Текст книги "Спаситель океана, или Повесть о странствующем слесаре"

Автор книги: Георгий Садовников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава двенадцатая,
в которой рассказывается о нашем военном походе и его последствиях

– Знаешь, что я сейчас придумала? – спросила Зоя, прожевав откушенный кусочек бутерброда.

– Нет, – ответил я, говоря чистейшую правду.

Мы стояли возле окна на лестничной площадке между вторым и третьим этажом и смотрели на улицу. Там, напротив нашего дома, остановилось такси, украшенное разноцветными лентами. Из машины вылезли жених и невеста и еще какие-то веселые молодые люди. Жених поднял невесту на руки и внес в дом. Молодые люди и просто остановившиеся прохожие захлопали в ладоши.

– Вот что, когда я стану взрослой, я, пожалуй, выйду замуж за тебя, – задумчиво сказала Зоя.

– Правда? – обрадовавшись, спросил я.

– Ага, – сказала Зоя.

– А почему за меня? Что, Феликс и Яша лучше? – спросил я обиженно.

– Ага, – опять сказала Зоя. – У них есть характер. А у тебя нет. Я буду этим пользоваться, и ты будешь покупать варенья, сколько захочу.

– Зоя, я и так буду покупать тебе варенье, хоть всю жизнь. Сколько хочешь! Только не выходи замуж за меня, ладно? А то мне всегда достается больше всех, – попросил я. – Лучше выйди за Яшу. Помнишь, он не дал тебе лишнюю марку?

Мое напоминание подействовало на Зою, она задумалась, но что произошло у нее в голове, я так и не узнал в этот день. И видимо, теперь мне придется ждать до тех пор, пока Зоя станет взрослой, и нам тогда будет известно, на ком же из нас она остановила выбор.

А сегодня ей помешал отчаянный топот, донесшийся с первого этажа, а вскоре перед нами появился сам Яша, собственной персоной. Я даже с ужасом подумал, что мой приятель научился читать мысли на расстоянии, и вот теперь прибежал, чтобы осудить меня за предательство.

Но если и Яша научился проникать в чужие мысли, то все равно сейчас он был поглощен совершенно другим занятием.

– Ребята, там Великий Реалист зовет. Говорит, покажет что-то интересное! – крикнул Яша, переводя дыхание.

В таких случаях нас не приходилось звать дважды, мы с Зоей переглянулись и, разом забыв про наш разговор, помчались вместе с Яшей во двор.

Вениамин стоял посреди двора и почему-то прикрывал ладонью один глаз.

– Я нашел их! Вот они, – с гордостью доложил Яша.

– Молодец, Селедка, – промурлыкал Вениамин. – Подождем, сейчас вернется четвертый рекрут.

– А где Феликс? Он же был здесь? – удивился Яша.

– Сейчас будет ваш Феликс, – почему-то усмехнулся Вениамин.

И Феликс не заставил себя ждать. Он прибежал во двор с улицы.

– А я вас искал, – сказал нам запыхавшийся Феликс.

– Теперь еще рекрута ждать? – спросил я, теряя терпение.

– Да, пожалуй, уже ни к чему, – сказал Вениамин и усмехнулся опять.

А мы уставились на него, ожидая, что же он покажет нам.

– Видели? – произнес Вениамин и опустил руку, которой прикрывал глаз, и нам открылся лиловый синяк под глазом. – Так оскорбили вашего верховного главнокомандующего, – с торжественной скорбью произнес Вениамин.

– Кто же это сделал? – сочувственно спросили мы.

– Тут один. – И Вениамин кивнул в сторону соседнего двора.

Мы поняли, что речь идет о хулигане. А мы-то уж и забыли о нем. В последний раз он приходил, чтобы сообщить свою фамилию, и с тех пор больше не появлялся в нашем дворе.

– И что, он взял и прямо ударил? Ни с того ни с сего? – спросила Зоя.

– Я спросил его про кличку, а ему, видишь ли, не понравилось. У него, видишь ли, есть фамилия. Оладушкин – тоже мне фамилия, – презрительно произнес Вениамин.

