Текст книги "Охотники за ФАУ"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Полковник Ивашенцев, в прошлом секретарь райкома, нравился офицерам тем, что не мучил их ни длинными собраниями, ни скучными политзанятиями. Расчет у полковника был прост: всех офицеров оперотдела одновременно собрать невозможно, поэтому он проводил групповые беседы и даже индивидуальные. Он не требовал от оперативного дежурного «собрать», «организовать», «усадить», а приходил и запросто беседовал – то в дежурке, то в комнатах, то в столовой после обеда, то перед отправлением «вниз».

И эти беседы на любые темы – от дискуссии по вопросу «война все спишет» до проблем, затронутых в пьесе Корнейчука «Фронт», и до вопросов офицерской этики – нравились офицерам, так как полковник был начитан и эрудирован.

Он пригласил офицеров сесть и поинтересовался, что они делают и собираются делать. Сысоев доложил о составляемом донесении для штаба фронта. Баженов сообщил, что сейчас едет в село.

– Какое?

– Тарасовка. Я там уже был, когда собирал лодки. Надо кое-что уточнить.

Полковник почему-то начал подробно расспрашивать об этом селе, о разговорах, которые вел старший лейтенант Баженов с жителями села. Баженов отвечал кратко. Его сердило, что эта ненужная, как ему казалось, болтовня задерживала его выезд. Он даже намекнул на это. Майор Северцев ходил по комнате.

– Ну, что же, – согласился с ним полковник, – поговорим покороче. Вы, товарищ старший лейтенант, не договариваете, скрываете то, что произошло в деревне!

– Я?

– Да, вы! Кто уполномочил вас разрешить самосуд над бывшим старостой и двумя полицаями? Жители их повесили.

Баженов побледнел от неожиданности. Да, он вспоминает: они спрашивали, что им делать с «этими», он сказал… на их усмотрение… судите сами… Такого он не ожидал!.. Впрочем… Будь у него время, сказал он полковнику, он самолично расстрелял бы вольнонаемную фашистскую сволочь. А что с ними церемониться? Зачем оставлять предателей в тылу! Баженов разгорячился и начал обличительную речь, но полковник прервал его и поднялся со стула. Офицеры тоже вскочили.

– Я явился к вам по поручению члена Военного совета. Он очень недоволен вашим самоуправством и поручил мне выяснить обстоятельства дела. Если бы он узнал об этом раньше– ни медали, ни звездочек старшего лейтенанта вы бы не получили.

Полковник объяснил старшему лейтенанту его ошибку, а для того, чтобы ошибку не повторяли другие, обязал его сделать через три дня сообщение для офицеров штаба армии о правах и обязанностях офицеров и их взаимоотношениях с населением на только что освобожденной территории. Для этого мало использовать дисциплинарный устав и устав гарнизонной службы, надо ознакомиться с инструкциями, приказами комендантской службы, поговорить с майором Северцевым и комендантами еще не освобожденных городов, которые находятся во втором эшелоне. Он, Ивашенцев, поможет.

Когда полковник и майор уходили, Баженов не вытерпел и сказал:

– А все-таки народ справедлив в своем гневе к предателям!

… И в ответ выслушал от Ивашенцева чуть ли не целую лекцию о войнах справедливых и несправедливых, о народных мстителях в тылу врага, о воспитательном значении судов, в частности показательных.

Когда они остались одни, Сысоев погрозил ему кулаком и улыбаясь сказал, совсем по-граждански:

– У, чертяка! Я и не знал, что вы такой злой. А устав вы плохо знаете. Вступать в пререкания со старшими не имеете права.

С этого дня, с легкой руки Сысоева, среди офицеров оперативного отдела укоренилось мнение, что самый злой в штабе – это старший лейтенант Баженов. Это мнение укреплял и майор Андронидзе.

