Текст книги "Ия, или Вторник для романтики"

Автор книги: Георгий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

11

В среду днем отцу стало худо на работе.

Закружилась голова, полки и папки с историями болезней поплыли по часовой стрелке снизу влево и наверх, никак не хотели остановиться, улечься на свое место. Доктор присел на порог, чуть отдышался, сам дошел до кабинета директора, поехал домой на трамвае зачем-то, привык не облегчать жизнь, а заставлять себя вытерпеть. И зря. Дома он упал на пол, пришлось звать соседей, чтобы положить его на кровать. У него отнялись рука и нога, вся правая половина тела. Врач из поликлиники произнес страшное слово "инсульт", удар – по-старинному.

Несколько дней прошли как в угаре. Дверь в квартиру не закрывалась. Медицинские сестры сменяли врачей, врачи – сестер. Наскоро занимая у соседей десятки и четвертные "до завтра", Ия моталась по больницам, разыскивала каких-то знаменитых профессоров-целителей, которые будто бы могли помочь. Профессора, поддавшись мольбам, приезжали, говорили все одно и то же: кровоизлияние в мозг, покой, покой, покой, не тревожить, не волновать, не трогать, не ворочать. Если ночью не станет хуже, непосредственная опасность минует. Некоторые прописывали какое-нибудь особенное лекарство, которое можно было достать только через союзное министерство. Ия добывала особые лекарства, капала обыкновенные, ставила грелки к ногам, приносила из аптеки кислород в подушках и банки с пиявками, мыла дряблую кожу за шеей, чтобы разборчивые кровопийцы не отказались присосаться, и опять мчалась в паническом ужасе уговаривать какую-нибудь знаменитость, страшась, что сделано не все возможное, где-то таится спасительное средство, кому-то известен спасительный рецепт.

Непосредственная опасность все же миновала. В воскресенье врачи сказали, что отец будет жить. Восстановятся ли речь и движения, сказать пока трудно. Может, и восстановятся постепенно. Месяца через три будет яснее... будем надеяться на лучшее.

Ия поспала, кажется, в первый раз за всю неделю, немножко прибралась, выкинула грязные бинты с бурыми пятнами, вымыла пол, заказала тете Груне диетическое меню. И тут встал вульгарный вопрос: деньги.

До сих пор Ия знала только один способ добычи денег: прийти к отцу в кабинет вечерком, потереться носом о пиджак, промурлыкать жалобно: "Папка, ты будешь меня презирать, но мне ужасно хочется новые туфли. Лаковые так надоели! И вообще они вышли из моды. Сейчас носят на высоком каблуке. Не могу же я быть хуже всех".

И отец, ласково взъерошив волосы дочке, со снисходительным вздохом отодвигал правый ящик стола: "Ох и кокетка ты у меня!"

Но сейчас спрашивать не приходилось. Отец лежал недвижно, какой-то незнакомый, беспомощный, с искривленным ртом, сам с жалобной надеждой глядел на дочку, что-то силился вымолвить половиной рта.

Ия без спроса полезла в правый ящик, денег там не оказалось. Нашла только сберкнижку, на счету не слишком много: семьдесят два рубля с копейками. И на те в сберкассе запросили доверенность. Отец расписаться все равно не мог. Ия побежала за пособием к нему на работу. Там ее направили в кассу взаимопомощи, но председателя кассы не было, он только что ушел в отпуск. Соседки по дому, те, что одалживали десятки и четвертные, посоветовали Ии снести старые вещи в скупку. Что-то удалось продать – даже на отдачу долгов не хватило бы. Что-то Ия сдала в комиссионный, ей велели справиться через две недели. Усталая от очередей в душных коридорчиках магазинов, Ия возвращалась домой в самую жару. И тут вспомнила, что сегодня вторник. Переодеться успеет ли?

Алеша уже дожидался в "Романтиках", сидел за третьим столиком. Увидя Ию, привстал с нетерпением. Поздоровался с обиженно надутыми губами и сияющими глазами. Ия опаздывала, но пришла все-таки. У него был ворох новостей, он торопился выложить. Произошло чудо. Волков сотворил чудо нечаянно. На очередное испытание он привел авторитетную комиссию. Алеша привык к комиссиям, даже имена-отчества не мог запомнить. А оказывается, там был один товарищ примечательный... в общем, из тех, чью фамилию узнают из некролога, читая, что ушел некто, дважды герой и четырежды лауреат.

