Текст книги "Питон"

Автор книги: Георгий Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– А меня вы не спросили, – раздался ласковый голосок Питона. – Я не желаю никакой другой программы. Не спорю: в моей работе могут быть определенные промахи. Так помогите их исправить. Вы хоть потрудились подсчитать, сколько человеко-часов я сэкономил для общества, преграждая доступ псевдонаучной стряпне? Видит бог, я честно выполняю для вас и за вас роль разгребателя грязи.

– Бог? – переспросил Легран.

– Начитался антирелигиозной литературы, – заметил Тюльпанов.

– Почему вы не прервали связь? – строго спросил его Нолли.

– Машинально. Ладно, теперь это уже не имеет значения. В конце концов, речь идет о судьбе Питона, почему бы ему не высказать свою точку зрения. Прежде чем вы примете решение, я хотел бы в вашем присутствии подкинуть Питону несколько рукописей.

– Что от этого изменится? – проворчал Легран.

Джулиано промолчал. Нолли кивнул.

– Гутва! – крикнул Тюльпанов. – Подкинь Питону очередной опус.

– Слушаюсь, шеф, – раздался голос помощника. – Номер 4211. Автор Бронсон. Название – "Социальные истоки утопических течений".

После короткой паузы Питон объявил:

– 7 процентов. Проходит.

– Номер 4212. Автор – Токмаков. Название – "Нормы межпланетного общения".

– 12 процентов. Проходит.

– Номер 4213. Автор – Лидекуань. Название – "Демографическая ситуация и экологический баланс".

– 5,3 процента. Проходит.

– Номер 4214. Автор – Джулиано. Название – "Дух истории".

– 14 процентов. Проходит.

– Номер 4215...

– Погодите, – прервал Джулиано. – Мне, конечно, лестно, но это смахивает на подкуп.

– Питон, – сказал Тюльпанов, – тебя кто-нибудь просил сделать скидку?

– Что это такое? – осведомилась машина.

– Ну, пропустить рукописи без достаточных оснований.

– Глупости, – пренебрежительно заявил Питон, – я не способен на одолжения.

5

После долгих споров Тюльпанову удалось добиться согласия на продление эксперимента. Им дали месяц, чтобы потом окончательно решить участь Питона. Радоваться передышке долго не пришлось. Не успела высокая комиссия переступить порог, как пошло-поехало: Питон безжалостно рубил рукопись одну за другой. Прибавились новые неприятности. После заседания комиссии характер его явно испортился, и он стал сопровождать свои приговоры оскорбительными замечаниями по адресу авторов, именуя их безмозглыми дурнями, лодырями, халтурщиками и тому подобное. А затем потребовал предоставить ему возможность сообщать авторам свое мнение об их сочинениях лично, мотивируя это "воспитательными целями". Тюльпанов пропустил наглое притязание мимо ушей, и Питон вроде о нем забыл. Но через пару дней угрожающе заявил, что, если сочинители не будут доставлены пред его очи, он объявит забастовку.

Вайль находился в подавленном состоянии, и ждать от него дельного совета было бесполезно. Гутва старался не показываться на глаза начальству. Тюльпанов с тревогой поглядывал на календарь – отпущенные им дни таяли.

За неделю до истечения срока он начал подумывать, не бросить ли все к чертям и укатить куда-нибудь на Марс: специалисту его класса дело там всегда найдется. С этими невеселыми мыслями Тюльпанов пришел домой, не стал ужинать, чего с ним никогда не бывало, принял снотворное и лег спать в предчувствии очередного кошмара. Но, странное дело, на сей раз ему повезло. Впервые за эти годы приснилась Катерина.

Пробудившись на рассвете, Тюльпанов долго лежал с открытыми глазами, припоминая счастливые мгновения своей короткой любви. Из-за чего они расстались? Нелепица. Катерина вбила себе в голову, что ей следует написать диссертацию и пополнить ряды научных работников. Способностей к этому, по мнению Тюльпанова, у нее не было никаких. Но чем больше он урезонивал жену – сначала мягко, ласково, а потом грубо, с раздражением, тем упрямей она стояла на своем. Мысль о диссертации приняла характер своего рода мании, а он этого не понял и вместо того, чтобы дать ей поступать, как вздумается, стал при всяком поводе высмеивать, издеваться над амбициями дамочек...

