Текст книги "Фараон Эхнатон (без иллюстраций)"
Автор книги: Георгий Гулиа
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Вечерняя новость
В окне луна. Нынче какая-то мутноватая. Дешевенькая игрушка из золота. Того самого золота, которого в Кеми якобы столько, сколько и пыли. А не проще ли сказать: луна, высеченная из камня, какого много в Великой Западной пустыне?..
Нефтеруф думает о своем. Ка-Нефер занята собственными мыслями. Они сидят в полумраке. На улице чьи-то шаги. Одни замирают, другие рождаются то слева, то справа. В жизни всегда так: что-то уходит и что-то приходит. Как эти самые шаги
«Где-то на расстоянии четверти сехена отсюда сидит самовластнейший фараон и, может быть, мнет в нежных пальцах соски этой самой Нафтиты… А я – в чужом доме и кусаю себе ногти. Кусая, выдумываю сто способов для того, чтобы уничтожить жестокого фараона, придумываю нечто, что могло бы поразить его в самое сердце во славу бога всех богов Амона-Ра…»
«…Вот уже ночь пришла, а я одна, совсем одна в этом доме, где покой да мужчина в образе мятущегося Нефтеруфа. Чудак, он не может взять себя в руки, не может приказать своему сердцу, чтобы оно билось поспокойнее. Не может остудить своих мозгов. Он дошел до такого состояния, что не ощущает близости молодой женщины. Нефтеруф совсем как зверь, которому кровь застлала глаза…»
«…Нет, я знаю, кто я и зачем пришел в это проклятое логово, именуемое Ахяти. Губы словно деревянные, и пальцы точно пальмовая кора. А ей нужны объятия нежные… Скорей бы пришел этот Ахтой…»
«…Он видит больше того, что видит. Нет в глазах его мужской усталости. В нем сила похлеще той, которая буйствует в одичавшем быке. И объятия его достаточно горячие, если я хоть что-нибудь понимаю в любви. Я заметила его взгляд – сущие огненные стрелы. Под землею он стал сильным и неустанным. Но ненависть к фараону во сто крат сильнее любви… Во сто крат сильнее…»
Нефтеруф поворачивается к ней. Она сидит подальше от окна. Лунный свет падает на грудь ее и живот ее. У кого он видел такой живот? Да, у подростков, таких черных подростков в горах: у них были груди маленькие, как звездочки, и упругие животы, Упругие, как кожа на барабанах.
«…Разве не кончится этот вечер? Разве не явится молодой ваятель к своей жене? Сидеть вот так? Сложа руки? И не делать ничего? Только кипеть гневом к фараону? Не видя и не желая видеть это чудо природы в образе Ка-Нефер».
Он слушает шаги. Которые на улице.
– Шаги, – говорит он.
– Чьи шаги?
– Просто шаги.
– Разве ты боишься?
Он молчит. Слушает шаги. Которые на улице. Такие гулкие…
– Разве ты боишься, спрашиваю?
Нефтеруф говорит:
– Очень.
– Разве ты трус?
– Да. Я боюсь смерти в безделье…
Он слышит ее дыхание. За своей спиной. Она тоже боится смерти. Они оба ее страшатся. Но при чем здесь смерть? Мужчина должен видеть женщину. Пусть он думает о своем. Но он не может не видеть ее. Если перед ним женщина, а не камень…
Он очень умен. И очень хитер. Одновременно. Он видел женщин. Но ведь он видел и небо, и звезды, и воды Великой Зелени, и песок пустыни. Нефтеруф, словно крот, ползал на животе. Под землей. Во мраке. Разве он явился сюда ради женщины? Почему она так шуршит тонким платьем? Почему источает благовония Ретену из пышных волос и от розового тела?
– Ка-Нефер, – хрипло говорит он и косится на ее ноги и золотые ногти на пальцах ног.
– Слушаю, Нефтеруф.
– Много ли в Ахяти продажных девиц?
Она поражена:
– Девиц?!
– Да, тех самых, которые продают свои ласки за золото.
