреалиста"

Автор книги: Георгий Серов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Экстраполирование ужаса

В этот промозглый осенний вечер Коля решил пройтись подышать холодным освежающим воздухом. Выпито было немало, иначе б ему и не пришла в голову мысль гулять под мерзким ледяным аэрозолем, сыплющим с небес.

Идя вдоль четырёхполосной трассы, он, чувствуя, что не прикрытые плащом части джинсов промокли насквозь, уже собрался было разворачиваться к дому («ну максимум ещё метров сто-двести пройду и всё»), когда внезапно почувствовал лёгкий толчок сзади в область коленок и бёдер, а затем – пихание в затылок.

Он обернулся посмотреть на того хама, который так непозволительно ведёт себя в общественном месте, чтобы объяснить человеку, а, может, и втемяшить кулаками простую мысль о необходимости вести себя более подобающе в дальнейшем.

Однако ж, обернувшись, Николай не обнаружил за собой пешеходов. Лишь метрах в тридцати, мелькая аварийкой, стояла почти поперёк тротуара иномарка с мятым передком и лобовым стеклом, полезшим паутиной от удара.

Из машины, покачиваясь, вылезала густо накрашенная девица. Подходить к девице и спрашивать, что случилось, совершенно не хотелось – Коле было предельно ясно, что случилось.

– Вот дрянь. Наверняка сшибла пешехода где-то и только сейчас поняла, что натворила, или испугалась просто и уехала подальше с места, где человека сбила. – Пришла мысль в голову. – Надо бы полисменам позвонить.

Коля начал лихорадочно искать мобильник в карманах плаща, но не найдя, подумал:

– Дьявол! Видимо дома, по пьяни, оставил.

В раздражении выругавшись на свою забывчивость, он направил свои стопы далее под серой стеной мóроси.

– Надо же, только что этой машины не было на тротуаре, вообще не было ничего. Или это я, задумавшись, её не заметил? О чём я думал-то? Вообще не помню. Дааа, надо меньше пить.

Такой поток сознания сопровождал неспешные Колины шаги, забывшего уже, что он совсем недавно собирался разворачиваться и идти домой.

Постепенно разбежались с неба низкие тяжёлые тучи. Из-под неровных их краёв на западе замелькало начинавшее краснеть вечернее солнце.

Внезапно Коля остановился, поняв, что не узнаёт местность, в которой очутился. Вдалеке он заметил стекающуюся с разных сторон толпу, образовывавшую очередь. Поскольку очередь уходила направо от дорожки, по которой шёл Коля, он мог видеть хвост и середину очереди, однако начало её было скрыто от глаз.

Любопытство, разумеется, превыше доводов рассудка и герой нашего повествования, ускорив шаг, решил выяснить, что заставляет толпу двигаться в заданном направлении – может, концерт какой намечается ?

Приблизившись, он различил, как толпа вливается на широкий тротуар, все спешат, торопятся обогнать друг друга – вдруг на всех не хватит?

Чего не хватит, Коля не имел ни малейшего понятия, однако, повинуясь стадному инстинкту, врезался в толпу и, обогнав горделиво вышагивавшую даму в красном пальто и ковылявшую с завидной скоростью троицу бабулек в драных ватниках, устремился чуть ли не бегом в людскую гущу.

Вдали был различим грохот, шедший словно с гигантской строительной площадки. Слышно было, как где-то за пределами видимости с шумом опускается молот копра, грохают, падая, железяки, шипит, выталкивая воздух, пневмонасос.

Рядом с Колей бежали счастливые мамаши с колясками. Как ни странно, встречались и прогулочные коляски, лихо ехавшие по дорожке сами по себе.

Мимо, спеша и расталкивая прохожих, зарабатывая в свой адрес комплименты навроде: «придурки малолетние», пронеслась ватага воспитанников хоккейной школы с клюшками в руках и неизменными безразмерными баулами с болтающимися на ремешках шлемами.

Один из пацанят, пробегая мимо, спросил у однокашника:

– Вадь, а чё эт было? Я помню, нам навстречу КАМАЗ выскочил, а потом темень наступила. И вот мы бежим куда-то.

