Текст книги "Только обгон: (По мотивам мемуаров йийита Гэя)"

Автор книги: Георгий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Георгий Гуревич
Только обгон
(По мотивам мемуаров йийита Гэя)

Среди дорожных знаков различаются предупреждающие, запрещающие и предписывающие. К числу последних относятся стрелки, указывающие: “только прямо”, “только налево”, “только направо”.

Спутник автомобилиста

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

В подзаголовке написано “по мотивам”. Я взял на себя смелость первую для земного читателя йийитскую книгу дать в собственном переложении. Для литературы это непривычно, в кино же случается сплошь и рядом. “Борьба миров” по мотивам Уэллса, но перенесённая в Америку середины XX века. “Идиот” по Достоевскому, но герои – японцы и действие в послевоенной Японии. Я сам насторожённо относился к этим вольностям “по мотивам”, даже возмущался искажением классиков, обижался за них. И за книгу Гэя я взялся с искренним желанием скрупулёзно донести до людей все оттенки смысла, каждому слову найти точнейший эквивалент. И вот что начало получаться:

“– Йийиты, хаффат!

Мы лежали в пахучей грязи, постепенно зеленея, когда я ощутил в пятках знакомое дрожание.

– Неужели Рэй? – дрогнул я.

Да, это был Рэй, весь серый и красно-сетчатый.

– Йийиты, – воскликнул он, – хаффат!”

Вы поняли что-нибудь?

Конечно, можно все это пояснить примечаниями. Сообщить, что дело происходит на планете Йийит, жители её йийиты, слово употребляется в значении “люди”, а также “друзья”, хаффат – маленькое животное, самка которого имеет обыкновение после свадьбы съедать мужа, подобно нашим паучихам. В переносном смысле – измена, предательство, но не просто измена, а самая подлая, измена под личиной нежнейшей любви. Почему йийиты лежали в грязи? Потому что атмосфера на их планете разреженная, воздухом они не дышат, а кислород получают из воды, обычно из болотной, богатой перегноем и азотнокислыми солями (пахучая грязь). Для отдыха укладываются в ил, чтобы запасти себе кислород и соли на несколько часов, накапливают их в горбу на спине. При этом кровь у них зеленеет; она вообще зелёная, поскольку в гемоглобине у йийитов не железо, а магний, как у наших растений. Посвежевший йийит зеленеет, усталый – сереет, и сквозь кожу у него начинает просвечивать красноватая сеточка сосудов. Надо пояснить ещё “знакомое дрожание”. Тут опять виноват разреженный воздух. Звук он проводит плохо, поэтому у йийитов на голове нет ушей, орган слуха у них на пятках. Впрочем, и у нас следопыты ложатся на землю, чтобы уловить дальний топот. Чтобы слышать лучше, йийиты прижимают подошву к твёрдому грунту. В концертных залах разуваются и вставляют ноги в особые металлические галоши, обычно медные, в кабинетах же у них ради тишины мягкие пробковые ковры. Естественно, йийиты хорошо различают походку, слышат походку (“ощутил… знакомое дрожание”) и сами разговаривают, прижимая пальцы к земле (“дрогнул я”).

Видите, что получилось: целая страница примечаний к шести строкам. Но это ещё не беда. В первой главе всегда много примечаний. Дальше читатель входит в материал, новое, незнакомое встречается все реже. Беда в восприятии. Не так уж неразумен был японский режиссёр, перенося в Японию сюжет Достоевского. Возможно, он опасался, что антураж чуждой эпохи и страны, старинная мебель, дворцы с колоннами, бороды, эполеты, аксельбанты, рысаки будут мешать японскому зрителю. Вместо фильма о душах человеческих получится изображение экзотического русского быта. Вот я и усомнился: не помешает ли вам следить за сутью повествования зелёная кровь и пахучая грязь. Не будет ли смешно и противно, когда эти зеленокровные с ушами на пятках начнут страдать и любить, как люди. Не лучше ли сменить декорации и написать “по мотивам”, как будто бы о людях, как будто бы о Земле.

