Текст книги "220 дней на звездолёте (худ. Г. Малаков)"

Автор книги: Георгий Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Камов хорошо помнил, что глаза животного имеют характерное строение зрачка, типичное для ночного хищника.

Что ещё может угрожать ему? Очевидно, ничего.

Внимательно проверив оружие, Камов тщательно укрепил на спине резервуар с кислородом, крепко затянув ремни, чтобы он не мешал при подъёме на скалу. Она поднималась метрах в пятидесяти от вездехода и имела не менее десяти метров высоты. С её вершины должен был открыться широкий кругозор. Скала была сильно разрушена временем, но это обстоятельство должно было помочь справиться с крутым подъёмом. На всякий случай Камов взял с собой длинную верёвку.

«Не хватает только альпенштока, – подумал он. – Но альпинизм на Марсе должен быть легче, чем на Земле».

Он надел маску и вышел из машины, плотно закрыв за собой дверь.

Подойдя к намеченной скале, он увидел вблизи, что подъём на вершину вполне возможен, хотя и очень крут. Время разрушило скалу, покрыв её глубокими трещинами. Во многих местах откололись большие куски гранита. Почти на самой вершине образовался выступ, на который можно было попытаться накинуть верёвочную петлю. Это значительно облегчит подъём.

Со второго броска попытка увенчалась успехом. Петля крепко зацепилась за выступ. Камов начал подниматься вверх. Его тело весило здесь только около тридцати килограммов, но он всё же не ожидал, что казавшийся трудным подъём в действительности окажется таким лёгким. В несколько минут он достиг вершины. Стоять тут было невозможно, и он лёг, упираясь ногами в тот самый выступ, на который накинул свою петлю.

С этой высоты хорошо была видна вся панорама скал, Камов сразу понял, что никакого порядка в их расположении нет. Это было природное образование. Подавив своё разочарование, он сделал несколько снимков и осторожно повернулся, чтобы сфотографировать другую сторону. У подножия скалы, на которой он находился, оказалось пустое пространство, поперечником в двадцать – двадцать пять метров. Посмотрев вниз, Камов почувствовал, как неприятный холодок пробежал по его спине. На всём пространстве этого свободного от скал места тускло блестел знакомый ему серебристый мех.

«Ящерицы»!

Их было очень много. Плотно, одна возле другой, они лежали на песке и, по-видимому, спали.

Странно, что они не почуяли его присутствия. Ведь он был совсем рядом с ними, когда стоял у подножия скалы. Может быть, эти марсианские хищники лишены чутья, которое так высоко развито у их земных собратьев? Надо как можно скорее уходить отсюда, пока они спят. Не подозревая этого, Камов попал в их логово, на место, где эти твари скрываются днём. Стоит проснуться одной из них, увидеть его – и путь вниз будет отрезан.

Камов быстро сделал несколько снимков. Он не удержался, чтобы не сфотографировать и спящих «ящериц». Будь внизу земные звери, происходи всё это на Земле, звук щёлкнувшего затвора фотоаппарата немедленно разбудил бы их, но на Марсе благодаря разреженности воздуха звуки распространялись плохо. «Ящерицы» продолжали лежать неподвижно.

Спрятав аппарат, Камов осторожно спустился ниже, к верёвке. Только бы звери не проснулись ещё три-четыре минуты, и он будет в вездеходе.

Он взял в руки верёвку и посмотрел вниз.

Сердце тревожно забилось частыми ударами. Словно волна озноба прошла по телу.

Прямо под ним, на том месте, где ему надо было опуститься на «землю» виднелось длинное, отливавшее серебром тело. Камов видел зеленовато-серые кошачьи глаза, устремлённые на него, стерегущие каждое его движение. Зверь прижался к «земле», готовый к прыжку. Может ли он сделать десятиметровый прыжок вверх?

