Текст книги "Оружие возмездия"
Автор книги: Георгий Осипов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Осипов Георгий
Оружие возмездия
Г.Осипов
ОРУЖИЕ ВОЗМЕЗДИЯ
Посвящаю Гарри Глиттеру
"Знаете ли вы, что такое упырь, вурдалак, мцырь?"
Сухово-Кобылин.
У Гарри Глиттера в его группе "Глиттер бэнд" было два барабанщика, Песиголовец узнал об этом, когда увидел над "Юпитером" в доме Яши Фауста центральный разворот из немецкого журнала "BRAVO". Песиголовец предложил Фаусту чирикман, тот согласился и лезвием своего отца – известного в городе дамского портного Нойберга обрэзал скотч. Через неделю на том же месте появился разворот не таких сексуальных, но и не таких примитивных "Чикаго", более близких по музыке Якову, игравшему на бас-гитаре, и похожему, когда зарастает, на басиста "Урия Гипп". А через три года Песиголовец выяснит, что Фауст-басист покупал "BRAVO" и "Popfoto" у Васи Картавого, на которого вышел через кого бы вы думали? – Лелюка. Через 23 года все они, кроме Песиголовца, либо поумирают, либо пропадут из поля зрения.
Липский со Слободки перефотал мини-постер и быстренько напечатал черно-белые копии. Песиголовец продал полпачки, причем достаточно дорого по полтиннику через Белоскаленко, Лифаря и уже выступавшего под этой кликухой Дядю Калангу. Сегодня на истории он послал одну фоточку Неровному, тот разозлился, что это не порнография, и подрисовал карандашом облачко, вытекающее и Гарри Глиттера изо рта, внутри которого написал, как будто в комиксах, "Блять".
У Гарри Глиттера в группе барабанили двое парней, отсюда такой густой, гитлеровский звук. Саунд, по-английски. Вот почему какающие при луном свете на положенную плашмя спинку стула Разъегор и Пошли отольем напоминают ему ударников "Глиттер Бэнд", тем более оба как раз пытаются стучать на этом инструменте.
Песиголовец по-собачьи вытягивает бледную шею и пристально смотрит на холодный диск Гекаты в клочьях рваных облаков. Если бы это было в его силах, Песиголовец нарисовал бы на лунном лике свастику, такую же, как на лбу у бритоголовых девушек Мэнсона. Но худенький юноша в черной куртке из кожезаменителя явно не способен на такую провокацию; видно только как шевелятся на его бледном от возбуждения и ветра лице вампирически пухлые губы в лунном свете.
Покуда его сообщники дуются на холоде, будто две больные птички, Песиголовец надменно хулит (это выражение он вычитал в "Иностранной литературе", в статье про Антонена Арто, и оно ему запомнилось – "надменно хулил театры бульваров") новую румынскую картину "Капкан", где карикатурно, по его мнению, изображены легионеры "Железной Гвардии" Капитана Кодряну, которого он боготворит, а методы террора всецело одобряет.
"Все прогнило насквозь", – с горечью провозглашает Упырь, точно в конце того анекдота, над которым никто не смеется, а только настороженно помалкивает. Тем не менее он инстинктивно чувствует, что Пошли Отольем с этим полностью согласен. Пошли Отольем, или как произносит надменный Азизян "Пишлы Видисцымо" – на более украинский манер, всегда обвиняет во всех своих бедах окружающее его общество и даже силы природы – даже похмелье. Предки Пошли Отольем базарят как правило на "мове", например: Сашка можно? – Вiн спыть.
"Воны сплять", – саркастически повторяет Азизян и вешает трубку, как щенка. Вот откуда это "Пiшлы Вiдiсцимо".
Наконец, когда Марченко и сын барабанщика Нагорного, блеснув сизыми задницами, поднимаются с корточек, и тотчас их тени возникают на кирпичном заборе, Упырь, придирчиво осмотрев две горки, выросшие на доске, медленно и задумчиво произносит, не отводя глаз от лунного лика, на который, в отличие от солнечного, можно смотреть не мигая сколько угодно, как на пустые туфельки Филайн: "Сегодня – день нашего ответа. Сегодня мы применим против нашего врага шо-то новое, то, шо не успели в прошлый раз – Оружие Возмездия!"
