Текст книги "Ганнибал, сын Гамилькара"

Автор книги: Георгий Гулиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Альпы стоят стеною

Несметное Ганнибалово войско двигалось вверх вдоль берегов Исавра. Хорошо отдохнув после форсирования Родана, воины наслаждались видом цветущей долины. Известно, однако, что красота долин не имеет особой цены, если они прекрасны только сами по себе, если она, красота их, не сочетается с тучными полями и богатыми садами. Здесь, на берегах Исавра, все было гармонично: было чем любоваться и чем полакомиться. Даже не верилось, что где-то там, на юге, поджидают Ганнибала какие-то злодеи. Казалось, карфагеняне шли куда-то в глубь Европы, в сторону северных галлов, что ли.

Чем дальше на север, тем выше, тем белее, тем неприступнее становились горы. Они вздымались по правую руку, в то время как по левую тянулись зеленые, чуть холмистые земли разноплеменных галлов. Куда же вел свои полчища Ганнибал? На север, чтобы…

– Да, – резко проговорил Гано Гэд, – на север, чтобы потом повернуть на юг. Думать надо!

И тогда те, кто шел рядом с ним, неподалеку от него – справа и слева, – разом, как по уговору, повернули головы в сторону солнца. И что ж увидели они? Невообразимые нагромождения гор. Они увидели нечто высоченное, окрашенное в ослепительно-белый цвет. Они увидели такое, от чего впору волосам дыбом вставать.

– Да, – говорил Гэд, – это льды и снега. Кто пробовал настоящий горный лед?

– Пиренейский, что ли? – спросил некий солдат из молодых.

– Хотя бы пиренейский.

– Я, например.

– Так вот, – стал поучать Гэд, – ты забудь о нем. То был не лед, а просто так… забава детская. Настоящий лед там… – И он указал на Альпы.

– Ты бывал там, что ли?

И Гано Гэд соврал, как врет порой бывалый солдат:

– Еще бы! Доводилось…

Альпийские вершины особенно ярко сверкали в солнечный день. Даже не верилось, что это льды или снега. Почему же не тают они под лучами солнца? Разумеется, тают, да еще как! Если бы дело обстояло иначе, то откуда бы взялась эта красивая река Исавр с ее красивыми берегами? Вот как шибко несет она свои воды на зимний Запад22
  Юго-запад.


[Закрыть], к Родану! А где родились эти воды? Там, у самых ледников, ослепляющих воинов своей белизной, по сравнению с которой римская известка воистину серого цвета.

Гано Гэд шагал с высоко поднятой головой. Его башмаки оставляли четкие следы на плодородной галльской земле. И он гордился этим: ведь ни один карфагенянин еще не ступал здесь. А Бармокар отставал от него. Не потому, что был слабее. Нет, он просто пытался держаться поближе к Рутте, которая была со слонами. Слоны не очень торопились, да их и не особенно торопили. Слон – на то он и слон, чтобы шагать основательно, уверенно, шагать наверняка: шагать и дойти до цели. Очень важно дойти именно до цели, а иначе зачем вся эта затея с великим походом через невиданные горы?

Чем дальше в глубь материка продвигалось карфагенское войско, тем настойчивее тревожил вопрос: а все-таки проходима ли эта стена, подпирающая небо, стена, именуемая Альпами?

На прекрасном привале среди леса и лесных полян в послеобеденную пору Гано Гэд повстречал Бармокара. Разумеется, коренастый пращник находился недалеко от слонов, то есть от своей ненаглядной Рутты.

– Послушай, брат, – весело обратился к нему Гэд, – ты особенно не липни к этому индусу. Это тебе не римское войско. У нас не любят мужеложства.

Бармокар обиделся:

– А кто тебе сказал, что липну?

– К примеру, я. – Гэд широко улыбнулся.

– Не дури, – огрызнулся пращник. А подумав, сказал: – Говоря откровенно, ты немного прав. Липну. Тороплюсь. Не думаю, что там, – он кивнул на горы, – любовь особенно расцветает. А тут что творится: солнце, трава, птички…

– Пожалуй, – согласился Гэд. – Не стоит терять времени… Но где же Рутта?

– Она придет, – уверенно сказал Бармокар. Он с удовольствием вдыхал пряный воздух и без особой охоты время от времени взирал на белую стену, подымающуюся до самых небес. Спросил друга: – А ты знаешь, что там?

– Знаю.

– Что же?

– Льды и снега.

– А еще?