– Не знаю, Серёга, мне сказали бежать, я бегу. Наверно, тренер сказал. Пацаны говорят, что он вперёд убежал, надо догонять.

Коля заметил, что мужичок в куртке из шелушащегося кожзама и засаленной кепке-аэродроме, шедший неспешно почти по кромке тротуара, граничащей с газоном жухлой травы, невольно втянул голову в плечи, оглянувшись на стайку хоккеистов.

В какой-то момент наш герой увидел, что асфальт тротуара превращается в двигающуюся широкой рекой серую твердь. Скорость идущих, ковыляющих, катящихся на колясках инвалидов и младенчиков, солидно увеличивалась за счёт асфальтовой дорожки, действовавшей как траволатор.

Коле вдруг вспомнилась прекрасная дама, которую он перегнал, когда вливался в толпу, и он решил завести с ней знакомство, найдя прекрасный для этого повод. Немного замедлив шаг и пропуская страждущих, он различил знакомое красное пальто и, дождавшись приближения дамы, обратился к ней игриво:

– Мадам, куда мы спешим?

Женщина смерила Колю надменным взглядом и ответила:

– Молодой человек, мне известно не больше вашего.

Николай, озадачившись, спросил, скорее по инерции, нежели ожидая ответа:

– Как же так, ажиотаж без повода, получается?

Он махнул раздосадованно на даму в красном, пробормотав:

– Ай, да чего с этих баб взять!

Заметив очередного мальца с клюшкой, наш герой схватил его за шиворот и с надеждой спросил:

– Эй, хоккеист, куда спешим?

– Дяденька, мне бежать надо, я от своих отстал.

– Так куда бежишь-то?

– Я за тренером бегу.

– Хорошо, – Коля начал раздражаться, – а тренер-то, тренер куда направляется?

– Не знаю, дяденька. Пустите! – Пропищал пацанёнок.

– Тьфу, ты, балбес!

Коля, отчаявшись получить вразумительный ответ, куда все спешат, развернулся и попытался идти навстречу людскому потоку, однако не тут-то было. Поток был чрезвычайно плотным и его просто затолкали плечами. Он упал и покатился вместе со всеми, но уже на спине.

Попытки выбраться с дорожки неизменно заканчивалась, к вящему удовольствию публики, падением и проездом на спине не одного десятка метров.

– Надо же было так напиться! – В сердцах подумал Николай. – И что за спотыкач привёз этот дядя Лёша?

Утомившись, в конце концов, бороться с натиском толпы, он стал продвигаться в направлении, куда направлялась толпа.

Грохот стройплощадки всё нарастал, становясь временами невыносимым. Неумолимо приближаясь, неразличимый поначалу, замаячил зев тоннеля. Вид его окончательно сбил Колю с толку.

– Вот ей же богу ни разу здесь не был! Что за район? Может, я до пригорода какого-то добрался?

Стали различимы какие-то звуки, от которых у него вздыбились волоски на затылке, а лоб покрылся холодным потом. Поначалу Николай счёл, что он случайно услышал звуки из окон роддома – ему слышались крики, душераздирающие вопли, которые издавали невидимые роженицы, взывая к своим матерям и богам, моля о помощи.

Не различив признаков роддома, он, насколько позволяли ему его опьянённые органы чувств, стал пытаться определить, откуда исходили эти пугающие инфернальные звуки.

Асфальтовый траволатор, меж тем, спешил, всё ускоряясь, навстречу тёмному, озаряемому рыжими всполохами, тоннелю.

Судя по скорости приближения, углубиться в жерло тоннеля Николай и его спутники должны были в течение ближайшей минуты.

Стала различима мечущаяся толпа – именно со стороны людского скопища, теснившегося возле входа в бетонную трубу, раздавались ужасающие вопли о помощи.

Прошло секунд тридцать и Коле стала ясна суть происходящего: всполохи огня видны были, когда от земли поднималась стена гигантского кубического поршня. Падение его сопровождалось тысячекратным воплем ужаса и непереносимым человеческому уху хрустом.

Упав на двигающуюся рывками стальную ленту конвейера, к которой подводила асфальтовая дорожка, гигантский молот задерживал скопившуюся пред ним толпу.