«Ого, – подумал я, – теперь в нашем дворе завелся собственный хулиган!»

– В ответ на его возмутительный выпад правой рукой я решил объявить войну. Теперь вы мои рекруты. Я собрал вас под свои знамена, – объявил напыщенно наш собственный хулиган.

– Мы пришли для другого. Ты обещал показать нам что-то очень интересное, – напомнил Феликс.

– Это что же получается? Что синяк на лице вашего вождя вас вовсе не трогает? – промурлыкал Великий Реалист.

– Трогает. Но ты же сам был виноват. Зачем обижал хулигана? – сказал Яша с упреком.

– Я же и виноват? Вы еще будете рассуждать, мои рекруты? А ну стройся! – рявкнул Вениамин. – А ты должна вот это сейчас же отдать своему командиру! – И он простер свою хищную руку к священному Зоиному бутерброду.

Такое кощунство настолько поразило нашу никогда не терявшую присутствия духа Зою, что она послушно протянула ему остаток своего прекрасного и неприкосновенного бутерброда.

Вениамин засунул его в рот целиком и зачавкал. Мне казалось, что сейчас разверзнется земля или грозно сверкнет среди ясного неба все испепеляющая молния. Но Вениамин остался цел и невредим. Он стряхнул с рук крошки, вытер губы рукавом и повелительно произнес:

– Стройся! Кому я сказал?

Ударь он кого-нибудь, и мы бы разбежались кто куда. Но его расправа над Зоиным бутербродом настолько парализовала нашу волю, что мы послушно выстроились в колонну по одному.

– Шагом марш! – скомандовал Великий Реалист, и мы покорно побрели на улицу.

Вениамин шагал сбоку на командирском месте и воинственно на всю улицу рассуждал:

– Я его сейчас ногой – раз! Он мне – раз! А я падаю на спину и ему – раз! А вы заходите сзади! И ему тоже – раз! Под ноги!

А мы чувствовали себя несчастными, потому что нас гнали чинить явно несправедливое дело. И самое ужасное заключалось в том, что теперь хулиган нам был ни капельки не страшен.

– Правое плечо вперед! – скомандовал Вениамин, и наш отряд вступил в соседний двор.

Оладушкин сидел на скамейке прямо напротив ворот и – неслыханное дело! – читал книгу. Услышав топот наших ног, он поднял голову и, наверное, целую вечность – так показалось мне – удивленно рассматривал нас. Потом его ноздри раздулись по-боевому, он положил книгу рядом с собой на скамейку и начал медленно подниматься.

– В атаку! Бей его! – завизжал наш верховный главнокомандующий.

И через секунду оказался на крыше сарая. А мы – Феликс, Яша и я – повисли в могучих руках Оладушкина, точно связка африканских бананов. Он держал нас за воротники и потряхивал слегка, будто сбивал пыль. Я поискал глазами Зою, думал, может, хоть та жива-невредима, но Зои не было видно.

– Эй вы, жалкие трусы! – закричал Вениамин с крыши сарая. – Трое не можете справиться с одним, да? Вперед, мои рекруты, вперед!

– Ну-ну, империалисты, вперед. А я вот что сейчас сделаю с вами, – сказал Оладушкин. – Или «салазки» загну. Или сейчас увидите «Москву», колонизаторы. Хотя нет, теперь я сделаю по-другому: предам вас суду чести.

Пока он прикидывал, как с нами поступить, мы молчали, чувствуя свою вину и понимая, что сопротивляться не имеем никакого права.

И вдруг Яша, болтавшийся где-то рядом со мной, вздохнул и сказал:

– Оладушкин, не стесняйся! Наказывай нас! Мы не обидимся на тебя. Ты ведь борешься за правое дело!

Услышав из уст пленника такую необычную речь, Оладушкин поставил нас на ноги, изумленно спросил:

– А что же вы тогда, если знаете? Я-то что, я ведь раньше был темный человек, не понимал, что благородно, а что не благородно. А вы, ай-яй-яй, такие воспитанные дети и вдруг сознательно вторглись на мирную территорию.