Ка-Нефер испускает легкий вздох. От огорчения или удивления…
«Он туп, как и любой настоящий мужчина. В те самые мгновения, когда требуется сорвать созревший плод. Это же удивительно, что большой и сильный Лев ищет окольных путей к газели, вместо того чтобы брать ее с разгона. С прыжка…»
– Ка-Нефер, я спрашиваю тебя о продажных женщинах, а ты молчишь.
– Разве об этом спрашивают?
Он поворачивается к ней. Вся луна от рожка до рожка у нее в зубах. Зубы сверкают почище любой луны.
«…Вот наступило мгновение, когда решается главное: или она будет помощницей в моих делах, или превратится в циновку, которой я буду пользоваться в отсутствие ее славного мужа?.. Вот стучится это мгновение в дверь сердца моего, и нет более силы, которое удержало бы его за порогом…»
«…Этот человек хочет вступить в единоборство с фараоном? Это неплохо. Но разве он ослеп под землею? Глаза у него ясные, как у птицы нехебт. И руки у него словно лапы у льва. И бедра узкие и сильные – воистину мужские…»
Ка-Нефер говорит:
– Разве ты видел женщин, которые не продаются?
Что он слышит?! Какие слова произносит эта бесстыжая женщина! И почему так лукаво блестит луна на ее лице? Или это искушение, уготованное для него богами9
– Подумай, что ты говоришь, Ка-Нефер!
– Я подумала.
– Подумай еще раз.
– Подумала.
– И в третий раз! Об этом думают трижды.
То ли она смеется, то ли нарочно желает позлить его:
– Трижды поразмыслив, я повторяю: женщины все продажны!
– Постыдись своих слов, Ка-Нефер.
Вместо ответа она протягивает ноги и упирается ими в его левое бедро. Вместо ответа она закидывает голову и разбрасывает руки в стороны.
Нефтеруф бледнеет от гнева. Он сейчас, в это мгновение, оскорбит ее. Он отомстит за всех женщин, которые обвинены столь несправедливо.
– Хорошо, Ка-Нефер. – Нефтеруф переводит дыхание. – Пусть будет по-твоему. Сколько же стоишь ты сама?
Она отвечает, не глядя на него:
– Сколько дашь. Это дело твоей совести.
– Моей? – кричит он.
– А чьей же?
– Ты шутишь, Ка-Нефер!
Она сильнее упирается прохладными стопами в его горячее бедро.
– Ты шутишь, Ка-Нефер!
Она кладет ему ноги на живот. Она гладит его живот, снимая с себя легкое одеяние.
– Ты шутишь, Ка-Нефер!
Она шипит, как змея, уползающая под камень. И сильнее нажимает ногами на живот. И пониже живота.
«…Эти женщины как трава, они точно реки, текущие вниз по ложу своему. Они что листья на деревьях, набирающие сок и зелень от солнечных лучей. Они – самки, не умеющие сдержать свою похоть. Она придумала испытание для меня. Но как я могу любить, когда клятва на душе моей? Как могу обнимать ее, когда совсем близко дышит ненавистнейший из сущих!!»
Никто не может сказать, что было бы после. Пусть не хвастает, что он семи пядей во лбу, – никто никогда не определит дороги, которая не определилась сама в эти мгновения!
«…Это стучится сам Амон-Ра в крепкие ворота. Это он зовет Ка-Нефер, прося поскорее открыть дверь. Хвала тебе, божество, дающее знать о себе столь властно, столь непреклонно и упрямо!»
Она медленно поднялась, оправила одеяние и, не глядя на Нефтеруфа, пошла открывать дверь. Он слышал, как сходила она вниз по лестнице, пружиня ногами. Как случайно, зацепив ногою кувшин, повалила его. И он, должно быть, треснул. Почему она спускалась так бесконечно долго?
И когда поднялся Ахтой по той же самой лестнице, и когда поднялась она вслед за ним, гость сидел прямой и торжественный, глядя на луну и озаренный луной.
– Послушайте, – сказал Ахтой. Он уселся на циновку поудобней, отпил глоток пива. Потом еще глоток. И еще один.