Затем, поднимаясь неспешно, он запускал под свою сень очередную партию несчастных, обречённых на неминуемую и жуткую гибель.

Приближаясь к адскому прессу, наш герой уже мог различить, как задние ряды очередной партии, подлежащей превращению в сочащееся кровью месиво, лихорадочно пытаются избежать то, чего избежать невозможно. Как разворачиваются они с искажёнными от ужаса лицами и пытаются бежать против движения несущейся с бешеной скоростью асфальтовой ленты, и падают, головами ударяясь о тяжёлый асфальт и теряя сознание.

– Это всё ж облегчает им последний момент. – Успел подумать Коля чисто автоматически, когда он увидел гурьбу знакомых уже пацанят с клюшками, попытавшихся, видимо, из спортивного упорства, воспротивиться неминуемому, но стройными рядами низвергшимися навзничь и откатившимися в провал, образовавшийся при поднятии молота.

Он заметил, как с нижней поверхности молота стекала ручьями кровавая жижа и отваливались прилипшие обломки костей с сочащимися красным бесформенными тряпками, ещё недавно бывшими одеждой.

Здесь, на последнем рубеже, встретилась ему и женщина в красном. Она, как и остальные, не хотела для себя такой жуткой участи. Резко развернувшись по направлению от адского провала, она попыталась рвануться навстречу напиравшему людскому потоку, но была сметена с ног. Падая, она протянула с мольбой в глазах свою миниатюрную ладонь Коле.

Лицезрение ужаса, от одной мысли о котором обычный человек может сойти с ума, выбило в одно мгновение всю её недавнюю спесь.

Однако ж, наш герой не успел оценить изменение в характере прекрасной незнакомки, поскольку понял, что подходит и его очередь заехать в тоннель.

И тут до него дошла простая мысль. Всё встало на свои места.

Всё было предельно просто – настолько просто, что он, не сдержавшись, залился истерическим хохотом.

Он был уже мёртв – мёртв с того самого момента, как пьяная девица, выехав на тротуар, сшибла его на своём «Лексусе».

Он понял, что то, показавшееся ему лёгким прикосновение, было, на самом деле, смертельным ударом сзади, от которого он пролетел несколько десятков метров и грохнулся оземь. Именно безвозвратной и непоправимой мёртвостью его объяснялось то, что он не нашёл мобильник при себе – как мертвец может позвонить в мир живых?

Сразу нашлось объяснение странным диалогам юных спортсменов – скорей всего, они ехали на свои хоккейные соревнования на автобусе да так и приехали всей командой прямиком на тот свет, когда им навстречу выехал КАМАЗ, водитель которого – тот самый тип в засаленной кепке и дермантиновой куртке, втянувший голову в плечи при виде пацанов.

Женщина. Кто знает, от чего умерла женщина в красном? Но это вообще уже не имело значения. Ничего не имело никакого значения…

Так вот куда на самом деле отправляются души: ни в рай, ни в ад, а…

Шварк…

Все оттенки чёрно-белого

1 апреля Михаил Юрьевич решился-таки, повинуясь уговорам жены, пойти на обследование. Медицинское обследование. В последнее время, особенно после 49-го дня его рождения, всё как-то не моглось, не дюжилось – то в боку стрельнет, то в глазах потемнеет.

Он-то лично не обращал особого внимания на недомогания, списывал их на возраст. И ранее «стреляло» и «темнело», не в таких, конечно, количествах, – но ведь бывало же!

Однако ж, пристала жена – «иди проверься, проверься иди. Вдруг, серьёзное что?». Родственники тоже, со своими вечными: «После сорока, а уж, тем более, к пятидесяти ближе, надо о здоровье заботиться, Миша».

Да и Настасья-Настасьюшка, зазноба его, сказала как-то:

– Что-то ты, Мишенька, когда на мне, какой-то бледный становишься. Смотри, не отойди к предкам во время наших утех, а то стыду-позору не оберешься, да и мне головняки эти ни к чему.

В общем, решился он.

1 апреля для визита в больницу выбрано было случайно, просто отгул начальство дало за работу в выходные. А может, и не случайно, – рассчитывал Михаил Юрьевич втайне, что народу поменьше в поликлинике будет – со здоровьем шутки плохи, это вам не «у вас вся спина белая! Ха-ха!».