Конечно, на самом деле ничего подобного быть на Земле не может. У нас совершенно иная история науки, принципиально иная. Но в личных отношениях какое-то сходство есть, и я не буду искажать суть дела, называя дружбу йийитов дружбой, любовь любовью.

При желании, если это не мешает вам, можете представлять себе мысленно сухоногих, зеленоватых, с подрагивающими ступнями и солевым горбом на спине. Если не мешает.

Итак:

– Ребята, нас продали!

В пыльном сквере, что против Академии космоса, мы сидели на скамейках, вдыхая кислород пополам с пылью, усталые, опустошённые, бездумные, и молча провожали глазами звезду, уносящую наши несбывшиеся надежды.

Несбывшиеся!

Литература любит описывать победителей, тех, кто стоял во главе, с триумфом вернулся домой, получил ордена, премии, лавровый венок и призы, кто на стадионе поднялся на пьедестал почёта, заняв место на тумбочке с номером один. Но оставляет без внимания всех остальных – десятых, сотых, тысячных, не прошедших по конкурсу, уступивших на каком-то этапе. В сущности это несправедливо, даже не реалистично писать только о призёрах. Чемпионов – единицы, чемпионы – исключение. Правило – кого-то победить и кому-то проиграть; рано или поздно перейти с гаревой дорожки на трибуны болельщиков, чтобы аплодировать более сильным с тоской и завистью (хорошей).

Так вот, призёры уходили в дали на сияющей звезде, сверкавшей даже на дневном небе, а мы, второразрядники, не добравшие проходного балла, сидели в пыльном скверике, провожая глазами счастливчиков.

Мы все были здесь, вся наша компания: Кэй, Лэй и Мэй, озабоченный Юэй – мы считали его стариком, поскольку он уже женился и стал отцом двух писклявых девочек, – братья Сэиты – Сэй Большой и Сэй Маленький – и Сэтта, в которую они влюблены оба, и Пэй – мой закадычный друг, и я – Гэй моё имя, – и, конечно, Гэтта тоже. Не было только Рэя – самого удачливого, самого талантливого, баловня женщин и экзаменаторов, потому что изо всех нас Рэй один получил проходной балл, заслужил право на внимание бардов. Это ему мы завидовали (по-хорошему) и желали успеха, глядя на дневную звезду.

И вдруг Рэй оказался перед нами, бледный, запыхавшийся, с красными пятнами на щеках.

– Ребята, нас продали! – вскричал он. – Они не намерены возвращаться от фей.

Планету невидимых фей звездолётчики открыли случайно. Не туда они летели, не то искали. Но экспедиция была одна из первых, фотонная техника ещё не была отработана как следует, отшлифована до блеска. В пути отказывал то двигатель, то автоматика, не вовремя остановили разгон, не вовремя начали торможение, перерасходовали топливо и пролетели мимо цели на высокой скорости, исключающей возможность посадки.

Межзвёздные полёты всегда полны драматизма, там речь идёт никак не меньше, чем о целой жизни. Та экспедиция была рассчитана на двадцать лет, стало быть, участники посвятили полёту всю свою молодость. Подвиг терпения превратился как бы в пожизненное заключение. В перспективе оказались годы в космической бездне… И вдруг впереди по курсу – не известное астрономам тело, одинокая, не принадлежащая никакому солнцу, планета из числа так называемых “космических сирот”. На планете можно запастись топливом – это как бы надежда на бегство из космоса. Два инженера налаживают двигатель. И оба гибнут от лучевых ожогов: самопожертвование для спасения товарищей. Но посадка неудачна, ракета падает и разбивается, для большинства бегство из космоса кончается смертью. Спасаются только четверо, заблаговременно выброшенные катапультой, не нужные при посадке: врач, кладовщик, младший астроном и младший техник Тэй. Именно от него мы и узнали всю историю.

И вот на планете-сироте четверо осиротевших. Вокруг обледеневшие скалы, изморозь, мутные сугробы водяного и углекислого снега. В скафандрах неприкосновенный запас на неделю, но за неделю не восстановишь космический лайнер. Бегство не удалось, одну космическую тюрьму поменяли на другую, пожизненное заключение на медлительную казнь – смерть от удушья примерно через неделю. Если дышать экономнее – через две недели.

