Текст книги "Зелёный поросёнок"

Автор книги: Георгий Юдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

«БРЫСЬ!»

А в это время на центральной площади Пропасика начался бал-маскарад.

Грохнул барабан, к самой луне взметнулось весёлое рыжее пламя костра, и тотчас тишина над Пропасиком взорвалась оглушительным рёвом и визгом. Беспокойное малиновое зарево осветило толпы собак и кошек, бешено отплясывающих дикарский танец.

Костёр набирал силу, гудел, трещал и неожиданно выстреливал огненными брызгами. В воздухе пахло не только дымом, но и палёной шерстью зазевавшихся танцоров.

Жители Пропасика щеголяли в фантастически ярких и смешных нарядах. На головах у многих кошек покачивались пышные бумажные банты, торчали во все стороны пучки пёстрых петушиных перьев и даже шляпки с дырками для ушей.

Туловища обвивали гирлянды из золотой и серебряной фольги, а хвосты украшали живые ромашки, васильки или фиалки.

Кошки были великолепны! Коты и собаки разоделись не хуже.

На головах у них развевались разноцветные тряпочки, на шеях позванивали и переливались украшения из бутылочных стёкол.

Поросёнок, чтобы не быть раздавленным, стоял в безопасном месте под тёплым Валеркиным животом и с любопытством разглядывал карнавальные костюмы.

Один бойкий фокстерьер натянул на себя рваную жёлтую майку с цифрой семь, а на морду – маску для подводного плаванья. Костюм назывался «торпеда».

Блестящим – в полном смысле этого слова – был костюм кривоногого бульдога. На его груди и спине бренчали и вспыхивали золотыми огнями тридцать восемь крышек от консервных банок. Вместо шлема голова «рыцаря» глубоко утопала в облупленной зелёной кастрюле, из-под которой торчал только блестящий мокрый нос.

Но особенным успехом пользовался костюм под названием «человек».

Чёрный доберман надел брюки, рубашку и шляпу. В зубы он взял трубку, в которую вместо табака насыпал пыли. Когда он дул в трубку, то появлялось очень похожее на дым облако. На шею собака надела ошейник с цепочкой, и любой желающий мог взять эту цепочку в зубы и прогуляться с «человеком» на поводке, заставить принести в зубах палку, ходить на задних лапах и выть под музыку, которая неслась из стоящего на специальном возвышении патефона. С паровозным шипением гремел над городом всеми обожаемый «Собачий вальс».

А рядом что есть мочи, самозабвенно завывая, лупил по барабану своей деревянной ногой знакомый нам сердитый пёс.

– Бум! Бум! Бум! – грохотал барабан. Нет, не спать птицам и в эту ночь.

Поросёнок с восторгом приплясывал под музыку и похрюкивал от удовольствия. Валерка же мрачно глядел на бестолковую, как ему казалось, суматоху, пожимал плечами и раздражённо разговаривал сам с собой:

– Ну, чего радуются? Чего? Где это видано, чтобы кошка танцевала с собакой?

– Верно говоришь, дружище, ох, верно! – воскликнул подошедший к ним драный кот Григорий. – Нацепили на себя барахло с помойки и думают, красиво. Тьфу! А костёр? Как саданёт искрами – всё на шкуру. Ты понюхай, палёной курицей пахну. А знаешь, чего они веселятся? А веселятся они, оттого что днём хорошо поработали! Они, видишь ли, днём все где-нибудь работают.

– Они, может, и мышей ловят? – брезгливо спросил Валерка.

– Ловят, ловят! – замахал лапами Гриша и с отвращением плюнул.

– Да-а… Мы до такого не опускались. Помнишь, как мешок сарделек из магазина увели?

– О-о-о! – оскалился Гриша.

– А сколько мы собак в кровь расцарапали, помнишь?

– Ещё бы!

– А как валерьянки напились и всю ночь песни горланили? Полгорода не спало. Вот это был праздник!

– Эх! – Гриша, не выдержав, хлопнул фуражку о землю.

Тут Валерка наклонил голову и увидел, что стоявший под ним поросёнок с ужасом прислушивался к воспоминаниям приятелей.

