355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Брянцев » Клинок эмира » Текст книги (страница 2)
Клинок эмира
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 23:13

Текст книги "Клинок эмира"


Автор книги: Георгий Брянцев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Да, был. В кишлаке Обисарым девять молодых объезженных лошадей отдыхают на выпасе в долине.

– Воробей на завтрак льву... – заметил курбаши.

Наруз объяснил, что в ближайшее время нет никаких надежд достать коней, так как все они взяты на строительство канала.

Вдруг страшный, нечеловеческий вопль огласил ущелье. Наруз вздрогнул.

– Что это? – с опаской спросил он, смотря в сторону лагеря.

– Ничего особенного, – успокоил его отец. – Узун-кулок делает операцию. Он у меня хирург.

Только сейчас Наруз Ахмед понял смысл приказа курбаши. Невдалеке несколько человек, навалившись на пленного, дико визжа и изрыгая проклятия, прижимали к земле его голову, руки и ноги. Узун-кулок действовал огромным ножом. А человек продолжал кричать так страшно, что у Наруза ослабли ноги и лоб покрылся испариной.

– Ты помнишь чеканщика Максумова? – спросил между тем отец. – Умара Максумова?

– Что? – переспросил Наруз Ахмед, ошеломленный невиданным зрелищем. Ему хотелось заткнуть пальцами уши, чтобы не слышать предсмертного крика, проникающего в душу, мозг и сердце.

Ахмедбек терпеливо повторил свой вопрос.

– Помню... как же... – рассеянно ответил Наруз Ахмед и скосил глаза в сторону крика.

– Где он? – полюбопытствовал Ахмедбек.

– Все там же, в городе... Я встретил его как-то... Примерно месяц назад. Постарел... седой весь... а бороду сбрил... – Он вновь посмотрел туда. Басмачи, тесно обступив что-то, хохотали.

Пленный уже не кричал. Он умолк навсегда и лежал недвижимо. Стоя над ним на коленях, Узун-кулок спокойно орудовал своим ножом.

– Чеканщика Умара надо отыскать живого или мертвого, – твердо продолжал Ахмедбек, – Он присвоил мой клинок.

– Клинок?

– Да! Клинок, который пожаловал мне эмир Саид Алимхан. Ты должен помнить этот клинок. Он висел на ковре в большой комнате.

– Помню, – сказал Наруз Ахмед, и в памяти его действительно всплыли из далекого детства и просторная, прохладная комната, и большой багровый ковер на стене, а на нем – сабля с позолоченными ножнами, сверкающая солнечными зайчиками. – А ты знаешь, кто сейчас живет в нашем доме? – спросил он.

Ахмедбек сделал неопределенный жест рукой. Нет, это его не интересовало.

– Ты должен найти Умара и взять клинок. Отобрать, чего бы это ни стоило! А потом передашь мне. В этом клинке кроется большая тайна. Ее знают лишь два человека: я и Ахун-ата, твой первый учитель. И ты узнаешь эту тайну, как только придет Ибрагимбек.

– А почему он медлит? – поинтересовался Наруз Ахмед.

Брови курбаши недовольно сдвинулись. Его начинало раздражать легкомыслие сына. Ему говорят о клинке, а он спрашивает об Ибрагимбеке!

– Ты понял, что я сказал? – строго спросил курбаши.

– Конечно, понял, отец! Клинок я добуду. Добуду и спрячу. Но почему ты не хочешь сказать, когда придет Ибрагимбек?

– Ибрагимбек ждет моего сигнала, а время еще не подошло. Надо поднять людей. Сотни, тысячи, десятки тысяч людей. Надо отыскать и обеспечить надежные переправы. У Ибрагима армия. И создана она не для того, чтобы погибнуть при переходе границы. Ибрагимбек должен переправиться со своими воинами без боя, внезапно. А это не так просто. Со мной пошли сто двадцать джигитов, а уцелели семьдесят. Пятьдесят легли под пулями аскеров9 с пограничной заставы...

Ахмедбек умолк. К нему вприпрыжку приближался Узун-кулок. На его лисьей физиономии, поросшей редкой, точно пух, растительностью, играла довольная улыбка. С вымазанных костлявых рук капельками стекала кровь. Подойдя вплотную к курбаши, он молча протянул левую руку, разжал пальцы, и на узкой ладони его оказался небольшой, облепленный слизью комочек бумаги.