Почему они забрались в пещеру? Объяснение простейшее: искали убежище от метеоритов, всё-таки хотели оттянуть казнь. Почему именно в ту пещеру? Ещё проще: она бросалась в глаза, потому что свод над входом светился. Когда подошли поближе, оказалось, что искрились кристаллы, отражая звёздный свет и лучи фонарей. Ну и пусть искрятся, не было оснований уходить от этого убежища, искать другое.

Итак, потерпевшие крушение сидят на каменном полу, уткнув голову в колени. За спиной у них известковые натёки, над головой игольчатые кристаллы, мокрые пальцы сталактитов, а в будущем ничего, кроме нескольких суток затруднённого дыхания, затхлого, кислого, подогретого воздуха, с каждым вздохом теряющего вкус.

У влюблённого все мысли о свидании, у голодного – о столе, у задыхающегося – о воздухе.

– Эх, надышаться бы перед смертью, – сказал кто-то.

И Тэй – он был уроженец побережья – стал думать о морском ветерке. Хоть бы раз пахнул в лицо прохладой, обдал солёными брызгами ветер, пахнущий свежестью, водорослями и рыбой.

Сосед его чиркнул зажигалкой – может быть, на часы хотел поглядеть – и вдруг произнёс с удивлением:

– Э, да тут кислород!

– Верно, ребята, огонь.

– Горит, не гаснет!

– Осторожно, осторожно, не снимайте скафандр сразу, могут быть ядовитые примеси.

– А, всё равно, сейчас или через неделю.

Тэй сорвал скафандр… и вздохнул. Воздух был настоящий, насыщенный озоном, прохладный и влажный, чуточку солёный, почему-то с лёгким запахом водорослей и рыбьей чешуи. Тэю даже показалось, что он слышит шум волн.

Немножко сырой был воздух: с пронизывающим холодком, как полагается у моря. И уже через несколько минут сосед Тэя, зябко поёжившись, сказал:

– Погреться хорошо бы. Дровишек тут нет, конечно.

– А вот… чем не дрова?

В полутьме прямо перед ними лежала кучка сучьев. И были они совершенно похожи на сосновые, усохшие, ненужные дереву ветки, те, что сами собой отваливаются на ветру и служат топливом всем туристам в сосновом бору.

Костёр разгорелся на славу, но питьевая вода из талого льда не получалась: лёд здесь был вонючий, метаново-аммиачный, от него несло гнилью и кухонным газом. Путники с огорчением выплеснули котелки с отвратительной жижей. Они ещё не знали, что на планете фей надо не действовать, а желать.

– Эх, газировки бы за одну монетку! – вздохнул Тэй.

И увидел стакан возле ног. Обыкновенный гранёный стакан, наполненный шипучей влагой. Пузырьки, как и полагается, подскакивали над поверхностью воды.

Четверо разделили газированный нектар по-братски, каждому досталось по глотку.

– Маловато, – сказал доктор. – Ещё бы один.

И стакан появился.

– А я бы горяченького предпочёл, чайку покрепче, – сказал кладовщик.

И увидел в воздухе стакан чаю.

Путники были ошеломлены. Конечно, подумали о голодной галлюцинации. Но галлюцинировали все четверо, все четверо видели чай, а пил и согревался один. Тэй крикнул:

– Добрые феи, спасибо за угощение, выходите из темноты!

Но инопланетные подавальщицы предпочитали обслуживать своих гостей молча. Гости были слишком измучены, чтобы допытываться, что и почему, решили принимать чудо как факт. Они заказали обеденный стол – и стол появился, накрытый накрахмаленной скатертью, белой с голубыми цветами, в точности такой же, как у матери Тэя. На столе стояли фарфоровые тарелки и фамильная суповая миска в форме каравеллы, лежала горка нарезанного хлеба, пышного, пшеничного, с большими порами, слишком свежего, чтобы ломти получались тонкими. Это все Тэй продиктовал, вообразив обед в родительском доме. А второе каждый заказывал по своему вкусу: баранью отбивную, обжаренную в сухарях, бифштекс под жёлтым одеялом яичницы, или нанизанный на острые прутья, напористо пахнущий шашлык, или куриные котлеты с топлёным маслом внутри и бумажным хвостиком на палочке.

