Текст книги "Погонщики туч"

Автор книги: Георгий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

КЛАЙПЕДА-САРАТОВ

Линии электромагнитных тучепроводов, начинаясь на берегах морей, шли во все районы страны, где безжалостное солнце жгло хлеб. Каспийские облака поили Сталинградскую область и Сальские степи, азовские облака Кубань, черноморские – Украину и Северный Крым. Но основной линией должна была служить широтная магистраль Клайпеда – Саратов с пропускной способностью сто тысяч кубических метров водяного пара в секунду.

Главная магистраль начала работать в 10 часов утра. Десятки тысяч строителей – саратовские, куйбышевские, ростовские и башкирские колхозники вместе с помогавшими им литовцами и белоруссами – не уходили с линии, ожидая первого пара. К вечеру пар достиг Минска. Город был погружен в полутьму – минская электростанция была временно переключена для снабжения линии, так как из-за безветрия не работали ветряные двигатели, стоявшие на мачтах. Но уже к 7 июля строители Вилейского каскада обещали досрочно закончить одну из станций, пустить ток в тучепровод и вернуть Минску свет.

Для упрощения строительства путь облаков был проведен над реками, над железными дорогами, над автострадами, и вот теперь облака свистящего пара неслись над рельсами, увлекая за собой дым отстающих паровозов.

Многочисленные рабочие – все, кто на линии и вдалеке от нее работал для урожая – выходили встречать живительную влагу. Здесь были и доменщики, и монтажники, и землекопы, и инженеры…

К полуночи, миновав белорусские леса, пар вышел в степь. Отсюда начинались районы, подверженные засухе. Почти на каждой станции отходила районная веточка, которая должна была получать облака, а от железнодорожных узлов – областные линии на Киев, Полтаву, Курск.

Хотя тучепровод снабжала здесь током только что пущенная мощная Кременчугская гидростанция, наполнение главной магистрали задержалось. Лишь к 8 часам утра первый пар достиг Харькова, откуда отходили тучепроводы в Днепропетровскую область и на Дон. И еще весь день до самого вечера двигались тучи от Харькова к Саратову.

* * *

Вместе со своим дядей и Нерубиным Шура ожидала пар в Саратове. По ту сторону Волги, за мостом, на широком зеленом лугу, высились такие же мачты и помост, как в Клайпеде, только значительно меньших размеров. Пологий берег был заполнен сегодня бесчисленными тракторами и автомашинами. Хладнокровный, неторопливый Нерубин в десятый раз объяснял трактористам, как прицеплять электростатический невод и как подъезжать к мачтам. На автомашинах, скучая, сидели бригады «оркестрантов», обняв свои громоздкие свистки и барабаны. Изредка кто-нибудь от скуки включал инструмент, и тогда, пугая коров на выгоне, по широкому полю разносился пронзительный свист или яростный львиный рык.

– Довольно объяснять уже, – говорил тракторист с перевязанной щекой Стоим здесь с самого утра. Давайте дождь! Легко ли его везти ночью? Дороги, сами знаете, какие.

Сердитая старушка в черном платке, размахивая барабанной палкой, похожей на булаву, громко говорила окружающим:

– В старое время проще было – попы дождем заведовали. У нас поп Афанасий – большой мастак насчет дождя. Бывало, пойдем крестным ходом, только вынесем икону за околицу – глядь, и накрапывает. А нынче заявку эту подавай в сельсовет, трактор гони в город, жди здесь… У меня сын летчик, я ему сказала в прошлом месяце – он мне запросто привез и опять привезет.

Шура, волнуясь, металась между полем и конторой тучепровода.

– Позвоните, пожалуйста, – просила она дежурную телефонистку каждые пять минут – Ну, где они там застряли?

Телефонистка, снисходительно улыбаясь, крутила ручку телефона.

– Татищево прошли, – докладывала она – Алло! Алло! Курдюм, у вас есть облака? Есть? Великолепно! Алло! Алло! Разбойщина! Разбойщина, вы меня слышите?

– Еще полчаса, еще целых полчаса!.. – томилась Шура. И опять она выбегала на улицу, где Нерубин твердил тому же самому трактористу:

– Зеленый канат цепляешь за правое верхнее кольцо, красный – за левое верхнее кольцо. Лесом будешь ехать – берегись деревьев. Ветра опасайся – лучше пережди, если будет ветер.

Тракторист переступал с ноги на ногу, морщился не то от скуки, не то от зубной боли.

– Давайте уж. Как стихи, помню. Давайте скорее!

Шура опять бежала в контору:

– Голубушка, позвоните, пожалуйста, в Разбойщину. Что они там тучи держат? Успеют еще попользоваться!

Плотный пар был еще километрах в пятнадцати от Саратова, а Нерубин уже заметил легкий туман, курившийся между мачтами, и вдруг, прервав наставления, закричал страшным голосом:

– Что стоишь! Заводи!

Оказалось не так легко справиться с неводом. Четыре раза Нерубин с трактористом меняли положение, прежде чем удалось им установить сеть между мачтами. Через несколько минут в неводе уже стлался белесоватый туман.

– Видишь, – говорила Шура трактористу, – видишь, как хорошо ложится! Видишь, какое чудесное отталкивание!

А тракторист ничуть не разделял ее восторгов, смотрел недоумевающим взглядом. «И это твоя туча? Только-то!» выражал его взгляд.

Первый электростатический невод наполнялся двадцать две минуты, но едва успели завести второй, раздался гул, и на мосту показались клубящиеся пары, вскипающие по всей электромагнитной трассе. Казалось, где-то, под водой, шел со страшной скоростью поезд… Свистящие клубы пара в несколько секунд наполнили невод, трактор с трудом вывез его, и пока подъехал следующий, весь воздух над лугом был пронизан сыростью и запахом моря.