Ахмедбек всмотрелся в него, сощурил глаза и сказал сыну:

– Разверни и прочти.

Что-то вроде судороги пробежало по телу Наруза Ахмеда. Преодолев чувство гадливости, он осторожно, кончиками двух пальцев снял комочек с ладони басмача, положил его на гладкий камень и, взяв в другую руку маленькую гальку, разгладил бумажку. На ней были написаны десять строк по-русски мелким, убористым и разборчивым почерком. Но некоторые буквы разбухли, расползлись, а последняя фраза слилась в сплошное пятно.

Наруз Ахмед прочел:

"Одна партия бандитов, около сорока человек, оторвалась от преследования и ушла в пески. Вторая – примерно десятка три – скрылась в горах. Завтра в распоряжение вашей заставы подойдут два отряда. Отряд ОГПУ, усиленный краснопалочниками..." – Наруз Ахмед умолк. Напрягая зрение, он всматривался в окончание записки, но ничего разобрать не мог. – Дальше непонятно, – сказал он.

Ахмедбек нахмурился. Два отряда. Это не шутка. У них пулеметы, а чего доброго, и пушки. Да и бьются они, по совести говоря, лучше его джигитов. Если стреляют, так без промаха, если рубят, то наповал. Он при переправе потерял пятьдесят голов, а пограничники – самое большее полдюжины. Надо предупредить Ибрагимбека.

– Ступай, – сказал курбаши палачу.

Когда тот удалился, Ахмедбек вынул из-за пазухи новую, еще не утратившую запаха типографской краски карту и расстелил ее на земле между собой и сыном.

– Смотри сюда, – проговорил курбаши, тыча в какую-то точку черным пальцем. – Видишь этот мазар10? Сюда пригонишь своих лошадей. Там таятся два десятка джигитов. Их проворонили аскеры в зеленых фуражках, А вот у этого колодца ты можешь найти моих людей. Они укажут, где я. Это на всякий случай. А та партия, о которой идет речь в записке, направилась в пески. На днях я соединюсь с ней. Понял? – И свернув карту, он водворил ее на прежнее место.

Наруз Ахмед кивнул.

– Скоро придет сюда отряд курбаши Мавлана. Он побольше моего...

Наруз вторично кивнул.

– Теперь поезжай, сын мой, и ищи клинок. Бахрам поможет тебе. Он надежный человек. Прощай!

3

Наруз Ахмед постучал в калитку на окраине старой части Бухары. В ответ послышался сиплый сердитый лай. Через секунду собака, задыхаясь от ярости, уже царапалась в калитку и металась вдоль дувала. Наруз попытался заглянуть во двор, но дувал был намного выше его роста, а вырезанная в нем калитка не имела щелей.

Стучать вторично не пришлось.

– Хан! На место! – раздался звонкий женский голос, и собака умолкла.

"Хан... Надо же придумать, – возмутился Наруз Ахмед. – Издевка какая-то. Ну ничего, она дорого обойдется выдумщикам".

Щелкнула задвижка, и в проеме калитки показалась девушка. По груди и плечам ее вилось множество тоненьких косичек. Короткое светлое платье из легкой ткани, сшитое по-европейски, обрисовывало стройную фигуру девушки. Она была очень молода и на редкость хороша.

– Здесь живет Умар-ата? – спросил Наруз Ахмед.

– Да, это его дом, – последовал ответ.

– Я могу его видеть?

Девушка отрицательно покачала головой, внимательно всматриваясь в гостя: его лицо ей было незнакомо.

– Почему? – спросил с улыбкой гость.

– Отца нет, – ответила она.

– Жаль. А когда его можно застать?

– Не знаю. Он с добровольцами гоняется за басмачами. Вы знаете, что появились басмачи?

Наруз ответил, что слышал, но не придает значения этим обывательским слухам. Чего народ не болтает... Возможно, что это очередная базарная сплетня.

– Нет, это не сплетня, – возразила девушка. – Это правда. Три дня назад в нашей махалле11 было собрание, и там говорили: басмачи напали на колхоз, убили несколько колхозников, захватили лошадей, продукты.