Под бледными скулами Упыря в люциферической ухмылке оголяются голубоватые зубы. Мальчик уже бреется, но не часто. Вторичные половые признаки вообще крайне слабо проявляются на его теле, в отличие от покрытого волосом до самой шеи, что делает её похожей на хуй, похотливого Марченко. "Так хто жэ з вас двоих вурдалака?" – плывущим голосом будет восторгаться питурик Иванов с усиками "а ля Литтл Ричард", любуясь косматым "Пiшлы Вiдiсцимо" во время гомоэротической оргии на квартире у Гойдабуры.
После краткой речи главаря об "оружии возмездия" сообщники Песиголовца поднимают с земли доску и бережно, чтобы, не дай Бог, не опрокинуть кучки, направляются с ней вдоль забора к окнам кабинета директора школы N 93.
Какой-то "рог" написал на заборе, где прячутся, чтобы покурить, нервные и пиздопротивные старшеклассники, нелепый девиз "Свободу курцам!" вместо "свободу зэкам". На устах у подростков тьма поговорок о никотине:
– Заверни мой хуй в газету
И кури, как сигарету.
– Был один папирос и тот к яйцам прирос.
Ну и, наконец: – Курец без спичек,
Как хуй без яичек.
Это все лажа. В прошлом году и на партах и на стенах домов замелькало нечто таинственно-уродливое – "дрысля". Мода на "дрыслю" продержалась недолго, и вскоре загадочное слово исчезло и позабылось. Так никто, собственно, и не выяснил толком, что такое "дрысля".
Руки вурдалака засунуты в горизонтальные карманы зеленых вельветовых брюк с довольно большим "бэллзом". Вельвет он привез из Москвы, а, заказывая в "Доме быта" портному по фамилии Девятко фасон, попросил того сделать все, как и "Хиппов" на обложке неудачного дисочка "WonderWorld". С узеньким и низким поясом, и теснотою в пахах, будто яйца и хуй прижаты ладонью Филайн, что работает на абонементе библиотеки для Юношества. И, как уверяет Марченко, "о запахе мочи не может быть и речи". Правда, сами "Урия Гипп" с их помпезностью и едва ли не оперным вокальным воем, Упырь разлюбил.
Словно Вервольф он то и дело, впрочем, это вы уже слышали, поднимает голову к луне, выгибая свою бледную, покрытую холодным потом, шею семиклассника.
Окна кабинета защищены решетками, потому что там у шефа стоит цветной телик и драгоценные кубки – целая галерея. Из фарфора, перламутра, расписные – они своим имперским видом только подчеркивают убогость остальной обстановки. Ведь все прочее там изготовлено из пластмассы и капрона фальшивое убранство фальшивенького руководителя. Мошко! Его фамилия – Мошко. Азизян рифмует это со словом "очко". За полторы четверти учебного года Песиголовец уже не раз слышал от Азика его однообразный, как у индейцев, боевой клич: "В очко! Курва – блядь, в очко!!!"
Кабинет слабо освещается тем светом, что проникает в него через верхние стекла дверей из коридора. Между прочим, там же, в этом его конце находится "Уголок атеиста". Он состоит из наклеенных на стенд агитплакатиков. Некоторые из них – это богохульные комиксы садоэротического нарпавления. Поклоник Элвина Стардаста, Сузи Кватро и Гарри Глиттера, Упыренок находит их пикантными.
"Папаша сыну-пионеру ремнем свою внушает веру;
Ну а когда предпримут меры, орет он о свободе веры".
"Каждый из них был выпить рад
За всех покойничков подряд..."
"Это – ЗАГС" – "Это – храм".
Однако атеизм Песиголовца не похож на обязательное отношение суеверных туповатых рогатых советских граждан. Ведь он, за неимением более удачного слова, сатанист.