Камов взял в руку револьвер и, не спуская глаз с хищника, взобрался опять на вершину. Жаль, что он не взял с собой винтовку. С такого расстояния выстрел был бы без промаха. Из пистолета он может только ранить зверя. К тому же звук выстрела, конечно, разбудит спящих «ящериц». Нет, стрелять нельзя.

Он прижался к скале и, стараясь не делать никаких движений, следил за своим противником.

Хищник не пытался прыгать. Он лежал на песке, смотря на человека немигающим взглядом.

Если зверь не уйдёт, положение станет очень серьёзным. Спуститься вниз на глазах хищника совершенно невозможно. Ждать? Но сколько времени может продлиться это ожидание?

Камов совершенно не знал повадок «ящериц». На сколько хватит терпения у зверя? Какова степень его сообразительности? Понимает ли он, что человеку надо спуститься вниз? Что он вообще думает о никогда не виденном существе, появившемся в его владениях?

Камов решил ждать, ничего не предпринимая, полчаса. Если «ящерица» не уйдёт, то он сделает попытку застрелить или хотя бы испугать её звуком выстрела. Может быть, слабый здесь звук не встревожит спящих зверей.

Минута шла за минутой…

Если оставить вездеход на Марсе, в распоряжении Камова окажется несколько лишних часов. За это время многое может случиться.

Несмотря на трагичность положения, привычное спокойствие не покинуло Камова. Он хладнокровно обдумывал способы вырваться из неожиданного плена.

Втянув верёвку наверх, можно с её помощью перебраться на соседний камень, находившийся не далее пяти метров. На его вершине имеется острый выступ, на который легко набросить петлю.

Верёвка имеет пятьдесят метров длины. У него останется достаточно, чтобы повторить манёвр и перебраться ещё дальше.

Так он доберётся к вездеходу как можно ближе, а затем попытается убить зверя, если тот последует за ним, и, пока не подоспели остальные, бросится к машине.

Он стал осторожно вытягивать верёвку к себе. Её конец лежал недалеко от животного, и Камов с интересом ждал, как поведёт себя зверь.

Движение верёвки, шевелящейся так близко, не могло не привлечь внимания хищника. «Ящерица» повернула голову, но тотчас же снова устремила глаза на человека. Он, по-видимому, казался ей интереснее.

Но вот вся верёвка в руках Камова. Прежде чем привести в исполнение свой рискованный план, он решил подождать до истечения назначенного им получаса. Может быть, зверь всё-таки уйдёт.

Один момент Камову показалось, что его надежда осуществится. «Ящерица» перестала смотреть на него. Она медленно передвигалась туда и обратно у подножия скалы и, казалось, не обращала больше внимания на человека.

Может быть, она забыла о нём? Это было вполне возможно.

Но нет! Походив немного, зверь снова улёгся и устремил на вершину скалы немигающий взгляд.

«Упрямая тварь!» – подумал Камов.

Назначенное время прошло.

Камов осторожно поднялся и встал на колени. Размахнувшись петлёй, бросил её. Он никогда прежде не упражнялся в этом искусстве, но, к его удивлению, петля послушно легла на намеченный выступ. «Вот как обнаруживаешь в себе таланты, о которых и не подозревал», – с усмешкой подумал он.

Упёршись ногой в трещину гранита, Камов сильно потянул верёвку, испытывая прочность своего моста.

Верёвка неожиданно легко поддалась. Каменный выступ, казавшийся таким прочным, пошатнулся и рухнул. Камов едва не потерял равновесие. Невероятным усилием мускулов всего тела он изогнулся и в последний момент удержался от падения с десятиметровой высоты прямо на лежавших внизу зверей.

Сброшенный им гранитный выступ упал на песок в пяти шагах от ящерицы. Видимо сильно испугавшись, она одним прыжком проскочила между двумя скалами прямо в середину своих спящих сородичей.

Среди животных поднялось волнение. Серебряный ковёр внизу заколыхался, задвигался.