Наевшись до отвала, захотели поспать. Вкусы были ещё дорожные, скромные, никто не пожелал роскошной перины. Звездолётчики затребовали привычные раскладные кресла из космических кают, одеяла потеплее, комплекты чистого белья и постелились тут же у костра. Доктор, самый предусмотрительный, попросил ещё и палатку, хотя дождя не могло быть в пещере под каменным сводом.

Проснувшись, не поверили вчерашнему. Не может быть такого, приснилось… Но ведь кресла и подушки были налицо, не исчезали. Сохранился ли чудесный дар? Каждый про себя попробовал попросить чего-нибудь: кто – яблоко, кто – пачку папирос, кто – умывальник и зубную щётку. Феи отозвались с готовностью, они как бы дежурили во тьме, все было исполнено незамедлительно.

А там пошло и пошло. Пировали, отсыпались; проснувшись, закусывали. Насытившись, придумывали редкостные блюда: двенадцатицветный пломбир со сливками и орехами, заливное из соловьиных язычков, анчоусы в масле авокадо. Впрочем, экзотические лакомства оказались не вкуснее обычных. Возможно, что феи не умели готовить их, а заказчики не смогли поправить поварих, сами не пробовали ни разу соловьиных язычков.

После третьего пира, когда еда чуть ли не из глаз сочилась, робинзоны занялись благоустройством. Палатку заменили сборным домиком, сначала двухкомнатным, потом пятикомнатным, с личными спальнями и общей столовой. Сказали: “Да будет свет”, подвесили к своду пещеры сотню люстр. Как же засверкали, заискрились в их лучах бесчисленные кристаллы! Волшебная пещера фей оказалась не так уж велика, с полкилометра длиной, шириной не больше двадцати метров – примерно один гектар каменных глыб, столбов, натёков, сосулек. Камни выглядели живописно, но неуютно. Новоявленные сибариты решили благоустроить и украсить пещеру: заказали феям растительность – цветочные клумбы, ягодник, фруктовый сад и десять соток дикого, запущенного леса с мхом, плесенью и трухлявыми поваленными стволами. Трухлявость тоже была выдана безупречная, с тысячами личинок и муравьёв под ржавой корой. И ржаное поле было в четверть гектара, и жаворонки над ними – для бодрого утреннего хора.

А что бы придумать ещё?

Нечего!

Сытые и отоспавшиеся путешественники заскучали. Стали вздыхать. Хорошо бы домой – к жёнам и детишкам. Или к невестам, к девушкам – у кого не было семей. И пресной показалась вычурная еда, пустым пятикомнатный дом, слишком тесным псевдолес и квазиполе. Одно осталось в голове: домой, домой, на родную планету!

К сожалению, феи не воспринимали прямого приказа: “Доставьте меня домой!” То ли могущество их не распространялось на космические просторы, то ли не хотели они расставаться со своими гостями. Пришлось загрузить их громоздкой технической работой: дать наряды на стенки для ракеты, на аппаратуру, агрегаты, приборы, припасы… И начать это все с крана грузоподъёмностью в девять тонн.

И конечно, требовалось топливо. Вообще-то топливом для фотонного звездолёта могло служить любое вещество, любые атомы. С базы ракета стартовала, нагруженная чугунными чушками, но феям были заказаны чушки из золота. И не без технического основания. Ведь золото плотнее железа, стало быть, компактнее, требует меньше места на килограмм веса, а выдаёт тот же килограмм фотонов. Кроме того, золото, подобно свинцу, хорошо поглощает лучи, служит надёжной защитой от радиации. И плавится золото легче, требует меньше тепла для подачи в двигатель. Но самое главное – золото есть золото: всеобщий эквивалент товаров, мандат на изобилие, силу, власть, наслаждения и почёт, чековая книжка на исполнение желаний любых, в том числе и тех, которые не входили в ведение фей.