– Брат мой, не заглядывай так далеко. Ты лучше найди укромное местечко и задери подол этой Рутте.

– Гано, я же просил тебя…

– Ладно, не буду. Ты же знаешь – я груб, неучтив, прям, как этот палец. – Он продемонстрировал свой заскорузлый указательный палец карфагенского рыбака.

– Рутта для меня – больше чем жена… – объяснил Бармокар.

Гэд немного подивился, а потом угадал:

– И жена, и любовница?

– Если угодно, Гэд. – Бармокар с грустью глядел на высоченные горы, каких в жизни не видывал и не подозревал, что такие вообще существуют.

Гэд угадал, что именно чувствовал в эти мгновения Бармокар. Хлопнул друга по плечу:

– Все будет хорошо.

– Ты уверен?

– Уверен. А знаешь почему?

– Нет, не знаю.

– С нами Ганнибал. С ним не пропадем!

Невдалеке на лесной прогалине показался хрупкий индус. Бармокар бросился ему навстречу.

Махарбал, начальник конницы, вышел из палатки командующего. Исподлобья глянул на горы: они ему не нравились. И красоты никакой не замечал – просто нагромождение гигантских глыб, из льда и снега сотворенных. Не любоваться ему хотелось, а думать – думать о том, как его кони поведут себя на узких ледяных тропах. Одно дело Пиренеи, а совсем другое – эти Альпы, сплошные снежные стены до самого неба! Чем больше слепили эти горы, тем мрачнее становился Махарбал. Зная крутой нрав начальника, подчиненные обходили его, пытались не попадаться ему на глаза.

– Любуешься? – услышал за собой Махарбал голос Ганнибала.

Не повернув головы, Махарбал обронил:

– Нет.

– А я любовался не менее часа.

Ганнибал приставил ладонь козырьком ко лбу, внимательно присмотрелся к горам, так внимательно, словно искал давно знакомую вершину или сызмальства знакомое ущелье.

– Вон там, правее этой вершины… – Ганнибал указал рукою на пик. – Там лежит перевал. Те, которые живут по эту сторону гор, называют его Волчьим, а те, которые по ту сторону, – Крутобоким. А теперь переведи глаза левее. Еще левее. Это – перевал Глухой. А почему Глухой – неизвестно.

Махарбал точно не замечал перевалов – мрачно глядел исподлобья, как ассирийский бог. Ганнибал сказал:

– Махарбал, не волнуйся прежде положенного часа…

– Я и не думал волноваться.

– Что же ты стоишь мрачнее тучи?

– Смеяться, что ли?

– Но не горевать же?

– Меня заботят кони…

– А меня, Махарбал, и кони, и слоны, и люди. Все сто тысяч воинов.

– Сто тысяч? – удивился Махарбал.

– Не сто – так девяносто. Тоже не горстка.

– Это верно.

– Так что же ты думаешь об этих горках?

– Горках? – Махарбал криво усмехнулся. – Я скажу тебе так: по-моему, не слыхано от века, чтобы такое великое множество людей, какое набрал ты, и в такое время года перевалило через этот снежный частокол. Оставим все в стороне, возьмем в расчет только слонов… Хочу знать, как эти махины прошагают по скользким тропам? Когда я думаю об этом – мороз по коже…

– В самом деле?

– Да, Ганнибал, да! Я воин и привык говорить прямо.

– Ты – воин? Это неправда, Махарбал! Ты – полководец. Вот кто ты. – Ганнибал крепко сжал кулаки и поднес их к своему подбородку. – Пол-ко-во-дец! Вот кто!.. И ты не имеешь никакого права рассуждать, как рядовой воин. Скажу тебе: если будешь считать людей – дело пропало! Твое дело идти вперед. Одни – погибнут, другие – дойдут… Да будет тебе известно, что тысячи и тысячи людей – воинов и купцов – переходили через эти горы. Это я установил доподлинно. Мало того. Перевалов в этих горах не два и не три. Значительно больше. Неужели ты полагаешь, что те, кто шагал через них, смелее нас?! Не вернее ли предположить обратное?

Ганнибал был вроде бы спокоен. Но только внешне. Он полагал, что среди ближайших его помощников не должно быть ни одного маловера. Ни одного! Если будет необходимо – он отпустит на все четыре стороны любого, кто засомневается в успехе похода.

– Я обещал прогулку. А разве не была прогулкой вся дорога от Нового Карфагена до здешних мест? Можешь ответить на этот вопрос откровенно, положа руку на сердце?

– Могу, Ганнибал.

– Так отвечай же!

– Отвечу: мы победим, но это не будет прогулка. По крайней мере – там…

– Ты полагаешь, что там – пустыня? Ливийская пустыня?

– А что же?

– Люди живут на этих склонах.

– Они едят, спят?

– Нет, не спят! – Ганнибал заскрежетал зубами, и Махарбал верно рассудил, что не следует далее испытывать судьбу.

– Я все это говорю к тому, что размышляю. Только и всего. Но ежели руку положить на сердце, то скажу: мы победим.

– Перевалив через них?

– Да, через эти горы.

Ганнибал кивнул. Он сделал несколько шагов вперед и, приметив двух пращников, сделал им знак подойти к нему. Те мигом ускорили шаг и застыли перед Ганнибалом. Они не смели отвести от него глаз.

– Имя мое Гано Гэд. Карфагенянин.

– А ты? – Ганнибал посмотрел на Бармокара.

Тот молчал.

– У него есть язык? – спросил Ганнибал Гэда.

– Это мой друг Бармокар.

– Вы видите эти горы?

– Да! – воскликнул Гэд.

– Вижу, – сказал Бармокар.

– Что вы думаете о них?

Гэд рявкнул:

– Перескочим!

– Как ты сказал? – Ганнибала резануло это слово – «перескочим».

– Это в порту так выражаются.

– В каком порту?

– Карфагенском.

– Ладно, – сказал Ганнибал, – не в слове суть, а в том, как произнес его. Суть в вере твоей.

– Это так.

– Ну а что скажешь ты? – Командующий обратил вопрос к Бармокару.

– Я? – Пращник выглядел растерянным. В его глазах как бы усилился испуг.

– Что с ним? – спросил командующий Гэда.

– Ничего, он боготворит тебя… И все от этого…

– Язык запал, – усмехнулся Махарбал.

– Точно! – Гэд разинул рот до ушей.

Этот бравый солдат производил хорошее впечатление: и ростом вышел, и верой силен, и преданностью отмечен…

– И все-таки?.. – Ганнибал с любопытством рассматривал Бармокара.

– Я сам вызвался в поход, – проговорил наконец пращник.

– Похвально.

– Я жду победы.

– Хорошо говоришь. А что скажешь о них? – Ганнибал указал на горы.

– Немного побаивался, но теперь привык.

– Не привыкать надо, но покорять, – жестко проговорил Ганнибал. Брови его грозно сошлись над переносицей, губы сжались в тугой мышечный комок.

– Эй, пращник! – сказал Махарбал. – Выкинь из головы мутную мысль, а из сердца – сомнение.

– Я не сомневаюсь, я просто думаю. Как всякий человек.

Ганнибал переглянулся с Махарбалом. Начальник конницы скрестил руки:

– Пращник, не думать надо, но действовать. За тебя подумают…

– Да, да! – воскликнул Гэд, желая сгладить неважное впечатление, которое производил его друг.

– За меня? – Бармокар пожал плечами.

– Не отправить ли его в Карфаген? – проговорил Ганнибал.

– Нет, нет! – взмолился Бармокар. – Я пойду до конца.

– Хорошие слова, – сказал Махарбал.

А пращник в эти мгновения думал о Рутте – о смелой, милой, хрупкой и сильной Рутте. Нет, он никогда от нее не отступится, пойдет в снега, на льды, даже в само подземное царство. С нею ничего не страшно.

Ганнибал возложил свою руку на плечо Бармокара:

– Скажи: есть у тебя отец, мать?

– Есть, великий господин.

– А жена?

Бармокар молчал.

– Может, невеста, а?

– Наверное…

Ганнибал хлопнул по плечу пращника:

– Напиши им письмо, что ты скоро вернешься…

Бармокар кивнул.

– …что вернешься при деньгах…

Бармокар снова кивнул.

– …что деньги будут немалые…

– Исполню в точности.

– …что добыл хорошее состояние…

Бармокар опять кивнул.

– …что походы были нетрудными…

– Да, да…

– …что победа далась быстро… Словом, понял меня?

– Да, великий господин.

– А ты, молодец, – Ганнибал оборотился к Гано Гэду, – тоже напиши своим. У тебя есть уши, и ты все слыхал…

– Разумеется, великий господин.

– Ну, Махарбал… – Ганнибал с удовольствием потер руки, – теперь, надеюсь, эти горы не так пугают тебя.

– Они меня никогда не пугали, – проговорил Махарбал.

– Очень все это хорошо! – Ганнибал посмотрел на горы. – Я знаю, что в любой горной складке. Знаю, кто притаился с камнем за пазухой, кто ждет не дождется нас, кто предан Риму и кто ненавидит его. Мне известно все о любой тропе в этих горах. Скажите об этом всем. Пусть знают это все.

– Обещаем! – сказали в один голос Бармокар и Гэд.

– И главное – не хныкать! – Ганнибал кому-то погрозил пальцем. – Не хныкать!

Пращники попятились, а затем живо удалились от палатки командующего. И уже там, в лесочке, Гэд вопросил:

– Какая злая сила понесла нас к этой палатке?

– И никто не задержал нас, – удивлялся Бармокар.

– Кому мы нужны?

– Вспомни, Гэд, как закончил свою жизнь…

Бармокар имел в виду Гасдрубала, сменившего на посту командующего в Испании великого Гамилькара, отца Ганнибала. Гасдрубал погиб от руки раба-убийцы. Может быть, подосланного. Кто это может знать доподлинно?..

– Ты как дитя, – насмешливо произнес Гэд. – Неужели полагаешь, что мы были одни с командующим?

– Я никого больше не видел, Гэд. Кроме Махарбала.

– И не увидишь. Только не вздумай хвататься за кинжал – тебя мигом схватят невидимые руки.

– А я и не подумаю. Я, кажется, начинаю любить его.

– Начинаешь? – Гэд захохотал. – Ты обязан любить. Притом давно. Ведь ты его пращник. И если надо, то ляжешь за него костьми.

Бармокар пожал плечами и промолчал. Он спрашивал себя: был ли он искренен, отвечая на вопросы Ганнибала, или же поддался неведомым чарам, исходящим от полководца? Разве не грызло его сомнение перед тем, как он принял решение идти в этот поход и отказался от домашнего очага в родном Карфагене? Почему он не сказал прямо, что идет в поход под влиянием Рутты – испорченной девицы-иберийки? Побоялся? Устыдился? А может быть, это Гано Гэд повинен во всем? Ответить однозначно на эти вопросы невозможно. На них не ответил бы даже его старый дед, который учил грамоте и сам знал кроме финикийской также египетскую, греческую и вавилонскую грамоту.

«Гано Гэд идет вперед не раздумывая. Он уверен. Он целиком полагается на командующего. Но разве Ганнибал бог? Разве избавлен он от ошибок? И не содержит его решение идти через Альпы на Рим роковую ошибку? Каково влияние на меня Рутты? Неужели столь велика любовь, что с нею не страшна эта огромная снежная стена, поднявшаяся до неба?»

Так думал Бармокар, шагая рядом со своим другом. Тот насвистывал веселую песенку карфагенских грузчиков. Он выглядел молодцом, шагал браво и вовсе не думал ни об Альпах, ни о Риме, ни… Бармокар решил спросить друга, о чем думает он в эти мгновения.

– Я? – словно бы не расслышав, сказал Гэд.

– Ты.

– О чем думаю? – Гэд остановился, запрокинув голову. Вверху плыли причудливые облака – белые-белые, как египетский хлопок. – Ты спрашиваешь…

– Именно. Спрашиваю.

– Облака, – сказал Гэд. – Какие они смешные. Одно похоже на собаку, другое – на задницу. Клянусь богами, на задницу милой Рутты.

– Ты не можешь без грязи… – Бармокар тоже запрокинул голову. Тоже увидел облака. Они большими стаями гонялись друг за другом по ярко-голубому небу. При желании в каждом пузатом воздушном существе можно было признать кого угодно: верблюда, парус, дикого кабана, воина, лошадь и даже задницу.

– Ты счастливчик, – сказал Бармокар. – Сделай и меня счастливым.

Гэд удивленно взглянул на него.

– Счастливым? А разве ты увечный?

– Нет, не увечный.

– Так в чем же дело?… Ты шагаешь по прекрасной земле, катаешься как сыр в масле со своей Руттой, тебя ждут слава и богатство… В Сагунте отделался всего-навсего этим шрамом на щеке. А ведь мог бы… Мало тебе этого?

– Нет, не мало.

– Так в чем дело? Любишь копаться в своей душе, гневить великих богов. Да посмотри ты на себя: голова на месте, ноги-руки целы, бока – тоже. Разве всего этого мало для счастья? Разве?.. – Тут он запнулся, приметив Ахилла-грека, пожиравшего ляжку какой-то дичи. – Послушай, Ахилл!

Грек подошел. Это был Геракл после нового подвига.

– Что это ты жрешь, Ахилл?

– Эта? – Ахилл поднял кверху добрый кусок ярко-алого мяса на ярко-белой кости. – Эта? Мяса, Гэд, мяса. Кабан знаешь? Ее ног.

– Где ты раздобыл?

– Там, – неопределенно объяснил грек.

– Пахнет, как финикийская смола.

– Это плоха? – поинтересовался грек.

– Наоборот. Очень хорошо, Ахилл. Дай попробовать.

Ахилл протянул пращнику кабанью ногу. Гэд ловко откусил мясо, словно острым ножом отрубил.

– Ну и пасть! – изумился грек. Это он произнес на родном языке. – Ты – африканский лев. Хочешь? – обратился он к Бармокару.

– Нет, не хочу.

– Не хочешь – как хочешь, – рассмеялся грек. – Я буду говорить по-эллински. Хорошо?

Бармокар сказал:

– Валяй, мы понимаем и по-эллински. Кто живет в карфагенском порту, все языки понимает.

– И ты? – спросил Ахилл Гэда.

– И я.

– Ахилл, ты – человек с головой, – сказал Бармокар. – Одно слово – грек.

– Да, грек. Мы все, греки, с головами.

– Это как сказать, – усомнился Гэд.

– Так и сказать: все с головами.

– Допустим, – продолжал Бармокар. – Скажи мне, но только откровенно: что ты думаешь об этих горах?

– Этих? – Грек кивнул в сторону гор.

– Да, этих самых.

За него ответил Гэд:

– Чего думать?! Когда придем к ним – тогда и поговорим. А сейчас что говорить? Только язык точить. Вы знаете про ливийский перец? Он как огонь во рту. Вот такого перца мы зададим Риму – тогда обо всем и поговорим. Меня поняли или не поняли?

Ахилл отрицательно покачал головой:

– Ты немножко глупый… О таком знаешь как говорят в Аргосе?.. Такого, как ты, запросто схарчат в горах.

– Что такое – схарчат? – спросил Гэд.

– Что такое? Ничего такого – харч знаешь?

– Знаю.

– Значит, схарчат. Потому что ты думаешь, что сильнее всех. И этих гор тоже.

Гэд и Бармокар покатились с хохоту.

– Артисты! – сказал грек и принялся пожирать кабанье мясо. Живо расправившись с ним, отбросил кость в сторону, вытер ладонью засаленные губы: – Теперь ясно вам? Схар-чат!

– Ясно, ясно! – сказали пращники.

– То-то же! А теперь слушайте. Что такое Альпы? Альпы – это горы. Что такое горы? Горы – это высокая земля. Та же равнина, та же пустыня, только изуродованная. Ясно? Это немного по-философски – но ничего. Это так. Но не совсем. Потому что эта неровная земля посыпана снегом. Это плохо. Но не очень. Потому что у нас есть голова. Когда есть голова – ничего не страшно.

Гэд слушал разинув рот. А Бармокар щурил глаза: что значит – та же равнина, но немного изуродованная? Это же белиберда какая-то. Может, даже философская.

– Мы сейчас здесь, – сказал грек по-финикийски, подпрыгнул и снова твердо стал на ноги, не упал. – А потом будем там. – Он повернулся к горам и плюнул в их сторону. – Вот так мы плюнем на Рим. Как у вас скажут? С высокого дерева?

– Да, с высокого, – подтвердил Гэд.

– Я гаварю. Я все знал, когда гаварил, – хвастал грек на ужасном греко-финикийском. – Наш Ганнибал имеет большую голову. Он бить Рим. И за Грецию тоже. Я сам слысал, как скажет Ганнибал: «Греция долзна снова делать великая». А почему так скажет? Потому что мы, греки, и вы, карфагеняне, как братья. Вот так. – Ахилл сплел пальцы на своих руках. – А когда мы так, кто бить будет? А Рим – что? Он за гора. Они пьют и спят с женщина, они думают, что как боги на Олимпе. А они не ведают, что на Олимпе паши боги, что Олимп нас, гресеский. Верно говорю?

– Верно! – подтвердил Гэд. – Но ты объясни мне, Ахилл: почему меня схарчат в горах, а тебя – нет?

– Меня? – Грек ухмыльнулся. – Сутка скасал. А Бармокар как сказет?

Бармокар мялся. Ему показалось, что рано хоронят Рим. Рим – большая сила, и ее сломит только большая сила. И еще: эти горы, которые стоят могучей стеной перед самым носом, не такие простые, как это представляется Гэду. Скажем, люди пройдут через перевалы, а слоны, а кони?

– Этот, – Ахилл указал на Бармокара, – многа, многа думай. Это осень, осень плоха. Сто есть сизнь воина, а? Сто есть? Война есть, а не философия Аристотеля там или Сократа там…

Гэд заступился за товарища:

– Ахилл, я открою тебе секрет: Бармокар влюблен.

– И сто зе?

– Ничего. Просто влюблен.

Грек – этот Геракл – вдруг неподобающе захихикал:

– Когда много солота будет, будет много зенчин, будет многа, многа любов-в-в!..

Во льдах и снегах

Четвертые сутки подряд валит снег. Как бешеный. Иногда кажется, что это дождь. Тучи опускаются все ниже и ниже – до них можно рукой достать. Слева – снег, справа – снег, под ногами – лед. Все белым-бело. Это и есть Альпы? Или настоящие Альпы, то есть нечто еще более страшное и опасное, еще впереди?..

Там внизу, в долине Исавра, Ганнибал говорил на солдатских сходках. Он высмеивал трусов и маловеров, изничтожал едким словом тех, кто вздрагивает при слова «Альпы». Можно подумать, говорил он, что полчища галлов не проходили в этих местах по пути в Цизальпинскую Галлию! Только люди, вовсе выжившие из ума, могут полагать, что Альпы – это сплошная ледяная или снежная стена. Смелый воин пройдет через Альпы легче, чем через рыжий песчаный холм где-нибудь в ливийской пустыне. Слишком близка победа, слишком велико богатство, лежащее по ту сторону Альп, чтобы думать о трудностях. От каждого зависит, что станется с этим богатством… Командующий может сказать наперед, что римское золото попадет в руки доблестного войска, штурмующего Альпы. Ведь эти горы – последнее препятствие на пути в Рим. Позади – много тысяч стадий, верный путь только один – вперед! Но тот, кто не в состоянии преодолеть страх перед снегами и льдами, может повернуть назад. И пусть пеняет на себя, ежели погибнет, ибо галлы не щадят отставших, одиноких беглецов. Еще и еще раз каждому надлежит зарубить себе на носу: победа рядом, до золота можно дотянуться голой рукой, слава идет на шаг впереди любого смелого воина. Вот и вся речь!

Ганнибал без устали говорил на сходках – перед тяжеловооруженными, пращниками, всадниками, погонщиками слонов, обозниками. Командующий не щадил ни сил своих, ни слов. Пусть все берут пример с него: он вместе со всеми, он дышит со всеми одним воздухом, ест одну пищу, спит на одной земле, пьет одну и ту же воду!..

Воины понимали, что хода назад не будет. Есть одна возможность, чтобы сохранить свою жизнь: идти вперед и бить врага, одолеть его в мрачном городе Риме. Только разрушив римские стены, солдаты Карфагена могут считать себя настоящими победителями…

Гано Гэд слушал речь командующего, и душа пращника ликовала. Да, ему крайне необходимо золото, много золота! Он-то найдет ему достойное применение!

Бармокар понял одно: надо держаться вместе. Тот, кто отойдет в сторону – хотя бы на шаг! – погибнет.

Ахилл, хитроумный грек, немножко помрачнел, когда полил дождь, а потом пошел снег. В долине Исавра было лучше. Правда, Ганнибалу удалось снабдить войско новым оружием, запастись теплой одеждой и пищей. Искусные проводники честно исполняли свой долг, указывая наилучшую в этих горах дорогу.

Однако многие сильно приуныли, когда четверо суток непрерывно валил снег. Что ни шаг, то вопрос: что за крутым подъемом или спуском, что за ближайшей скалой? Только милость великих богов, их благоволение могут спасти человека в этих горах, которые скорее напоминают подземное царство.

Осенняя погода в горах уготовила Ганнибалову войску плохой прием. Но это не удивительно – погода от богов. А вот местные жители, которые дали слово держаться в стороне, – вдруг оскалились. Они бросали сверху каменные глыбы, кидали дроты, часто затевали рукопашную. Хорош был бы Ганнибал, если бы на мгновение поверил в благородство диких альпийских галлов. Командующий на всякий случай укрепил арьергард и находился все время начеку.

– Правда ли, что эти галлы или пес их знает кто, – спросил Гэд, – едят лед и снег?

Вопрос был обращен к Ахиллу.

Бармокар тоже слышал что-то подобное. В самом деле, правда ли?

Ахилл – хитроумный грек – ответил вопросом на вопрос:

– А прафда, что нумидийцы зрут песок?

Пращники обменялись недоуменными взглядами. Гэд пожал плечами – вроде бы нет, нумидийцы не жрут песок.

– А-ха! – обрадовался грек. – Это вы снаете. Поцему ви ресили, что эти горные или снезные люди – насыфайте как хотите – зрут снег?

– Мы ничего не решили. Мы слыхали, – обиделся Бармокар.

– Вот скифы жрут конину, – сообщил грек на эллинском.

– А кто это такие?

– Народ. Там, далеко. – Грек посмотрел на небо, но на небе были сплошные черные тучи. – На востоке.

Разговор шел под скалой на узкой тропе, шагать по которой было так же просто, как по натянутому канату. Не туда ступил – лети в пропасть! А сколько воинов полетело в пропасть? Кто их сосчитает? Здесь только одно средство, если хочешь спасти свою душу, – плотнее прижимайся к скале и не засматривайся в черную пасть, готовую проглотить тебя.

А Бармокар думал не только, вернее, не столько о себе, сколько о Рутте. Говорят, несколько слонов уже там, в бездне ледяной, прожорливой. Говорят, вместе со слонами погибли и их погонщики. Как найти Рутту? Чем помочь ей?.. Это все равно что искать крохотную звезду на небе среди тысячи тысяч звезд.

– Думаешь? – участливо спросил Гэд. У него зуб не попадал на зуб.

– Думаю, Гано.

– О ней?

– О ней.

– Лучше о себе позаботься.

Не успел Гано Гэд произнести эти слова, как сверху посыпался снег – почти лавина. И вместе со снегом – камни, настоящие булыжники.

– Они! – закричал Ахилл.

– Нападение! – громыхнуло вокруг.

Что делать? С кем драться? Где же враг? Где-то наверху. А как достать его?

– Жмись к стене! – орет Гэд. – Прижимайся затылком!

Они лепятся к ледяной стене, а где-то впереди уже летят в пропасть и зовут на помощь маму. Прямо как малые дети. Здесь не то что мама, сам Ваалхаммон не поможет!

Гано Гэд пытается найти для ног более надежную опору и вдруг соскальзывает, будто хочет присесть на корточки. Солдатская котомка катится в одну сторону, галльская шерстяная шапка – в другую. Что это он вздумал?

И вот на глазах друзей, съежившихся от холода, Гано Гэд медленно сползает вниз по тропе, к самой пропасти. Он пытается уцепиться за что-нибудь. Но это у него не получается, и поначалу становится даже смешно: большой дядя беспомощно барахтается словно в речке – раскидывает руки, дрыгает ногами. И вдруг Гано Гэд начинает орать не своим голосом:

– Помогите-е-е!

А пращники стоят и не двигаются – не могут взять в толк: шутка это или?.. Вот тут и срывается с места Бармокар, падает на колени, скользит по льду, хватает Гэда за ногу и чудом оттаскивает к стене. А потом уж и другие пращники дружно подымают Гэда, ставят его на ноги.

– Живой? – спрашивают. И смеются. Точнее, гогочут.

Гано Гэд бледен, трясется, его бьет африканская лихорадка. Из носа течет кровь.

– Послушайте, – кричит один из пращников, – что же вы торчали, будто дохлые? Этот мог запросто сигануть в пропасть.

Гэда прошибает пот. Губы его шепчут невнятное…

– Что? – спрашивает Бармокар и сует ему в рот флягу с иберийским вином.

– Как это произошло? – спрашивает трясущийся Гэд.

– Лед же, – объясняет Бармокар.

А остальные жмутся друг к другу – самим худо, не до чужих бед.

– Я стоял, и земля вдруг ушла из-под меня, – шепчет Гэд. – Это очень коварная земля… Ты спас мне жизнь.

– Полно, – говорит Бармокар, – сам бы удержался…

– Я? – Гэд оглядывается на пропасть. – Я? Никогда! Я твой должник.

– Забудь про это…

– Нет, Бармокар, как можно забыть? Я стоял, и земля вдруг ускользнула. Я был беспомощен, как грудной младенец… Дай еще вина.

Глоток, еще глоток… Цвет возвращается к лицу Гано Гэда – розовеют губы, щеки, в глазах уже светится жизнь.

К нему пробирается сквозь толпу солдат – это грек Ахилл.

– Осторожно, – предупреждает его Бармокар.

Ахилл показывает ступни: башмаки перевязаны толстой бечевкой.

– Теперь ноги не скользят, – говорит Ахилл. – Надо всем перевязать ноги. А в веревку продеть железные гвозди. Это ясно вам? – Он говорит на родном языке, который не очень понятен.

А по рядам уже передают приказ командующего: всем рубить ступеньки на ледяной тропе, расширять ее, чтобы кони и слоны могли пройти. Ледорубы, изготовленные дружественным галльским племенем, пошли из рук в руки. Лед этот по прочности можно вполне приравнять к железу. Он раскалывался под ударами, с треском в стороны летели колючие, жалящие, как финикийские стеклышки, кусочки. Однако все трудились без устали, всем хотелось, чтобы тропа стала пошире, чтобы проклятые пропасти перестали проглатывать людей, слонов и коней.

По рядам воинов понесся новый приказ командующего: усилий не жалеть, долбить лед безжалостно, остерегаться коварных горцев, а завтра, на рассвете, сам командующий покажет всему войску нечто, от чего у каждого воистину вырастут соколиные крылья. И еще прошел приятный слух: до перевала меньше десяти стадий.

Сотники командовали:

– Сил не жалеть! Желанная цель близка!

Ахилл вдруг сообщил недобрую новость: два слона с пятью погонщиками исчезли в пропасти.

– Когда? – У Бармокара упало сердце.

– Только что…

– Где это?

– Там. За ближайшим поворотом.

Не говоря ни слова, Бармокар двинулся со всей возможной поспешностью к ближайшему повороту.

– Куда он? – опешил Ахилл.

Гано Гэд сказал по-эллински:

– Оставь его. Он скоро вернется. Его друг – погонщик слонов.

– А если сотник спросит?

– Разве сотник может помочь падающему в пропасть?

– Едва ли…

– То-то и оно, Ахилл. Давай делать свое дело, а сотнику я все объясню сам.

К полуночи тропа превратилась в довольно сносную дорогу. Работа разгорячила воинов. Они даже пошучивали. Казалось, страх сменился уверенностью. Да и снег вроде бы перестал…

– Где же твой друг? – спрашивал Ахилл Гэда.

– Разве он не появился?

– Я что-то не вижу.

– В Риме повстречаемся с ним, – пошутил Гэд.

Бармокар появился далеко за полночь. Он потребовал ледоруб и с силой вонзил его в звенящий лед. Пращник работал довольно долго, а потом распрямил спину и сказал:

– Он жив-здоров.

– В таком случае… – Гэд протянул руку. – Твою флягу, дружище!

Ганнибал проспал на медвежьих шкурах ровно два часа. Проснувшись, не мешкая вылез из-под теплых одеял.

– Явились? – спросил он легковооруженного телохранителя.

– Они там, у костра, – был ответ.

Ганнибал сделал глубокий вдох, подставил лицо крупным, водянистым снежинкам, растер их по лицу.

– Ну вот, – сказал он, – я умылся.

Вокруг костра, ради которого не пожалели с полдюжины крупных деревьев, сидели Бомилькар, Бирикс, Наравас, Матос.

– Где Магон? – спросил Ганнибал.

– Я здесь, – ответил из темноты Магон.

– А Махарбал?

– Он горюет… – сказал ливиец Матос.

– По какому случаю? – Ганнибал насторожился.

– Не меньше полусотни коней свалились в пропасть.

– Так… – Ганнибал опустился на сосновый пень.

– Эти негодяи, – Матос показал рукою на горы, что теснились с левой стороны, – устроили снежный обвал.

– Только кони, Матос?

– Нет, и воины.

Ганнибал прошелся взглядом по горным вершинам: сквозь снежную пелену они казались серыми, а дальние и вовсе терялись, смешиваясь с плотной теменью.

– Бывает, – сказал Ганнибал.

Длинноносый Бомилькар, начальник легковооруженных, закашлялся, попросил теплой воды. И сказал, грея окоченевшие руки возле жаркого пламени:

– У меня тоже грустные вести… – и взглянул на командующего, словно спрашивал: «Продолжать ли?»