Проклиная сорвавшийся камень и свою собственную неосторожность, Камов видел, как звери один за другим покидали место своего отдыха и устремлялись в средние проходы между скалами. Скоро всюду, куда бы Камов ни посмотрел, он видел серебристый мех. Он насчитал их больше пятидесяти. Нечего было и думать спуститься вниз где бы то ни было. Все пути к бегству отрезаны. Пока животные не уйдут, он вынужден сидеть на своей скале. Камов прекрасно понимал, что все шансы на то, что они уйдут только с наступлением темноты. Солнце заходит здесь в восемь часов двадцать минут по московскому времени. Значит, осталось четыре часа до его захода. Кислорода в баллоне должно хватить на это время. О том, что звери могут добраться до него, Камов не беспокоился. Они не делали ни малейших попыток прыгнуть на скалу, что обязательно попробовали бы сделать земные хищники. На своём неприступном месте он в полной безопасности и мог бы спокойно дождаться ухода животных на ночную охоту, если бы… звездолёт не должен был покинуть Марс ровно в восемь. Не позднее чем в семь часов он должен во что бы то ни стало освободиться, иначе не останется никакой надежды добраться до корабля вовремя. Тогда смерть. Камов заставил Белопольского дать слово, что независимо ни от чего старт на Землю будет взят точно в срок. «Даже если вы задержитесь?» – спросил Константин Евгеньевич. «Даже и в этом случае», – ответил он.

Белопольский сдержит своё слово. Он хорошо знает, какие последствия может вызвать задержка.

Время шло…

Звери по-прежнему бродили по всем проходам. То один, то другой иногда останавливался у подножия скалы и, прижавшись к «земле», словно готовясь прыгнуть, смотрел на Камова неподвижными зелёно-серыми, кошачьими глазами.

Несмотря на своё отчаянное положение, Камов испытывал странное спокойствие. Независимо от его сознания, в нём держалась уверенность, что всё обойдётся благополучно. Он никак не смог бы объяснить, на чём основывалась эта непонятная ему самому уверенность, но она была.

Минутная стрелка равномерно передвигалась по циферблату, отсчитывая оставшееся ему время.

Секунды бежали.

Жизнь – смерть!… Жизнь – смерть!…

Положение не изменялось.

Камов вспомнил о ждущих его друзьях. Как сильно они волнуются сейчас!

Он ясно представил себе всех троих. Белопольский, более хмурый, чем всегда, ходит по обсерватории – от пульта управления к двери и обратно. Мельников стоит у окна, с тревогой всматриваясь в горизонт, – не покажется ли вдруг знакомая белая машина? Пайчадзе, внешне спокойный, поминутно смотрит на часы. Ему никогда не изменяет привычная выдержка, но Камов знает, что никто так не беспокоится за него, как этот верный, испытанный друг.

Шесть часов… Остался один только час…

Камов опускает голову на руку. В усталом мозгу настойчиво как горький упрёк, звучат последние услышанные слова: «Будьте осторожны, Сергей Александрович!»

В ОБРАТНЫЙ ПУТЬ!

2 января 19… года.

Последний день нашего пребывания на Марсе оказался самым тяжёлым днём из всех проведённых на этой планете.

Очень трудно рассказывать всё, что нам пришлось пережить и перечувствовать, но мой долг сделать это.

…Около полудня я вышел проводить Камова в последнюю экскурсию на вездеходе. Сергей Александрович был в прекрасном настроении.

– Не скучайте! – шутливо сказал он, садясь в машину.

Вездеход ушёл.

Я вернулся на борт корабля. Белопольский сидел возле лежавшего на постели Пайчадзе. Тут же стояла и радиостанция.

Я ушёл в свою лабораторию и стал приводить её в порядок. Надо было подготовиться к отлёту. Заодно я решил исполнить просьбу Камова и проявить плёнку аппарата Бейсона. Сергей Александрович просил на это разрешения американца, и тот, очевидно неохотно, согласился. Он сказал только, что плёнка вся пустая, – он сделал всего два снимка. Но Камова интересует именно второй снимок, на котором, по рассказу Бейсона, должен быть заснят момент нападения зверя на Хепгуда.