– Печально, если так, – проговорил Наруз и подумал: "Значит, отец уже действует". Он ждал, что девушка пригласит его в дом, но этого не случилось. – Очень жаль, что не застал вашего отца. Придется зайти еще раз...

Девушка молчала.

– До свидания...

– До свидания... – бросила девушка, и калитка захлопнулась.

План сорвался, пока проникнуть в дом чеканщика не удалось. В раздумье Наруз шел по улице, не зная, что предпринять. Вполне возможно, что заветный клинок где-то рядом и ждет... Стоит только войти в дом и взять его. Что может быть проще! И в то же время как сложно. А она красива... Слов нет красива! А как стройна... И совсем юная. Ей самое большее – лет семнадцать. Она могла бы украсить ичкари12 самого разборчивого мужчины... Пожалуй, и покойный эмир не отказался бы от такой наложницы. Хороша! Чертовски хороша...

Занятый этими мыслями, Наруз Ахмед не заметил, как дошел до дома Союза кооперативов.

Он остановился, нерешительно взглянул на подъезд и потер лоб.

"Что ж, сегодня не удалось, но откладывать нельзя..." Поднимаясь по ступенькам на второй этаж, он твердо решил сегодня же обдумать, как лучше раздобыть клинок и, кстати, поразмыслить о будущем этой юной красавицы.

В коридоре Наруза Ахмеда окликнул заведующий инспекторской группой Алиев.

– Наруз-ака!

Наруз Ахмед обернулся и подошел с широкой улыбкой на лице.

Заведующий беседовал с каким-то русским толстяком. Речь шла о басмачах. Вытирая потное багровое лицо, толстяк перемывал косточки басмачам, отпускал крепкие словечки и ручался, что самое большее через месяц от них останется пыль.

"Это еще посмотрим, – отметил про себя Наруз Ахмед, с улыбкой глядя на лицо толстяка с расплывшимися чертами и согласно покачивая головой. – Не ты ли уж думаешь превратить их в пыль?"

– И какие же идиоты их вожаки! – продолжал горячо возмущаться толстяк. – Знаете, что они обещают? Восстановление трона эмира бухарского! Это, так сказать, их политический лозунг. До этого же надо додуматься... Неужели эти болваны всерьез считают, что дехкане только и мечтают, что об эмире... Ждут его не дождутся... Да они пылают к нему такой же нежной любовью, какой русские к Гришке Распутину! Ну, не идиоты? – Он безнадежно махнул рукой. Ничему не научили их хозяева на той стороне. Какими были, такими и остались. Время не пошло им впрок. Ну, ладно... Будь здоров! Поплыву до председателя. Звони! – толстяк подал руку заведующему и вразвалку зашагал по коридору.

– Знаешь, кто это? – спросил заведующий.

– Нет.

– Бывший председатель кокандской чека. На его счету этих басмачей, пожалуй, не одна сотня наберется.

– А по виду... – начал было Наруз Ахмед.

– По виду не суди, – прервал его собеседник. – Я под его началом работал с двадцать второго по двадцать пятый. Многому у него научился. Хороший, народный человек, большой души. Умный и с хитринкой. Такого не проведешь! Ну, пойдем ко мне. Как съездилось, активист?

Они дошли до конца коридора и свернули в небольшую комнату с единственным окном, обращенным к югу. Сели. Заведующий за свой стол, а Наруз Ахмед по другую сторону, напротив.

Алиев стал перекладывать с места на место лежавшие на столе бумаги, переставил графин, выбросил из пепельницы в корзину для бумаг окурки, взял пиалу с недопитым остывшим чаем и отхлебнул глоток, потом достал из кармана пачку папирос "Пушки", и они закурили.

Поведение Алиева немного удивило Наруза Ахмеда. Он слыл деловым человеком и не любил разводить тары-бары. А сейчас... Сейчас он почему-то медлил, будто обдумывал, с чего начать разговор.

Удивленный Наруз счел нужным нарушить неприятное молчание.

– Товарищ Алиев, – начал он. – Вы помните акт, представленный мной на управляющего кашкадарьинской базой?

– Погоди! – прервал его вдруг Алиев и поднял указательный палец.

Наруз Ахмед, еще более удивленный, непонимающе смотрел на своего начальника.

Тот нахмурился, побарабанил пальцами по столу и спросил:

– Ты знаешь, кто привел басмаческую банду с той стороны?