Валерка смутился, толкнул Гришку в бок и громко – для поросёнка – сказал:

– Помню, бывало, мама мне говорила: «Пойди, – говорит, – сыночек, прогуляйся по крыше». А я нет. Всё над книжками ночами сидел. Прочитаю одну, отложу в сторонку и за другую принимаюсь.

– А мне этот, как его?.. Папа! «Съешь, – говорит, – Гришенька, этой самой… ну… овсяной каши!» Тьфу! Так я целых три тарелки съем и добавки прошу. Только бы папочку порадовать! Хороший был папа. Правда, как звать, не помню-ю-ю-ю!!! – И Гриша горько зарыдал ненастоящими слезами.

– Дядя Глиша, не плачьте, пожалуйста, – дрожащим голосом сказал растроганный поросёнок, – а то я тоже начну… – И он всхлипнул.

– Ух! Оторвать мне хвост! – рявкнул Валерка. – Перестаньте реветь! Вы же мужчины!! И это мы сейчас всем докажем. Ну-ка, Пуговка, подойди во-о-он к той шляпе в белых трусах и постарайся, чтобы он тебя нечаянно толкнул.

– А зачем? – не понял поросёнок.

– Иди, иди, – оживился Гриша, вытирая мокрые от слёз усы. – Сейчас увидишь зачем!

Поросёнок послушно подошёл к здоровенному чёрному коту в шляпе и встал позади него. Кот, приплясывая под музыку, махнул хвостом, и поросёнок повалился на землю.

– О, прошу прощения! – огорчённо воскликнул кот, поспешно поднимая поросёнка. – Надеюсь, вы не ушиблись?

Неожиданно из-за его спины вынырнули Валерка и Гришка.

– Справился, да?! Справился, да?! – завизжал Гришка.

– Нехорошо ронять маленьких, – учительским голосом сказал Валерка и залепил коту такую оплеуху, что тот завертелся волчком, как фигурист на льду.

– Дай ему, Валерка, дай! – возбуждённо прыгал вокруг Гришка. – Будет знать, как шляпу носить!

– Вал ела! Дядя Глиша! Что вы делаете?! Он же нечаянно! Он же извинился!

Чёрный кот перестал наконец крутиться, выгнул спину и бросился на Валерку. Яростно визжа и царапаясь, поднимая тучи пыли, покатились они по земле.

Шипела забытая пластинка, и не бил барабан. Все прекратили танцевать и сгрудились вокруг поля боя.

– Кто позволил драться в нашем городе? – раздался вдруг грозный голос. Это был старый пёс на деревянной ноге.

Он смело подошёл к катавшимся по земле бойцам, схватил Валерку за шиворот и поднял над землей.

– Кто – р-р-р-гав! – начал?!

– Чёрный начал, Чёрный! – прячась за спины, визжал Гриша. – Чуть поросёнка не убил, а ещё в трусах!

– Не плавда! – с негодованием воскликнул поросёнок. – Чёлный дядя кот не виноват! Это Валела начал! Он хотел всем доказать, что мы – мужчины.

– Ах, опять Валера! – оскалил зубы пёс. – Вчера ты пытался обмануть нас своим дурацким говорящим мешком, ночью хотел обворовать меня, а сейчас драку затеял!

Валерка задёргался и зашипел.

– В нашем городе запрещены обманы, драки и воровство. Кто нарушит этот закон, должен немедленно покинуть город!

– Что же у вас тогда можно, если ничего нельзя?! Так со скуки подохнешь! – вырвался Валерка. – Опусти на землю, на землю опусти, говорю! Больно ведь! – И, встав в гордую позу, Валерка крикнул: – Жалкие мышеловки и костоеды! Я вас презираю!

– Ах, вот как?! – страшным голосом сказал пёс и скомандовал всем: – Приготовили-и-сь! РАЗ! ДВА!! ТРИ!!!

И вся толпа оглушительно, так что умолк патефон, рявкнула:

– БРЫСЬ!!!

Валерка высоко подпрыгнул и понёсся вон из города и бежал до тех пор, пока в ушах не перестало звенеть и больно колоться это противное «брысь».