"Ваши машины на Ио хорошо бы послать", – сказал этот "дважды" и "четырежды".

– Друг-девушка, ты помнишь, что такое Ио?

У Ии в голове вертелось что-то мифологическое. Ио – возлюбленная Юпитера, ревнивая жена превратила ее в корову. А ради Европы – другой возлюбленной – легкомысленный бог сам превратился в быка. Еще Леда была, к этой он явился в образе лебедя, а к Данае – золотым дождем.

– Стыдись, девушка, одна любовь у тебя в голове. Я про астрономию говорю. Ио и Европа – спутники Юпитера. Ио вроде нашей луны, только вулканы страшнейшие и орбита примерно такая же и тоже обращена к своей планете одной стороной. В общем, астрономы с давних пор целятся на Ио, считают, что именно там должна быть главная база йовографии, то есть юпитероведения. На Ио надо жить и оттуда пикировать на Юпитер.

Но все это пока не для людей. Полет туда четыре года и обратно четыре года. На пути опасный пояс астероидов. Вокруг Юпитера радиационные пояса похуже земного. Облучение смертоносно. Сила тяжести на Ио лунная, облегченная, расслабляющая, на Юпитере – трехкратная перегрузка. И двадцатикратная при выходе из пикирования. И газовая толща с давлением в тысячи и сотни тысяч атмосфер. И сто пятьдесят градусов мороза на поверхности, а в недрах, вероятно, сотни тысяч, если не миллионы.

Но смертоносное для людей может быть для машин безвредно и даже незаметно.

Ия слушала невнимательно, со смешанным чувством снисходительного неодобрения. Ио, превращенная в корову! Ио, превращенная в базу! Какие детские забавы! Как это все наивно, как мелко по сравнению с миром взрослых, где пиявки не присасываются, сберкассы не признают подписи и профессора, пойманные за рукав в коридоре, полагают, что речь едва ли восстановится полностью. Ия даже обиделась сначала, почему Алеша не спросил, как она поживает, как поживает отец. Но потом отошла, сама оправдала Алешу, вспомнила, как в первые вторники он предлагал ставить и ее еженедельные отчеты, а она уклонилась, небрежно сказала: "У меня не бывает ничего примечательного". Тогда ей казалось, что от нее нечего взять, пусть Алеша наполняет ее жизнь содержанием. А потом получилось, что донором стала она: от нее шли утешения, поддержка, наставления, поправки, советы... даже советы отца. И вот Алеша привык получать и не спрашивать. Даже не спросил об отце сегодня.

Напомнить? Но Ия медлила. Алеша был так весел, так приподнято бодр... Ию утешала его эгоистическая жизнерадостность. Она отдыхала душой возле него. Так взрослые отдыхают, глядя на беспечные игры малышей. Алеша ликует – стало быть, не все в жизни безрадостно. И не будем торопиться, ввергая этого большого младенца в нудный мир рецептов "цито" и незаверенных доверенностей. Будни сами по себе, праздник сам по себе. Быть может, речь и восстановится постепенно.

И вдруг Алеша, взглянув на часы, заторопился:

– Ах, черт возьми, сорок пять минут до поезда! Ну, я так рад, так рад, что ты пришла, все-таки я успел тебе рассказать в общих чертах. Подробно напишу с полигона, постараюсь подгадать так, чтобы ты получила письмо во вторник ровно в шесть.

Он все еще был в игре, соблюдал договорные условия.

– Постой, почему письмо? Ты не приедешь во вторник?

– Да ты не слышишь ничего! Чем у тебя голова занята? Я же битый час рассказываю, что меня приглашают работать на космос. И я согласился... И еду на дальний полигон, сегодня еду, поезд через сорок пять минут. Я пошел, Ивочка, бегу стремглав. Салют, дружище!

Строго соблюдая правила игры, он даже не попытался поцеловать ее на прощание... дружески.

А Ия осталась – главой семейства, главой в восемнадцать лет, с двумя беспомощными иждивенцами на руках.