У Наруза Ахмеда внутри все похолодело.

– Нет. Кто?

– Твой отец. Ахмедбек.

Наруз Ахмед почувствовал стеснение в горле. У него было такое ощущение, будто чья-то сильная рука душит его. Теперь конец. Конец... Все погибло. Этот человек, вероятно, уже знает о том, что Наруз Ахмед виделся с отцом. Сейчас свяжут руки и поведут...

Алиев не разгадал его мыслей. Он понял его состояние по-своему. Встав с места и обойдя вокруг стола, подошел к Нарузу Ахмеду, положил руку на плечо и проговорил:

– Знаю, что тебе тяжело. Да и любому на твоем месте было бы не легче. История, конечно, неприятная. Но ты не падай духом. Отец отцом, а сын сыном!

Алиев встал и прошелся по комнате. Наруз Ахмед облегченно вздохнул:

"Нет, еще не конец. Значит, о свидании с отцом никому не известно..."

– Мы знаем тебя, – заговорил вновь Алиев. – И верим. И потому что знаем, решили сказать тебе об этом. Не исключено, что отец попытается какими-нибудь путями войти с тобой в контакт. Жизнь есть жизнь. Ты его единственный сын... Поэтому смотри в оба и, будь начеку! Я всегда к твоим услугам. – Он вновь умолк на минуту и, вздохнув, продолжал. – А сын мой еще три дня назад отправился на поиски басмачей с отрядом ОГПУ. Горячая голова... Отчаянный парень! "

– А вы твердо уверены, что банду привел именно отец? – попытался уточнить Наруз Ахмед.

Алиев ответил:

– Я знаю, что говорю. Такими вещами не шутят.

4

Три всадника скакали по степи. Кое-где мелькали кусты цветущего саксаула, островками красовались распустившиеся тюльпаны. Под крепкими копытами коней шуршал песок.

На голове одного из всадников была выцветшая буденовка, на втором тюбетейка, а у третьего – новенькая, ухарски заломленная фуражка защитного цвета.

Кони легко перемахнули через широкий безводный арык и на крупной рыси направились к кишлаку, спрятавшемуся между высокими песчаными барханами. Полузанесенный песком, полуразвалившийся, кишлак насчитывал не более трех десятков глиняных мазанок и выглядел вымершим. Но так лишь казалось. В мазанках, которые давно покинули жители, сейчас таился в засаде отряд особого назначения войск ОГПУ.

Из окна крайней мазанки на степь неустанно глядели два черных глаза. Они принадлежали ординарцу командира отряда.

– Товарищ командир! – позвал он лежавшего на полу у стены. – Наши едут.

Командир вскочил и быстро спросил:

– Четверо?

– Да нет, трое... Алиева нет...

Командир взглянул на ручные часы, оправил сползшую на сторону портупею и подошел к маленькому незастекленному окошку. Но он ничего не успел увидеть. В дверь один за другим вошли трое. Тот, что в буденовке, шагнул к командиру и, вяло козырнув, спросил:

– Разрешите докладывать?

Командир быстрым взглядом окинул всех троих: лица усталые, глаза ввалились, щеки обросли щетиной, одежда покрыта плотным слоем пыли.

– Садись сюда, Гребенников, – показал командир на разостланную кошму. – И вы садитесь, – пригласил он остальных. – Курите. Где застрял Алиев? Нашли?

Гребенников плотно сомкнул веки, и лицо его дрогнуло.

– Нашли, товарищ командир, и закопали в землю. Алиева больше нет.

– Так... – тихо уронил командир и хрустнул пальцами. – Рассказывай подробно, по порядку.

Гребенников провел рукавом гимнастерки по влажному лицу, размазал на нем пыль и стал рассказывать. Позавчера к вечеру без приключений, не встретив по пути ни единого человека, они добрались до пограничной заставы. Сразу узнали, что Алиев там не показывался. Никакого донесения застава не получила.

– Так... – заметил командир. – Значит, они его перехватили...