* * *

Если бы вы на следующий день вышли из Пропасика и #8232; пошли по пыльной дороге, то у заброшенного колодца, в котором жила жаба Афродита, наткнулись на Валерку. Он лежал в тени и сквозь коричневое бутылочное стекло насупившись смотрел на солнце и страдал.

Никогда ещё Валерку так не унижали. Никогда его при всех кошках не поднимали за загривок и не отчитывали, как сопливого котёнка. Один только раз, но очень давно, когда он съел канарейку, мешавшую ему спать, хозяйка схватила его за шиворот и стала больно тыкать носом о пустую клетку. Как будто канарейка вылетела бы от этого у него из живота!

Этого позора никто не видел, но гордый Валерка смертельно обиделся, удрал из дома и стал бродягой.

Но вот чтоб так, при всех, за шиворот…

Валерка засопел и с негодованием громко застучал хвостом по пыльной дороге.

Жаба Афродита на всякий случай нырнула на дно и закопалась в тине.

«И чего я связался с этим пластилиновым недотёпой? – раздражённо думал кот, разглядывая через стёклышко небо, солнце и свою исцарапанную лапу. – Попался бы он мне сейчас, я б ему его дурацкую пуговицу выкрутил!»

Валерка отвёл лапу со стёклышком в сторону и увидел сквозь него стоящего неподалёку под пыльным лопухом… зелёного поросёнка!

– Здлавствуй, Валелик, – сказал поросёнок и робко вильнул хвостиком.

– Это вы мне? – притворно удивился Валерка. – Извините, я вас не знаю.

– Это же я, Паша! С пуговицей в носу!

– У меня был недавно один знакомый зелёный поросёнок с таким же вот недоразумением вместо носа. Но вы же, извиняюсь, коричневый! – И Валерка, прищурившись, посмотрел на Пашу через коричневое стёклышко, как через лорнет. – Должен вам сказать, – доверительно продолжал Валерка, – что такого дурака, как тот поросёнок, ещё не было на свете. Он первый и последний. Поверите ли, недавно, во время моего концерта, я из-за него так получил по уху, что…

– Но я же не зна…

– Вы что-то сказали? – встрепенулся кот. – Нет? Тогда я продолжаю. На следующую ночь из-за него меня, как рваную галошу, вышвырнули из окна!

– Но я же не налоч…

– Вы опять что-то сказали? – уставившись на поросёнка сквозь «лорнет», сурово спросил кот. Хвост его при этом бешено колотился по земле.

Всплывшая в колодце любопытная Афродита от страха камнем пошла на дно.

– И вот наконец, мой дорогой незнакомец, сегодня ночью из-за этого правдолюбца, – кот указал лапой на Пашу, – меня, благородного сибирского кота, берут при всех за шиворот и с позором выгоняют из города!.. Что бы вы мне посоветовали сделать, если бы вместо вас здесь стоял он? – надвигался на бедного поросёнка кот. Спина у него изогнулась, глаза сверкали, когти торчали кинжалами.

– Я бы его за это… убил, – прошептал поросёнок и закрыл глаза.

Валерка ждал, что Паша будет рыдать, кататься у него в ногах и молить о прощении, что он, испугавшись, убежит, наконец! Но такого он не ожидал.

Он постоял в нерешительности над зажмурившимся поросёнком и сказал:

– Нет! Я тебя не убью, а сделаю вот что. А ну-ка, как там? РАЗ! ДВА!! ТРИ!!! БРЫ-Ы-Ы-СЬ!!!!! – взвизгнул он жутким голосом и пронзительно свистнул.

Паша часто-часто заморгал, и из глаз у него покатились крупные слёзы.

– Я д-д-думал, т-т-ты д-д-доблый, – обливаясь слезами, шептал несчастный поросёнок, – а т-т-ты…

Он низко опустил голову, отчего слёзы маленькими зелёными виноградинками посыпались в пыль, и побрёл по дороге, ведущей неизвестно куда…

Глава вторая
ПЛАСТИЛОНИЯ
«ВХОД ВОСПРЕЩЁН!»