Естественно, Тэй и его спутники рассчитывали не все золото сжечь в пути, тысячу-другую слитков сэкономить. И долгое возвращение их превратилось в испытание жадности. Экономить было можно только за счёт малой скорости, а малая скорость отодвигала срок прибытия. Сохраняя золото, путники платили днями своей жизни. Альтернатива: либо нечего будет тратить, либо некогда будет тратить. И видимо, скупость побеждала. Ракета могла бы вернуться и раньше, в пути провела лишних пять или шесть лет. И из четверых к финишу прибыл только один, самый молодой по возрасту – Тэй. Прибыл уже стариком, но с тремя тоннами нерастраченного золота.

Все равно сила, власть и почёт ему не достались. Торговый дом “Космос и К°” наложил арест на золото, заявил, что это остатки топлива и механик обязан сдать их. Даже иск ещё предъявили Тэю за перерасход горючего. Адвокаты же Тэя в суде доказывали, что топливом можно считать только чугун, загруженный при старте, и он был израсходован полностью, а золото закуплено иждивением команды и является собственностью команды, Тэя в первую очередь. Одна инстанция решала так, другая – иначе. Сам Тэй умер, заблудившись в чащах кассаций и апелляций. Кажется, наследники его ведут тяжбу по сей день.

Не в золоте суть. Тэй привёз мечту. Есть, оказывается, где-то на небе уголок, где исполняется “хочу”. Все, что в практической жизни требует терпеливого накопления, долгих лет ожидания, там даётся запросто. И разговоры о том, что я купил бы, если бы выиграл десять тысяч по лотерее (в какой семье они не ведутся!), сменились новейшим вариантом: что я затребовал бы на месте Тэя? Каждому казалось, что он был бы гораздо умнее, не тратил бы силы фей на соловьиные язычки, на детали к подъёмному крану тем более.

А что заказали бы вы?

Возьмём нашу компанию – с инженерно-космического. Принято считать, что студенты – народ развесёлый, в кармане у них пусто, а голова набита идеями и ничего им не нужно, кроме идей. Но всё-таки у каждого есть и осязаемые мечты. Пэй, к примеру, вздыхает о библиотеке старинных книг. Ему все кажется, что древние знали что-то сверхмудрое о жизни. Надо только разыскать нужную книгу, выучить наизусть – и сам станешь сверхмудрым. Братья Сэиты хотят иметь спортивный зал на ферме своего отца. Если будет зал, они смогут заниматься часок после работы и станут знаменитыми акробатами, возможно, даже бросят инженерное дело, которое так туго лезет в голову. Рэй мечтает о стильной квартире, ему зачем-то нужны занавески красного бархата и рояль из чёрного дерева, а на стенах портреты великих артистов с небрежной надписью: “Рэю, дружески” или “Рэю на память о задушевных беседах”. Пусть каждый входящий, каждая входящая в особенности, сразу бы видела, что здесь живёт незаурядный, душевно тонкий человек. А что сегодня видит студентка, забежавшая к Рэю в общежитие одолжить трёшку до стипендии? Четыре неубранные койки с казёнными одеялами, корки и недоеденную колбасу в бумажке на столе. Что она слышит? Громкий шёпот: “Ребята, ко мне пришли, поболтайтесь в коридоре полчасика!” Располагает к интимности такая обстановка?

Ну а Гэтта? Я знаю, что заказала бы Гэтта: кресло на колёсиках для парализованной бабушки, новое пальто обеим сестричкам, маме электрическую кухню-чудо, которой можно поручить приготовить обед из трех блюд: нельзя париться целый день у плиты с маминым сердцем. А после всего, когда и бабушка, и сестры, и мама будут совершенно довольны, Гэтта возьмёт у фей шубку, короткую, на две ладони выше колен, но из настоящего меха, темно-бурого с благородной сединой, натурального, который так ласково гладит щеки.