Была ли это такая же «ящерица», какую мы убили, или какой-нибудь другой, неизвестный нам обитатель Марса? Если другой, то как он выглядит?

Проявив плёнку, я убедился, что нападение на командира американского корабля совершила именно «ящерица». Этот жуткий снимок получился очень хорошо. И зверь и его жертва вышли, как говорят кинооператоры, «первым планом».

Закончив свои дела в лаборатории, я вернулся к обоим астрономам. Они беседовали о чём-то, не относящемся к Марсу и нашему пребыванию на нём. От Камова ещё не поступало никаких сообщений.

Я подошёл к окну и стал смотреть на хорошо уже знакомую картину марсианской пустыни. День был ясный и совершенно безветренный.

В четырнадцать часов десять минут Камов сообщил, что поворачивает в обратный путь. Он просил через час дать радиомаяк, так как намеревался вернуться другой дорогой.

Час прошёл, и Белопольский включил микрофон. Произошёл короткий разговор, из которого я не забыл ни одного слова.

Сергей Александрович сообщил поразительную новость, что им обнаружены какие-то скалы. При этих словах Пайчадзе даже сел на постели от охватившего его волнения. Скалы на Марсе!…

– Наконец-то! – прошептал он.

Камов сказал, что хочет выйти из вездехода, чтобы обследовать свою находку и собрать образцы. Пайчадзе попросил его быть осторожным, и Камов как-то поспешно прекратил разговор. Возможно, что он опасался дальнейших уговоров.

Когда раздался звук выключенного микрофона, Арсен Георгиевич неожиданно вскочил на ноги. Белопольский укоризненно покачал головой.

– Нет оснований для беспокойства, – сказал он.

– Знаю, – ответил Пайчадзе.

– Зачем же так волноваться?

– Этого не знаю, но волнуюсь.

В этот момент я вдруг вспомнил только что проявленный снимок – голова Хепгуда в пасти зверя – и невольно сказал:

– А если «ящерица»…

Никто не отозвался.

В обсерватории наступило тягостное молчание. Пайчадзе, забыв предписание Камова лежать до самого момента старта, медленно ходил по узкому пространству между пультом и дверью в коридор. Иногда он останавливался и долгим взглядом смотрел на радиостанцию. В эти минуты у него было такое выражение, будто он хотел попросить приёмник заговорить. А Белопольский слишком часто смотрел на часы, что выдавало его скрытое волнение.

«Ждите меня через два часа», – сказал Камов.

Проходил час за часом, но от него не поступало никаких известий. Белопольский несколько раз включал микрофон, но ответа не было. Контрольная лампочка горела ровным светом, указывая, что на вездеходе станция включена и работает.

– Если бы был второй вездеход, – сказал Пайчадзе, – я отправился бы по следам Сергея.

– Если бы у нас даже был второй вездеход, – ответил Белопольский, – то вы всё равно никуда бы не отправились.

– Почему?

– Потому что я не разрешил бы вам этого. В отсутствие Сергея Александровича я отвечаю за вас и за наш корабль.

Пайчадзе ничего не сказал на это. Он мельком взглянул на заместителя командира звездолёта и стал ходить быстрее.

– Вы бы лучше легли, – сказал Белопольский.

Против всяких ожиданий, Арсен Георгиевич послушно исполнил его совет. Он лёг и вплоть до восьми часов не произнёс больше ни одного слова.

Мучительно тянулось время. Я ни на секунду не отходил от окна, до боли в глазах всматриваясь в ту сторону, откуда должен был появиться вездеход. Моментами мне казалось, что я вижу на горизонте его белый корпус; сердце начинало стучать частым ударами, но проходили мгновения – и всё исчезало бесследно.

Прошёл назначенный самим Камовым час его возвращения. Вездехода не было. Контрольная лампочка на радиостанции по-прежнему горела, и это было, пожалуй, мучительнее всего.

Что там случилось? Где Камов? Что заставило его покинуть вездеход на столь долгое время?…

«Жив ли он?» – невольно приходил на ум страшный вопрос.

Шло время… Я боялся взглянуть на часы. Осталось совсем немного.

«Звездолёт должен взять старт точно в назначенную минуту, что бы то бы ни случилось», – настойчиво звучит в ушах голос Камова. И ответ Белопольского: «Обещаю вам это».

Как решится Константин Евгеньевич исполнить своё обещание?…

Я знал, что он вынужден будет решиться. Недостаточная скорость корабля делала нас пленниками графика. Звездолёт не мог задержаться на Марсе. Это привело бы к гибели всей экспедиции. Если Камов не явится вовремя, Белопольскому ничего не останется, как только лететь на Землю без него. Как ни ужасна гибель товарища, но губить остальных членов экипажа и этим самым нанести тяжёлый удар всему делу звездоплавания было бы совершенно бессмысленно.

В обсерватории царила полная тишина. Каждый из нас замкнулся в себе, боясь заглянуть в глаза другого, чтобы не прочитать в них своей невысказанной мысли.

Первый не выдержал и нарушил молчание Белопольский. Он вдруг вскочил и стремительно подошёл к окну. Несколько минут он пристально вглядывался вдаль странно неподвижными, застывшими глазами. Крупные капли пота блестели на его лбу.

Что переживал сейчас этот человек, которому выпала судьба произнести страшное слово? Он был заместителем командира звездолёта, а сейчас его единственным командиром. Ему предстояло дать команду: «В путь!», равносильную смертному приговору отсутствующему товарищу.

Он обернулся и сказал очень тихо:

– Осталось двадцать минут!

Я вздрогнул всем телом. Пайчадзе не пошевельнулся. Мы оба не ответили.

– Приведите сюда Бейсона. – Белопольский обращался ко мне.

Привести Бейсона… Так вот кому придётся заменить на корабле Камова! Мы вернёмся на Землю вчетвером, как и прибыли сюда.

Я открыл дверь каюты и сказал:

– Идите за мной!

– Корабль улетает с Марса? – спросил американец.

Я ему ничего не ответил.

Всё это время я старался не смотреть на часы, но теперь не мог оторвать от них взгляда. Я видел, что Пайчадзе тоже смотрел на них. Стрелка неуклонно и, как мне казалось, очень быстро приближалась к цифре восемь.

– Наденьте шлемы! – по-английски сказал Белопольский. Ему не хотелось два раза произносить эту страшную фразу. Он протянул шлем Бейсону. Я заметил, что это был его собственный шлем. Тот, который принадлежал Камову, он оставил себе.

Итак, всё кончено! Мы улетаем!…

– Константин Евгеньевич, – прошептал Пайчадзе.

Белопольский вопросительно посмотрел на него, но Арсен Георгиевич не сказал больше ни одного слова.

Прошла бесконечно длинная секунда.

– Хорошо! – сказал Белопольский. – Я буду ждать ещё двадцать минут.

Пайчадзе вдруг встал и сказал громко и отчётливо:

– Вездеход мог сломаться. Сергей Александрович ждёт нас.

Белопольский молча указал на красную лампочку радиостанции и тихо произнёс одно только слово:

– Воздух!

Смуглое лицо Пайчадзе стало серым. Мы оба сразу поняли, что хотел сказать Константин Евгеньевич.

Индикаторная лампочка неопровержимо доказывает, что рация вездехода в полном порядке. Раз приёмник молчит, – это значит, что Камова нет в машине. В атмосфере Марса дышать нельзя. Запас кислорода в резервуаре, который он должен был взять с собой, выйдя из вездехода, мог обеспечить его на шесть часов. С момента последнего разговора прошло уже больше пяти. Значит, у Камова осталось воздуха меньше чем на час.

– Надо искать! – сказал я.

Белопольский ответил каким-то чужим, деревянным голосом:

– Хорошо! Звездолёт будет искать своего командира ещё десять минут.

Бейсон внимательно прислушивался к непонятному для него разговору. Он, несомненно, чувствовал страшное напряжение, царящее на борту корабля, но не мог понять его причины.

– Где мистер Каков? – спросил он.

Пайчадзе, стоявший к нему спиной, стремительно обернулся.

– Слышали приказ командира звездолёта? – с бешенством в голосе спросил он, забыв, что Бейсон не мог понять русской речи. – Наденьте шлем! Прекратите разговоры!

Американец в замешательстве посмотрел на меня. Я повторил команду по-английски. Бейсон молча повиновался.

Стрелка быстро бежала по циферблату. За окнами корабля стало темно. Наступила ночь.

– Надеть шлемы! – вторично раздалась команда.

На этот раз я обрадовался ей. В том, что Камов не вернётся, не приходилось больше сомневаться. Оставалась единственная надежда найти его сверху. Мощный прожектор корабля осветит нам местность.

– Занять сетки!

В обсерватории были заранее подвешены специально предназначенные гамаки. На Марсе не было стартовой площадки, и корабль будет менять направление полёта.

Белопольский занял место у пульта. Его сетка осталась пустой.

Даже при первом в моей жизни старте – с Земли я не испытывал такого мучительного волнения…

Я неотрывно смотрел в лицо нашего нового командира. Оно по-прежнему было очень бледно, но казалось сосредоточенно спокойным.

Каким, вероятно, нечеловеческим усилием воли он сумел заставить себя быть спокойным!…

Задрожал корпус корабля. Гул двигателей, нарастая, усиливаясь с каждой секундой, заполнил собой, казалось, весь мир, всю Вселенную.

Звездолёт тронулся с места.

Но он был ещё на поверхности Марса.

Белопольский нажал знакомую кнопку. Он убрал колёса.

Значит, мы в воздухе!

Молниеносное движение рук… Могучие двигатели смолкли, и тотчас заработал «атмосферный». Стремительный взлёт корабля был прерван, и, послушный своему командиру, он уже спокойно летел над планетой, как и пять дней назад.

И я, и Пайчадзе мгновенно соскочили с сеток и кинулись к окнам.

Звездолёт описывал широкий круг, возвращаясь к месту, откуда только что взлетел. Луч прожектора позволял отчётливо видеть все подробности.

Промелькнуло озеро и площадка, где стоял наш корабль. Я заметил даже стальной обелиск с рубиновой звездой на вершине. Скорость корабля была настолько велика, что памятник мелькнул на короткое мгновение. Но Белопольский не мог уменьшить её, – звездолёт врезался бы в «землю».

Мы летели к югу, в ту сторону, куда ушёл вездеход Камова.

Через четыре минуты, пролетев больше ста километров, звездолёт повернул обратно. Лететь дальше не было никакого смысла. Вездеход мог находиться не больше как в восьмидесяти километрах от нашей бывшей стоянки.

Сто километров туда, сто километров обратно и опять сто километров по первому направлению.

Ничего…

Марсианская пустыня была темна и безжизненна.

Мне казалось, что я теряю сознание. Всё кончено!… Сергей Александрович Камов погиб безвозвратно…

Звездолёт круто изменил направление. Мы стали удаляться в сторону.

Я бросил быстрый взгляд на лицо Белопольского.

Он склонился к перископу. В твёрдо сжатых губах я увидел непреклонную решимость. Он не обращал на нас внимания. Казалось, что в эту ужасную минуту он забыл о нашем существовании.

Арсен Георгиевич отвернулся от окна и направился к своему месту. Я машинально последовал за ним.

По лицу Пайчадзе бежали обильные слёзы.

Я не успел лечь. Резкий толчок швырнул меня в сетку. Знакомое ощущение удвоенной тяжести сковало тело. В ушах стремительно нарастал могучий давящий звук.