Итак, оставляя в пыли глубокие ямки от падающих слёз, повесив голову, брёл неизвестно куда несчастный поросёнок.

Нет на свете потери горше, чем потеря друга!

«Тепель я самый одинокий в миле полосёнок», – горестно подумал Паша.

Страшно, когда во всём огромном мире нет ни одного, даже самого маленького, живого существа, которому ты был бы нужен.

От этой ужасной мысли поросёнок встал как вкопанный и долго стоял, уставившись в одну точку.

Назойливые мухи облепили его нагретую на солнце спину и больно кусались.

– Ведь живьём сожлут! – ужаснулся поросёнок и затрусил в тень какого-то большого щита, врытого возле дороги.

А когда уходящее солнце малиновым светом озарило щит, поросёнок поднял голову и…

Бедный зелёный поросёнок! Зачем пошёл ты по этой дороге? Зачем убежал от мух именно под этот щит? Жить бы тебе долго и беспечно, а теперь вся твоя коротенькая жизнь круто изменится.

Но делать нечего. Поросёнок уже задрал голову и увидел на чёрном щите таинственно мерцающие знаки.

–  СТОЙ! ВП-ПЕЛЕДИ П-П-ПЛАСТИЛОНИЯ. ВХОД В-ВОСПЛЕЩЁН! – запинаясь, прочитал поросёнок и тревожно оглянулся.

Мгновенно, как бывает, когда в комнате выключат свет, наступила ночь. Всё живое на земле притихло и затаилось. Только серебряные знаки, будто написанные прямо на чёрном небе, холодно сверкали в кромешной тьме.

Сам не зная отчего, Паша мелко задрожал. Он был маленьким и боялся всего неизвестного.

Вдруг из травы, задев поросёнка холодной лапой, выпрыгнуло что-то мокрое и пучеглазое.

– Кала-у-у-ул! – в ужасе закричал поросёнок и сломя голову, не разбирая дороги, помчался прочь.

Всю ночь, спотыкаясь и падая, продирался поросёнок сквозь высокую, больно режущую траву. Только на рассвете, мокрый и холодный от росы, он остановился у мрачной приземистой крепости.

– Пластилония! – прошептал тяжело дышавший Паша. – Вход восплещён!

Из чёрной пластилиновой стены, окружавшей крепость, торчали острые, как бритва, стёкла.

– Где же тут вход? Не пелелетают же они челез стену? А вдлуг они и вплавду летающие? А-а-а вдлуг… они едят пластилин? А-а вдлуг они меня… будут встлечать? Надо им чего-нибудь подалить. Может быть, цветы?

Поросёнок медленно шёл вдоль страшной стены и рвал маленькие голубые незабудки. Во все стороны от него, громко треща, разлетались кузнечики, носились зеленоглазые стрекозы. И тут за колючим кустом шиповника Паша увидел вход в туннель. Он набрал побольше воздуха, осторожно всунул голову в туннель и крикнул в темноту:

– Хлю-у-у-у!..

– Ж-ж-з-з-з!.. – пронзительно завизжало в ответ.

Паша испуганно отскочил и спрятался под листом подорожника.

Но вперёд, вперёд, поросёнок!

Паша тяжело вздохнул, выставил перед собой букет, как щит, обмер и вошёл в туннель.

Исчез солнечный свет, стало темно и душно.

Затаив дыхание, поросёнок медленно шёл вперёд, пока не увидел прямо перед собой огромную, широко разинутую ЖЕЛЕЗНУЮ ЧЕЛЮСТЬ.

Зубы Челюсти зловеще поблёскивали в темноте, и было совершенно ясно, что она перекусит пополам любого, кто попытается пройти в город.

«А как же они сами, эти – как их? – пластилоны, плоходят?» – с опаской поглядывая на Челюсть, думал поросёнок и вдруг увидел на земле длинную толстую палку. С большим трудом поросёнок подсунул её под верхние зубы Челюсти.

Челюсть резко дёрнулась, вонзилась одним зубом в палку и замерла.

– Ну, как? Не жмёт? – весело крикнул поросёнок.

Челюсть злобно взвизгнула.

– Тепель делаем лазбег побольше, – пятясь, бормотал поросёнок и, разогнавшись, пулей пролетел между страшными зубами.

Уже далеко в туннеле он услышал за собой оглушительный грохот. Это Челюсть сломала палку и с силой захлопнулась.

Испуганный поросёнок пронёсся через туннель, выскочил на горбатую пластилиновую площадь и здесь остановился.

Никого! Мёртвая тишина встретила поросёнка.

Несмотря на солнечное утро, в Пластилонии, под чёрным пологом, закрывавшим всю страну, царил полумрак. Воздух был такой тяжёлый, что Пашины цветы прямо на глазах завяли и безжизненно повисли вниз головками.

«Темно, как под кловатью, – подумал Паша, – и туфлями пахнет».

Вдруг кто-то сверху громко и удивлённо сказал:

– Тик-так! Тик-так!

Поросёнок задрал голову и увидел над выходом большие, до самого чёрного полога, часы. Под стрелками, в специальной люлечке, сидел, свесив коротенькие ножки, маленький оранжевый человечек.

– Каляка-маляка? Тик-так, – с любопытством разглядывая поросёнка, спросил человечек.

– Каляка-маляка, – на всякий случай ответил поросёнок, думая, что здесь так здороваются.

Человечек подпрыгнул от радости, отчего люлечка закачалась, как маятник.

– Эсперанто говорильо? Тик-так.

– Эспеланто гололи… говоли… Да не выговаливаю я эту букву! – обиделся поросёнок. Он очень стеснялся своего недостатка.

– Э-э-э… – разочарованно протянул человечек. – Так вы, тик-так, говорите по-нашему? А я думал, тик-так, что вы иностранец…

– А зачем вы всё влемя тикаете?

– А как же? По-вашему, часы сами, что ли, тикать будут? Тик-так.

– А стлелки вы тоже сами клутите?

– Как?! – вскрикнул тикающий человечек. – Они крутиться должны? Тик-так. Меня же теперь расплющат! Ик-ик!

Громко икая от страха, человечек подпрыгнул, вцепился в толстую, как бревно, стрелку и, повиснув на ней, задёргал коротенькими ножками.

«Чего это он испугался? Кто его ласплющит?» – глядя на дёргающегося человечка, думал поросёнок.

Вдруг пластилиновая стрелка отлепилась от циферблата и вместе с человечком брякнулась на площадь.

Поросёнок ойкнул и побежал помочь Тику.

Охающий, с помятым ухом Тик отлепился от площади быстро, но оторвать от своей головы огромную, как шпала, стрелку он был не в силах. Покачиваясь под её тяжестью, стоял Тик на площади и огорчённо бормотал:

– Ничего себе влип в историю!

– Что же вы тепель будете делать?

– Отлепляться! Проводите меня, пожалуйста, до Спасалки.

– Хлю-хлю, – с готовностью ответил поросёнок.

– Идите впереди меня вот по этой улице. А если увидите машины, хрюкните мне, пожалуйста.

– Зачем?

– Я вам потом объясню. Идите скорее, умоляю!

Поросёнок затрусил вниз по узкой и тёмной улочке, а за ним, пошатываясь и заплетая ногами, пыхтел Тик со своей задевающей за дома ношей.

На дороге валялись дохлые мухи и тараканы. То ли они от голода здесь померли, то ли от духоты.

Старательно обходя мусор, поросёнок вертел головой и с интересом разглядывал дома по обеим сторонам улочки. Да и не дома это были, а две бесконечные длинные кривые стенки с дырками вместо окон.

– Там у вас летучие мыши живут? – спросил поросёнок и вдруг увидел, что из всех круглых окон, как скворцы из скворечников, разом высунулись любопытные головы разноцветных человечков, лошадей, собак, кошек, коз, черепах, коров и даже одноглазого дракона.

Головы, как чучела, молча, не шевелясь, разглядывали странную процессию.

– Пропал часовщик, – тихо сказала голова сиреневого дракона.

Все остальные головы испуганно дёрнулись и исчезли так же бесшумно, как и появились.