– Точно, перехватили, – подтвердил Гребенников и продолжал рассказ: На заставе было спокойно. На той стороне – тишина. Утром того дня, когда мы прибыли на заставу, на той стороне границы появились два всадника. Они подъехали к самому берегу реки и долго смотрели в бинокль на советскую сторону. Потом уехали. Ночью на заставу прибыли два отряда, о которых писалось в записке, и сейчас же заняли отведенные им участки, замаскировались. Утром мы втроем с полувзводом пограничников выехали по направлению к горам, а в полдень наткнулись на следы басмачей. Следы привели в глухое ущелье, и там-то оказался Алиев, только мертвый и зверски изуродованный. Правда, огнестрельных ран на нем не обнаружено, но... вспорот живот и выпущены все внутренности... Вокруг – огромная лужа крови. Мы вынесли тело из ущелья и похоронили.

– Так... – сказал командир и скрипнул зубами. – Дальше...

– Банда, – вновь заговорил Гребенников, – видно, отдыхала в ущелье не одни сутки. Там много окурков, сожженных спичек, пустых банок из-под консервов, бараньи кости, пепел от костров. Похоронив Алиева, мы вместе с пограничниками пошли по свежему следу банды. Он вел нас километров пятнадцать, а когда мы выбрались на твердый грунт, пропал. Тут мы расстались с пограничниками. Они поскакали на северо-восток, а мы сюда. Взводный приказал передать вам вот это, – Гребенников протянул свернутый вчетверо листок бумаги.

Командир отряда развернул записку и прочел. Потом достал из полевой сумки карту-километровку, расстелил ее на полу и приказал ординарцу:

– Позови-ка товарища Максумова!

– Есть! – ответил ординарец и выбежал из хибарки.

Командир прилег на бок и стал внимательно изучать карту.

Прибывшие бойцы сидели в уголке на полу, жадно затягиваясь махоркой. Густой, пахучий дым слоистыми волокнами плавал по мазанке.

– Жарища страшенная, спасу нет, – пожаловался Гребенников. Но разговора никто не поддержал.

В мазанку в сопровождении ординарца вошел старый мастер Умар. Его пестрая тюбетейка поблескивала золотым шитьем. Ватный халат с широкими зелеными полосами по белому фону перепоясывал черный с серебром ремень длинной старинной шашки, покрытой замысловатой резьбой. Старику никак нельзя было дать больше пятидесяти лет. Годы его будто не старили; он мало изменился, разве только чуть-чуть раздобрел. Эта небольшая полнота сгладила на лице старые морщины.

Командир отряда оторвался от карты:

– Умар-ата? Плохо, брат, дело. Алиев погиб.

Максумов покачал головой:

– Ай-яй-яй... Какой был хороший, молодой!

– Да, парень был настоящий, – проговорил задумчиво командир. Растерзали его басмачи... Ну ничего, попомнят они еще Алиева... Слышал ты про колодец под названием "Неиссякаемый"?

– Слышал, ака.

– Значит, есть такой?

– Есть. Но он не оправдал своего названия и давно иссяк.

– А на карте его нет.

– Зачем же вписывать в карту, если он без воды?

– Пожалуй, да, – согласился командир, – Далеко до него?

Чеканщик прищурил один глаз, прикинул в уме и ответил:

– Если сейчас тронуться, к заходу солнца можно добраться.

– Дорогу знаешь?

– Знаю.

– Вода на пути не попадется?

– Нет, ака. Воды в этих местах нет.

– К заходу солнца... – командир задумался. – Так, хорошо. Поднимайте народ. Пусть седлают.

5

Группа басмачей под водительством курбаши Ахмедбека, не соблюдая никакого строя, углублялась в знойные пески. В те пески, которые зовутся здесь летучими. Лишь только налетит сильный южный ветер, как снимаются пески с места и стремглав несутся вперед. И горе тому, кто попадется на их пути. Они хоронят под собой все живое.

Легконогие афганские скакуны, утомившиеся за долгий путь, шли вялой рысью.

Впереди на сером иноходце ритмично покачивался в седле Ахмедбек. Мысленно он подводил итоги нескольким дням своего пребывания на советской земле. Первый налет на колхоз прошел удачно. Мало кто уцелел в кишлаке. А уцелевшие во веки веков не забудут Ахмедбека. Захвачено одиннадцать лошадей. Они нагружены мукой, солью, урюком. Это – общее. Но и на долю каждого джигита кое-что перепало. Обижаться нельзя. И второй налет прошел на славу. Плотина разрушена. Хлопковые поля залиты водой, и ни один кустик теперь уже не поднимется. Пусть знают... Пусть помнят... И оба налета обошлись без потерь. Ни единого убитого, ни единого раненого. А когда Ахмедбек соединится со второй группой своего отряда, тогда можно подумать о чем-нибудь более серьезном...