Ка-Нефер отошла в глубину комнаты. Она как бы слилась с темнотой. И темень скрывала выражение ее лица.
«Наш гость слишком озабочен. Он глядит только вперед. И не замечает никого возле себя. Это несчастный человек. Малейшая неудача сведет его с ума. Нефтеруф способен выдать себя с головой. В нем мало хитрости. И не понимает, как пригодилась бы ему женщина, решившая сделаться его наложницей…»
«Я был прав. Я был прав. Я прав тысячу раз! Нельзя размягчать свое сердце женскими ласками. Не для того я страдал и выжил под землей. И если я в гостях – не трону хозяйки дома, муж которой подает мне руку дружбы. Для утехи я найду продажных женщин. Они даже милей, ибо не требуют ничего, кроме золота. И сердце и душа твоя не нужны им… Я был прав… И вовремя появился Ахтой. Женщина всегда очень сильна. Тем более – Ка-Нефер. И я бы стал вроде ужа у нее на ладони. И она смеялась бы надо мной».
«…Наш гость молчалив. Он как бы ушел в себя, подобно змее, уползающей в нору. Он хотел бы, чтоб не видели его и не знали его мыслей. Удручен, весьма удручен уважаемый Нефтеруф… А хозяйка дома? А госпожа дома Ка-Нефер? Я прочитал в ее глазах нечто. Оно блеснуло, точно молния. Но я прочитал все, как на папирусе. Я постиг тайну очей. Господин Джехутимес учил вникать в тайну сердца, и я вникаю, точно маг и чародей…»
– Ты что-то хотел сообщить? – спрашивает Ка-Нефер откуда-то из глубины. Голос ее идет будто из погребальной камеры пустой пирамиды Хуфу.
– Ты сказал «послушайте», – подал голос Нефтеруф, – и мне показалось, что ты сообщишь нечто…
– Да, я хочу сообщить нечто. Если это была бы тайна, то хранил бы ее вечно и даже госпожа этого дома не узнала бы о ней. Но вы должны знать нашу столицу. Здесь столько языков, и все они без костей. Ахяти словно по заказу создан для болтунов, и нет предела слухам, обвивающим город, точно корни баобаба. Если промолчу я, все равно скажут другие. Если не сегодня, то завтра. Не завтра, так послезавтра.
Ка-Нефер молчала в отдалении. Ей не хотелось показываться на лунном свету. Ваятель, казалось, не придавал этому ровно никакого значения. Он, казалось, был занят своей новостью, которую и хотел и не хотел рассказать…
«Эта женщина погубит меня. А заодно мое дело. Она стоит в присутствии мужа как ни в чем не бывало. Словно бы чуть не свершилось прелюбодеяние на этом вот самом месте. Неужели же Шери ошибся – этот человек, в чей светлый разум и беспредельную прозорливость я верю?»
«Наш гость чем-то смущен или чем-то недоволен. Я немножко выпил с Джехутимесом и Тихотепом. Но не настолько пьян, чтобы не видеть того, что бы увидел даже ребенок-несмышленыш…»
– Что же это за новость, Ахтой? – нетерпеливо спросил Нефтеруф. – Мы с Ка-Нефер ждем не дождемся, когда ты сообщишь ее.
– Ничего хорошего, – буркнул Ахтой.
– Что-нибудь стряслось с Джехутимесом? – сказала Ка-Нефер. Голос ее был необычайно спокоен. В нем чувствовался холодок – неприятный попутчик равнодушия.
– Говорят, – загробным голосом продолжал Ахтой, – говорят, что…
Он умолк. Поглядел на Нефтеруфа, на жену. «Они, должно быть, крупно поспорили. А может, и поссорились. Ка-Нефер слишком остра на язык. И непримирима, когда чувствует свою правоту…»
– Говорят, что его величество не совсем в ладах с ее величеством Нафтитой.
– Это не новость, – сказала Ка-Нефер.
– Верно, не новость, – быстро согласился ваятель.
– Кийа все больше, говорят, завладевает фараоном…
– И это давно известно.
– Семнех-ке-рэ не будет соправителем.
– Это правда?
– Так говорят.
Нефтеруф резко повернулся к Ахтою. Луна светила ему прямо в затылок. Его лицо было чернильным, без единого светлого пятнышка. Даже глаз не видно. Ваятель видел лишь черный контур.
– Кто же будет соправителем? – спросил бывший каторжник.
– Кийа!
Ка-Нефер всплеснула руками, присела на циновку. Она соображала быстро-быстро: чем все это может обернуться? Кийа никогда не была предана Атону. Эта хитрая женщина только на словах за Атона. Ка-Нефер совершенно уверена, что Кийа возносит молитвы Амону…
– Ты так думаешь? – сказал Ахтой.
– Мне незачем думать. Это – так!
– Госпожа, – обратился к ней Нефтеруф, – не следует делать поспешных выводов. Если она и возносит молитвы Амону, то делает это в строгой тайне. Я так полагаю. Ибо если об этом проведает фараон, Кийе придется худо.
Ка-Нефер упрямо твердила свое:
– Она молится Амону.
– Тогда остается предположить… – Ахтой посмотрел на гостя.
Тот кивнул и закончил его мысль:
– …остается предположить, что они оба – за Амона. Я это говорю слишком грубо, как мясник на рынке. Но вы поймете: если он хотя бы чуть-чуть подозревает ее в добрых чувствах к Амону, значит, он уже против Атона. Или будет против! Помяните мое слово!
Нефтеруф говорил слишком горячо. И прямо. Он говорил то, что думал. Ахтой сказал:
– Я прошу больше не повторять этого! Великий Атон в нашем сердце. Дорога к Амону исчезла бесследно. Она поросла травой. Или лучше сказать – засыпана жгучими песками… Я сказал вам: Кийа будет соправительницей.
Ка-Нефер налила пива, которое походило на вавилонскую смолу – черную и тягучую – в голубоватых лунных лучах. А затем зажгла светильники: тот, что стоял в углу, и тот, что стоял в другом углу. И тот, который висел на потолке.
В комнате сразу посветлело, а лунные лучи отступили к подоконнику, а оттуда – на улицу, где время от времени раздавались резкие шаги прохожих.
Ахтой закрыл лицо руками. Будто собирался плакать.
– О великий Атон, – сказал он прерывающимся голосом, – не допусти несправедливости, не отстраняй несравненную Нафтиту от наиважнейших дел! – Потом отнял руки от лица и обратился к Нефтеруфу: – Господин, ты не можешь вообразить себе, что случится, если его величество поссорится с ее величеством.
– Не знаю, – сказал безразличным тоном гость.
– Скажи же ему, Ка-Нефер, что будет с Кеми, со всеми нами, если царица отойдет от дел!
Ка-Нефер сказала:
– Тогда на ее место вступит другая.
– На ее ложе?! – воскликнул ваятель.
– И на ложе, – проговорила Ка-Нефер.
Ее муж в недоумении всплеснул руками:
– Ты всегда завидовала ей. Но знай: ты – моложе, ты – красивей, а она – Нафтита! Спроси у Джехутимеса, что это значит!
«…Этот ваятель совершенно ошалел. Его жена, несомненно, умнее его. Во всяком случае, КаНефер ненавидит Нафтиту. Она ненавидит Атона и его сына-ублюдка по имени Ахнаяти. Нельзя допустить, чтобы эти супруги поссорились, нельзя, чтобы закрылись двери мастерской Джехутимеса для меня…»
И Нефтеруф сказал вслух следующее:
– Друзья мои, кои для меня бесценны, хотя и знаю вас очень мало. Вы оба молоды и красивы. Перед вами – дорога, ведущая к знатности. И если что-нибудь смыслят вавилонские мудрецы, у которых я учился мудрости, вы непременно взойдете на большую Высоту. Вы будете любимы знатью Кеми и богами Кеми…
– Богом Кеми, – поправил его Ахтой.