Больница у них в городке всего одна, специалистов, тем более хороших, – и того меньше. Но, если уж скажут, что надо серьёзно провериться, можно и в областной центр съездить – здоровье важнее.

Да, сорок девять – дело нешуточное. Сколько друзей у него да однокашников повыкосило: то инсульт, то инфаркт, то ещё какая болезнь поганая. Не хотелось бы, конечно, так рано помирать в корчах, как его сестра двоюродная – от онкологии за три года сгорела, – а ведь всего-то сорок два было!

– Ну, для того и нужны профилактика и ранее выявление. Вот сейчас дойду до медиков, они-то мне всё и расскажут, и покажут. – Думал про себя Михаил Юрьевич, подходя к обшарпанному крыльцу осыпающейся потихоньку Горемыкинской ЦРБ, обслуживавшей столицу района, городок Горемыкино, и район с одноимённым названием.

Отстояв положенную очередь к терапевту – народу было много, даром, что первое апреля, Михаил Юрьевич направился в кабинет УЗИ, для проверки состояния его внутренних органов. Предварительно он забежал в магазинчик, находившийся неподалёку от больницы, и выпил, по совету терапевта, полтора литра минералки.

И тут началось самое интересное.

Постучав в кабинет УЗИ-диагностики, он приоткрыл дверь и протянул в полумрак своё направление.

– Мартынов Михаил Юрьевич? – Молодой худощавый врач печальным взором воловьих глаз, скрытых толстыми линзами, оглядел Михаила Юрьевича с ног до головы. На мгновение Михаилу Юрьевичу даже показалось, что, поскольку аппарат УЗИ сломался, а заключение с врача в любом случае потребуют, то он пытается определить наличие патологии внутренних органов с помощью подручных средств, в данном случае – собственных глаз, усиленных диоптриями очков.

Затем молодой специалист пробормотал неожиданное:

– Простыня.

– Что, простите? – Не поняв, переспросил Михаил Юрьевич.

– Простыня. – Терпеливо повторил узист.

– Что простыня?

– Где простыня? – Вопросом на вопрос ответил врач.

– А что, нужна? – Перекинул эстафетную палочку вопрошания Михаил Юрьевич.

Тяжко вздохнув, молодой человек воскликнул, обращаясь к невидимому ангелу-хранителю кабинета УЗИ-диагностики:

– Марина-а! Тут опять без простынки! Принесите одноразовую, пожалуйста.

По соседству хлопнула дверь и чьи-то тяжелые шаги удалились, скрипя деревянными половицами больничного коридора.

Через минуту в кабинет ворвалась, тяжело дыша, пухлая медсестра, держа в руках не первой свежести пелёнку, на серо-белой поверхности которой отчетливо виднелись звучавшие шаманскими заклятиями чёрные надписи «УХО», «ОМХО», «ХОЗО», красноречиво свидетельствовавшие о преклонном возрасте предоставленного куска ткани.

Вновь тяжко вздохнув, юноша горько запричитал:

– Марина, я же просил од-но-ра-зо-ву-ю. А вы что?

– Андрей Силантич! – Затараторила холеричная Марина. – Ну нету одноразовых, нету. Не закупили, денег нету. На складе только такие остались.

В третий раз вздохнув тяжко, Андрей Силантьевич, он же узист, сказал, обращаясь уже к Михаилу Юрьевичу:

– Ложитесь на кушетку, постелите пеленку.

– Мне сначала лечь, а потом постелить пеленку? – Хотел было съюморить Михаил Юрьевич, но по мрачному взгляду Андрей Силантича, понял, что юморить он будет в другое время и в другом месте.

– Сначала постелите пелёнку, разумеется, затем ложитесь. – Сказал, пропустив мимо ушей юмористический шедевр своего пациента, молодой узист.

– Как скажете. – Постелив застиранную пелёнку и ложась, кряхтя, на кушетку, проговорил Михаил Юрьевич.

Началось исследование. Навалив холодного склизкого геля на живот Михаила Юрьевича, врач начал диктовать розовощёкой Марине, сидевшей за стареньким компьютером, какие-то цифры и, казавшиеся именами древнегреческих богов, названия:

– Так, проток диаметром 0,7 миллиметров… Эхоструктура паренхимы… Холедох… Дилатация.