Профессор Хитрово также выскочил, чтобы дать последние советы уезжающим «оркестрантам». Наверху, за бугром, плыло где-то первое балтийское облако. Специально для перевозки туч в районы были выбраны дороги, близ которых не было ни деревьев, ни телеграфных проводов.

Очередь зашевелилась. Трактористы подъезжали сразу в промежутки между несколькими парами мачт и тут же выезжали с наполненным неводом. Вскоре можно было следить, как расползались облака по всему району.Там и сям плыли они в сумерках за далекими холмами, тракторов под ними не было видно. Еще часа два, и потемневший луг опустел. Профессор Хитрово послал телеграмму в Балашов, чтобы саратовскую ветку отключили до утра и ввели бы там в действие камышинское направление.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

Шура не спала всю предыдущую ночь, пока пар путешествовал по просторам Украины, и не присела ни на минуту весь день, отмечая его движение по Харьков – Балашовской дороге. Сейчас, когда берег опустел и последние остатки водяного пара таяли над Волгой, Шура почувствовала, как она устала. Она не в силах была ехать домой и решила лечь в конторе тучепровода на столе. Ей казалось, что она уснет, как только ляжет, но усталость была слишком велика, сон бежал от нее, в голове кружились невода, вскипали клубы пара, свистели, гудели, грохотали дядины инструменты. Она не в силах была радоваться, что осуществилась так быстро двухлетняя ее мечта, и не только ее мечта – мечта нескольких поколений всей династии Хитрово.

– Дядя! – крикнула она вдруг. – Миллиард пудов – это много?

Старик Хитрово ответил из-за фанерной перегородки сердитым голосом:

– Спи, юла! Я устал.

Шура начала считать: миллиард пудов перевести в тонны, разделить на двести миллионов жителей и на триста шестьдесят пять дней… Но она была скверным арифметиком, сбилась, и пришлось начать все сначала.

– Припек не забудь, – неожиданно сказал дядя за стеной. Видимо, он тоже не спал и делил пуды на жителей.

Шура представила себе, что она идет по тучным, золотистым нивам и каждый колос кланяется ей тяжелой головкой. Душный, предгрозовой день. На Шуре цветной сарафан, золотистые косы цвета колосьев вокруг головы, и тот, кто идет рядом с ней, молча гладит взглядом Шурин висок, и щеку, и каждый виток туго заплетенных кос.

Шура краснеет (она всегда легко краснеет). Но ей так приятно, что она нравится этому человеку – самому лучшему из всех, кого она встречала. Он похож на этого черноволосого летчика с упрямыми сжатыми губами и колючими глазами; он добродушный и терпеливый, как Нерубин; он веселый и разговорчивый, как Василий…

– Дядя, ты любил когда-нибудь?

Слышно, как профессор сердито перевернулся на другой бок.

– Безобразие! Пристаешь с глупостями, спать не даешь! Не смей меня будить больше! Какие-то мечтатели нынче – молодежь!

Шура виновато замолкла, лежала тихо, как мышонок. Несколько минут спустя старик, кряхтя, произнес:

– Что же ты думаешь, я не человек совсем? Так и родился профессором?

Подождав, пока дядя перестал ворочаться, Шура встала и тихонько села на окошко. Начищенная до блеска луна смотрела ей прямо в глаза. От сооружений тучепровода легли на луг четкие тени. Воздух все еще был насыщен экзотическим запахом морской соли и гниющих водорослей. Шура с наслаждением вдыхала его и думала сразу о луне, и о далеком море, о всех городах и областях, по которым шел к ней этот запах, о том, что она счастлива и это невозможно выразить словами.

Затем она обратила внимание, что из окошка соседней комнаты падает желтый квадрат света и на нем шевелится лохматая тень – профессор что-то пишет.

«Ах, так! – подумала Шура. – Велит спать, а сам работает. Дай-ка я его напугаю».

Она тихонько вылезла из окна, нагнувшись подкралась к соседнему, оперлась руками на подоконник и сказала басом:

– А чем вы здесь, люди добрые, занимаетесь?

Смущенный профессор одной рукой прикрывал распахнувшийся пиджак, другой – карту, на которую он наносил что-то красным карандашом. Но Шура была уже в комнате. Она бесцеремонно оттолкнула профессора.

– Что это, дядя? Объясни!

Видя, что все равно он разоблачен, профессор начал говорить, сначала с запальчивой обидой, затем все более увлекаясь:

– Что же ты думаешь, только тебе мечтать? Нам тоже мечтать хочется. Вот, думаю, в будущем году, когда засухи не будет и не понадобится орошать Украину, направим облака дальше в степь, на новые земли. Видишь, я зачеркнул астраханские степи. Здесь написано: «Безводные и бесплодные пески и солончаки». В будущем году здесь не будет ни безводных, ни бесплодных песков. Затем Казахстан – весь Казахстан должен быть таким же плодородным, как Украина; все Среднеазиатские Республики могут быть Батумским заповедником, если дать туда достаточно воды. Было время – люди открывали Землю, спрашивали у каждой страны, что она такое? Теперь другое время – мы переделываем страны. Почему Печора впадает в Ледовитый океан, если нужно, чтобы она впадала в Каму? Почему в жаркой Туркмении пески, если нам нужны там пальмовые рощи?..

Шура завладела красным карандашом.

– Дядя, здесь написано: «пустыня Кызыл-Кум». Зачеркнуть?

– Ну, конечно, зачеркни. И Кара-Кум – рядом с ней. И Голодную степь – с другой стороны. Для чего же нам голодные степи?! Зачеркни совсем!