Текст книги "И всю ночь ныла грудь"

Автор книги: Георгий Гулиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Георгий Гулиа
И ВСЮ НОЧЬ НЫЛА ГРУДЬ

Геннадию Федоровичу Титову

Мало сказать, что дом Герасима Читанаа стоял на отшибе. В давно прошедший времена его дед расчистил полдесятины дремучего леса и выстроил деревянный дом. Из каштана. Рядом с ним соорудил плетеную избушку и зажил себе. Не то чтобы особенно счастливо, во и нельзя сказать, что слишком трудной жизнью. Так себе: с серединки наполовинку. Да и какая такая особенная жизнь могла быть рядом с медведями и шакалами? Лес круто поднимался в гору, примыкавшую к соседней, с белоснежной вершиной, которую называли Саат-ишьха.

А село лежало глубоко в ущелье, и дорога вела к нему через шаткий мосточек на речке Машь-иквара. Дорога даже не проселочная, а так себе – вроде тропиночки. Арба и та продиралась с трудом сквозь колючки, норовившие вовсе перекрыть всякое движение.

Вернее было бы сказать, что Герасим Читанаа с семьей жил на краю света. И в самом деле, чем здесь не край света? Ночи темные-темные, с далекими, холодными, немерцающими звездами, а днем тихо-тихо. И лес, и горы молчаливые до полной немоты. Только ночью оживает лес, оглашаясь истошным воплем шакалов, да горы время от времени громыхают страшенными обвалами, Чем же не край света?

Герасим работал мельником. На водяной мельнице, В этой местности крестьяне упорно противились электрической мукомолке. Она, говорили, пережигает кукурузную муку, в то время как жернова водяной мельницы перемалывают зерно с нежностью. И чурек, и мамалыга из такой мука чудо как вкусны.

Вот поэтому-то электрическая специальность Герасима оказалась неиспользованной. Впрочем, он и не огорчался: на водяной мельнице работать очень приятно. И Герасим в свои пятьдесят лет не жалел об утраченной специальности.

Он жил с женой Марией, урожденной Доуа, которая была лет на пятнадцать моложе его. Удивительный душевный покой мужа не очень гармонировал с растрепанными чувствами жены (а возможно, и гармонировал, если иметь в виду, что в семье одно должно дополнять другое). Мария глядела на мир большими – чуть навыкате – глазами, в то время как муж ее улыбался сквозь щелочки глаз. Он был несколько грузен и высок, а она сохраняла девичью гибкость и миниатюрность фигуры. Две их дочери – пятнадцати к тринадцати лет – унаследовали черты лица и характеры поровну от отца и матери. Сплав получился недурной.

Жила вместе с сыном в одном доме старая Гудихан, урожденная Адлейба. Это была женщина крепкая, несмотря на свои семь десятков, постоянно держала в зубах тростниковый чубук, и глаза ее год от году голубели все сильнее.

Была у Герасима Читанаа одна слабость: любил посидеть с друзьями и у друзей. Маленькая столовая сельпо, которая стояла в двух шагах от мельницы, вполне соответствовала его слабости. Но мельнику надо отдать должное: вино ему служило только дополнением к беседе, так сказать, привеском или довеском. Это следует подчеркнуть во избежание всяких кривотолков, которые могут распространиться.

Пока не улеглись дети и пока хлопотала по хозяйству неуемная Гудихан, Мария не очень-то думала о муже, тоже занятая делами. Но когда погасли лампы, когда начали тлеть дрова в очаге и когда наконец Мария взглянула на часы, то ей показалось, что Герасим сильно запаздывает. Правда, бывало, что он на всю ночь задерживался на какой-нибудь свадьбе или у постели тяжело больного друга, однако имел привычку всегда предупреждать об этом.

Мария еще больше забеспокоилась, увидев на ночном небе необычайно грузные тучи, решительно надвигавшиеся на гору Саат-ишьха. Она подумала, что неожиданная духота может оказаться предвестницей грозы и ливня. Правда, к этому ей не привыкать, но когда кто-либо в семье отсутствует, обо всем начинаешь думать чересчур остро.