Марина деловито выбивала на клавиатуре своими толстыми пальцами заклинания, проговариваемые врачом в полумраке кабинета диагностики. Михаил Юрьевич в это время с тревогой переводил глаза с очков худосочного доктора, в которых отражались блики экрана аппарата УЗИ, на белую шапочку медсестры. Он тщетно пытался найти хоть какую-то связь с действительностью в единственно казавшимися ему имеющими отношение к реальности вещах.

– Так, Михаил, э-э-э… Юрьевич. Вам у терапевта сказали жидкость выпить за 40 минут до УЗИ? – Спросил врач, сверяясь с амбулаторной картой.

– Ну да, я в магазинчик сбегал, за минералкой. Выпил… Да. – Ответил Мартынов.

– Тогда поворачивайтесь на левый бок.

Выполняя команду врача, Михаил Юрьевич повернулся на левый бок. Врач, предварительно измазав холодным гелем правый бок своего пациента, приложил к нему датчик и продолжил диктовать непостижимую неосведомленному человеку буквенно-цифровую шифрограмму своей помощнице.

– Так, теперь на правый бок.

Михаил Юрьевич послушно перелёг на правый бок и с покорностью принял телом холодный гель. Андрей Силантьевич шурудил датчиком, размазывая гель по левому боку подопытного, и продолжал отправлять голосовые послания Мариночке.

Вдруг, остановившись на несколько секунд, он вперился в монитор, сверкая толстыми линзами своих очков и, как показалось Михаилу Юрьевичу, торжественно-мрачно начал надиктовывать медсестре:

– Та-ак! При исследовании левой почки выявлено уплотнение величиной 5 миллиметров в диаметре, с распространением на окружающие почку лимфатические узлы.

Мариночка тяжело вздохнула и с сожалением посмотрела на Михаила Юрьевича. Не на шутку встревоженный, он, изобразив бледное подобие улыбки, и придав как можно больше бодрости своему голосу, спросил у вершителя своей судьбы:

– Ну что, доктор, жить буду?

Марина, не в силах сдержать свои эмоции, закачала головой из стороны в сторону.

Доктор в очках, мрачно хмыкнув, сказал:

– Вероятно.

Затем он продолжил:

– Подождите в коридоре. Через десять минут вам выдадут заключение.

Совершенно обескураженный абсолютно непонятной для него реакцией медиков на результаты исследования, Михаил Юрьевич наскоро вытер остатки геля сероватой простынкой и, одевшись, как ошпаренный выскочил в коридор поликлиники.

– Следующий! – Выйдя за ним в коридор, гаркнула Марина и, как вновь показалось Михаилу Юрьевичу, с жалостью, словно провожая родственника в долгий, может, невозвратный путь, скользнула по нему взглядом.

Терпеливо дожидаясь заключения исследования и внутренне содрогаясь от какого-то нехорошего предчувствия, Михаил Юрьевич стоял, прислонившись к стенке. Нервное напряжение его было столь велико, что он забыл о настойчивых позывах организма, дававших знать о себе после употребления им минеральной воды. Кроме того, у него непроизвольно затряслась левая нога.

Осознавая, что нервозность его очевидна для окружающих он, покраснел, желая провалиться сквозь бетонные перекрытия старенькой больницы на один, а лучше на два этажа вниз.

Минут через пятнадцать из кабинета выплыла Марина, передав со вздохом и опущенными книзу глазами заключение врача.

– Мариночка! – Обратился к ней Михаил Юрьевич. – Я всё равно ни черта не понимаю во всей вашей терминологии. У меня что-то опасное?

– Все вопросы к врачу. – Скорбно проговорила медсестра.

– А можно его позвать? – Словно цепляясь за спасательный круг, с надеждой проговорил Михаил Юрьевич.

– Ну, я не знаю. – Промямлила Мариночка. – Но для вас он, может быть, сделает исключение.

– Для меня он сделает исключение? – С ужасом подумал Михаил Юрьевич. – Неужели всё так плохо?