Что же касается меня, я дольше всех надоедал бы феям. Дело в том, что я люблю делать подарки – всё равно кому, незнакомым тоже. Меня дразнят Дедом Морозом, потому что у меня всегда полны карманы карамелек и солдатиков. Ну и что тут постыдного? Люблю смотреть, как загораются глаза у какого-нибудь замурзанного карапуза, когда ему преподнесёшь подтаявшую конфету, размазанную по липкой обёртке. Малыши скромный народ, их легко обрадовать. И ещё хотелось бы мне посмотреть, как загорятся глазищи у одной девицы, если ей принести куцую шубейку с сединой на ворсе. Воображаю себе… могу только воображать. Если бы я три года откладывал всю стипендию целиком, как раз набрал бы на шубку. Вот её-то я и заказал бы феям. И ещё было у меня эгоистическое желание, признаюсь. Мне хотелось, чтобы я попал к феям первым, раньше других йийитов, мог бы сообщить их желания феям и выдавать потом подарки. Желание эгоистическое и, в сущности, неправомерное. Ведь я был бы только посредником при таинственных изготовителях, получал бы благодарности, предназначенные невидимкам.

Что говорила о феях наука? В своё время я собирал вырезки, накопил больше двухсот статей из специальных, научно-популярных и общих журналов и газет. Две сотни статей, две сотни мнений! Впрочем, все они сводились к двум основным:

1. В пещере Тэя имеются особые вещества, минералы или горные породы, обладающие специфическими феерическими свойствами, которые проявляются в способности улавливать парапсихологическую информацию и на основе её создавать из окружающих атомов материальные предметы.

2. В пещере Тэя, в её воздухе или в стенах, обитают некие существа “феиды”, которые для ознакомления с прибывшими инопланетянами или для иных непонятных целей записывают пара-психологическую информацию и на основе её создают из окружающих атомов материальные предметы.

Либо вещества, либо существа. Пожалуй, не надо было быть учёным специалистом, чтобы выдвинуть эти два предположения. Не было недостатка и в скептиках. Скептики твердили: “Галлюцинация или Дезинформация!” Обман чувств или обман слушателей! И ссылались на отсутствие доказательств: устный рассказ Тэя, и больше ничего. Правда, были золотые слитки… Но ведь золото можно добывать и не таким чудесным путём. Скептики полагали, что Тэй открыл где-то богатое золотом небесное тело и скрывал его местонахождение, чтобы не обесценить своё сокровище. Самые подозрительные намекали, что месторождение было в каком-нибудь банковском сейфе на планете Йийит. Совершив ограбление, команда два десятка лет возила слитки по космическим далям, ожидая, чтобы преступление забылось. Попутно стреляли друг в друга, чтобы росла доля оставшихся. Даже фильм был поставлен на эту тему… и пользовался успехом.

Тэй утверждал, что у него есть и записи, и кинолента, но показывать не соглашался, пока ему не вернут слитки. Получалось, как в детском споре: “А у меня есть настоящий пистолет”. – “Врёшь!” – “Не вру”. – “Покажи!” – “Не покажу”. – “Значит, врёшь”. – “Нет, не вру” и т.д.

Люди религиозные поверили Тэю сразу и безоговорочно. Проповедники во всех церквах объясняли, что чудо пещеры Фей давным-давно предсказано и описано в священных книгах, что это всего лишь новое проявление всемогущества божьего. В книгах сказано, что есть на небе рай, где награждаются праведники. Вот и нашёлся вход в рай. Впереди ещё и не такие чудеса. Сомнений у проповедников не было и доказательств тоже. У религии вообще с доказательствами туго, там больше бьют на доверие. Любое свидетельство, самое неосновательное, в цене. Было видение во сне – и то хорошо. А тут рассказ живого свидетеля, современника, да ещё звездолётчика.

Впрочем, и среди атеистов было не так много скептиков. Понимаете, очень уж хотелось поверить Тэю. Заманчиво было думать, что мечты исполняются где-то. Хотелось верить – и верилось. Джэй – старая лисица – понял это из первых. Пока там в сенате спорили, отпускать ли средства или не отпускать на новую экспедицию, Джэй основал акционерное общество на паях под названием “Благочестивые паломники” и объявил, что каждый пайщик сможет попользоваться дарами фей, минералов или божьих ангелов – дарами пещеры, короче говоря.