На мгновение он воображает директора, сидящего за столом и ковыряющего в своих плохих зубах желтою ветхой спичкой. Все ребята убеждены, что "дёрик" "засцыкается" (на Украине вместо "с" произносят "ц"), то есть пьет "мицняк" прямо у себя в кабинете. Марченко видел и слышал, как директор "под банкой" распевал на остановке Высоцкого. Кажется, "пойдем в кабак, зальем желание". Не хуевую, кстати, песню. Изо рта у него на самом деле воняет отвратительно, еще хуже, чем от украинки Пихно, или у Окуня – физика, про которого говорят, будто он облученный, и получает за это у государства полтора ящика водяры в месяц. "Тухлый духан советского образования" так окрестил Марченко дурной запах, исходящий из гнилых учительских ротиков. Азизян написал стихи:
"Как воняет изо рта
У грузинского (!?) скота?
Как у дохлого кота!"
От швейного техникума поворачивает трамвай и, позвякивая, начинает двигаться вниз к кинотеатру "Звезда". "Весьма кстати", – думает Упырь, доставая из кожаного кармана руку в лаковой дамской перчатке. Затем он хладнокровно ударяет внешней стороной кулака по каждому в отдельности из трех стекол в окне директорского кабинета, успевая отметить, что перчатка цвета кожи Филайн, молодой дамы из библиотеки, которая его дьявольски волнует, – цвета кофе с молоком. Она уверяла Вервольфа, что ненавидит загорать, и все-таки на руках и на подъеме её восхитительных ног кожа цвэта кофе с молоком, а ногти на пальчиках покрыты одинаковым темно-малиновым лаком. Непреодолимая волна жары охватывает Упыря ниже пояса, словно голова и грудь, где сердце, заморозила смерть, а под языком выделяются кислые, кислые слюни.
Glam – Ding – A – Ling, – осыпаются осколки. Трамвай удаляется. Все затихает, но ненадолго. По осеннему небу пролетают три реактивных истребителя.
Рев их моторов заглушает звуки преступления. Коротким обрезком арматуры, подобранной им на свалке металлолома, где так потешно матюкался в прошлый вторник завхоз Осадчий, Песиголовец разбивает и второй ряд стекол.
Кубки перед его мысленным взором наполняются нечистотами и взрываются... На ликвидацию препятствий в виде осколков уходит не более сорока секунд. И вот, наконец, Марченко и Нагорный с небольшого разбега ударяют доскою плашмя об решетку так, что какашки летят в сумеречный кабинет директора, оскверняя каждый предмет на своем пути.
От спинки стула, по всей видимости из актового зала, мальчики избавляются за трансформаторной будкой, после чего, проникнув через отверстие в заборе на улицу Комарова, закуривают и слушают, как Упырь с заминкой разъясняет им смысл и необходимость только что осуществленного хулиганства: "Возможно, кому-то и покажется, что замысел с говном – это уже слишком, но мы – мы так не считаем. Сегодня мы с вами убедились, что на самом деле способны на все, или, блядь, почти совсем на все!" Разъегор и Марченко не возражают, хотя по их невозмутимому виду и можно заметить, что им случалось делать пакости и посерьезнее, чем метание кала директору на стол, но все-таки идейные мотивы Упыря, пока они находятся под его гипнозом, им явно по душе.
Докурив, трое друзей отправляются на автовокзал и покупают в буфете бутылку "Солнца в бокале" – "Солнце в левой вазе", как называет почему-то этот сорт вина опустившийся лабух Нос. Вспомнив про Носа, Упырь впервые за целый вечер смеется и широко улыбается; теперь в его лице заметно что-то ангелическое. Он любит Носа, несмотря на невыносимое поведение последнего в пьяном, как грязь, состоянии, и вообще, Нос – провокатор, вымогатель и вор, но он вдохновенно играет на рояле немецкие песенки типа "Венн ди зольдатен" или свою комбинированную околесицу, где есть слова "дойчлянд юбер аллес унд фашизмус хайль", и легко соглашается с самыми возмутительными теориями Упыря, типа Лунной.
Выпив вина, мальчики расслабляются и говорят уже в основном только о поп-музыке. Они, вообще-то, считают себя группой, но подлый директор не разрешает им репетировать в актовом зале, потому что он и так ненавидит каждого из них в отдельности, а уж втроем... Зато там репетируют тупые десятиклассники. Дрочат советский репертуар с неприятным народным двухголосием. Лабают на вечерах, стоя как ослы, жопами к морковного цвета Ленину.
Прежде чем еще раз приложиться к бутылке, Упырь, чтобы появился повод выпить, сообщает новость: "По "Голосу" Тамара Домбровская назвала Тину Тернер "американский Мик Джаггер", а последний её хит называется 'Sexy Ida'". Песиголовец и его люди гордятся тем, что знают Тину, в ту пору еще абсолютно неизвестную жителям Украины.
"Хуй на рыло у нас разрешат так назвать вещь", – с горечью вставляет Марченко. Он тоже влюблен в бронзовенькую леди-соул, в её мокрые коротенькие платьица и лимонного цвета трусики. Да, Пошли Отольем пролил немало тинэйдж-спермы в свою низко привинченную раковину, мечтая о Тине. В его хате все предметы низкие из-за низких потолков – особенность хрущевских флетариков.
Между прочим, совсем недавно в "Крокодиле" напечатали отменного качества немаленький и цветной портрет Мика Джаггера. Под видом обсирания массовой культуры Запада делают "Роллингам" рекламу. Упырь к таким вещам относится с пониманием – везде есть наши люди. Он жалеет, что сразу не купил номеров 50, чтобы изготовить из вырезок один большой коллаж.
– Из одинаковых?! – недоумевает Марченко.
– А шо! – поддерживает Разъегор. – Такой стиль называется поп-арт!
Слышать такие подробности от Разъегора не удивительно, ведь его пахан известный в городе барабанщик, освоивший школу Бадди Рича, еврей джентельменского вида в черных очках, человек остроумный и бывалый. Цену советской культуре он, конечно, знает, но Упыренка считает опасным экстремистом.
Песиголовца вновь подстерегает жгучее томление. Ему хочется поговорить про то, как он "занимался бы любовью" (еще одно выражение, подхваченное им в "ИЛ") с Тиной Тернер, но он не решается, опасается при болтливом дурносмехе Нагорном, сыне знаменитого Дон-Жуана Льва Нагорного. Еще он думает, ни Филайн, ни Нэнси Плант на Тину Тернер ни капли не похожи. В первую Упырь влюблен по самые свои саблеухие уши, а со второй ходит в кино – смотрит "Погоню" и "Только погибший ответит", а то и по кабакам, если Нэнси не гужбанит со взрослыми типами. Плаката тины у Вервольфа нема, однако есть один листок из немецкого "BRAVO", опять же, где Тина орет в микрофон, заламывая стойку-журавлик, похожую на беззащитный и приговоренный член, и одета в мокрый шелк на голое тело. Еще есть несколько вырезок из польской "Панорамы" – ч/б. "Панораму" по наводке Упыря покупает в "Интуристе" жирный Лифарь. Он дрочит в готическом окне туалета, давая силуэт Хичкока на матовом стекле. Все, на что хоть как-то можно подрочить, Лифарь вырезает себе в папку, а все рок-н-ролльное отдает Упыренку – такой у них договор.
Ни строгая и порочная Филайн, слегка сутулая и вымытая, ни длинноногая шумная Нэнси, залитая духами "Сигнатюр", от того, что ей некогда мыться между забухами и танцами, на тину Тернер не похожи. Если кто-то и похож на Тину, так это вульгарные, азиатского вида барышни на дешевых платформах, вроде уборщицы Зои, что один раз заорала "Вот, блядь, насрали, суки!" на весь коридор, но к ним Упыря не тянет.
Лучистое тепло "Солнца в левой вазе" делает мальчиков добрее, они совсем не возражают друг другу и не говорят Упырю, что его постоянное, назойливое стремление придавать их выходкам политический вид, его загадочная любовь к свастике и Мэнсону, к которому Марченко ревнует Упыря, им дико не нравится.