Только розовой корове, как она ни старалась, не удалось спрятаться из-за торчащих в стороны рогов. Подёргавшись, она со злорадством сказала самой себе:

– Так тебе и надо, дурацкая корова! – Закрыла глаза и осталась торчать из стены, как барельеф.

– Тётенька, вам больно? – участливо спросил поросёнок у головы, но та горестно молчала и делала вид, что не слышит. – Какие вы все бояки!

– Будешь тут боякой, – бормотал тяжело топающий Тик. – Совсем житья нет от этой банды. Один Буме чего стоит!

– Кто-кто?

– Да есть тут у нас один правитель. Рот до ушей. Орёт – как в барабан лупит. БУМС! БУМС! БУМС! Оглохнуть можно. Вот его и назвали БУМСОМ. Если увидит, что я стрелку оторвал, – конец мне.

Да, вход в Пластилонию, видимо, был закрыт совсем не зря.

– Ну вот, пришли наконец, – негромко сказал Тик, когда они подошли к лежащему на брюхе белому автобусу без колёс.

Во всю длину автобуса красными буквами было написано: «СПАСИТЕЛЬНАЯ», а пониже: «Тайно отлепляю и прилепляю».

– Дорогой поросёнок, купите, пожалуйста, у добрейшей Мухи бутылочку отлепина. Возьмите у меня за поясом рюрик.

За белым шнурком от тапочка, который и был поясом, поросёнок увидел маленькую серебряную бумажку от конфеты.

– А что это такое… этот люлик?..

– Это же деньги! – простонал Тик. – Прошу вас, скорее! Только, пожалуйста, встаньте на задние спички, как будто вы человечек, а то, извините, животным у нас ничего не продают.

– Я не животное, – обиделся поросёнок.

– Знаю, знаю, – торопливо согласился Тик. – Но Добрейшая-то этого не знает!

Поросёнок подумал, вздохнул и неловко поднялся на задние спички. Красная пуговица на его торчащем кверху носу сразу превратилась в шляпу. Теперь вместо поросёнка перед Спасалкой стояла хорошенькая зелёная девочка на тоненьких спичках, с красной шляпой на голове и увядшим букетиком цветов под мышкой. Лишним был только проволочный хвостик.

Девочка покачалась и неуклюже, как на ходулях, вошла в Спасалку. Все сиденья и пол автобуса были завалены пустыми бутылками.

«Здесь, навелное, спасают пластилонцев от пустой посуды», – подумал Паша и тут увидел спящую на шофёрском месте толстую муху из коричневого пластилина.

Муха была такая пузатая и такая шестилапая, что поросёнку стало неприятно.

– Это вы Доблейшая? – изумился он.

– Да. А что? – мигом проснувшись, нагло спросила Муха. – Не похоже, что ли?

– Н-не очень…

– Ха! Всем похоже, а ей не похоже. Много понимаешь! Те чо надо, тётка?

«Вот, – грустно подумал поросёнок, – меня и вплавду за женщину плиняли».

– Мне ничего не надо, а вот ему, – он махнул спичкой на дверь, – нужна бутылочка этого… как его…

– Отлепина? – быстро глянула на дверь Муха. – Рюрик есть? Это хорошо! Бутылка есть? Нет. Это плохо. Недолью.

Она одной лапой ловко выхватила у поросёнка серебряную бумажку и спрятала её в железную банку из-под зубного порошка. Другой лапой взяла с пола пустую бутылку, третьей – вставила в бутылку трубочку, а четвёртой – открыла кран в заржавленном баке с надписью «ОТЛЕПИН».

– Ты, тётка, посиди пока, я щас. – Муха сунула бутылку поросёнку, а сама проворно выскочила из кабины.

Из трубки закапала какая-то мутная жидкость. Поросёнок осторожно приподнял крышку и заглянул в бак. Ужасно же интересно, как делается этот таинственный отлепин!

В баке с водой плавал кусок льда.

– Да это же плосто холодная вода! И за это целый люлик отдавать?!

Вдруг откуда-то из-под пола послышался торопливый шёпот Мухи.