Мария достала недочитанный роман Ивана Папаскира «Женская честь» и уселась на крыльцо. Чтение всегда отвлекало от неприятных мыслей. Она читала, время от времени следя за движением грузных туч. Ей показалось, что их влажные края уже коснулись земли. Водянистая мгла застилала высокую горную местность – это чувствовалось во всем.

Где-то завыл шакал. Выл он долго, надрывно, и голос его замирал. Не убегал ли он подальше – в глубь леса?

Подальше от слоноподобных туч, до предела насыщенных электричеством…

Мария накинула шерстяной платок домашней вязки. Ее большие глаза уставились в темень, заметно побледневшую от клочковатого облачка, вползавшего во двор. И тут она с тревогой спросила себя: где муж, где мог он застрять? Ведь сегодня как будто бы ничего такого не предвиделось…

Она прислушалась к ночной мгле – не порадует ли какими-либо звуками, похожими на шаги Герасима? Но кругом было тихо. Даже зверье притихло в лесу. Может быть, в предчувствии грозы?..

Мария Читанаа обратилась к своей книге. Листала страницу за страницей, а думала о муже. Только о нем. В самом деле, где мог он застрять? Обычно всегда предупреждал… А сегодня? Нет, ничего же такого не предвиделось… Впрочем, мало ли что бывает! Вполне возможно, что засиделся у кого-нибудь. Но ведь гроза же… И ливень, может хлынуть… Тогда берегись речушки Машь-иквара: она вся вздуется, из прозрачной превратится в желтую, забурлит волнами, как взаправдашняя река, потащит на себе всякий хлам – от листьев до тяжелых стволов. Этот мосточек, который перекинут через нее, непременно вырвет с корнем и унесет к морю, может, прямо к Босфору. А то и подальше куда-нибудь. Как это не раз бывало в ливни. Тогда придется заночевать ему в селе. А вдруг попытается перейти через Машь-иквару? Сердитая в ненастье речка собьет с ног кого угодно. Правда, вырос он в этих местах, но разве мало гибнет опытных людей? Именно опытных! Слишком доверяющих своему опыту…

Марии вдруг почудились чьи-то шаги: словно носком ботинка толкнули лежащий на дороге камешек и он, камешек, ударился о другой. Ясно донеслось: тик!

Она вскочила и кинулась к лестнице, которая вела во двор. Прислушалась – тихо. Откуда же этот «тик»? Не могла же она ослышаться? Впрочем, и ящерица могла столкнуть маленький камешек, и тот ударился о другой…

На руку плюхнулась крупная дождевая капля. Потом ударила такая же капля по драневой кровле. Во двор залетел шальной ветерок и, прошуршав по молодой листве, скрылся па задворках. А оттуда наверняка вырвался в самую чащобу.

Она глядела в черноту ночи – темно, хоть глаза выколи! – и ничего не могла разобрать. Нечто ватообразное переваливалось через плетень и мягко стелилось по двору. Перед самым крыльцом не то растворялось вовсе, не то влезало на кровлю.

«Если он и подзадержался где-нибудь, – думала она, – то это хорошо: переждет непогоду, А если дождь настигнет его в пути? Так и стоять ему под деревом? Нет, не тот у него характер! Он попытается перейти речку. Непременно попытается!.. А что тогда?»

Она живо представила себе небольшую, но глубокую пойму, наполненную мутной, кипящей жидкостью. «Не дай бог угодить в нее – оттуда не выберешься, вынесет тебя прямиком в Черное море».

Она прошлась по крыльцу, и половицы противно заскрипели под ее ногами. Особенно противно нынче…

Из ущелья доносился неясный, отдаленный гул. Возможно, что это ветер гудел, словно в трубе. А в остальном все было спокойно. Даже слишком! Но вот-вот что-то должно случиться на земле, под землей или над землей… Мария Читанаа предчувствовала это, хотя объяснить что-либо толком она вряд ли сумела бы. Ведь бывает же этакое необъяснимое ощущение чего-то неотвратимо надвигающегося…

Капли зачастили, падали на траву тяжело, словно маленькие медузы: так и плюхались! Но с каждой минутой они мельчали, дождевая сетка становилась более плотной. И тут ударил гром. Будто взорвался снаряд под ногами. Даже зарницы не было видно. Какой-то странный гром, бея молнии. А может, это лавина сорвалась с вершины Саат-ишьха? Что-то жуткое разнеслось по горам, подавая сигнал замешкавшемуся ливню.