"Что они поймут", – думает любитель Гарри Глиттера с презрением, которому он вынужден мучительно сопротивляться, опасаясь остаться совсем один: "эти детеныши мещан и плебеев, если он расскажет им о своих сомнениях в правильном пути Америки, как, якобы, главного заступника жертв советской власти. Музыка там – да, трубовая. Но глядя на тупого президента Форда, Вервольф не может не отметить сходства того с Огуречиком, таким же тупицей, директором 25-ой школы, где учится Понос. Наш Леня смотрится куда обаятельней и естественнее этого "янки". Упыренок смутно догадывается, что начинает понимать какие-то более глубокие чем "Зиг Хайль!" вещи, которые, крепнет в его голове подозрение, сокрыты от понимания даже таких неглупых людей, как Нос или Лев Нагорный. Те же рожи! В лысого Форда, сменившего на президентском посту утконоса Никсона, недавно стреляла Линетт Элис Фромм по прозвищу "Сквики" – одна из верных Мэнсону девчат. Промахнулась. Подробности Упырь узнал из "ЛГ", её выписывает Лиана, мама Азизяна. Какое-то время, как всегда, он испытывал воодушевление, но затем, после того, как увидел неудачный снимок "Сквики" в "Панораме" – разочаровался. Девица на фото сильно напоминала культурных провинциальных чувих с претензиями, типа Лили Гудковой, подруги длинноногой Плант, что училась на музпеде. У Лили салатные рейтузы. Упырь открыл это, когда пригласил Нэнси послушать первый в своей жизни западный диск – "Крик Любви" Джимми Хендрикса. Вместе с Нэнси приперлась и Лиля. Она много курила "Орбиту" и хвалила "до всерачки" группу "Чикаго" с её дудками, крякающими как гуси на хасидской ферме. Но этот визит Нэнси и Лили тема для отдельной новеллы. Джимми Упырю сделал Нойберг. "За четвертак в рассрочку" – как выражались тогда.
У неё страдальческое остренькое рыльце и салатные зимние трусы, как у Цветаевой. Цветаеву надо ненавидеть. Любить надо Запад – за порнографию, глэм-рок и черных сосок в белых афропариках и коротких коттоновых шортах типа "HotPants", на платформах с буханку нашего дешевого хлеба...
Около десяти вечера Упырь прощается со своими камерадами и направляется домой мимо стадика "Буревестник", потом мимо тюрьмы, напевая "Midnight rambler" Роллингов.
Пиу – Виу,
Виу – ту – ду, – со злостью мяучит "боттл-нэк".
Особенно хорошо у него получается подражать голосом губной гармошке. Ну и мимо пиздохранилища, куда бегают подсекать за бабами Лифарь, Елышевич и Кулдон, и где под видом дружинника свирепствует Жора-пидорас.
Утром Упырь идет в школу, как будто вчера вечером ничего не было. За ночь похолодало, и косматый дым из кирпичной трубы, похожей на дымоход лагерного крематория, стелится плотно и низко.
За знакомым читателю забором стоит Марченко и курит. Вид у него как следует продрочившейся, но не выспавшейся молодой особы.
"Труба начинает дыметь", – высказывает он свое обычное неглубокое замечание. Упырь морщится – люди попроще здесь вечно говорят неправильно. "Дыметь" вместо "дымить", "вопеть" вместо "вопить". Правильная речь Филайн, её какая-то развратная чопорность делают эту бледную леди стеллажей мучительно желанной. Поднимаясь по ступенькам и пересекая вестибюль с бюстом Ленина, Вервольф воображает Филайн без грима, без лака на пальцах рук и ног, и себя, покрывающего пиявочными поцелуями каждый квадратик её бледного и кофейного тела. Он чувствует, как "приказание кончить" и оргазм сливаются в его груди в одно: Филайн повелевает прогнуться и, сладострастно выгнув шею, испытать оргазм. В этот миг Филайн – это Песиголовец. И юноша исчезает из тусклой утробы школьного дома. Как и Шарль Бодлер, Упырь находил худобу более сексуальной, нежели чем пышность форм.
Во время большой перемены их вызывают к "дёрику", вернее Песиголовца и Марченко, потому что Нагорного вообще покамест в школе что-то не видно. Ребята догадываются, что причиной этому их злодеяние, но уверены в своей неуязвимости до такой степени, что ни о чем не договариваются, прежде чем переступить порог оскверненного ими же помещения.
Сильно несвежий после воскресного дня Николай Леонтьевич встречает их стоя. Значит, будет наступать на ноги – делает заключение Упырь. Обыкновенно, директор заносит руку будто бы для затрещины, но сам при этом норовит больно наступить на ногу своей жертве – провинившемуся ученику. Неприятный тип. Говорят, что он – бывший мент. Все мальчишки примерно после третьего класса называют милиционеров не иначе, как "менты". "Це – мент" "это – милиционер", – будет по-украински, припоминает упырь шутку Носа и выбитые передние зубы этого пьяницы.