Можно было все свалить на нового жильца, но, наверное, это было бы не совсем справедливо. Тут и наша была вина. Мы ведь даже не подняли восстания против тирана. Так что уж лучше было промолчать. И мы промолчали.

– Впрочем, я все понимаю, – сказал Оладушкин. – Вот кто виноват во всем! Этот кровавый диктатор! Этот истребитель мирных индейцев! – И он направился к сараю.

– Мама! – завопил Вениамин и полез на гребень крыши.

Будто услышав его призыв, в соседский двор вбежали Зоя и Базиль Тихонович.

– Оладушкин, ты опять за свое? – крикнул слесарь.

– Да я только хотел попугать, – смутился Оладушкин и отошел от сарая.

– Зачем? Он же сдался и так. Надо быть великодушным, Оладушкин, великодушным. – Слесарь покачал головой и спросил Вениамина: – Ты ведь точно сдался?

– А как же, на милость победителя! – охотно откликнулся Великий Реалист.

– Тогда слезай, – сказал Базиль Тихонович. Вениамин побоялся, что слесарь вдруг передумает и лишит своей защиты, и мигом очутился на земле.

– А теперь ступай домой, завоеватель несчастный, – сказал ему слесарь.

Но Великий Реалист уже понял, что гроза миновала, что теперь никто его не тронет и пальцем, и, вместо того чтобы поблагодарить Базиля Тихоновича за помощь, вдруг запетушился, начал на него наседать.

– А чего оскорбляете? Чего оскорбляете? – закричал он на слесаря. – Думаете, спасли, и все? А я человек гордый и не прощаю тех, кто меня спасал! Поняли? – И он удалился, засунув руки в карманы, чтобы видели все, какой он гордый и независимый человек. И я понял, что теперь у Базиля Тихоновича появился непримиримый и коварный враг.

– А знаете, кто он на самом деле? – спросил Базиль Тихонович, задумчиво глядя вслед Вениамину.

– Нет, – ответили мы дружно.

– Это молодой Рошфор!

– Какой же он Рошфор! Рошфор был благородным человеком. С ним даже подружился д'Артаньян! – возразил Феликс.

– Все правильно, – кивнул Базиль Тихонович. – Но это будет уже потом. Он еще станет лучше. Жизнь его научит многому. Учтите, нет неисправимых людей. В каждом человеке много хорошего. Только он иногда не знает этого сам.

– Кто бы мог подумать, что с нами разговаривал сам Рошфор! – сказал восторженно Яша.

А Базиль Тихонович вдруг на что-то отважился, и мы услышали из его уст поразительную вещь.

– Ребята, вы небось думаете, будто наш дом населяют рядовые, обычные люди, – сказал он, загораясь. – Это только кажется так. Вот истопник Иван Иваныч, кто он, по-вашему?

– Истопник, кто же еще? – сказал Яша с недоумением.

– Верно. Но не только истопник. Это Жан Вальжан! Помните книгу «Отверженные»? Так это написано про него.

Базиль Тихонович обвел наши лица торжествующим взглядом. Он наслаждался впечатлением, которое произвели на нас его слова.

– А ты, Зоя, даже не подозреваешь, что твоя мама еще и Элли, – продолжал слесарь. – Ты читала книжку про Волшебника Изумрудного города?

– Читала, – сказала потрясенная Зоя, а ее, как вы заметили, удивить не очень легко.

Загадочные люди эти взрослые, подумал я. От них только и жди сюрприза. С одной стороны, можно подумать, что они и часа не могут прожить без ванной и крана, из которого не капает вода. И вдруг те же самые взрослые летят в Антарктиду и карабкаются на вершины гор – словом, охотно забираются в такие места, где нет никаких удобств. Где даже нельзя вымыть руки перед едой, а ведь это самое любимое занятие взрослых.

Вот и Зоина мать – гроза всех ребят, оказывается, временами тайком от нас путешествует по волшебным странам.