Естественно, никакой флот не мог бы поднять всех желающих. Поэтому в уставе было записано, что пайщики имеют право заказать феям что угодно на сумму своего вклада. Акции же были дешёвые, доступные каждому, и оплачивать их можно было не только деньгами, но и материалами и своим трудом. Даже такое правило было введено, либеральное: деньги считаются из расчёта один к одному, материалы – по двойной цене, а труд – по пятикратной. Вот и потянулись к Джэю толпами бездомные безденежные голоштанники, все, кто мог предложить только руки и спину. И среди тысяч и тысяч записались в пайщики Пэй, Рэй, Юэй – вся наша компания. Записались и практически бросили учёбу даже. Очень уж хотелось наработать побольше трудовых акций. Тем более что наш труд ценился высоко. Мы были студентами старшего курса в инженерно-космическом, почти инженерами, и работали на Джэя инженерами. В результате очутились в первой сотне акционеров. А первый десяток по уставу мог рассчитывать на место в ракете. Одно время мне казалось, что я вот-вот дотяну до первой десятки: мой пай был семнадцатым. Я уже ходил по комиссионным, присматривал шубку с седым ворсом. Но потом меня и всех нас обогнал Рэй. Тут особое обстоятельство сыграло роль: Рэй водил грузоле-ты в космос, на монтажную базу, и в пути свёл знакомство с Джэттой, единственной дочерью старика Джэя. А наш Рэй парень не промах. В общем, посовещавшись, мы все перевели свои паи на Рэя, сложились и обеспечили нашему представителю место в ракете.

Три дня назад Рэй простился с нами, улетел на последнем грузоле-те, на том, что увозил заказы пайщиков. Я сам видел эти списки – громаднейшие фолианты с графами: фамилия, размер пая, заказ, заказ, заказ… На каждого пайщика строка, иногда две, иногда целая страница, всего около миллиона страниц. И вот ушла в космос эта библиотека, энциклопедия затаённых желаний, тайных и явных надежд. Ушла, стала звездой на дневном небе. А миллионы уповающих провожали её миллионами вздохов, мои товарищи в том числе. Вздыхали, но думали: “Там Рэй, наш собственный делегат. Мечты в надёжных руках”.

И вдруг этот делегат вбегает в скверик, растрёпанный, бледный, с красными пятнами на щеках.

– Ребята, нас продали!

И протягивает скомканное письмо.

“Дорогой мой, ненаглядный, любимый, радость моей жизни!

Прощай навеки, прощай навсегда-навсегда!

Я обливаюсь слезами, не соображаю ничего, еле вижу буквы, прости за мои каракули. Все произошло так неожиданно. Час назад я ничего не знала, приехала на проводы… И вдруг папа объявил, что я лечу, а ты не летишь, что он внёс за меня пай в пять раз больше твоего… И мы не увидимся никогда-никогда!

Конечно, у папы все давным-давно было рассчитано, предусмотрено и подготовлено. Папа умница, он величайший комбинатор мира, только о сердце дочери ему некогда подумать. Папа купил у Тэя право один-единственный раз посмотреть плёнку, убедился, что все про пещеру абсолютная правда, и решил сделать ставку на фей. И ещё папа заплатил Тэю в три раза больше, чтобы он никому-никому не показывал свои фильмы. Заплатил, но такие расходы всегда оправдываются. Другие сомневались и жмотничали, а папа один играл наверняка. Он вложил все свои миллионы в фей, оказался выше всех других пайщиков в сорок раз, и он один мог назначить весь экипаж, всех пассажиров. И он вписал маму и меня, и генерала Цэя, и ещё трех майоров для охраны, и жену геолога, и жену физика, и жену штурмана, и семьи инженеров, чтобы все служащие всегда и везде стояли за папу. А семьи брать надо, потому что мы не вернёмся. Папа говорит, что он не извозчик и не Сайта Клаус. Его амбиция не в том, чтобы возить подарочки нищим – шесть лет туда, шесть лет обратно, – тратить на это свои последние годы. Папа говорит, что остаток жизни он хочет прожить в своё удовольствие, а не мотаться по космосу туда и обратно. А я ужасно рыдала и просила взять тебя тоже. Но папа очень сердился, топал ногами и кричал, что я дура, сама не понимаю своего счастья, что он выдаст меня замуж за солидного и богатого человека, такого, как генерал Цэй, я ещё благодарить его буду. Но я ни за что, ни за что не стану женой этого плечистого солдафона, я люблю тебя и только тебя, мой кудрявый, ясноглазый. Те наши святые часы в рубке – это счастье всей моей жизни. И я плачу, думая о тебе, и целую тебя тысячу раз, и целую каждую букву этого письма, которое будут держать твои сильные руки. Я так хочу к тебе, хотя бы проститься с тобой, но папа меня не пускает. Говорит, что нипочём теперь не пустит, когда я знаю его тайну. Но я всё равно перехитрила его, я попросила прислать мою горничную с платьями, а на самом деле я отдам ей все платья, чтобы она передала тебе это письмо. Не знаю, на что я надеюсь, просто я люблю, люблю, люблю и хочу быть твоей, только твоей и ничьей больше. Прощай, мой любимый, славный. Помни обо мне хоть немножечко.