Ведь тетя Груня тоже была беспомощным иждивенцем. Она знала уборку, кухню, окрестные магазины, знала, где дают, что и почем, могла в крайнем случае дойти до Усачевского рынка, выбрать продукты посвежее, даже поторговаться, зажимая деньги в кулаке. Но ко всему прочему миру она относилась с опасливым недоверием. Даже ночные дежурства ей нельзя было поручить. Она путала аптекарские склянки, могла вообще вылить лекарства, потому что не верила в греховную науку, больше уповала на молитвы. Молиться она не ленилась, могла и всю ночь простоять на коленях, уговаривая бога пощадить, помиловать неразумного брата. Бог представлялся ей суровым, мрачно-обидчивым... Она искренне считала, что это бог наказал брата параличом за неуважение к дедовским запретам, жалела брата, но в душе не очень была уверена, что имеет основания просить о смягчении приговора.

Итак, тетя Груня взяла на себя кухню и бога, а с внешним миром Ия была одна лицом к лицу.

Доверенность она оформила в конце концов, справку от врача представила в сберкассу и деньги получила – семьдесят два рубля с копейками. Но в тот же день пришел агент по страховке. Оказалось, что отец застраховал себя, но на случай смерти, а не от болезни и срочно-срочно нужно вносить квартальный взнос, а иначе все пропадет. Ия подумала-подумала и отдала деньги.

На следующий день – новое волнение. Пришла повестка: дом назначен на снос. Жильцам предлагают в двухнедельный срок выбрать квартиру для переселения. Выбрать квартиру? Ия не решалась без отца. Что она понимает в районах, этажах, как соберется, что возьмет с собой, что бросит? И как сложиться без отца, как перевозить больного? Можно ли ему переезжать вообще? Можно ли жить в суете переезда? Ия спросила районного врача, нельзя ли поместить отца в больницу временно. Та сказала, что это трудно, больницы неохотно берут хроников, тянут. И вообще дома ему лучше, две сиделки при одном человеке – такого в больнице не будет. Можно ли перевозить? Нет, не стоит, надо отложить, добиться отсрочки. Добиться? Где добиться? Кого просить? Ведь дом предназначен на снос.

Переезжать или не переезжать? И куда? И когда?

В эту пору и появился Маслов.

Он пришел незаметно, мягкий и настойчивый, и все пошло "как по Маслову". Председатель кассы взаимопомощи сам принес на дом безвозмездную ссуду. Какой-то неведомый сослуживец вернул отцу давнишний долг. Честно говоря, Ия подозревала, что сослуживец этот изобретен Масловым. Выяснились сроки сноса – второй квартал будущего года, горячку пороли зря, срок назначили с запасом, хватало времени для неторопливого выбора. За ордером Маслов поехал сам, объяснил, кому надлежало, что речь идет о видном ученом, тяжело больном, нуждающемся в особых условиях, привез ордер на прекрасную квартиру неподалеку, на фрунзенской набережной, с окнами на Москву-реку и Нескучный сад. Ии самой захотелось переезжать как можно скорее.

В первое время Ию тяготило вмешательство Маслова. Она невольно боялась, что тут же будет предъявлен счет: принимаешь услуги, принимай и ухаживание. Но Маслов проявил деликатность, он не навязывался, ни разу ни единым намеком не обмолвился о своих чувствах. Но постепенно, настойчиво и незаметно стал своим человеком в доме. И вот уже тетя Груня советуется с ним, что готовить больному, и врач ему, а не молоденькой девчонке дает инструкции, и отец с надеждой смотрит на гостя живым левым глазом, улыбается спокойно, если Маслов в комнате, беспокойно косится на дверь, если незнакомый пришел без Маслова. Непослушными губами силится выговорить: "Мма... Ммасс..." Все чаще Ия думает, что отец был бы доволен, даже благодарен ей, если бы она ввела Маслова в семью.

От Алеши между тем приходили письма по вторникам, раз в неделю, во второй половине дня. Оказывается, он не поленился, специально написал на почту, чтобы его письма клали в почтовый ящик около шести вечера. Письма большей частью были коротенькие, торопливо-шутливые, чувствовалось, что Алеша не без труда соблюдает Недельное обязательство, обеспечивая псевдовторник, спохватывается где-то в субботу вечером, после испытаний, расчетов, добавочных докладных и деловых встреч. За все время пришло только одно обстоятельное письмо, писанное на промежуточном аэродроме, где Алеша застрял из-за нелетной погоды.

"Друг-девушка!

Здравствуй! И прими письменный эрзац-вторник.

Друг-девушка, ты можешь быть довольна мной, я не разбрасываюсь, не отклоняюсь, не перескакиваю с темы на тему, с океанского дна в космос, но прямым путем иду к намеченной и тобой утвержденной теме.