Быстро гасли звезды в небе. На востоке загоралась заря. Курбаши повернулся в седле и, взмахнув камчой, позвал к себе Узун-кулока.

– Как долго до Неиссякаемого? – спросил Ахмедбек.

– До восхода солнца успеем. В тугаях13 надо бы сделать привал.

Ахмедбек кивнул. Привал нужен. Лошади устали.

Восток алел. Небо бледнело. Непомеркшие звезды робко мигали лишь на западе.

Тугаи тянулись на большом пространстве широкой полосой, изогнутой по концам, и напоминали собой букву "С". Когда-то они окружали озеро, но оно давно испарилось. Сейчас дно его покрывал плотный белый, похожий на снег слой соли. На северной стороне густо рос камыш. И тугаи, и камыш в эту пору были в своем бурном расцвете и сочной зеленью ярко выделялись на фоне мертвых песков.

"Хорошее место, – подумал курбаши, окидывая взглядом заросли. – Надо запомнить его. Здесь можно укрываться днем".

Вдруг его иноходец насторожил уши и заржал. Заржал звонко, радостно, приветственно.

"С чего бы это? – насторожился Ахмедбек. – Или отдых чует?"

Он еще раз, более внимательно, оглядел изогнутую зеленую полосу и ничего подозрительного не заметил.

Басмачи въехали в чащу зарослей и, следуя движению руки курбаши, спешились. И тут внезапно с двух точек короткими очередями затакали и яростно забили, выплевывая горячие пули, станковые пулеметы. Это было так неестественно, так неожиданно, точно гора зашагала. На мгновение басмачи окаменели. И только когда упали на песок первые жертвы, раздались дикие вопли, крики "Алла-а-а!..". Банда рассыпалась. Одни залегли в песок и стали искать глазами невидимого врага, другие метнулись на коней, в седла. А пулеметы кинжальным огнем разили бандитов. Но вот они сразу умолкли. Послышались крики "ура!". С обоих концов буквы "С" выскочило по десятку конников в островерхих шапках. Они сошлись на скаку, рассыпались, пригнулись к шеям лошадей и устрашающей лавиной устремились вперед.

Успевшие вскочить в седла басмачи сомкнулись плотной кучкой и рванулись навстречу бойцам отряда. Они инстинктивно поняли, что только этот ход может их спасти, что, зажатые в кольцо, образуемое аскерами и плотной, непролазной стеной колючего тугая, они несомненно погибнут. Этой кучке удалось прорубиться сквозь скачущий строй. Но Ахмедбек не успел прорваться. Он, его помощник Саитбай и еще двое, прижатые к тугаям, яростно отбивались от насевших на них четырех конников. Четыре на четыре.

Узун-кулок упал на землю после первой же пулеметной очереди. Правда, ни одна пуля его не коснулась и ни одной царапинки на нем не было. Но он счел за благо выйти из боя, предоставив своим сотоварищам самим отбиваться. Так, по крайней мере, можно если не спасти свою шкуру, то уж во всяком случае отдалить гибель. Он видел, как аскеры, повернув коней и выхватив клинки, бросились вслед удиравшим басмачам. К аскерам присоединилось еще несколько всадников в одежде простых дехкан, вынырнувших точно из-под земли. Он видел, как валились с коней его друзья по банде и, перевернувшись через голову, оставались лежать на песке. Чуть приподняв над землей голову, он наблюдал, как четверо бойцов наседают на самого курбаши и его приближенных. Узун-кулок мог, конечно, подобрать валявшуюся рядом английскую винтовку с полным магазином и расстрелять патроны в спины этих четырех аскеров. Расстрелять – и выручить Ахмедбека. Но Узун-кулок не сделал этого. Он уже понял, что исход схватки предрешен и что его подвиг не сможет изменить ход событий. Все ясно. Половина воинов Ахмедбека уже лежит тут, на просоленной земле, окруженной тугаями, оставшиеся не спасутся от острых сабель аскеров. Никому не уйти... Кони у аскеров свежие, а у басмачей уже притомились.