Твоя маленькая Джэтта”.

– Все-таки это не настоящая любовь, – сказала толстушка Сэтта. – Если бы она любила всерьёз, нашла бы способ убежать.

А мы, остальные, думали не про любовь. Подлость потрясала нас, неизмеримая гнусность, жившая рядом с нами. Нет справедливости на этом свете. Остро нужен, просто необходим был нам, безбожникам, бог, чтобы громом поразить Джэя – эту мразь в образе йийита.

– Своими руками разорвал бы! – сказал Сэй Большой, тот, что работал в партере, брата своего держал на вытянутых руках.

А Сэй Маленький только зубами скрежетал, думая об украденном спортзале.

– Что делать будем? – спросил Пэй, глядя на меня.

Библиотека его развеялась в небе, мудрость древних ещё не была впитана, а в житейских делах Пэй полагался на меня.

Я и сам не знал, что делать. Я только жалел бедняков, которые отдали свои последние гроши и последние силы, чтобы записать надежду в бесполезные книги пожеланий.

– Может быть, я зря разболтал вам, ребята? Может быть, надо скрыть письмо? – сказал Рэй неожиданно. – Пусть люди надеются! Пусть хотя бы радуются, надеясь! Ведь сделать-то ничего нельзя. У Джэя единственный звездолёт, новейший, лучший, его не догонишь.

– Лгать, обманывать, сеять напрасные надежды? Чем же это лучше религии, Рэй?

– Но какой толк, Гэй, от твоей горькой правды?

– А нельзя ли догнать их на ракете Тэя, ребята?

Это Гэтта спросила. Пока мужчины сетовали и разглагольствовали о принципах, девушка искала выход.

Возражения посыпались градом: у Тэя старая галоша, мощность её ничтожна – сто граммов фотонов в секунду, у “Благочестивых паломников” – килограмм в секунду. И новенькое оборудование, и аппараты, и лучшие специалисты, и они уже в пути, набирают скорость, у них форы несколько месяцев.

Но другого звездолёта не было на планете Йийит. У ракеты Тэя двигатель маломощный, но зато и масса малая, ускорение получается примерно одинаковым. Если нет новейшего оборудования, можно обойтись старым. Специалисты? Мы сами специалисты. Фора? Нагоним. Неужели дадим уйти преступнику?

А главное, стояла перед глазами у меня очередь: видел я этих старушек, робких женщин в стираных платьях, старательно и благоговейно вписывающих свои пожелания в книги напрасных надежд.

– Ребята, надо разбиться в лепёшку, – сказал я. – Разбиться, но обогнать “Паломников”, прибыть к феям раньше. Для такого дела жизни не жалко.

– И мне, – сказала Гэтта.

– И мне, – присоединился Сэй Большой. – Жизни не жалко, чтобы раздавить этих идиотов, на части их разорвать.

– И мне… чтобы опередить их, – сказал Рэй.

– Ребята, давайте дадим клятву. Пусть это звучит напыщенно, но поклянёмся не думать о себе, о дипломе, о личных делах, о любви, пока справедливость не будет восстановлена.