Мариночка удалилась в полутьму кабинета диагностики и через некоторое время в проёме двери появился наш худосочный доктор. Воззрившись на Михаила Юрьевича, он не очень довольным тоном произнёс:

– Вы что-то хотели спросить?

– Доктор, в двух словах – у меня что-то нехорошее? – Подбежал Михаил Юрьевич к нему.

– М-м-м. В двух словах, не то чтобы нехорошее, а, скорее, очень плохое. Хотя утверждать я не могу, ещё нужны анализы, биопсия и так далее.

Михаил Юрьевич отказывался верить своим словам. Биопсия… Ему слишком хорошо было известно это слово, а также то, что за ним скрывалось.

– Господи! – Подумал он с отчаянием. – Неужели онкология? За что? Почему я?

Слишком свежи были воспоминания мучений и мытарств его двоюродной сестры и всего её семейства. В течение трёх лет, казавшихся скоротечным спуском в холод могилы, сестра сдавала анализы, биопсию, стояла в очередях, опять сдавала анализы, потом опять стояла в очередях и сдавала биопсию. И повторно, и в третий раз.

Одни анализы устаревали, другие уже не нужны были. И так кругами… Кругами дантова ада, заботливо обустроенного на земле одними людьми для других. В итоге, время было упущено, хотя, может, его и не было вовсе – кто теперь скажет?

Попытавшись справиться с ударом, он проговорил, с трудом разлепляя резко пересохшие губы:

– Доктор, что вы увидели?

– Ну-у, у вас уплотнение в левой почке, что может свидетельствовать о некоем новообразовании. – Протяжно начал разглагольствовать узист, добавив-добив затем:

– А с учётом распространения уплотнения на близлежащие узлы, представляется, что у вас онкология.

Вот посмотрите, на снимке видно, я тут обвёл красной ручкой ваши проблемные зоны – уплотнения.

Михаил Юрьевич тупо смотрел на черно-белые треугольники развёртки УЗИ. Да, он видел какие-то светло-серые контуры на сером и тёмно-сером фоне. Да, они были обведены заботливым врачом красной ручкой. Однако он решительно ничего не понимал.

– Но я бы вам к профильному специалисту рекомендовал сначала сходить. – Продолжил доктор.

– Что же это такое? – Спросил, не обращаясь ни к кому в особенности, Михаил Юрьевич, отходя тихонько вдоль облупленной стеночки от кабинета УЗИ-диагностики.

Как-то автоматически он добрёл до кабинета терапевта – молодой девчонки, только выпустившейся из медицинской академии. У неё перед кабинетом уже было пусто – поток страждущих, по всей видимости, временно иссяк, и Мартынов без каких-либо проволочек и извечной ругани, стоящей в очередях, зашёл к терапевту.

– Вот, Мария Александровна, что мне нарисовали тут. – Сказал он глухим голосом, подавая заключение.

Юный терапевт, пробежав глазами заключение, остановилась на тех самых строчках, содержащих медицинские ругательства, которые повергли в уныние Михаила Юрьевича за несколько минут до этого.

– Вы присядьте, Михаил Юрьевич. – Как можно более ласково сказала она, поднимая трубку допотопного дискового телефона и накручивая на нём цифры.

– Аллё, Андрей Силантич? – Спросила она у невидимого собеседника. – Я тут по Мартынову звоню… Да… Да.

Она внимала голосу мрачного узиста, который, по всей видимости, повторял сказанное недавно Михаилу Юрьевичу, но уже с вкраплениями птичьего медицинского диалекта, всякими паренхимами и холидиозами, поскольку общался с коллегой по цеху.

Положив трубку, Мария Александровна, вскинула на Михаила Юрьевича взор лани, пять минут назад потерявшей своего телёночка.

– Михаил Юрьевич, – протяжно сообщила она, словно подбирая слова, – тут врач говорит, что случай серьёзный. Вы пьёте?

– Не понял, к чему этот вопрос?

– Я пытаюсь выяснить этиологию, так сказать, причину заболевания. – Пропищала, опустив глаза в пол, терапевт.

– Нет, не пью. – Ощущая, что его уже начинают препарировать, ответил Михаил Юрьевич.

– Травмы почек, особенно левой, были? – Продолжала неумолимо девица.