– Алё-алё! Это кто? Это дворец? Говорит агент Дэ Мэ. У меня часовщик с оторванной стрелкой. Пришлите две машины с тарзанами. Повторяю…

Поросёнок выглянул в окно и радостно крикнул согнувшемуся от тяжести Тику:

– Муха вызвала две машины с какими-то талзанами! Тепель вас быстло отлепят!

Но вместо того чтобы обрадоваться, часовщик вдруг подпрыгнул и, несмотря на тяжёлую стрелку, стремительно умчался.

– Вот тебе и лаз! – растерялся поросёнок.

Через минуту послышался металлический звон, и на площадку перед Спасалкой вразвалочку вышла голубая лошадь с банной мочалкой вместо хвоста.

На лошади сидел красный толстяк с огромным губастым ртом. Из головы толстяка во все стороны, как иголки у дикобраза, торчали спички. Вся грудь, спина и даже руки были увешаны блестящими гаечками, кнопками, болтиками, гвоздиками и колёсиками от часов, а на животе сверкала настоящая копейка.

Лошадь вдруг грузно села на хвост, и наездник, гремя украшениями, скатился на землю.

– Купорос, – взревел он, – кто так тормозит?! Убить хочешь?!

– Не нравится – не ездите, – лениво ответил Купорос и отвернулся.

– Последний, тысяча сто тридцать восьмой раз предупреждаю и прикажу расплавить! Я не посмотрю, что ты единственная лошадь в стране!

«Это, навелное, Буме, – решил поросёнок. – Вон как глохочет!»

Тем временем к Спасалке, натужно урча, подъехали две неуклюжие кособокие машины. Из машин вылез разноцветный пластилиновый народец, похожий на кегли, и плотным кольцом окружил Спасалку. В руках человечки держали кривень-кие ружья, а на их головах вместо касок поблёскивали железные бутылочные крышки с надписью «НАРЗАН».

– ТАРЗАНЫ, – приказал Буме, – целься! А ты, болван, па-а-чему не целишься? Стрелятель не отлепляется? Взять его!

И бедного тарзана, у которого не отлепился от спины стрелятель, молча поволокли в машину.

– Эй, Муха! А где же часовщик?

Жирную Муху так трясло от страха, что вместе с ней, дзинькая пустыми бутылками, трясся весь автобус.

– У-у-бббб-е-жал…

– Что-о-о-о?!! – взревел Буме таким страшным голосом, что Муха как подкошенная повалилась на землю.

– Не губите! Всё отдам! Все рюрики! Только не надо под солнце.

Трясущимися лапами она сдёрнула с себя железную банку, полную драгоценных рюриков, и протянула Бумсу.

– Смотри у меня, Дэ Мэ, – деловито пряча банку, пригрозил Буме. – Ещё раз людуришь – никакие рюрики не помогут. Завтра пришлю тебе новую банку. Побольше этой.

– О-о-о! – задохнулась от счастья Муха. – Позвольте поцеловать вашу царственную ножку… – И поползла на пузе к Бумсу.

– Пошла-пошла! – брезгливо отпихнул её Буме. – Заразишь ещё чем-нибудь… А это кто такая в шляпе?

– Это она, тётка эта зелёная, часовщика предупредила, – оживилась Муха. – Вот кого в тарзаны-то перелепнуть надо!

– Женщин не берём, – гордо сказал Буме и неожиданно прыгнул на спину сидящего Купороса.

– Купорос, рысью вперёд, марш!

– Куда? – равнодушно спросил Купорос.

– На Яму!

Зазвенели болтики, гаечки на Бумсе, и Купорос лениво, как верблюд, затопал на таинственную ЯМУ.

За ним на самой высокой пластилиновой скорости поползли машины с тарзанами.

«Холошо, что он меня за женщину плинял! – радовался поросёнок. – Но полосёнхом всё-таки быть лучше».

Он опустился на все четыре спички и стал, как прежде, поросёнком с пуговицей в носу.

Это было так неожиданно, что Муха разинула от удивления рот и закоченела на полу с выпученными глазами.

– Хлю-хлю, пледатель-спасатель! – в самое ухо крикнул ей поросёнок и хлопнул по башке сухим букетом.

Рот Добрейшей громко захлопнулся, а поросёнок уже шустро бежал вслед за машинами к новым приключениям.