– Пусть будет по-твоему: богом Кеми. Но вы должны быть вместе, и никакая царица, какова бы ни была участь ее, не должна омрачить вашей жизни.
– Неправда, – возразил Ахтой. Он стал мрачным и злым. – Неправда! Судьба царицы – это судьба Кеми. Нельзя ставить под сомнение ее положение. Это все равно что заподозрить Хапи в чем-то нехорошем, когда она несет нам жизнь! Я говорю откровенно: все ваятели и живописцы Кеми сложат свои головы во имя ее благополучия.
– Похвально, – сказал Нефтеруф.
Ка-Нефер молчала. Но ее дыхание слышали мужчины вполне явственно: это дышала львица, с трудом сдерживающая гнев свой.
Нефтеруф поднял чару с пивом. И произнес несколько слов, которые, по его мнению, должны были умерить страсти:
– Шумеры, перед тем как выпить вина, говорят: мир и дружба дому сему и всем, кто под его кровлей!
– Ей-богу, хорошо сказано. – Ахтой поднял высоко свою любимую чарку из прекрасно обожженной глины – такую розовую, такую тонкостенную.
Нефтеруф сказал хозяйке:
– Отпей, госпожа, по шумерскому обычаю из моей чары.
Она молча взяла ее и прильнула к ней губами, как изжаждавшийся путник в оазисе.
«Женщина – как трава, как дикий зверь, для которой превыше всего – жизнь, заключающаяся в любви ее…»
Так сказал себе Нефтеруф.
Когда споришь с самим собой
Нефтеруф лежал на циновке. Руки – под головой. Нос – кверху. Столица уснула. И даже звезды дремлют. Может быть, в целом свете не смыкает глаз один Нефтеруф. Да стража дворцовая. Эта наверняка тоже не спит.
За кирпичной стеною – Ахтой и Ка-Нефер. Они долго приглушенно разговаривают. Усталые. Намучившиеся в споре. В котором ни один из них не взял верх. Ни эта… Ни тот…
Судя по-всему, дело складывается к лучшему. Как говорят в Та-Нетер, капля плывет к капле, образовывая ручей. Ручей куда-нибудь да свернет. Он не будет течь по прямому, как рука, ложу. Во всяком случае, его и повернуть можно. И даже вспять. А с каплями, как ни странно, это труднее. Капель очень много. Как людей на земле. И сладить с ними трудно.
Там, под землею, Нефтеруф часто забирался в какой-нибудь дальний угол, словно крот. И вдали ото всех рассуждал наедине с самим собой. Словно бы перед ним не кто-то другой, а тот же Нефтеруф. Но умеющий сказать резкое слово поперек.
Вот и сейчас воображает себя сидящим у столика. А напротив – этот Нефтеруф. Тоже воображаемый.
– Давай допустим на мгновение, что сведения, которые принес Ахтой верные. Допустим, соправителем будет не Семнех-ке-рэ, а Кийа. Что это изменит? Пока фараон дышит – все останется неизменным. Вот в этом весь ужас: пока дышит!
– Не совсем так. Конечно, фараон-злодей может любого прижать к ногтю, как азиатскую вошь. На этот счет не надо заблуждаться. Это будет так, независимо от того, кто станет рядом с фараоном – Семнех-ке-рэ или Кийа. Но тебе, кажется, объяснили, что значит уход этой самой Нафтиты. Представь себе: муж клянется в вечной любви, слагает по этому поводу гимны и вдруг бросает любимую женщину. И не просто женщину, но царицу. Но бывает ли так – рассуди-ка сам! – чтобы у царицы не было ни одного единомышленника? Не проще ли предположить, что у нее во дворце своя партия, свои преданные люди? А ну-ка, прикинь, что все это значит.
– Не надо быть мудрецом, чтобы угадать, к чему это приведет.
– К чему же все-таки?
– К дворцовой междоусобице.