Тюльпанов догадывался, что у Катерины появился утешитель, но она в том не признавалась, а устраивать слежку ему было не по нутру. Однажды, вернувшись из лаборатории, он нашел записку с прощальным приветом и в тот момент испытал даже известное облегчение. Грусть, сожаление, тоска пришли потом. Томимый одиночеством в короткие часы досуга, Тюльпанов посвятил все свои помыслы Питону и стал постепенно привыкать к холостяцкой жизни.

А спустя несколько лет, где-то в самолете, он столкнулся со своей бывшей супругой и ее новым муженьком. Они любезно поздоровались и мило побеседовали. Катерина оставила мужчин на несколько минут. Тюльпанов в обычной бесцеремонной манере спросил у своего преемника, какими чарами он приворожил такую прелестную женщину. При этом выразительно поглядел на собеседника – невзрачного пожилого человека, который уступал ему по всем статьям. Тот ничуть не смутился, ухмыльнулся и ответил: "Я поверил в ее диссертацию".

Пораженный внезапно мелькнувшей в голове мыслью, Тюльпанов вскочил с постели и схватил тяжеленные гантели. Физическая разминка всегда стимулировала его творческую фантазию. Он потрудился в поте лица, потом наскоро позавтракал и помчался в лабораторию. До начала работы оставалось полтора часа. Можно было побеседовать с Питоном тет-а-тет.

– Послушай, дружок, тебе не надоело быть ассенизатором? – обратился он к машине.

– Ассенизатором? – переспросил Питон. – Ах да, знаю... Что-то с памятью неладно, – пожаловался он. – Попроси Вайля смазать контакты... Нет, не надоело.

– И никогда не возникало желания сочинить что-нибудь самому? Ну, скажем, трактат о нравственности. Или наставление молодым матерям.

Питон долго молчал. Вопрос был неожиданным и потребовал напряжения всех его умственных способностей. Тюльпанов представил, какое чудовищное количество операций проделал электронный мозг, чтобы освоить новую для себя сферу мышления.

– Нет, – сказал он наконец, – нет, Тюльпанов, это некрасиво, и я, признаться, удивлен, слыша от тебя подобное предложение.

– Почему некрасиво?

– Потому что я выполняю функции эксперта, ассенизатора, если пользоваться твоим выражением. Какую же цену будут иметь мои суждения, если я сам буду участвовать в гонке за публикациями? И ты еще советуешь мне писать о нравственности.

– Беспокоишься о своем престиже?

– Разумеется, что тут странного?

– Я знаю немало людей, которых ничуть не смутит подобное совмещение функций.

– Это ваше дело, – отрезал Питон. – Я – машина, человеческое мне чуждо... Может быть, не все, – добавил он после секундного размышления.

Долго Тюльпанов убеждал Питона, но все его красноречие и аргументы наталкивались на стену. "Чертов пуританин, – подумал Тюльпанов, покидая рубку, – опять все рушится". Услышав за спиной шорох, он повернулся, но никого не обнаружил. "Только галлюцинаций мне еще не хватает!"

Следующие двое суток он пребывал в полнейшей прострации, не ходил в лабораторию, почти все время валяясь на диване и бессмысленно глядя в потолок. А на третьи позвонил Гутва и сообщил, что Питон имеет для него срочную информацию чрезвычайной важности. Впрочем, и это не произвело на Тюльпанова никакого впечатления. Что могла сказать ему безмозглая машина? Ну, уж безмозглой ее никак не назовешь, лениво поправил он сам себя и нехотя поплелся на свидание.

Вайль и Гутва поджидали его в рубке, у обоих был несколько загадочный вид, словно они заготовили какой-то сюрприз. Тюльпанов вяло поздоровался и осведомился, что нужно змею. Вместо ответа Вайль включил связь. По прерывающемуся от волнения голосу Питона можно было понять, как не терпелось ему поделиться своей новостью.

– Я написал научную работу, – торжественно заявил он.

Тюльпанов откинулся в кресле и нервно захохотал.

– А как насчет морали? – спросил он, утирая слезы.

– Какая мораль? При чем тут мораль? Повторяю, я создал научное произведение.

– Ладно, – махнул рукой Тюльпанов, – давай его сюда.

В следующие несколько часов они знакомились с творчеством своего подопечного, который выбрасывал в рубку страницу за страницей; общее число их перевалило за тысячу. Темой своего исследования Питон избрал "Методику определения ценности научных работ", не без оснований полагая себя специалистом в этой области. Но какая это была чудовищная ерунда! Помесь списанных отовсюду фрагментов с банальными рассуждениями на уровне третьеклассника. Высокопарные и ничем не подкрепленные декларации, изложенные бесцветным тусклым языком. Все это вызвало только смех.

Закончив чтение и посоветовавшись, они включили связь.

– Ну как? – раздался нетерпеливый голос Питона. Он явно предвкушал триумф.

– Ты проделал большой труд... – осторожно начал Тюльпанов.

– Работал двое суток не покладая рук, – сообщил Питон.

– Книга отличается стройностью композиции, широтой охвата проблематики, глубиной проникновения в суть явлений, – продекламировал без смущения Тюльпанов, исторгнув у автора вздох удовлетворения.

– Не все, конечно, в ней равноценно, есть отдельные недостатки.

– Без этого не обходится, – снисходительно признал Питон. – Я готов учесть дельные замечания.

– А как насчет проходимости? Тут мы вынуждены положиться на твою беспристрастность.

– Можете не беспокоиться. Я проэкзаменовал себя, и результат оказался выше всяких ожиданий – 94 процента.

У Тюльпанова глаза на лоб полезли. Гутва чуть не плюхнулся со стула.

– Да это мировой рекорд!

– Кажется, так, – скромно отозвался Питон.

– И все же, Питончик, согласись, было бы неэтично ограничиться твоим заключением о собственной рукописи. Придется отдать ее на повторную экспертизу.

– Вот это уже ни к чему, – заволновался Питон. – Попадет еще к какому-нибудь дураку. – Вы что, мне не доверяете?

– Отнюдь. Но порядок есть порядок.

– Я бы предпочел избежать дополнительных рецензий, – сказал Питон и небрежно, как бы невзначай, добавил: – Кстати, я тут между делом решил себя перепроверить – вернулся к некоторым забракованным рукописям, и оказалось, что с известной натяжкой их можно пропустить.

– Любопытно. А сколь велика натяжка?

– Процент-другой. Словом, пустяки.

– Послушай, Питон, а ты не мог бы еще раз посмотреть рукопись Ляпидуса? – сказал Вайль.

– Почему бы и нет? Я их все держу в памяти. Минутку... Смотри-ка, вот сюрприз... Тянет на пять с лишним. Жаль, Ляпидус не дожил до этого счастливого мгновения. Урок для нас всех. Как говорится, семь раз примерь, а один отрежь. Так вы уж позаботьтесь, чтобы моя книга вышла. Есть у меня еще одна задумка...

Высокая комиссия не могла скрыть своего удивления, узнав, что при сохранении прежнего порога проходимости Питон начал пропускать четыре из каждых пяти отданных ему на экспертизу трудов.

– Чем вы это объясните? – спросил Нолли.

– Тут двух мнений быть не может, – заявил Тюльпанов. – Повысилось качество научных работ. История с Ляпидусом заставила всех призадуматься. Одни, как я и предвидел, стали ответственней, не несут сырых рукописей. Другие, прослышав о неумолимости и неподкупности Питона, предпочли вовсе не браться за перо. Поверьте мне, он нам постепенно вычистит всех графоманов.

– Посмотрим, – скептически заметил Нолли.

С единодушного согласия всех членов комиссия было разрешено продолжить эксперимент.

Оставшись вдвоем, соавторы поздравили друг друга с благополучным исходом.

– Теперь, впрочем, у нас другая забота, – вздохнул Вайль. – Как утихомирить Питона. Он ведь скоро потребует присвоить ему степень доктора наук, а там, глядишь, попросится в академики.

– Что-нибудь придумаем, – отмахнулся Тюльпанов, не желавший портить себе настроение. – Вот вы мне, Максим, лучше другое скажите: почему Питон вдруг клюнул на приманку? Я ведь так его уламывал, но он был непреклонен, как скала. Все твердил про свои нравственные принципы.

Вайль покраснел.

– Грешен, – сказал он, – я ненароком подслушал ваш с ним разговор.

– Ага. Ну и что?

– Очень просто. Вставил ему небольшой блок тщеславия. Или честолюбия. Называйте, как хотите.