Баженов пошел к мотоциклу, но Сысоев вернул его и приказал, прежде чем ехать, пойти на узел связи и протелеграфировать в отдел по изучению и использованию опьгга войны донесение о всем том новом, что обнаружено, в частности – описание карабина-автомата. Одновременно надо туда же отослать этот карабин с патронами. Все это намеревался сделать он сам, но его вызывают срочно ехать с командующим.

Баженов пошел к оперативному дежурному, чтобы узнать дислокацию узла связи, и на улице встретил Степцова, идущего на узел. Они пошли вместе.

– Прехорошенькие девчонки, – говорил Степцов, шагая рядом, – только режим у них монастырский, а у офицеров-связистов никакого сочувствия к нашему брату! У тебя есть жена? Ты не маскируйся, не выдам.

– А я и не скрываю, что женат.

– Смотря от кого… Девчатам, небось, поешь: я холостой! Оно понятно: война войной, а любовь любовью. Война, брат, все спишет.

Баженов шел молча. Он сразу потерял интерес к Степцову.

Дежурный связист, молоденький младший лейтенант, впустил их в дом, где было чисто, как в больничной палате. За телеграфными аппаратами работали девушки в военной форме.

– Привет блондинкам, шатенкам и брюнеткам, а Мариночке особое бонжур! – Степан Степцов приветственно помахал рукой.

– Товарищ капитан! – раздался предостерегающий окрик младшего лейтенанта.

– Знаю, знаю: опять доложишь по начальству, что Степцов мешает работать.

– Обязательно доложу.

Юрий Баженов пошел было за Степиовым, но младший лейтенант остановил его, поискал глазами, к кому бы направить.

Он повел Баженова к телеграфистке, сидевшей предпоследней слева, спиной к ним; она о чем-то оживленно разговаривала с соседкой.

Младший лейтенант, явно повторяя чьи-то слова, бросил: «Опять разговорчики!», поручил сержанту передать донесение под диктовку старшего лейтенанта и заспешил к Степцову.

Баженов встретился глазами с повернувшейся к нему телеграфисткой и оторопел. Пауза затянулась; телеграфистка нахмурилась и сухо напомнила:

– Я жду.

– Скажите, у вас нет сестры Иры? – Юрий Баженов не узнал своего голоса.

– Можете не продолжать! – устало проговорила девушка. – Я могу это сделать за вас. Мой двойник Ира была вашей первой юношеской любовью. Но вот непредвиденные обстоятельства, капризы судьбы разлучили вас. Так?

– Да!

– А сейчас вы снова встретили ее, пусть не ту, но все чувства, тлевшие под пеплом времени, вспыхнули с новой силой. Роковая любовь с первого взгляда. И теперь эти чувства разрывают ваше пылкое сердце, и вы жаждете осчастливить меня. У Степцова все это получается лучше, но так же пошло. Диктуйте.

Старший лейтенант стоял багрово-красный. Телеграфа стка хотела «добить» его, но растерянное выражение его лица было столь жалким, что она снисходительно усмехнулась:

– Сядьте. Я жду.

Баженов осторожно опустился на табурет и начал, избегая смотреть на нее:

– В отдел по изучению и использованию опыта войны штаба…

– Почему не закодировано? – Девушка повернулась к Баженову.

Он взглянул на нее. Те же, что у Иры, большие голубые глаза, то же продолговатое лицо, тот же красиво очерченный небольшой рот и черные пушистые брови, смыкающиеся над прямым носом. Поразительное сходство!

Но главное сходство было не в чертах, а во взгляде, выражении губ.

– Вы меня задерживаете. Я спрашиваю, почему не закодировано?

– Как вас зовут?

– Все мужчины, как попугаи! Есть у вас разрешение передать клером?

– Сейчас… сейчас будет, – бормотал Баженов. Пришлось звонить полковнику. Тот разрешил передать клером, закодировав адрес. Баженов внес поправку и стал диктовать, открыто любуясь девушкой. Телеграфистка сбилась, сообщила об этом на другой конец провода и повторила начало передачи. Когда сбилась в четвертый раз, опустила руки и попросила:

– Не смотрите на меня так.

– Как?