Марии Читанаа показалось, что кто-то смотрит ей в спину. Она резко обернулась – в темной дверной раме стояла старуха. Она была в длинной белой рубашке и курила неизменную трубку.

– Ты меня напугала, – сказала Мария.

– А меня до смерти напугал этот гром, – сказала Гудихан. – Он ударил так неожиданно… Я не спала… Но не заметила молнии.

– А ее и не было…

– Молния обязательно была… Мы попросту не заметили ее… Может, она сверкнула за горой?..

– Полил ливень, – сказала Мария.

– А почему не спишь?

– Жду.

– Придет.

– Я жду, – твердо выговорила Мария. – Он никогда не опаздывал не предупредив.

– С ними это случается, – сказала Гудихан, не выпуская чубука изо рта.

– С ними – да, а с ним – нет, – возразила Мария.

– Все они одинаковы, – сказала старуха.

– Они одинаковы, а он не похож на них, – упрямо стояла на своем Мария.

– Что с тобою? – спросила старуха.

– Ничего…

– Ты что-то не в себе…

– Возможно…

– Тяжело дышать, – вздохнула Гудихан.

– После грозы легче будет.

– Пойду прилягу, – сказала Гудихан.

Мария Читанаа вытянула руку и в одно мгновенно набрала в ладонь холодной воды. Ливень хлестал не на шутку, небеса обрушивались па землю. Это было ясно.

«Если укрылся он под дубом, в него может ударить молния, – подумала Мария. – Но он не пойдет под его ветви. Он знает, что значит дерево в грозу! Вполне возможно, что пробежит он сотню шагов и найдет хорошее место под навесом скалы. Но под этой скалою потекут бурные потоки, а они способны сбить с ног даже великана…»

Тут сверкнула молния. И чуть не ослепила женщину… Она отпрянула назад, к стенке. Удар грома потряс горы. А затем небесная канонада продолжалась почти непрерывно. Гром, ливень, шум водяных потоков, побежавших с гор… Все смешалось, все слилось в единое апокалиптическое гудение, совершенно невыносимое для слуха.

Но она не испугалась. Она никого и ничего не боялась в этот час. Она облокотилась о перила и упрямо смотрела прямо перед собою. И слушала, слушала: не прорвется ли шум его шагов сквозь эту страшную канонаду? Даже сквозь этот грохот, она распознала бы его шаги – такие тяжеловатые, мужские шаги. Она была совсем молоденькой, когда вышла за него замуж. Он тогда казался ей пожилым. Но вот прошло шестнадцать лет, а он выглядит почти молодым. Или это, может, так кажется ей?.. Он привез ее сюда, сделал соседкой медведей и шакалов, научил ее все знать и все понимать. И теперь она не мыслит эту землю без него, без его шагов. Когда она порою навещает его в мельнице и он выходит к ней, посыпанный душистой свежей мукою, – выглядит Герасим кормильцем всех людей, а не только этого горного села. Она научилась ждать его и не волноваться. Он знает здесь каждую тропинку, каждую берлогу, знает лее и горы, ущелья и поймы рек. Чего, собственно, ей беспокоиться?..

Она перегибается через перила, ночь обдает ее лицо колючими брызгами, и она все слушает: не идет ли он?..

Снова появляется старуха. Она набросила шаль на белую сорочку, которая до пола. Она удивляется тому, что не спит жена ее сына. Неужели эта гроза способна напугать ее? Разве это впервой?

Гудихан щурит глаза – молнии уж очень ослепительны, просто невмоготу их сверканье. А чубук во рту.

– Женщина, – говорит она хрипло, – пошла бы отдыхать.

– Я постою…

– Сколько же можно стоять? Учти: мужчины не очень-то уважают жен, которые ждут у ворот.

– А я с крыльца не сходила…

– Это все равно – что крыльцо, что ворота… У тебя волосы мокрые. Этот апрельский дождь но такой уж невинный. Можно запросто простудиться.

– Я простуды не боюсь…

Старуха садится на стул, кутается поплотнее в шаль и продолжает попыхивать трубкой. Давно не видела она свою сноху в таком беспокойстве. Что это с нею?

– Слышишь? – вдруг спрашивает Мария.

– Нет. А что?

– Его шаги.

А гром гремит, молнии сверкают, земля и небо слиты воедино потоками ливня. Разве тут услышишь шаги?..

– Нет, я слышу явственно, – говорит Мария. – Он приближается к речке…

– К чему? – удивляется Гудихан.

– Слава богу, он у речки!

Мария Читанаа очень рада. Может, подогреть ужин? Впрочем, она все сделает в одну минутку, как только он покажется у ворот.

До речки добрых три километра. Как же это можно услышать его шаги? Что с Марией?

– Женщина, – сердито ворчит Гудихан, – неприлично вот так вести себя. Можно подумать, что в целом свете никто не ждет мужа, кроме тебя. Разве только у тебя муж и разве ты одна дожидаешься в ночи? Поди успокойся…

– Он вот-вот появится… Он совсем близко… У речки…

Гудихан что-то проворчала, поднялась с места и подошла к перилам. Она уставилась в темноту, до предела переполненную ливневой водой. Тоже прислушалась, – но ничего, кроме шума дождя, ничего, кроме сущего потопа на земле! Она знала своего сына, знала свой уголок земли и верила им беспредельно, точнее – доверяла им беспредельно…

Так простояли они очень долго. Час, а может и два.

– Я слышала его шаги, – говорила жена. – Да и сейчас слышу. Я же не глухая!

Обе женщины спрашивали себя: сколько же можно идти от речки до дома? Но вслух боялись произнести эти слова.

– У меня почему-то ноет грудь, – сказала жена, – Ноет всю ночь…

– От ожидания, – успокоила мать.

– Да, разумеется, – согласилась жена.

– Когда ждешь, всегда ноет, – сказала мать.

– Мне хочется выйти навстречу, – сказала жена, – Я уверена, что он топчется. У самой речки. Он ждет, пока пройдет дождь и спадет вода.

В небе что-то грозно заурчало, сверкнула молния, и загромыхал гром – такой протяжный, неторопливый, основательно потрясший весь мир.

– Допустим, топчется на берегу, – предположила мать, – чем ты ему поможешь?

– Крикну, чтобы не беспокоился о нас.

– А что с нами случится? Разве этим молниям не тысяча лет? А?

– Все равно, ему будет покойнее.

– Я одну тебя не пущу. Может, разбудить девочек?

– Девочек? – Мария задумалась.

– Не стоит. А вот я, пожалуй, пойду. Бурку ему доставлю, а то он замерзнет на дожде.

– Бурку? Ты ее перебросишь через речку?

– Придумаем что-нибудь. Прихвачу веревку, и что-нибудь да придумаем.

Прямо позади дома раздался такой грохот, что казалось, гора пополам треснула. Только здоровые девочки могли спать в этакую погоду, с этаким фейерверком…

Вдруг Мария схватила старуху за руку.

– Слышишь? Он зовет меня!..

– Не слышу. Это кажется тебе. Не сходи с ума и не своди меня. Скоро рассвет, и мы пойдем к речке.

Мария не выпускала старушечью руку, все сильнее сжимала ее.

– Нет, – сказала она решительно, – надо идти сейчас же! Он зовет. Разве не слышишь?

Старуха ничего не слышала: грохотал гром, шумела листва во дворе, хлестал дождь. Что же можно услышать в этом адском столпотворении?

У Марии Читанаа неимоверно расширились глаза. Волосы растрепались и слиплись на лбу… Она явственно слышала! Более того – прекрасно разбирала каждое слово. Неужели старуха так уж туга на ухо? Неужели глуха?

– Он позвал меня, – продолжала Мария, – ему, должно быть, худо. Что это с ним? Кажется, он лежит на берегу. Убили, может? Или, может, захлебнулся в воде? Может, выпил сверх меры и упал?

– Тоже скажешь! – упрекнула старуха. – Как же такое может на ум взбрести? Разве Герасим какой-нибудь пьянчужка? Когда он пил? Когда он валялся на дороге? Ты что-то наговариваешь! Это уж слишком!

– Нет, – продолжала Мария Читанаа в каком-то исступлении, – он зовет. Неужели я должна торчать здесь, если ему требуется помощь?

– Да нет же! – жестко сказала старуха. – Все это ты внушаешь себе! Какая ему помощь? Мужчина в соку, хоть медведя свалит!

– Это ничего не значит… Вот и сейчас позвал… У меня в ушах, словно живой, этот галечный шум. Ведь гальки же на берегу речки? Правда?

– Да, гальки. Они там с самого сотворения мира.

– Вот видишь, я не ошибаюсь!.. Не может он так долго стоять, – значит, он лежит. Ты понимаешь? Он лежит!

Старуха вырвала руку и попятилась назад, еще плотнее кутаясь в шерстяную шаль. Ее морщинистое лицо осветилось вспышкой молнии.

– Я боюсь, – пробормотала она. – Пойду разбужу девочек, а то мы сойдем с ума.

Мария Читанаа поманила к себе старуху и сказала:

– Не надо будить детей. Зачем впутывать их в наши дела?.. Я уверена, что ему худо… Скажи мне: когда-нибудь я говорила подобное?

– Нет, не говорила.

– Значит, это впервые?

Старуха кивнула.

Мария Читанаа приблизилась к старухе глаза в глаза.

– Вот ты старая, мама Гудихан, много знаешь, много пережила. Скажи мне: есть ли на свете такая сила, которая дает знать о себе?

– Есть, – непререкаемо ответила Гудихан.

– Значит, мог он позвать меня?

– Этого я не знаю…

– Отчего же? – продолжала Мария. – Раз есть на свете такая сила, она может быть и здесь, в нашей местности.

– Ты меня пугаешь, – призналась старуха, – Я знаю, только, что сын мой здоров, невредим.

– А что же это такое? – Марин прислушалась, вытянула руку в сторону речки. – Слышишь? Но это уж слишком явственно!..

– Может, воды принести тебе?

– Да, принеси. А я тем временем буду слушать.

Гроза израсходовала всю свою мощь: более половины ночи палила из своих сверхорудий и только к рассвету угомонилась. Белесая пелена начала подниматься от земли, и вокруг стало виднее. Духоты как не бывало, вольнее дышалось.

Мария Читанаа сидела на стуле и дремала. Рядом с нею едва держалась старуха Гудихан. Она посасывала свой чубук, и сизый дымок вился над глиняной трубкой. Дети спали еще крепче, чем нынешней ночью.

Гудихан вздохнула. Глаза ее были слишком сухи, чтобы капнула из них слеза.

– Я не сплю, – проговорила Мария Читанаа. Ее платок будто бы только что из воды достали. Она сказала: – У меня всю ночь ныла грудь…

Женщины не сразу заметили мужчину, который спешился у ворот, привязал коня к плетню и пошел к ним. В спину ему светило солнце, и оно слепило женщин пуще вчерашних молний.

Узнали его только тогда, когда приблизился к лестнице: сельский фельдшер!

Мария Читанаа вскочила, сбежала вниз, кинулась навстречу, вцепилась ему в куртку.

– Где он? Ты все знаешь?

– Знаю, – ответил фельдшер.

– Он мертв?

Фельдшер сказал шепотом, не глядя на Марию:

– Как видно, поскользнулся… У самой воды… Рана на виске едва заметна…

Старуха Гудихан ничего не понимала: она медленно спускалась навстречу утреннему гостю…