– А твоя бабушка, Вася… – услышал я, и сердце мое бешено заколотилось.

Неужели моя бабушка не просто бабушка, а кто-то еще?

– А твоя бабушка, Вася, это Миронова Маша. Про нее еще Пушкин рассказывал в «Капитанской дочке».

Вот это номер! Я так и остолбенел. Слышал точно сквозь толстое стекло, как что-то говорят Феликс и Яша. Братья, наверное, спрашивали про своих родителей. А Базиль Тихонович отвечал им лукаво:

– Этого я не знаю еще. А вы попробуйте выяснить сами.

«Бабушка – Миронова Маша, только подумать! Это же надо: Гринев любил мою бабушку, и бабушка была знакома с Пугачевым, как я, скажем, с Феликсом! Нет, нет, это нужно проверить!» – вот что проносилось в это время в моей голове.

– А как же они попали в наш дом и стали нашими родителями? – спросила практичная Зоя.

– Вот это мне неизвестно, – признался слесарь. – Если вы что-то узнаете, обязательно скажите мне. Идет?

– Идет! – ответила Зоя за всех. – Уж я-то у мамы выведаю все! В два счета!

– Так она и скажет тебе, – хмыкнул Яша. – Ты думаешь, для этого она все держит в тайне, чтобы тебе сразу открыть, да?

– Ничего, – произнесла Зоя. – Откроет! Хотя мама и очень строгая, но все говорят, что она у меня под башмаком.

– Базиль Тихоныч, – подал голос молчавший Оладушкин. – А я просто Оладушкин? И больше никто?

Слесарь подумал, потер лоб и сказал:

– Точно сказать не могу, но, по-моему, ты из дружины Александра Невского. Ну-ка постарайся что-нибудь припомнить! Ну, ну!

И на наших глазах Оладушкин заморгал глазами и растерянно молвил:

– Кажется, что-то припоминаю.

– А мы кто? А мы? – загалдели мои друзья.

– В вас еще трудно что-нибудь угадать. Вы еще совсем маленькие, – сокрушенно ответил слесарь.

Ребята приуныли, а мне было достаточно и того, что моя бабушка не просто бабушка.

Мне не терпелось помчаться домой и проверить – правду ли говорил слесарь про бабушку. И едва мы разошлись, я бросился домой, достал семейный альбом и нашел фотографию бабушки, на которой ей было как раз восемнадцать лет.

Я и раньше не раз рассматривал этот снимок, но обнаружил только теперь, как потрясающе красива была моя бабушка в молодости. Правда, прическа у нее была короткой, и носила она совсем не прошловековый костюм, а такой, какие я видел в старых довоенных фильмах. Но зато она держала в руках книгу, на которой было написано: «А. С. Пушкин»! Ну конечно же, она читала про саму себя! Про то, как описал ее Пушкин.

Я бросился на кухню, где бабушка гремела посудой – готовила обед, и крикнул, влетая в двери:

– Маша! Маша!

– А? Тебе чего? – сразу выдала бабушка себя и тут же спохватилась, начала притворяться. – Ты какую Машу зовешь? – спросила она, будто бы ничего не понимая.

– А какую же еще? Тебя, конечно! Ведь ты Маша, правда?

– Как же я могу быть Машей, если зовут меня Натальей Михайловной? – затемнила бабушка.

Но я-то уже знал точно, что бабушка и Миронова Маша – это одно лицо. Только как она перенеслась в наше время? Вот что было интересно узнать.

– А какую Машу ты имеешь в виду? – спросила бабушка, решив прощупать, что и в какой мере известно мне.

– Да Машу Миронову! Тебя, в общем. Можешь не притворяться, – сказал я ей прямо в глаза.

– А кто это тебе сказал? – осторожно спросила бабушка.

– Базиль Тихоныч! Выходит, ты видела Пугачева, как меня?

– Вот так, как сейчас вижу тебя? – переспросила бабушка.

– Конечно!

– Поди же ты, а я этого и не знала, – совершенно искренне сказала она.

Что-что, а лгать, как уже известно вам, она не умела. «Что ж, такое бывает со старыми людьми. Они многое не помнят. А жаль», – подумал я с досадой.

То, что бабушка моя и вправду оказалась Машей Мироновой, было фактом чрезвычайной важности. Долг перед друзьями повелевал мне отправиться сейчас же к ним и рассказать, что слесарь оказался прав.

Я сказал бабушке, что меня ждут неотложные дела во дворе. Но бабушка, видно, вспомнила, что она Капитанская дочка, и решила проявить характер. Она сказала, что нечего бегать без толку целый день, не мешало бы и порисовать немножко. Вот если я нарисую дерево баобаб, охваченное весенним цветением, она отпустит меня погулять.

Я нарисовал ей целый лес цветущих баобабов, даже прибавил одну саговую пальму, тронутую осенним увяданием, и, получив в награду долгожданное разрешение, выскочил за дверь и помчался по коридору, Наш дом, говорят, был похож на гостиницу: через каждый этаж тянулся коридор, а в него выходили двери квартир. Так вот, я, точно ветер, пролетел через весь коридор и выскочил на лестничную площадку.

На площадке работал Базиль Тихонович. Он сидел на корточках и что-то подкручивал на трубе, по которой бежала холодная вода.

– Привет от Мироновой! – крикнул я и, не задерживаясь, побежал вниз по лестнице.

Во дворе никого не было. Я обошел все углы, подождал на бревнах, но терпеть, когда тебе есть что рассказать и некому, – адская мука. Я не выдержал и отправился к ребятам домой.

Ближе всех жил Яша. Его квартира находилась прямо на первом этаже. Я позвонил, и дверь мне открыла Яшина мать.

– Проходи, Вася, проходи. Ты только полюбуйся на своего приятеля! – сказала она возмущенно. – Ему мало той матери, какая у него есть! Уж не Жанна ли д'Арк я? Ты слышишь, о чем спрашивает он? И отца такого мало! Ему, видишь ли, нужно, чтобы его родители были кем-то еще! А мы – это мы! Разве этого мало? – Она повернулась в сторону комнаты, в которой обычно играл Яша, и закричала: – Мы между тем добросовестно делаем свое дело! Я вырастила такого оболтуса, как ты. Думаешь, это было просто? А твой отец заслуженный шофер! Он совсем не хуже Ермака! Только подумать, на девятом году жизни он спрашивает: кто мы?

Яшина мать могла говорить очень долго, я слышал, как она выступала на собрании жильцов нашего дома, но на этот раз на кухне у нее что-то зашипело, и она убежала к плите.

Я вошел к Яше в комнату. Мой приятель стоял за столом и обескураженно смотрел на меня.

– Почему ты не вышел во двор? – первым делом спросил я.

– Мама не пустила. Обиделась. Ты же слышал сам, – ответил Яша с долгим печальным вздохом.

Я решил пока промолчать про бабушку. Не стоит хвастать своими успехами, когда твой товарищ еще не оправился от неудачи. Так бы сказала сама бабушка. Поэтому я отложил свое сообщение до встречи с Феликсом.

– Знаешь что? Давай сходим к Феликсу, – сказал я своему незадачливому приятелю.

– Мама, можно я к Феликсу схожу?! – крикнул Яша.

Его мать вышла из кухни с полотенцем и чистой посудой в руках и сказала:

– Ступай поучись у брата, как нужно уважать отца и мать! Я всегда говорила, что моей сестре повезло: у нее сын как сын! Он ценит своих родителей!

Мы вышли за дверь, и Яша огорченно сказал:

– Видишь, не доверяет. Считает маленьким.

Мы были настолько возбуждены, что миновали второй этаж, на котором жил Феликс, и поднялись на третий, где только что Базиль Тихонович чинил трубу с холодной водой.

Но слесаря уже не было. Зато возле этой трубы крутился Вениамин.

Он покраснел, зачем-то закрыл собой трубу и грубо сказал:

– Ну, что уставились? Марш отсюда! Конфеты здесь не дают!

Мы удивленно переглянулись: с чего это он? Но связываться с ним не стали и скатились на второй этаж.

На звонок вышел сам Феликс, он подмигнул, приложил палец к губам, впуская нас в квартиру.

– Как раз узнаю, – шепнул Феликс.

Мы прошли за ним в комнату и поздоровались с его отцом.

Отец Феликса сидел в кресле с газетой в руках, отдыхал после работы.

Приятель указал нам жестом на диван – прошу, мол, располагаться – и подошел к отцу.

– Пап, а пап… – вкрадчиво позвал он.

– Аа… – отозвался его отец.

– Пап, ты кто? – спросил Феликс.

– Иван Иваныч Кабанов, – буркнул отец, не отрываясь от газеты.

– Это я знаю, – сказал Феликс. – Ну, а между нами, кто ты еще?

– Если я могу быть еще кем-то, значит, я не просто Кабанов, а Змей Горыныч о семи головах, – рассеянно пробормотал отец Феликса.

– Пап, я серьезно. Скажи, а ты, случайно, не Александр Македонский? – не отставал Феликс от своего отца.

– Я – Иван Сусанин, – сказал отец. – Я всегда питал неприязнь к завоевателям. Даже великим! Тебе это подходит?

– Вполне, – ответил наш друг и даже вздохнул с облегчением, точно весь день таскал на плечах тяжелый груз и вот сбросил его… Он даже вытер вспотевший лоб, подходя к нам. Сразу видно, человек потрудился.

– Пытал два часа, – сообщил Феликс шепотом. – А мать так и не сломилась. Крепкая, как Джордано Бруно!

– А может, она и есть? – заикнулся было его брат.

– Я бы не против, – сказал Феликс. – Но Бруно – мужчина! Сам понимаешь. А папка-то мой, а? Кто бы подумал? – закончил он с гордостью.

Итак, мы узнали, что в нашем доме живут Капитанская дочь и Иван Сусанин. Что ж, для начала это было неплохо.

– Как ваша добыча? – спросил Феликс, уведя нас в ванную.

Мы рассказали о Яшином провале, потом я поделился своей удачей и постарался представить свое достижение как можно скромней. И хорошо, что так сделал, потому что Феликс сказал, подводя итоги:

– Нам с Васей повезло. Вася уже знал все, и бабушке просто некуда было деться. А я случайно попал в самую точку. Но впереди у нас еще пропасть работы. Сколько жильцов в нашем доме?

– Выходит, мы должны узнать про всех? – ужаснулся Яша.

– А тебе разве не интересно? – в свою очередь удивился его брат.

– Ты меня не так понял, – обиделся Яша. – Я просто хотел сказать: как нам придется трудно.

– А ты как думал! – сказал Феликс серьезно. – Теперь нам придется попыхтеть. Мы должны следить за каждым взрослым из нашего дома. Все равно рано или поздно, но они выдадут себя. Победит тот, у кого зоркий глаз и выдержка, как у настоящего охотника.

Мы поговорили еще немного шепотом, а затем направили стопы в гости к Зое. Нам хотелось узнать, как поживает ее мать – девочка Элла. Может, смотрит тайком на фотографию Железного Дровосека или шьет новый кафтан для своего верного друга Пугала.

Но едва мы ступили за дверь, как наши ноги захлюпали по воде. Она вливалась в коридор широким журчащим ручьем. А с лестничной площадки третьего этажа слышались возмущенные голоса жильцов. Мы бросились на шум и наткнулись на толпу людей, сгрудившуюся перед трубой, которую только что ремонтировал слесарь. Я увидел в толпе свою бабушку и родителей Феликса и Яши. Здесь же стояла девочка Элла.

Я улыбнулся ей по-свойски, давая понять, что мы-то знаем теперь, что ее строгость – это всего лишь маскировка. Но Зоина мать решила скрываться до последнего и в ответ на мою улыбку нахмурила брови.

– Тут что-нибудь натворили дети, – объявила она, не сводя с нас пронизывающего взгляда.