– Вы сами знаете. Диктуйте!

– Как вас зовут? Я серьезно спрашиваю.

– Ваша серьезность оскорбительна для меня, – резко и громко ответила она. Стук телетайпов вокруг них сразу стих.

Даже не в самом ответе, а в тоне, в манере, как это было сказано, звучало столько горечи, что Баженов осекся и, лишь кончив диктовку, отважился тихо спросить:

– Почему вам так трудно назвать свое имя?

– Сержант Луганская, даже не дальняя родственница вашей Ире. Еще что?

– Не сердитесь и не обижайтесь, – скороговоркой и тихо, чтоб не слышали остальные, начал Юрий Баженов. – Дело не только в том, что вы мне кого-то напоминаете. Вы просто славная, очень! Меня зовут Юрий Баженов. До свидания!

Уже в дверях она его окликнула:

– Товарищ старший лейтенант Юрий Баженов! – и громко, чтобы все слышали, спросила: – Могу ли я верить вашим словам, что я просто славная и даже «очень»?

Послышались смешки. Молоденький младший лейтенант преувеличенно громко приказал: «Не отвлекаться!»

Юрий Баженов отчетливо произнес:

– Нет, вы не ошиблись, сержант Луганская, вы действительно очень славная. И мне только жаль, что вам уже столько раз говорили об этом, что слова и люди потеряли цену в ваших глазах.

– Товарищ старший лейтенант! – умоляюще воскликнул молоденький лейтенант связи.

– И вы, конечно, холосты, – не унималась Луганская. – И вы готовы поклясться, подобно Степцову, что весь мир, и себя в том числе, повергнете к моим ногам – разумеется, сразу после войны. А сейчас «война все спишет!», да?

– Сержант Луганская, если вы не прекратите, я доложу майору! – выходил из себя ее начальник.

– Товарищ младший лейтенант, это моя вина. Сейчас уйду. А на вопрос отвечу. Я женат. Ничего вам не обещаю и ничего не прошу.

– Маринка твердокаменная! – донесся из угла озорной голос. – Вы мне все это скажите, я добрая!..

Младший лейтенант связи крикнул, что идет доложить майору, и выбежал. Баженов вышел следом, окликнул его и уговорил не ябедничать.

– Вы понимаете, как трудно мне с этим зверинцем? жаловался младший лейтенант. – Еле успеваю отваживать ухажеров и сообщать их начальникам! Была б моя воля, я бы ни одного офицера и на пушечный выстрел к ним не подпускал.

– Я не ухажер.

– Все так говорят!

Баженов дружески похлопал собеседника по плечу.

– Его сильнее хлопать надо, – подошел к ним Степцов, – глядишь, и вышибет дурь, не станет по пустякам придираться!

– Я все равно доложу о вас, капитан, – вновь обозлился младший лейтенант и ушел.

– Вот что, журналист, ты на моей дороге не становись.

– Не понял?

– На какой дороге?

– Мариночку не тронь, вот на какой!

– Какую такую Мариночку?

– Да ты что? Марину Луганскую, которой ты шарики вкручивал, в любви с первого заезда объяснился.

– Ты ее любишь?

– За кого ты меня принимаешь! Чуть почувствую, что любовь привязывает к юбке, – сразу с седла долой.

– А если так, то при чем здесь Луганская?

– А при том, что она мне сказала «но пасаран». А я своего добьюсь. Вот ты и не порть мне беговой дорожки своими копытами.

– Вот что, Степцов, – Баженов еле владел собой от ярости. – Что ты задумал – это сверхподлость.

Степцов многозначительно свистнул:

– А то что будет? Эх, воевал бы ты лучше пером, женатик, и не толкался бы среди боевых офицеров со своими детскими заповедями. Мне, может, это единственная в жизни радость. Сегодня жив, а завтра – трах! и накрылся.

Баженов круто повернулся и пошел прочь.