– Да… Ой, нет. Не припомню, может, были. – Запутавшись в показаниях, пробормотал наш герой. – Помню, покалывало в левом боку. В последнее время участилось. Покалывание, то есть, участилось.

– Вот видите. – Явно было видно, что внутренне юная медичка торжествует, докопавшись до истины (как она там говорила, гинеологии, что ли? – начал вспоминать Мартынов). – Неприятные ощущения лишь подтверждают предварительный диагноз нашего прекрасного специалиста. Если у вас были травмы левой почки, то они и явились причиной вашего заболевания.

Терапевт подняла указательный палец правой руки кверху, по-видимому, представляя себя маститым учёным, наставляющим на путь истинный своих студентов-неучей. Затем, спохватившись, вернулась к теме питья:

– Так вы говорите, не пьёте?

– Нет.

– А раньше, раньше – пили? – Не унывала в поисках первопричин тяжкого заболевания многомудрая дева.

– Раньше? Да, раньше выпивал хорошенько. Но это было уже давненько. Года три уж как завязал с этим делом. Сейчас только по особым случаям.

– Вот! – Торжествующе произнесла врачеватель. – Злоупотребление спиртным также может приводить к возникновению новообразований и необратимым последствиям.

Затем, словно вспомнив, что перед ней сидит приговорённый, а не её экзаменатор или научный оппонент, Мария Александровна осеклась и перешла от теории к практике:

– Судя по метастазированию зловредных клеток в близлежащие к очагу, то есть к почке, лимфоузлы, у вас онкология в третьей стадии. Вы сами понимаете… Прогноз неблагоприятный.

– Ну да, ну да… – Уже окончательно добитый, закачал головой Мартынов. – Вы мне скажите, Мария, сколько мне жить осталось?

– Михаил Юрьевич, вы относительно молодой по медицинским меркам человек. Процессы распространения новообразований в молодом организме развиваются в десятки раз быстрее, чем, например, у 70-80 летних стариков, поэтому предсказать невозможно. Может, три месяца, может полгода. – Со скорбным видом сказала целительница людских недугов с высшим профильным образованием.

Михаил Юрьевич медленно поднялся со стула и направился к выходу из кабинета терапевта.

– Вам нужно съездить в наш областной онкоцентр. Там вас более подробно проконсультируют, направят на анализы, назначат лечение. – Втыкая тупые ножи утешения в спину Михаила Юрьевича, крикнула врачиха, когда он был уже на пороге её кабинета.

Подобно зомби он подвигался к выходу из поликлиники. Домой решил не идти.

– Подождут, – подумал он, – если что, скажу, мол, очереди огромные, пока записался, пока прошёл исследования. Пойду к милой моей Настасьюшке. Тем более, что живёт в двух кварталах отсюда. Одна она меня понимает, примет и утешит.

Он вспоминал свою пышногрудую статную любовницу…

Её роскошные рыжие волосы и зелёные глаза он представлял каждый раз, мямля во рту дряблые сосцы своей жены, Елены, и готовясь, скрепя сердце, проникнуть в казавшийся необъятным от обильной смазки и неимоверно расширившийся после двух родов провал.

А при воспоминании об аккуратно стриженном венерином бугорке Настасьи, покрытом короткими мягкими ворсинками тёмно-каштанового цвета, плавно переходящем внизу в два холмика, разделённых обещающей неземные наслаждения тёмной полоской, Михаил Юрьевич бежал отпрашиваться к начальству, созванивался с Настей и отчаливал с опостылевшей уже давно работы в направлении к дому своей зазнобы.

Но сейчас ему было не до манящих складок, находящихся чуть ниже живота его любовницы. Он пытался воскресить в памяти, как прожил свою жизнь, задаваясь вопросом о том, что останется после него, кроме кучек помёта, раскиданных по городам и весям необъятной страны, да двух сыновей-оболтусов, которые породят себе подобных, которые тоже породят себе подобных, и так далее – до тех пор, пока океаны не накроют сушу.

Позвонив в дверь и, не дождавшись её открытия в течение двух минут, Михаил Юрьевич вспомнил, что, вопреки сложившейся маленькой традиции, не позвонил Насте загодя.