У трубы в это время выпрямился высокий худой мужчина из третьей квартиры («Дон-Кихот!» – подумал я с замирающим сердцем), так вот, жилец из третьей квартиры поднял над головой какую-то мокрую штучку и сказал:

– Товарищи жильцы! Здесь поставлен простой картон! Да, да, представьте, обычный картон!

А мы улыбались по-свойски девочке Элле. Я лично даже громко шепнул, будто обращаясь к кому-то другому:

– Элла, Элла!

Как потом рассказывали братья, Зоина мать вздрогнула и возмущенно сказала, глядя прямо на нас:

– Это же форменное преступление: ставить картон в такое ответственное место.

– Дети тут ни при чем, – возразил отец Вениамина, пожилой колобок. – Здесь недавно работал слесарь. Я проходил мимо него и видел, как он чинил трубу.

– Базиль Тихоныч?! – воскликнул мой кандидат в Дон-Кихоты. – Не может быть!

– Да, да, это не похоже на него, такой добросовестный мастер, – заговорили жильцы нашего дома.

– А может, это какой-нибудь коммандос? Берет зеленый какой! – предположила моя бабушка, и я догадался, что она всеми силами хочет отвести подозрение от Базиля Тихоновича.

– Да откуда же взяться зеленому берету у нас? А трубу чинил сам слесарь, – возразил пожилой колобок.

– В самом деле, если не слесарь, так кто же тогда? – спросил кто-то из наших жильцов. – Может, с Базилем Тихонычем что-то стряслось?

– Придется выяснить, – сказал кандидат в Дон-Кихоты. – Больше-то, наверное, никто и близко не подходил к трубе.

Я посмотрел на Яшу. Яша посмотрел на меня и вдруг закричал истошно:

– Слесарь не виноват! Не виноват слесарь!

А я помчался по коридорам, по лестницам нашего дома. Я еще не знал, что буду делать, когда увижу Вениамина. Но мне нужно было найти его во что бы то ни стало, даже если он скрывается под землей.

Однако Вениамин, ни капельки не таясь, шел по коридору третьего, этажа, насвистывал песенку, помахивал бидончиком для молока.

– Реалист! Реалист! – закричал я, обрадовавшись скорой встрече – Они хотят на него написать! Они думают, что это он. Скажи им, Реалист, что это неправда!

– Дурачок! Я же и хотел этого, чтобы подумали на него, – промурлыкал Вениамин.

Я остолбенел. Мне не верилось, что человек может сознательно сделать пакость. Мне казалось, что такое случается только в книгах. И то для того, чтобы книга была интересной.

– Реалист, ты шутишь? – спросил я.

– Во-первых: что за фамильярность? Какой я тебе Реалист? Великий Реалист! Вот кто! А во-вторых: я никогда не шучу – так будет с каждым, кто выдумывает небылицы! – высокомерно ответил Вениамин.

– Тогда я скажу сам. Мы с Яшей видели все! – сказал я, чтобы он понял, что у него нет другого выхода, как пойти и честно признаться самому.

– А вам никто не поверит! Вы еще сопляки! – промурлыкал Вениамин с наглой усмешечкой.

– Ты – Синяя Борода! Ты – Айртон! И не Рошфор вовсе! Он был не совсем подлый! – закричал я, чувствуя, как от сильного приступа ярости кружится моя голова.

Но Вениамин захохотал, открыто издеваясь и надо мной, и над Базилем Тихоновичем.

Тогда я зарычал и, наклонив по-бычьи голову и поэтому ничего не видя перед собой, бросился на врага. Великий Реалист поднял свой бидончик и выставил мне навстречу холодное алюминиевое дно.

Я больно ударился лбом о дно бидона. Из моих глаз посыпались искры. Я нащупал рукой стенку, сполз на пол и присел у стены, не столько от боли, сколько от обиды. В моих ушах еще раздавался гадкий мурлыкающий смех удаляющегося Реалиста. Вот он дошел до конца коридора и, помахав мне издевательски рукой, свернул на лестничную площадку.