Вскоре Степцов с присущим ему артистическим талантом рассказывал в дежурке, как глупо Баженов объяснялся Луганской в любви, как был осмеян и изгнан с позором. Все хохотали…

Баженов уже оседлал мотоцикл, когда к нему подошел Сысоев:

– Поедешь завтра. Ночью выполнишь особое задание. Срочно отправляйся в химотдел к Пономареву.

Ярко освещенная электричеством бритая голова командарма склонилась над текстом. Он внятно прочитывал фразу; молчал, ожидая, не выскажет ли кто своих соображений; не услышав возражений или дополнений, продолжал чтение.

Справа от него, положив ногу на ногу и облокотясь на стол, сидел генерал Соболев с папиросой в руке; глубоко затягиваясь, он не сводил глаз с читавшего. Слева сидел генерал Дубинский. Толстый генерал Бичкин, однофамилец майора, ведавший тылом, сидел по ту сторону стола. Он ерзал на стуле, писал и шевелил оттопыренными губами.

Начальнику штаба, нервно шагавшему но комнате, казалось, что от свежевыбритого черепа командарма исходит сияние, как от иконы. Эта смешная деталь ослабляла раздражение, вызванное необходимостью дважды переписывать документ. Командарм зачитывал текст перед зашифровкой и отправлением.

В нем говорилось, что по уточненным данным разведки противник в целях дезинформации и маскировки своих сил в районе Ровеньковских высот перенес несколько раций ТД СС «Викинг» в район Кривого Рога. В действительности же дивизия СС «Викинг» в прежнем составе находится в районе Ровеньковскнх высот. Дополнительно против войск армии введен в действие танковый полк дивизии «Тотенкопф». Противник применяет против наших танков снаряды-болванки (образец отправлен) и неизвестное нам противотанковое пехотное оружие большой разрушительной силы. Наступление в районе Ровеньковских высот считаем нецелесообразным. Решаю: связывая войска противника вспомогательными ударами на Ровеньковскнх высотах и в районе города «Ключевого», главный удар нанести в направлении Станиславовка – высота «Груша», в трех километрах от северной опушки лесного массива, с задачей – во взаимодействии с воздушнодесантной бригадой овладеть населенным пунктом Станиславовка и, действуя в направлении Перепелицы – Буряки силами танкового десанта, овладеть «Узлом». Танковая бригада прибыла. Прошу ускорить отправку тяжелого паромного парка в район леса севернее Тарасовки. Прошу под держать наступление двумя полками PC, бомбардировочной и штурмовой авиацией, поставив перед ними задачу…

Дальше шло перечисление задач, средств поддержки и материального обеспечения операции.

Командующий откинулся на спинку кресла и посмотрел на первого члена Военного совета.

Тот кивнул головой и, взяв бланк шифровки, на котором рукой начштаба был написан текст, расписался в углу.

– Правильное решение, – подтвердил генерал Дубинский.

– Необходимо увеличить просимые БК еще на один, – возразил генерал Бичкин.

– Зачем? – спросил Соболев.

– Поскольку неизвестное противотанковое оружие является пехотным, возникает необходимость сильнее обрабатывать окопы артогнем, чтобы, уничтожая пехоту, подавлять и эти ПТ средства. Артуправление просит еще один БК для минометов и орудий.

– Хорошо – отозвался командарм, – но мы это предусмотрим в плане наступления, когда утвердят наш вариант… Нехорошо получается, товарищи: сообщая о неизвестном оружии, мы расписываемся в своей неспособности разведать его тактические и прочие данные. Ведь я просил…

– Наши опытники недостаточно активны, – бросил генерал Бичкин.

– Разрешите! – вмешался Дубинский. – Старший лейтенант Баженов, бывший со мной, проявил достаточную активность и доставил образец нового стрелкового оружия. Но когда он просился на охоту за неизвестным противотанковым, я не разрешил, имея на то свои соображения.

– Если все разведчики нацелены на это и не справились, – начштаба остановился, у стола, – то что же требовать от двух офицеров, координирующих охоту за новым оружием?