Будет модель человека... и даже модель общества, группы, во всяком случае.

Дело в том, что для экспедиции на Юпитер одной машиной не обойдешься. На Ио придется создать группу, притом неоднородную. Там потребуются:

машины-строители для сооружения базы и радиостанции;

транспортные машины – эти будут доставлять исследователей на Юпитер и поджидать их на спутничной орбите;

исследователи-иоволазы – ныряльщики в глубины Юпитера;

ремонтные машины, обслуживающие строителей, шоферов и иоволазов;

стационары-вычислители для обработки добытых фактов и пересылки их на Землю по радио, и одна из них – машина-командир, координирующая всю эту деятельность, ибо с Земли командовать практически нельзя, радиосигнал на Ио идет минут сорок, а то и больше. Полтора часа от привета до ответа. Не покоординируешь.

Нужны машины самостоятельные и разные. Разные – подчеркиваю трижды. Бесчувственным нужна была бы разная программа, а нашим – чувствующим разные характеры.

Например, строителям и ремонтникам нужно повышенное чувство скуки, пусть работают не покладая рычагов по двадцать четыре часа в сутки.

Транспортникам, наоборот, скука вредна. Ведь им придется терпеливо ждать на орбите, терпеливо преодолевать пустыни космических просторов.

Исследователям нужен голод, точнее, острая жажда открытий и минимум осторожности. Нужна отвага, и даже самоотверженная. Вероятно, многим придется идти на верную гибель, нырять без надежды на возвращение, лишь бы добыть новые факты, хотя бы по радио о них доложить.

А стационарным машинам, координатору в том числе, отчаянность ни к чему. Им по чину рассудительность, расчетливость, разумная осторожность.

Разные! Все разные!

Ивушка, друг-девушка, я твержу это слово "разные", "разные", я подчеркиваю "все разные", потому что тут зерно истины. Ни на минуту я не забывал, что наши машины в идеале – модель человека. Помнишь, мы с тобой спорили, кто гармоничнее, мужчина или женщина? И вот ответ: оба гармоничны, потому что дисгармоничны. Гармония в сочетании неодинаковых. До-ре-ми-фа-соль-ля-си – равноправные ноты в мелодии. "До" не должно зазнаваться, считая себя первым и единственным, мотив не построишь на одной ноте. Симфония – в гармоничном сочетании нот, команда – в гармоничном сочетании характеров. Семья – в гармоничном сочетании характеров, мужского и женского, неодинаковых, неодинаковых, неодинаковых...

Ведь мы с тобой тоже гармоничная команда, аккорд из двух нот. Правда, друг-девушка?"

Ия перечитывала письма Алеши с раздражением и умилением. Они умиляли ее, как милые воспоминания далекого беззаботного детства, и раздражали своим детским беззаботным эгоизмом, болтовней о пустяках, невниманием к подлинной жизни. Машины-ныряльщики, машины-проверяльщики, Юпитер со спутниками, тысячи атмосфер, тысячи градусов – кому это нужно все? Миллионы лет люди жили, не ведая про Ио, – ни холодно ни жарко от этой чужой Луны. Бирюльки все эти откровения Алеши. Подумаешь, достижение модель гармоничной команды! Пусть наведет гармонию в живой команде из трех личностей. Все разные, и все беспомощные: парализованный старик, темная, ничего не понимающая, напуганная жизнью бабка-сектантка и восемнадцатилетняя девчонка без заработка и специальности с двумя иждивенцами на руках. Вот где проблема.

Ия чувствовала, что Алеша уходит от нее в прошлое, в ее собственное детство, которое кончилось в тот момент, когда она увидела хрипящего отца на полу и побежала за соседями, чтобы взгромоздить его на кровать. С тех пор реальностью стала тумбочка с лекарствами, а Алеша – романтичным воспоминанием. Алеша уплывал в дымку, а в реальной жизни был Маслов, необходимый, надежный, всепроникающий, всеобволакивающий.

И тогда Ия решила написать письмо, сказать ясно, что для нее время игрушек прошло, началась взрослая жизнь, пора решать, как ее строить: вместе или врозь?

Девушки-читательницы, не пишите вы писем, не надейтесь выяснить чувства на почтовой бумаге. Это я, автор, говорю вам на основе своего авторского опыта. Слова многозначны, их можно толковать так и этак. А суть выражается улыбкой, выражением глаз, прикосновением. Мизинцем в свое время Алеша выразил свою любовь, мизинчиком Ия показала, что ждет объяснения. Но в конверт она не могла же вложить мизинчика.

И не могла, будучи нормальной девушкой, так и написать всеми буквами: "Поиграли – и довольно, давай поженимся". Так в мире не принято. Юноши могут предлагать себя прямо – девушки обязаны ставить вопрос косвенно. В "Романтиках" Ия и спрашивала косвенно, положив руку на стол, – Алеша ответил нескромным мизинцем. Ия еще переспросила, предложив отменить ближайшее свидание. Алеша ответил откровенным испугом. Видимо, и сейчас надо было спрашивать так, чтобы испуг был ответом.

Ия написала, что для нее пришла пора решений. Юность позади, романтические забавы кончились. Ей сделал предложение солидный деликатный человек, который давно ее любит. (Тут Ия забежала вперед, на самом деле Маслов повторил свое предложение только через месяц.) Надо полагать, что этот человек сделает ее счастливой, и отцу он очень нравится, отец чувствовал бы себя спокойно с таким зятем. Конечно, брак накладывает обязанности. Мужу неприятно будет, если тайком или с его ведома она будет еженедельно встречаться и даже переписываться с молодым мужчиной. Ей не хотелось бы никакой недоговоренности в семье, никакой тени подозрений. Увы, им придется прекратить встречи в "Романтиках". Пусть это останется приятным воспоминанием юности.

Как должен был ответить Алеша? Как мог ответить Алеша, тот самый, который впал в панику из-за одного-единственного пропущенного вторника? Ия не сомневалась, что он примчится с первым же самолетом спасать любовь.

И перехитрила себя. Алеша понял письмо буквально, поверил в каждое слово. Пришел в отчаяние и ярость. Ночь провел на берегу лесного озера, глядя в зловеще-черные воды. Нет, топиться не собирался. Просто мрачно-беспросветная чернота отвечала мрачной беспросветности души. Кажется, Алеша скрежетал зубами и даже всхлипывал. Кусал губы, сдерживая слезы. Стыдился слез. Плакать не хотелось даже в непроглядной тьме. Утром накатал четырнадцать страниц отчаянных и еще четырнадцать гневных, с яростными проклятьями. Но бросил в мусорный ящик – не в почтовый. Какие у него могли быть претензии, в сущности? Условились же не любить. Условились, что раз в неделю он отчитывается, она выслушивает. Невинная детская игра. А теперь детство кончилось, повзрослевшая женщина устраивает свою жизнь. Судьбу устраивает, а он путается под ногами, глупый романтик, поверивший в чистую дружбу.

И Алеша ответил коротко. Написал, что желает Ии счастья – и не будет мешать счастью. О вторниках всегда будет – вспоминать с удовольствием и благодарностью. Обиды нет и не может быть никакой. Они встречались по-дружески, а личная жизнь шла своим чередом. Он никогда не спрашивал Ию о ее увлечениях и не рассказывал о своих. Сейчас у него тоже увлечение, видимо серьезное. Интересная женщина, культурная, образованная, талантливый астроном. Может быть, к зиме они поженятся. Вот смешно было бы, если бы обе пары встретились в Доме бракосочетаний. И все выдумывал, все врал бессовестно, врал из самых лучших побуждений. Вообразил, что Ия мучится, чувствует себя чем-то обязанной, решил помочь ей освободиться от обязанностей. Думал, что ей легче будет распоряжаться собой, если он внушит, что сам к ней равнодушен.

И еще написал, что их дружба – дело естественное. Ему рассказывали, что у хевсуров, жителей горной Грузии, есть похожий обычай. Там из хозяйственных соображений принято было сыновей женить пораньше, а невест подбирать не слишком молоденьких, чтобы в дом входила крепкая работница, ломовая лошадка. Естественно, чувства в этих расчетах не было. Но юношам и девушкам разрешалось до свадьбы выбрать себе друга по влечению. Этот выбор даже отмечали подобием обручения, и побратимы ночь проводили вместе. Только не раздевались, и обнаженный меч лежал между ними.

"Очевидно, это естественно, – заключил Алеша. – Есть возраст дружбы, и есть возраст любви. Кончилась наша хевсурская дружба. Но я рад, что она была у нас. Прощай, друг-девушка".

И это нелепое письмо он кинул в почтовый ящик.

Ия не ответила. Больше писем не было. И вторников не было.