Узун-кулок понял, что занятая им "позиция", в сторонке от битвы на земле, сулит ему еще какие-то шансы на спасение.

Не замеченный никем, он пополз, как длинный червь, между мертвыми джигитами и лошадьми, с опаской поглядывая туда, где отчаянно рубились восемь человек. Он полз на животе, тянулся в камыши, как подбитая ящерица: то замирая и притворяясь убитым, то посылая коленями и локтями свое длинное тело на два-три сантиметра вперед. Когда до камышей осталось каких-нибудь два-три шага, Узун-кулок, охваченный нетерпением, приподнялся на четвереньки и прыгнул лягушкой. Прыгнул, растянулся и чуть не умер от страха: перед ним лежал и смотрел на него человек, И лишь когда он разглядел, что это Хаким – мирза их отряда, опередивший его в сообразительности, он пришел в себя и прошипел:

– Что смотришь? Ползи дальше... в тугаи...

– Пошел к чертовой мать, – послал его по-русски Хаким, которого трясло как в лихорадке. Зубы выбивали замысловатую чечетку.

– Ползи, ишак... Конями вытопчут здесь.

Это подействовало. Хаким затаил дыхание и пополз.

А четыре басмача все еще бились, но теперь уже против трех аскеров. Но вот Ахмедбек поднял на дыбы своего коня и, изловчившись, рубанул красноармейца по плечу. Тот закачался, выронил саблю и сполз с седла. Осталось двое. И если удастся уложить еще одного... Но тут свалился и басмач, разрубленный чуть не надвое сильным ударом рыжего чубатого бойца. Трое против двоих. Этот чубатый, как дьявол, мечется из стороны в сторону. У него послушный и верткий, сухой и жилистый конь. Если бы не чубатый, можно было бы вырваться, но от такого коня не уйдешь.

Справа от курбаши бился басмач, слева – его помощник Саитбай. Их кони упирались задами в стену зарослей и дико храпели. Но вот Саитбай вырывается вперед. Его конь налетает грудью на круп коня противника, и конь падает на передние ноги. В тот же миг вылетает из седла и седок. Конец клинка Саитбая задевает кисть руки бойца, и тот роняет клинок. Победа! Остался один! Рыжий, чубатый. Хоть он и ловок, но что сделает один против троих? Но что это? Верный Саитбай, в руке которого курбаши видел свою лучшую защиту, удирает.

– Саитбай! Назад! Будь ты проклят! – яростно кричит Ахмедбек, сверкая глазами.

Но Саитбай не внемлет его призывам. Он спасает себя.

Теперь их осталось двое – Ахмедбек и его последний воин. Они пытаются сразить чубатого, но это не так просто. Боец зверски орудует саблей, вертится как волчок, и к нему не подступиться. Значит, надо перехитрить, обмануть, заманить, но срубить во что бы то ни стало, иначе не вырваться в степь.

– Бросай клинки! Сдавайся, а не то обоих порублю в капусту! – кричит вдруг чубатый.

Ахмедбек скрипит зубами, и желваки твердыми орешками ходят под его темными скулами,

– Заходи сзади! – приказывает он басмачу.

Тот выполняет команду своего повелителя. Конь его в несколько прыжков вырывается в сторону. Но чубатый проделывает почти такой же маневр. Теперь курбаши надо оторваться от стены тугаев и броситься на врага сзади. Но этому маневру помешали. Ахмедбек увидел несущегося к месту схватки всадника. Старый халат его развевался, голова была открыта, клинок в поднятой руке так мелькал и вертелся, что казалось – над головой крутится сверкающее колесо. Всадник с ходу налетел на убегавшего Саитбая, и клинок блеснул над его спиной.

"Перехватить этого... перехватить... Не дать ему соединиться с чубатым", – решает Ахмедбек и зло посылает коня вперед.

Два скачущих идут на сближение, но Ахмедбек мгновенно меняет решение. Лучше не здесь... Лучше завлечь этого выскочившего узбека в пески и там помериться с ним силами.

Ахмедбек клонит повод вправо, и послушный его руке иноходец несется вперед.

– Куда, Ахмедбек? Куда, старая собака? Нет, я тебя не выпущу. Твоим клинком зарублю!