Как только этот Мошко появился в школе, сменив тучного Баранова по кличке Буржуй, того самого, что послевоенные старшеклассники раздели (ведь старшеклассникам было лет по тридцать) и заперли голого в телефонной будке, так с первых дней и начал выебываться. "Подними бумажечку" – "Так я ж не бросал!" – "А шо, я бросал?!"
Выбитое окно прикрыто синею шторой и плакатным щитом по гражданской обороне. Следов говна пока что не заметно. Видимо, здесь уже поработала негр – уборщица Зоя, та, что похожа на Тину Тернер, несчастная. "Вот, блядь, насрали суки!"
Надо сказать, что Николай Леонтьевич всегда если нервничает или злится, то становится необычайно подвижен. В прошлую зиму, например, когда совсем неожиданно для наших мест выпал обильный снег, Упырь и Пошли Отольем, тогда еще без Нагорного, додумались вытоптать на заднем дворе, так, чтобы это можно было прочитать с высоты второго этажа, гигантскими буквами: "Хуй соси, шеф!"
На другой день, утром, когда рассвело, все школьники толпились у окон и не верили своим глазам, вслух читая невиданной наглости лозунг "Хуй соси, шеф!".
Шеф – это одно из немногочисленных словечек, связанных с Западом, известное рогатым. По кинокомедии "Бриллиантовая рука". Или еще – "босс". "В 12 часов придет босс". ГДР-овский детектив. Ну и "Бей первым, Фредди!", разумеется, где все напоминают героев датского порно. О Западе знают немного. Он какой-то негероический в подаче "Голосняка", небалдежный. "Голос Америки" вот уже три года как перестали глушить. Такая же хуйня, как и журнал "Америка".
Много говорят о еврейской эмиграции как о чем-то эпохальном, и это только бесит. Секси Аня Малкина и нежная Алла Минц, Упырь уверен, никуда отсюда не уедут. Марченко любит Аню. А Аллу Вервольф встречал у кабаков. Она переросток.
Упырь знает больше других. Азизян утверждает, что Упырь читал Бакунина и Ницше. Фамилия Бакунин нравится Азизяну. Но что известно Николаю Леонтьевичу Мошко?
В тот окаянный для "дирёпы" день, когда граффити "Хуй соси, шеф!" было у всех на устах, прозвенел звонок на урок, но никто и не подумал отойти от окон. И вот, вдруг, откуда ни возьмись, в своем черном пиджачке, обильно посыпанном перхотью, во двор выскакивает "шеф" и, не обращая внимания на хохочущих за окнами детей, принимается в одинарик затаптывать трехметровые буквы. Выражение лица его в этот момент было как никогда зверским. Похоже было, что "шеф" танцует один из быстрых танцев середины 60-х. Похоже было, что на снегу вышивает негр. Джеймс Браун.
Увидев Брауна на видео Упырь тотчас припомнит и телодвижения разъяренного мужчины на снегу.
"Ты когда, гад такой, сделаешь подстрижку?" – глухо цедит, оскаливая прокуренные тютюном зубы, шеф и, скорыми шажками приблизившись к мальчикам, начинает наступать им на ноги.
"Ой-ой-ой", – нарочито громко взвизгивает Марченко и кривится. Песиголовец только подергивает подбородком и шарит глазами по стенам, где развешены разные вымпелы и грамоты.
"Кончает он от этого, что ли, седой идиот", – думает он об истерике с поплавком на лацкане.
Неожиданно его взгляд натыкается на то, о чем он как-то совсем забыл. Он надувает щеки и пихает: "Пошли. Отольем", – локтем под ребро, однако тот все еще ничего не замечает.
Директор шипит, подплясывает, и, видимо, памятуя милицейскую выучку, больно тычет носком лаковой туфли в голень. Николай Леонтьевич не подозревает, что за его спиной, на одном из кубков Упыренок успел разглядеть то, что просмотрела уборщица Зоя – присохший кусок какашки.