– Хорошо еще, – сказал командарм, – что пока это лишь тактическое оружие, а не стратегическое, как грозил Гитлер. Главная задача сейчас – усилить все виды разведки, организовать оперативную маскировку, скрытую передислокацию войск. Пусть противник продолжает считать, будто мы заблуждаемся относительно района нахождения дивизии Викинг». Необходимо создать впечатление, что мы собираемся наступать в другом месте, у «Ключевого» например. Направление вспомогательных и ложных ударов надо хорошенько продумать. Если б удалось связаться с партизанами в лесном массиве, мы бы организовали взаимодействие с ними. Есть сведения от разведгруппы?

– Сведения есть. До сих пор не обнаружили, ищут, – ответил начштаба

– Но ведь это не иголка в сене! – рассердился генерал Соболев.

…Дежурные телеграфистки особелно напряженно работали в эту ночь, Шифрованные и кодированные телеграммы посыпались в корпуса, в дивизии, «вверх». Маленькая блондинка Катя Ступицина, улучив свободную минутку, спросила соседку:

– Маринка, почему ты относишься к Степцову и Баженову одинаково? Ведь они совсем-совсем разные.

– А как я должна относиться?

– Баженов влюблен в тебя, это же всякому видно!

– А мне-то что?

– А если б он предложил тебе выйти за него замуж?

– Какое это имеет значение? Я ведь не люблю его.

– Девочки, не отвлекайтесь! – предупредила Таисия Кульчицкая, худая молодая женщина в звании старшины, которую телеграфистки прозвали «селедкой».

– Ну, вот вы, старшина, скажите, – не вытерпела худенькая Аня Юрмашева, – разрешается любовь на войне или нет?

– Что за дурацкие вопросы! – строго ответила старшина. – Кончится война – обнимайтесь на здоровье, сколько угодно..

Черная неприглядная ночь. Сечет мелкий дождик. В облаках над Ровеньковскими высотами отражаются огни: вспышки орудийных выстрелов, разрывы снарядов.

Осветительные ракеты освещают мертвым светом безлюдный склон. И вдруг гитлеровские солдаты слышат немецкую речь:

«Здравствуйте, друзья! Узнаете вашего сослуживца Альфреда Гута? Я жив, здоров, сыт, и не надо больше бояться, что тебя накроет катюша и ты не доживешь до конца войны. Я не один здесь, нас много, и мы довольны, что сдались в плен».

Раздается знакомый свист, снаряды летят в направлении говорящего. Ухает разрыв, второй. Но Альфред Гут давно уже переполз со своим рупором дальше, и снова над окопами немцев звучит его голос:

«Печальная новость. Страшный налет авиации на наши родные города…».

Красные светлячки трассирующих пуль летят роями. Одни мчатся на восток, другие мчатся на запад.

На левобережье над лесом то и дело поднимаются в небо красные раскаленные снаряды, но через две-три секунды их уже не видно.

Опять тьма. Но вот то здесь, то там на склонах внезапно возникают огненные вихри.

…В боевой сводке, принятой Мариной Луганской, значится: «Противник не проявлял активности».

Ночь. По Днепру бесшумно мчится катер. Его не видно и не слышно. На нашем берегу вдруг начинается пальба, взрывы гранат, крики. Катер исчезает в темноте. А через час, уже в другом месте, против города «Ключевого», снова катер врезается в наш берег. Выстрелы. Взрывы. Крики…

Капитан Степан Степцов диктует сержанту Марине Луганской:

«Противник производит дерзкие налеты на быстроходных катерах на заранее засеченные огневые точки. Цель налета, как показали пленные с этого катера, – захват языка».

– Мариночка, почему вы ко мне так переменились?

– Диктуйте!

– Вы не верьте старшему лейтенанту. Хвастался: я не я буду, говорит, если не покорю Маринку! А сам к нашим машинисткам липнет… женатик.

– Диктуйте, или я позову дежурного.

– Что он вам наврал обо мне? – Эх, вы!..