"Мастер Умар... Да, Умар Максумов. И мой клинок! – мелькнуло в голове курбаши. – Надо заманить проклятого Умара. Заманить подальше в пески. Иноходец выручит..." А там... там уж Ахмедбек рассчитается с этим нищим шайтаном. И клинок, желанный клинок, пропадавший одиннадцать лет, вновь вернется в руки хозяина.

Ахмедбек опускает камчу на потные бока иноходца. Коня будто подбрасывает. Он срывается в карьер и выносит всадника из зеленой западни. Но что это? Впереди маячат конники. Это аскеры возвращаются из песков. Один... два... три... О! Их много. Нет, сюда нельзя. Ахмедбек вздыбливает коня, поворачивает направо, и конь стелется над землей вдоль зарослей тугаев.

Но Ахмедбек переоценил силы своего иноходца. В горячке смертельной схватки он не заметил, что конь его напрягает последние силы.

Проскакав несколько минут вдоль зеленой стены зарослей, Ахмедбек хотел было уже свернуть в пески, где царило спасительное безлюдье, как слева от него послышался натужный лошадиный храп. Курбаши чуть повернулся, скосив глаз, и на какую-то долю мгновения увидел над собой сверкающую полоску змеевидного клинка и блеснувшие рубиновые глаза желтого дракона.

Раздался свист, и голова Ахмедбека полетела в песок, покатилась и уткнулась в тугаи. А серый иноходец сразу перешел на спокойную рысь, унося на спине безглавое тело своего хозяина.

Чеканщик Умар с ходу промчался мимо, круто развернулся и поехал назад. К нему подскакали командир отряда с ординарцем.

– Здорово вы его, товарищ Максумов! – восторженно воскликнул ординарец.

– Можно поучиться у вас рубке, Умар-ата, – с уважением произнес командир.

Умар вытер клинок о круп своей лошади и вложил его в ножны.

– А вы знаете, кто это? – спросил он.

Командир усмехнулся:

– Кто его знает... Не представлялся мне... Зверюга, басмач...

– Все они, бандюги, на один лад, – добавил ординарец. – Рубать их надо, не спрашивая фамилии.

Умар покачал головой:

– Да нет, не все... Это Ахмедбек...

– Курбаши?! – воскликнул командир,

– Курбаши?.. – недоверчиво повторил ординарец.

– Да, он, – подтвердил Умар. – Уж я-то знаю эмирскую собаку. И рассчитался с ним его же клинком... Этот клинок подарил беку эмир бухарский... Не гадал, видно, курбаши, что так обернется для него подарочек...

– Что ж... по заслугам, – проговорил командир.

– Собаке собачья смерть, – поставил точку ординарец.

Всадники медленно отъехали.

6

Быстро катилось вниз злое солнце пустыни. На западной окраине неба полыхал багровый пожар. Мертвая зыбь песков простиралась вокруг, и, казалось, не было ей ни конца ни края.

Вторые сутки брели по безлюдью сквозь прохладу короткой ночи и зной долгого дня Узун-кулок и Хаким.

Впереди виднелись неясные очертания того кишлака, где недавно провел дневку отряд особого назначения.

Жажда и голод – самые страшные враги в пустыне – не пугали путников. Они отправились в свой нелегкий путь не с пустыми руками. Выждав, когда аскеры, забрав своих раненых и убитых, лошадей и разбросанное оружие, покинули поле боя, Узун-кулок и Хаким вышли из укрытия.

Они долго всматривались, вслушивались и, убедившись окончательно, что никакая опасность им не угрожает, стали пробираться в заросли.

При виде людей стервятники всполошились и с недовольным клекотом прервали начатую трапезу. Но они не улетали, а кружились в воздухе, будто знали, что этим двум живым нечего задерживаться среди мертвых.

Узун-кулок и Хаким не на шутку перепугались, когда чуть не из-под их ног с визгом выпрыгнул и умчался шакал. У него была золотисто-серая шерсть и небольшие, широко расставленные уши.

– Падаль, – пробурчал Узун-кулок, стараясь вернуть утраченную храбрость.

Выйдя на место битвы, они остановились, окинули взором распростертые на песке трупы басмачей, и Узун-кулок изрек:

– Души правоверных воинов уже на небесах. Им теперь ничего не нужно. О них позаботится всемогущий. Ты поищи что-либо из еды, а я пороюсь у них в карманах.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю