Текст книги "В паре с 'сотым'"

Автор книги: Георгий Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Серьезное внимание организации радиосвязи в полку уделял наш командир А. И. Покрышкин. Особенно строго требовал он поддержания радиодисциплины в полете и в бою.

Радиосвязь быстро и уверенно стала входить в нашу боевую жизнь. Подходя к линии фронта, мы слушали информацию о наземной и воздушной обстановке, о наличии противника, его численности, боевом порядке, высоте полета. Со станции наведения, находившейся на переднем крае в боевых порядках наземных войск, наиболее опытные офицеры руководили боем, вводили в действие, если этого требовала обстановка, резервы, вызывали о ближайших аэродромов дополнительные силы.

26 мая 1943 года в ожесточенных боях на Кубани наша дивизия, отражая массированные налеты вражеских бомбардировщиков, сопровождаемых большим количеством истребителей, благодаря правильно организованному взаимодействию между группами, а в группах – между летчиками, благодаря грамотному управлению воздушным боем с помощью радио, только за один день сбила 30 и подбила 27 фашистских самолетов.

Этот и другие мастерски проведенные бои показали нам, летчикам, преимущества управления боем по радио, роль и значение радиодисциплины, надежной связи в группах и со станцией наведения.

Но радио не только обеспечивало успех в бою. Оно также помогало и при обычных полетах, когда в воздухе складывалась аварийная обстановка. Так, в нашей части заходили на посадку без выпущенных шасси 6 летчиков – Черников, Иванов, Копейка, Голосуй, Никитин, Сеничев. Когда машины были на планировании, пилотов предупреждали с земли, что шасси не выпущены. Самолеты уходили на второй круг, а затем совершали посадку по всем правилам.

4 июня 1944 года 20 самолетов (ведущий Покрышкин) были предупреждены по радио, что аэродром Стефанешты закрыт. Самолеты взяли курс на запасной аэродром и благополучно произвели посадку.

3 июля того же года летчики Торбеев и Стаценко были по радио наведены на Хе-111 и сбили его.

21 июля группа истребителей (ведущий Труд) была по радио перенацелена с КП в другой район прикрытия и вскоре сбила здесь 4 вражеских самолета.

Были и такие случаи. Подбитый Ил-2 заходил на посадку поперек полосы. Летчику немедленно передали на его волне предупреждение, и ошибка была исправлена.

Особенно выручало радио летчиков в бою. Летчик Новиков предупредил ведущего группы капитана Старчикова:

– "Месс" в хвосте!

Сам же атаковал врага и сбил его.

Примерно, в такой же ситуации летчик Ивашко сбил Ме-109, предварительно предупредив ведущего капитана Клубова.

Предупредил однажды Новиков и летчика Еремина, что на него идут в атаку шесть "Фокке-Вульф-190". Но Еремин не слушал сеть, а все время работал в режиме передачи, требуя прикрывать его. И, конечно, был сбит.

Два "Фокке-Вульф-190" пошли в атаку на Покрышкина, о чем его сразу же предупредил летчик Гурченко. Маневр – и один стервятник падает. Второму удалось уйти.

Успешно использовалось радио для оперативной передачи разведданных. За период наступательных операций осенью 1944 года наши летчики передали по радио 23 ценных разведданных. Так, например, летчик Цветков обнаружил в районе Львова танковую группировку и скопление самолетов на аэродромах и тут же сообщил об этом командованию. Еще до того, как Цветков возвратился на свой аэродром, в воздух были подняты до 100 штурмовиков и бомбардировщиков, которые нанесли удар по указанным Цветковым объектам.

Таким образом, как новое средство управления боем радио получило в истребительной авиации признание. Летчики на практике убеждались, какие у него широкие возможности...

СЕРДЦЕ ЗОВЕТ К ОТМЩЕНИЮ

Полковая трехтонка ЗИС-5, кузов которой оборудован деревянными досками-скамейками, держит курс на Люблин. Все места заняты. Машина то бойко катится по асфальту, то, сердито урча мотором, пробирается по разбитой проселочной дороге. Шофер, немолодой и бывалый солдат, осторожно ведет машину, объезжая воронки, еще не засыпанные после боев. Но порой так тряхнет на этих военных ухабах, что мы, сидящие в кузове, хватаемся то за борт, то друг за друга, чтобы удержаться на местах.

Фронт перебросился через Вислу и удалялся все дальше на запад. Не слышно уже было артиллерийской канонады, и земля не вздрагивала от взрывов снарядов и авиабомб. Над нашими переправами все реже появлялись вражеские самолеты.

Но мы все же поглядываем вверх: не появится ли "мессершмитт"? Небо-то прифронтовое, от него всего можно ожидать.

А цель нашей поездки необычная: мы совершаем экскурсию в Майданек. Он только что освобожден нашими войсками, и весть о страшных злодеяниях фашистских извергов разнеслась по всему фронту. Не укладывается в голове, что подобное могли совершить люди над людьми.

Не доезжая километров двадцати до Люблина, машина остановилась. Два польских офицера просят подвезти их. Потеснились, усадили их. Видно, что они фронтовики. У одного рука забинтована и подвязана. Он хорошо говорит по-русски, и когда рассказывает о злодеяниях фашистов, глаза его пылают гневом. Второй, помоложе, почти все время молчит, опустив голову, или в грустной задумчивости глядит куда-то вдаль. Первый объясняет нам причину: вся его семья была увезена гитлеровцами в Майданек. О судьбе своих близких он ничего не знает.

В Люблине они сошли.

За городом, на небольшой возвышенности мы увидели приземистые строения. Это и был печальной известности Майданек. Территория обнесена вокруг проволочными заграждениями в несколько рядов. Между ними оголенные электрические провода высокого напряжения. На небольшом расстоянии друг от друга – наблюдательные вышки, на которых установлены прожекторы. Ночью весь периметр проволочного забора освещался. Охрана дежурила круглосуточно. На ночь выставлялись еще и сторожевые собаки. Гитлеровские изуверы предусмотрели все, чтобы их жертвы не могли вырваться отсюда.

...Взволнованные увиденным, мы внимательно слушали экскурсовода-поляка. Он знает многие подробности: ему довелось испытать участь узника этого лагеря смерти. И только стремительное наступление советских войск спасло его от гибели. Работал он слесарем-водопроводчиком, видел все ужасы, творимые носителями "нового порядка".

– Каждая новая партия узников, поступавших в лагерь, тщательно проверялась по списку, – рассказывал экскурсовод. – Затем вновь прибывших отправляли в баню. В раздевалке узники обязаны были сдать золотые вещи, часы, кольца, чтобы, как им объясняли надзиратели, получить свои ценности после, при выходе. Но никто из них не знал, что за моечным отделением находилась... газовая камера. Люди вовсе и не подозревали, что они обречены, что их ждет смерть. После мытья им предлагали пройти "дезобработку". Двери камеры, до отказа набитой людьми, герметически закрывались, включалась подача газа – и несколько минут спустя все заканчивалось. С противоположной стороны подъезжали автомашины, открывалась тыльная дверь – и в кузовы уже грузились трупы. Их отвозили к специально предназначенной площадке. Тела укладывались штабелями вперемежку с дровами. Остальное довершал огонь.

Такова была участь тех, кого направляли сюда для немедленного уничтожения...

Мы осмотрели эту "баню", затем отправились осматривать лагерь. Здесь находились узники, которых фашисты обрекли на медленную мученическую смерть. Лагерь был разбит на секторы. В каждом секторе, тоже обнесенном проволочными заграждениями, стояли бараки, в которых жили, в ржидании своей очереди умереть, узники. В бараках стояли двухъярусные деревянные нары с матрацами, набитыми сеном. Стояли печки-буржуйки, но дров не давали.

Невдалеке от бани был вырыт колодец глубиной метров семь. На дне его, по центру, был вбит острый штырь. Если кто-нибудь из узников провинялся, его заставляли поднять огромный камень, лежавший у колодца. Это, естественно, было не под силу истощенному, обессиленному "штрафнику". И тогда надзиратели сталкивали его в колодец, узник падал на штырь, который пронизывал его.

Тело очередной жертвы снимали со штыря крючком и выставляли для устрашения непокорных.

За бараками возвышались квадратные кирпичные трубы крематория. Рядом с печами был небольшой кирпичный домик, а в нем – так называемая "операционная". Здесь "хирурги" производили опыты над живыми людьми. Жертву ожидала печь.

Пепел просеивался: изуверы искали ценности, которые, по их предположению, узники могли взять с собой.

Нам показали два больших барака, заполненных обувью. Здесь ее было около двух миллионов пар – различных размеров, начиная с пинеточек, с маркой многочисленных обувных фирм Европы. Обувь эту сортировали. Из поношенной делали выкройки размером поменьше, отправляли на фабрику – шить "новую".

И еще рассказал нам экскурсовод: когда начиналась экзекуция над узниками, включалась музыка. Мощные динамики заглушали вопли и стоны истязаемых. Под звуки чарующих мелодий фашисты истребляли людей: расстреливали, вешали, сжигали. Это был сущий ад.

Я подробно воспроизвожу все, что увидел, что узнал от нашего экскурсовода потому, что хочу поведать о чувствах и мыслях, которые овладели тогда нами. Гнев, ярость, желание немедленно отправиться в бой, чтобы мстить фашистам за их черные дела. И виделись нам наши люди, в том числе и летчики, и среди них Михаил Девятаев – которые волею случая оказались в плену: их самолеты были сбиты над захваченной врагом территорией. Где они, что с ними? Быть может, сюда, в Майданек, доставили их с той, очередной группой обреченных? А может...

Не знали мы еще тогда, что Михаил Девятаев жив, что вырвался он из плена на вражеском самолете. Себя спас и еще несколько товарищей уберег от верной гибели.

Позднее, в марте 1945 года, вражеской зениткой был подбит самолет Ивана Бабака. Мы уже имели представление о гитлеровских лагерях, и с горечью думали о судьбе своего товарища. Герой Советского Союза Иван Ильич Бабак все же остался жить. Он многое перенес. Полуобожженный, измученный пытками "следователей" другого фашистского застенка, расположенного в предгорьях Альп, он уже не думал, что увидит солнце. И только случайность спасла его.

Мы встретились уже после войны. И с Михаилом Девятаевым, и с Иваном Бабаком.

Возвращались мы из Майданека, мысленно торопя шофера: скорее в полк!

СОКОЛ УМИРАЕТ В НЕБЕ

Из Макшишува наш 16-й авиаполк перебазировался в Скотники – на Сандомирский плацдарм. До переднего края – рукой подать. Только взлетишь, наберешь высоту – и вот он, фронт!

Скотники встретили нас неприветливо. Плохая погода – это еще полбеды. А вот то, что потеряли мы здесь своего боевого товарища, бесстрашного аса, командира первой эскадрильи капитана Виктора Жердева – это уже была беда.

...Шел январь 1945 года. Войска 1-го Украинского фронта готовились к одному из решающих ударов с Сандомирского плацдарма в общем направлении на Бреслау.

Операция готовилась быстро и скрытно. Войска пополнялись людскими резервами, боевой техникой, вооружением. В очень короткий срок сюда было подано 2500 железнодорожных эшелонов. Из тыла к линии фронта доставлялись различные военные грузы, необходимые для питания и успешного проведения операции.

Миллионы артиллерийских снарядов, мин, гранат, ящиков с патронами подвозились автомобильным транспортом непосредственно на передний край, к огневым позициям.

В штабах всех степеней шла упорная подготовка, отрабатывалась организация боевых действий, связи, взаимодействия между родами войск, тактических приемов боевых действий непосредственно при прорыве обороны противника. С этой целью группа руководящего состава нашей дивизии и входящих в нее полков выезжала на передний край – на рекогносцировку.

16-й истребительный авиаполк, как и многие другие полки истребительной авиации, сосредоточенной на Сандомирском плацдарме и вблизи его, имел задачу прикрыть с воздуха боевые порядки наших наземных войск от ударов вражеской авиации в период операции.

Погода в это время стояла пасмурная, сплошная облачность свисала "лохмотьями" почти до самой земли. Часто моросил дождь, временами переходивший в мокрый снег. Дул пронизывающий холодный ветер. Кругом сырость, грязь. Из-за такой погоды авиация вынуждена была резко сократить свои действия. Мы сидели на земле, ждали погоды. С каждым днем напряжение росло: все ждали сигнала, чувствуя, что наступление вот-вот начнется.

11 января. Всю ночь по заданным рубежам ведется методический артиллерийский огонь. Пружина взведена, палец лежит на спуске. Но сигнала все еще нет.

12 января. В 5.00 по московскому времени на вражеский передний край и глубину его обороны по всему фронту обрушился первый залп. За ним последовал второй, третий... пятый... десятый. Сотни тысяч снарядов, мин, ракет полетели на головы фашистов. Земля дрожала от взрывов, весь фронт полыхал в огне. Все смешалось в дыму и пламени.

Но вот орудийный грохот стих. Наступила немая гнетущая тишина. Ошеломленный противник ждал, что же будет дальше. Так продолжалось несколько часов. И вдруг снова по всему фронту прокатился гром. Три часа подряд длился несмолкаемый грохот второго, решающего артиллерийского налета на вражеские позиции.

И снова стало тихо. Но только ненадолго. Откуда-то поплыл, нарастая, мощный рокот. Из укрытий выползли танки, самоходные орудия, бронетранспортеры и ринулись вперед. В рост поднялась пехота, и морским прибоем покатилось на врага многоголосое "Ура-а!".

Подмяв под себя противника, сбив его с занимаемых позиций, войска 1-го Украинского фронта продвигались в направлении Кельце, Ченстохов и далее – к границам фашистской Германии, нацелившись острием наступательного клина на Бреслау.

Наступление развивалось успешно, и к вечеру фронт отодвинулся на запад. Грохот канонады постепенно затих.

А погоды по-прежнему нет. Ни наша, ни вражеская авиация не действует. Самолеты "привязаны" к земле. Боевые действия ведут лишь наземные войска.

13 января с рассвета весь личный состав полка находится на аэродроме. Мы готовы к вылетам на боевое задание. Погодные условия над местом нашего базирования несколько улучшились. Хотя облачность все та же, 10 баллов, но нижний край ее немного приподнялся и стал ровнее. Туман начал рассеиваться. Видимость стала 1,5– 2 километра.

В 9 часов 40 минут первым на боевое задание вылетел комэск 1-й эскадрильи капитан Виктор Жердев. Он отправился во главе четверки. Его ведомый – В. Березкин. Вторая пара – К. Сухов и И. Руденко.

Не успела четверка собраться в боевой порядок, встать на заданный курс к линии фронта, как очертания машин растаяли в густой дымке.

На КП от Жердева получен доклад: высота нижнего края облаков – 200 метров.

По мере приближения к линии фронта облачность все больше и больше понижалась. Над передним краем, как сообщил Жердев, нижний край ее простирался на высоте 100-150 метров. Таким образом, четверка наших истребителей была буквально прижата облачностью к земле.

Жердев перестроил группу в правый пеленг и стал патрулировать вдоль переднего края в районе Кельце – Сташев. Летчикам видно было, как наши танковые части, вклинившись в боевые порядки отступающих войск противника, стремительно идут вперед, а пехота уже выбила фашистов из ряда опорных пунктов и расширяет прорыв.

И вдруг по самолетам ударили "эрликоны". Жердев резким маневром ушел от огненных трасс вправо. Но тут вновь вспыхнули разрывы – уже вступила в действие зенитная артиллерия более крупного калибра. Но тщетно стараются расчеты вражеских орудий, тщетно целятся пулеметчики, тщетно палят в воздух из винтовок гитлеровские солдаты. Советские истребители уже скрылись в толще тумана.

Жердев бросает взгляд на часы: времени осталось очень мало, скоро пора возвращаться. Надо еще доразведать, где же наши передовые части вступили в соприкосновение с отступающим противником и ведут с ним бой, на какой рубеж они вышли...

Жердев приказывает паре Сухова следовать прямо, а сам с Березкиным отвернул влево, направляясь на северо-запад.

Снизился. Внимательно смотрит вниз. Показались отступающие колонны фашистов. Впереди по курсу – длинная вереница автомашин. Справа и слева ползут по полю танки, ведут огонь. Снизу потянулись к самолетам огненные нити...

– Разворот вправо! – скомандовал Жердев и добавил: – Видишь, как фрицы драпают?!

И вдруг яркая вспышка огня ослепила летчика. Он ощутил резкий удар по корпусу машины. Самолет вздрогнул, подброшенный силой взрывной волны – и тут же запылал.

Березкин видел все: и то, как самолет его ведущего буквально облепили шапки разрывов, и то, как один из снарядов, угодив в истребитель, брызнул уже изнутри его пламенем и дымом.

– Виктор! Виктор! – звал Березкин своего командира. – Ты жив?

– Живой! – ответил Жердев. – Да вот мотор что-то барахлит.

– Виктор, ты горишь! Тяни домой. Я прикрываю!..

Мотор горящего истребителя стал давать перебои. Машина медленно и неотвратимо теряла высоту. А разве полторы сотни метров – это высота? Разве воспользуешься парашютом?

Вот мотор совсем заглох. Под крылья бежит земля. Ползут по ней вражеские автомашины. Мечутся, шарахаются от стремительно несущегося на них факела солдаты в зеленых шинелях.

Березкин неотступно следует за своим командиром. Он маневрирует, уклоняясь от прицельного огня средств противовоздушной обороны фашистов. Он должен помочь Жердеву. Но как? Чем?

Он видит, как горящий самолет на выравнивании резко клюнул носом, затем ударился о землю и перекувырнулся несколько раз. Видимо, тяги руля высоты перегорели, и самолет оказался неуправляемым.

– Виктор!.. – с горькой досадой произнес Березкин. Но Жердев, командир эскадрильи, коммунист, превосходный боевой летчик и замечательный товарищ, этих слов уже не слышал. Включенная на прием рация молчала. И хоть невозможно было в это поверить, Березкин понял: капитана Жердева уже нет в живых.

Домой, на свой аэродром вернулись только три истребителя. Березкин и Сухов подробно доложили командиру полка обо всем, что произошло. Майор Речкалов без промедления отправил группу в тот район, где ушел самолет Жердева.

Его тело привезли в родной полк на вторые сутки. Уже в Боржимув, куда мы только что перелетели.

Наши товарищи, побывавшие на месте его гибели, узнали от очевидцев этой трагедии некоторые подробности. К упавшему советскому самолету сразу же бросились гитлеровцы. Они вытащили из кабины уже мертвого летчика, сняли ордена, забрали какие-то документы – и быстро уехали. Фашисты спешили: русские танки были совсем близко, все громче становился говор их пушек...

17 января весь личный состав 16-го авиаполка при развернутом нашем боевом знамени прощался с отважным воздушным бойцом капитаном Виктором Ивановичем Жердевым. Четверка истребителей под командованием старшего лейтенанта Сухова поднялась в воздух и дала прощальный залп из всех огневых точек. Этим мы выразили клятву всех летчиков полка беспощадно мстить фашистам за нашего бесстрашного товарища, за нашего боевого комэска.

Штабной писарь составил официальный документ о том, что Виктор Иванович Жердев погиб в бою за Советскую Родину, командир подписал – и ушло печальное известие родителям героя на Кавказ, в Ессентуки, где Виктор родился и рос.

Виктор Жердев с самого детства полюбил авиацию, занимался в авиамодельном кружке, затем поступил в аэроклуб. Ему очень нравилась мужественная, полная романтики профессия летчика.

В первые же дни войны комсомолец Виктор Жердев занял свое место в боевом строю защитников Родины.

В армии он стал коммунистом. Он показал образцы верности долгу, мужества и героизма.

...Много лет прошло с того дня, как не стало Виктора Жердева. Но у нас, его однополчан, ощущение такое, что он жив. Образ Виктора, образы других наших боевых братьев, не вернувшихся с войны, живут в нашей памяти, в наших сердцах. Бывая в Ессентуках, обязательно навещаем его родителей. Вспоминаем. Они рассказывают нам о детстве Виктора, его увлечениях. Мы – о его фронтовых делах, его боевом мастерстве, бесстрашии и героизме. На боевом счету Виктора, награжденного двумя орденами Красного Знамени и орденом Красной Звезды, было 12 сбитых вражеских самолетов. И это в возрасте 25 лет! Сколько было у него еще впереди?! И была впереди Победа. Он шел к ней, он спешил! Он рвался в битву, чтобы приблизить час окончательной расплаты с фашистами...

На братском кладбище в Варшаве покоится прах отважного русского сокола. А мы тогда, в январе 1945 года, открыли счет мести за него. Наши войска неудержимой лавиной двигались к границам Германии. Освобожден Ченстохов, очищен от фашистов Радом. Наконец, вот она, под крыльями – граница рейха!

Часть VI. ДАЕШЬ БЕРЛИН!

АЭРОДРОМ НА АВТОСТРАДЕ

В январе 1945 года войска 1-го Украинского фронта, освободив от фашистов территорию Польши, продолжали наступать. Наша эскадрилья в составе восьми экипажей поднялась из района Ченстохова и взяла курс на запад.

15 часов 40 минут 25 января 1945 года. Мы пересекаем бывшую польско-германскую государственную границу, которая сейчас обозначена лентой реки, и оказываемся в воздушном пространстве фашистской Германии.

Знаю: не только я – каждый из нас с высоты птичьего полета пристально, взволнованно рассматривает сейчас землю, на которую мы идем с возмездием, куда спешим с расплатой. Нет, мы не разрушители, мы не хотим жечь и уничтожать вон те аккуратные домики, мы не намерены мстить спешащим по родным дорогам в автомобилях и на повозках людям, одураченным геббельсовской пропагандой, насмерть перепуганным женщинам, старикам и детям. Мы ищем тех, кому должны предъявить счет расплаты, – недобитого врага, который хотел сделать нас рабами.

Вскоре взору предстал населенный пункт, вблизи которого подготовлена для нас посадочная площадка. Мы уже связались по радио с руководителем полетов, совершаем круг, идем на снижение. Один за другим самолеты касаются колесами земли – той земли, с которой враг предпринял вероломное нападение на нас, земли, с которой пришла к нам война. Вот все самолеты зарулили, и летчики, покинув кабину, встают в рост на крыле, и как по команде стреляют вверх из пистолетов. Это своеобразный салют в знак того, что мы пришли в Германию, выполняя священный наказ Родины.

Настроение приподнятое, боевое. Каждый желает приблизить час разгрома фашизма, каждый знает, что это будет совсем скоро, но бои предстоят еще упорные, ожесточенные.

Вскоре мы узнали, что невдалеке от нашей площадки находится имение удравшего на запад барона. Здесь, близ небольшого городка Крайцбурга, и разместился весь летный состав нашего полка.

На новой "точке" мы подготовили полетные карты, изучили район боевых действий, характерные ориентиры для лучшей визуальной ориентировки. Технический состав подготовил материальную часть самолетов к боевым действиям.

В свободное от основных дел время мы занимались устройством, знакомились с имением. Расположились на втором этаже особняка, комнаты и залы которого были увешаны старинными картинами в золоченых рамах. В одном дз залов обнаружили родословную барона – "генеалогическое древо" с множеством имен и фамилий.

На первом этаже были кухня и залы для приема гостей и отдыха. В зале, предназначенном для торжеств, вдоль стен стояло много сервантов с различной посудой из фарфора и стекла.

Здесь и разместили столовую для летно-технического состава. Соседний зал, уставленный мягкой мебелью, отвели под-комнату отдыха.

К дому примыкала оранжерея с теплицей, дальше тянулся хозяйственный двор. В стороне протекала небольшая речушка, образуя довольно большой пруд с плотиной, на которой стояла водяная мельница.

Каждого из нас интересовало новое еще не освоенное место. Мы старались представить себе владельца имения.

Ясно было одно: Он – Один из тех, на кого опирался Гитлер, на ком держался фашизм.

А наша боевая жизнь текла своим чередом. Уже с нового аэродрома сделано несколько вылетов на боевое задание. Но весна настойчиво заявляла о себе. Земля все больше и больше оттаивала. Лишь по утрам, когда заморозки охватывали грунт, можно было хорошо взлетать, но при посадке в стороны от колес летела грязь, самолет тянуло на нос, управлять машиной становилось все труднее.

Положение с каждым днем осложнялось. Отступая, враг выводил из строя свои аэродромы, взрывал бетонированные взлетно-посадочные полосы, стремясь помешать нам вести боевую работу. Наши самолеты все реже могли действовать с грунтовых аэродромов. Количество вылетов резко снижалось. Зато гитлеровская авиация, используя оставшиеся бетонированные аэродромы, почти ежедневно, если только позволяла погода, поднималась в воздух.

Надо было срочно решать вопрос о дальнейшей боевой работе.

Летая на задание, мы с Покрышкиным не раз проходили над автострадой Бреслау – Берлин и, просматривая ее, порой снижались до бреющего полета и долго шли над блестящей серой лентой. Я и не предполагал тогда, что у Александра Ивановича уже родилась смелая идея использовать автостраду на время распутицы как... аэродром.

Как-то выдался не очень напряженный день, было произведено всего лишь несколько самолето-вылетов на разведку и прикрытие поля боя. Почти весь летный состав отдыхал – на аэродроме осталась только дежурная эскадрилья.

Стало смеркаться. Кто читал, кто играл в домино, многие писали письма домой. Время близилось к ужину. Мы почистились, умылись. Спустились вниз, на первый этаж. И вдруг я услышал чарующие звуки вальса. Кто играет? И меня, и моих товарищей это заинтересовало. Поспешили в зал. И опешили: в задумчивости сидел у пианино Андрей Труд, и пальцы его легко касались клавиатуры.

Вот так сюрприз! А он молчал, никому не говорил, что играет, да еще как!

Андрей не замечал нас. Он то поднимал вверх голову с полузакрытыми веками, то опускал ее, пальцы быстро бегали по клавишам, и вдохновение пианиста рождало неповторимую музыку Иогана Штрауса.

Отзвучал последний аккорд. Андрей посидел еще несколько секунд в притихшем зале, потом не спеша встал, повернулся и... застыл от неожиданности. Мы аплодировали ему, благодарили пусть за короткое, но такое нужное сердцу наслаждение. Стали просить его сыграть еще что-нибудь, но Андрей, сославшись на усталость, отказался. А когда мы прощли в столовую и сели ужинать, Андрей вернулся в гостиную, и оттуда полилась музыка Глинки. Она звучала по-домашнему, унося нас мыслями туда, где всегда были сердцами.

Зачарованные радостной мелодией "Вальса-фантазии", мы думали о родных березках, о своих близких, о светлом завтрашнем дне. Потом, когда отзвучала музыка, услышали, как хлопнула крышка, а секунду спустя в дверях появился сияющий Андрей:

– На сегодня хватит, друзья! Мне некогда, спешу! – и ушел.

– Ничего не поделаешь: талант – надо с ним считаться! – шуткой прервал молчание Вячеслав Березкин и... сам направился к пианино. И тут взрыв хохота потряс столовую: Слава одним пальцем стал выстукивать знакомую всем с детства мелодию "Чижик-пыжик"...

Погода была уже по-настоящему весенняя. Однако это не принесло облегчения. Напротив, взлетать нельзя было совсем. И тогда командир нашей 9-й гвардейской дивизии принимает не имевшее прецедента решение: "посадить" полки на автостраду и использовать ее как... аэродром.

А пока что он вызвал штабных офицеров, ознакомил их со своим замыслом и поставил задачу: выехать на автостраду и подготовить ее к приему самолетов.

– Мы с Голубевым полетим, сядем и посмотрим, можно ли располагать полк.

Указал Александр Иванович и участок автострады, который, по его мнению, является наиболее удачным для задуманной цели.

Команда быстро собралась, взяла с собой радиостанцию для связи с самолетами и отправилась в путь.

Вскоре комдив вызвал меня.

– Готовь самолеты и сам готовься: завтра утром попробуем сесть...

Погода словно вступила с нами в контакт: предрассветный морозец сцементировал грунт, и наши самолеты один за другим легко побежали вперед. Взлетели, взяли курс на автостраду.

А вот и она. Сделали круг, другой, осмотрелись, установили по радио связь с передовой командой. Видим, как шлагбаумами перекрыли с обоих направлений широкую ленту оживленной магистрали. И тут и там у шлагбаумов стали .накапливаться автомашины.

– Я – "сотка", прикрывай – иду на посадку! – подал мне команду Покрышкин.

– Понял! – ответил я. С небольшим набором высоты выполнил разворот и стал ходить над ведущим. Вижу, как самолет Александра Ивановича выпустил шасси, снижается.

Я осмотрелся по сторонам. В воздухе нигде самолетов не вижу. Глянул вниз – и забеспокоился: садиться здесь будет очень сложно, вдоль автострады тянутся глубокие кюветы, за ними – огромные деревья лесопосадок. Случись кому-нибудь при посадке сойти с импровизированной взлетно-посадочной полосы – беды не миновать.

Вижу, что Александр Иванович уже приземлил свою машину, и "сотка" стремительно катится в лесной просеке. Вот самолет бежит все медленнее и медленнее...

– Садись, все нормально! – раздается в наушниках шлемофона голос командира.

Стал заходить на посадку. Вот я уже на прямой. Выпустив шасси, пошел на снижение. Теперь полоса кажется совсем узкой. Она все ближе. Высоченные сосны и дубы стремительно несутся навстречу. Установил режим планирования, уточнил угол сноса. Кажется, что бегу по узкому лесному коридору. В глазах замелькали верхушки деревьев, потом стволы как бы слились в бегущую назад широкую полосу. Ощущение не из приятных: впечатление такое, словно с огромной скоростью падаешь вниз. Невольно хочется замедлить движение. Но прибор показывает нормальную скорость планирования.

Небольшой толчок: самолет, наконец, коснулся колесами земли. Быстро опускаю носовое колесо, и машина катится по автостраде. Впереди вижу самолет Александра Ивановича, он уже заруливал на обочину. Я последовал за ним.

И сразу же шлагбаумы были подняты. Вереницы машин тронулись навстречу друг другу.

Автострада продолжала жить своей обычной жизнью. Но у нее в этот час уже началась вторая жизнь – аэродромная.

К гвардии полковнику Покрышкину, стоявшему у своей "сотки", уже спешил командир БАО с докладом. Александр Иванович внимательно слушал. Оказывается, невдалеке, в лесочке, расположен городок. Там были мастерские по сборке "мессершмиттов" и "фокке-вульфов". В цехах и на складах осталось много моторов, фюзеляжей, крыльев. Даже несколько собранных истребителей есть. Рядом с мастерскими – жилые помещения, где можно будет разместить личный состав. Отлично!..

Уточнив все данные, Покрышкин приказал участок для посадки "сместить" поближе к виадуку – так будет удобнее производить посадку. Там леса меньше безопаснее садиться.

– Самолеты укроем там, – Александр Иванович указал в дальний конец леса. – И городок будет ближе. Комендатуру сегодня же направляю сюда. И сразу же приступайте к работе. На прежнем месте оставаться больше нельзя: вот-вот прекратятся заморозки, и взлететь оттуда не удастся до тех пор, пока не подсохнет грунт. А ждать нельзя: время дорого! Перелетать будем завтра-послезавтра. Надо немедленно подготовить места, где можно укрыть самолеты, а также сделать перемычки через кюветы для сруливания с автострады на стоянки.