Ночь. В лесном массиве идет советский разведчик. Ведет он себя отнюдь не так, как положено. Он не маскируется, не старается идти тихо. Наоборот, идет посвистывая, ломает сухие ветки, попадающиеся под руку, громко кашляет.

А позади него, метрах в пятидесяти, идут еще четверо. Идут тихо.

Уже третьи сутки разведчики бродят по лесу, разыскивают партизан. Не могут никого встретить. Выходили на опушку, к деревням, чтобы разузнать, где искать партизан, – деревни пусты, если не считать гитлеровцев.

Старшина, сибиряк Рябых, самый рослый и самый сильный. Он охотник. Он и в темноте видит так, как другие не видят при свете. Сам объясняет, будто «лицом чувствует» – где гуща, где поляна, близко ли вода. Слух у него отличный, но, при всех своих качествах, даже он не может обнаружить партизан.

Сейчас разведка возвращается домой. Старшина Рябых предложил младшему лейтенанту Ольховскому использовать последнее средство: вызвать на шум, на себя. Хоть бы окликнули его, пальнули в крайнем случае. Уже после этого как-нибудь объяснятся. Вряд ли сейчас здесь, в глухом лесу, будут немцы. А лес велик, ох, велик! Глубина леса – тридцать шесть километров, ширина – восемнадцать, площадь– шестьсот сорок восемь квадратных километров. Пойди найди партизан.

Землянки, оставленные ими месяца два назад, обнаружить удалось. Все вокруг было заминировано гитлеровцами. Разведчики разминировали.

Главную задачу они не выполнили, не связались с партизанами. Зато немецкую систему обороны разведали. Сплошных окопов нет. Деревья вырублены на один-два километра от берега, а дальше – лес. В лесу, вблизи Днепра расположились: в центре – крупное село, закодированное «Орешек», на юге – курортный поселок Сосны, на севере, в километре от северной опушки, – село Луковицы, а за опушкой, на Ровеньковских высотах, – большое село Станиславовка, районный центр.

Между этими селами и теми, что на южной опушке леса (Герасимовкой, Поляновкой), по лесным дорогам регулярно курсируют танки и бронетранспортеры. С южной опушки леса, в районе Герасимовки, виден город «Ключевой».

К самой дороге выходили медленно и осторожно. Лес метров на пятьдесят вправо и влево от дороги был минирован. Саперы-разведчики предложили лейтенанту заминировать дорогу немецкими же минами. Он запретил.

Разведчикам предстояло идти влево, за «Орешек», где в кустах была ими спрятана лодка. Чтобы двигаться быстрее, они решили идти по дороге. Если пойдет очередной рейсовый танк, спрячутся.

Треск мотоцикла, приближавшегося со стороны Сосен, они услышали издалека.

– Компенсируем? – спросил старшина, любивший мудреные слова.

– А провод есть? – спросил лейтенант.

– А как же! – Старшина и сапер протянули провод через дорогу на уровне шеи мотоциклиста и крепко привязали к деревьям.

Мотоциклиста вырвало из седла, и он ударился головой о сосну. Мотоцикл вильнул вправо, опрокинулся. Сапер выключил зажигание, чтоб мотор заглох, а затем снова включил его: пусть выглядит все, как несчастный случай.

Мотоциклист с разбитой головой уже ничего не мог сказать. Зато его сумка с бумагами очень заинтересовала лейтенанта. Это был офицер из размещенного в Герасимовке штаба саперного батальона 74 ПД.

Второго они взяли за «Орешком». Это был связист. С ним было еще двое, но тех в стычке прикончили. Пленный, галичанин, говорил по-украински. То, что он сообщил, надо было срочно передать по радио, но ведь засекут – не выпустят! Вот тут-то лейтенант и задумался. А если не передать по радио, а их потопят на обратном пути?

Перед рассветом командарма разбудил телефонный звонок. Начштаба просил разрешения зайти.

Держа в руках раскодированную радиограмму, принесенную начштаба, командарм только качал головой, удивляясь глупости немцев.

Село «Орешек» у берега Днепра, почти посреди восточной опушки лесного массива, оказалось стыком частей двух дивизий! Интересно… Глубина оборонительных сооружений противника не превышала двух километров. Лес не позволял ему маневрировать танками.

– Итак, – начал командарм, – при поддержке воздушно-десантной бригады, действующей с тыла, будем наносить главный удар в направлении Станиславовка и дальше, с задачей овладеть «Узлом». Для нас танкодоступнее «Западная речка» у северо-западной опушки лесного массива.

– Если утвердят, – осторожно вставил начштаба.

– Уже утвердили. Поздравляю. Будем форсировать Днепр на широком фронте: в направлении высоты 180,3 – «Яблоко», в направлении Станиславовка, а теперь и в направлении «Орешек». – Командарм задумался, потом спросил: – Разведчики у «Орешек» сильно потревожили противника?

– Интересовался. Усиления стрельбы на участке их переправы не наблюдалось.

– Отныне запретить всякую силовую разведку в направлении «Орешек» и лесного массива вообще. Вести активную разведку на отвлекающих направлениях, на «Ключевой», и намекнуть офицерам и бойцам, что это и есть направление главного удара. Надо сделать это так, чтобы противник поверил. Срочно разрабатывайте планы. Усильте подготовку офицеров и бойцов.

– А силы для наступления?

– Мы секретно выведем дивизию Бутейко с Ровеньковских высот, оставив там только ее рации, и два полка Ладонщикова. То есть теперь это уже будут полки не Ладонщикова, а Черкасова. Но это – перед самой операцией. Будем рисковать, но рисковать по расчету, – сказал командарм.

С утра Юрий Баженов не находил себе места. Ему так хотелось увидеть Марину!

«Для чего? – спрашивал он себя и сам же отвечал: – Просто так…»

Он непрестанно думал о ней. Он думал о ней дома и на заданиях, в боях и при составлении отчетов.

Он равнодушно выслушивал выговоры Сысоева относительно «слишком гражданского» стиля изложения. Он торопливо внимал поучениям о краткости и лаконичности военного языка, о том, что названия населенных пунктов в военной терминологии не склоняются.

– Буду придерживаться штампов, – обещал он Сысоеву.

Когда сегодня наконец отправили донесение на пункт связи, Баженов догнал посыльного, взял донесение и сам пошел передавать.

Дежурил незнакомый капитан связи. Баженов представился и, не спрашивая, кому диктовать, поспешно сел возле Луганской.

– Передайте! – кивнул в ответ на ее вопросительный взгляд капитан и вышел.

Баженов диктовал, заставляя себя не слишком часто поднимать глаза на Марину.

– Кажется, я немного виновата перед вами, – негромко сказала Луганская. – Я сожалею, что моя нарочитая перебранка с вами дала повод Степцову говорить о вас дурно. Надеюсь, что вы теперь и сами не будете давать повода к шуткам над вашими шутками.

– Неужели вы, такая проницательная, так и не поняли. что это никакая не шутка, а искренне, от всего сердца?

– Заблуждаться, ошибаться можно тоже искренне.

– Марина, вы можете мне не верить, но единственный человек, который сейчас дорог мне, это вы. Сейчас мы закончим передачу, и я уйду. Можете в дверях остановить меня, как тогда, и во всеуслышание спросить: «Правда ли, что я дорога вам, как никто, что вы готовы отдать мне всю свою кровь, если это потребуется, что вы любите меня?». Пусть хохочут. Но я скажу – даf

Он продолжал диктовать. Окончив, пошел к двери, как обреченный. Когда взялся за ручку, подумал: «Миновала меня чаша сия».

– Старший лейтенант Баженов.' – громко позвала сержант Луганская.

Стук аппаратов прекратился, как по команде. Ох, не легко было Юрию Баженову повернуться…

– У меня к вам вопрос!

– Пожалуйста, – сказал он тихо, но внятно, и поднял глаза.

– Который час?