– Верно, друг Нефтеруф! Именно к дворцовой междоусобице. Но в это жестокое время, когда голос людей, голос Кеми, имеет столько же силы, что и лягушечье кваканье, – даже небольшая дворцовая интрига кое-что да значит. Поссорились царь и царица. Дуются друг на друга царедворцы. Возлюбленная всходит на трон или к подножью трона (скажем, Кийа). Одни огорчатся, другие – обрадуются. Придется фараону выбирать какую-нибудь сторону, причем решительно. Если не успел еще сделать своего выбора.
– Надо думать, что победу одержит фараон…
– Скорее всего так. Есть на Востоке страна. Там змеи танцуют под звуки камышовой дудки. В той земле даже нищие мудры. Уподобься одному из них – ибо и сам ты нищ – и рассуди, да похладнокровнее. Значит, так: победу одержал фараон…
– Допустим.
– Что делает Нафтита?
– Она удручена. Убита горем. Грызет от бессилия ногти.
– Не всё!
– Что же еще?
– Не все, говорю, сказал. Где же ее гнев? Где ее друзья – явные и тайные? Они молчат?
– Думаю, что да.
– Учти: до поры до времени. Они замкнутся, уйдут в себя, прикусят языки. Но только на время. Их час пробьет!
Звезды описывают неведомый путь, точно нарисованные на огромном блюде. Они прочно привязаны друг к другу. Их союз нерасторжим. И это медленное вращение небесного свода привлекает внимание обоих собеседников.
– Ты видишь – звезды! Они на небе горят вечно. Их свет будет виден вечно. Представь себе, что так же вечен был бы царский двор со всеми царедворцами…
– Даже не заикайся об этом.! Одна подобная мысль может помрачить человеческий разум!
– Верно говоришь, верно. Стало быть, двор не вечен. И фараонова жизнь имеет начало и конец.
– Имеет, имеет, к нашей радости!
– А раз это так, то не надо пренебрегать ни одной перестановкой в созвездии дворцовом. Кийа и Нафтита – пусть при этом же фараоне – не одно и то же! Непременно, непременно что-то изменится. Пусть незначительное, едва заметное, но изменится! И вот тогда решай, как быть. Сейчас Нафтита усердная помощница фараона в делах государственных. А какой будет Кийа?
– А что же делать мне? Сидеть сложа руки?
– Нет, нет, нет!
– Действовать?
– Да, да, да!
– Но прежде надо удостовериться…
– Наше счастье в том, что люди – миллионы людей – равнодушны к тому, что делается во дворце.
– Нет, они не равнодушны. Их просто никто ни о чем не спрашивает. Люди как скоты: работают, пьют, едят, спят, размножаются, умирают. Дворец для них недосягаем, а власть фараонова слишком сильна.
– И все-таки люди есть люди. Их слово есть слово. Даже тайные проклятья их страшны.
– Это так! Это так!
– Подумать надо…
– Обязательно!
– Посоветоваться…
– С кем?
– С Шери, например…
– А где он?
– Или с Ка-Нефер…
– Поговорим о Ка-Нефер!
Она там. За стеной. Со своим молодым и сильным мужем. Они, кажется, о чем-то все еще шепчутся. А может, целуются? Вот скрипит половица под их циновкой. Раздается легкий вздох. И кашель. Мужской кашель… Она говорит. Она что-то говорит. А он молчит. Только половица поскрипывает…
– Наверно, все-таки я дал маху…
– Это сегодня, что ли?
– Да, сегодня.
– Когда она протягивала свои ноги к твоим чреслам?
– Да.
– Ноги, которые пахли ароматичными маслами?
– Да.
– Которые ты отверг?
– Ты имеешь в виду ноги?
– Да, их…
Нефтеруфы молчат: и один и другой. Оба глядят друг на друга прямо в зрачки. И в глазах отражается все небо.
– Наверное, мне следует уйти отсюда. Нельзя, чтобы к важному делу примешивалась любовь.
– Взвесь все это.
– Она, возможно, добьется своего…
– Взвесь и это…
– А иначе сочтет меня за высохший камыш.
– Возможно.
– Но куда я уйду?
– Некуда тебе уходить…
– Может, поискать Шери?
– Лучше наберись терпения!
Какая-то странная, нескончаемая ночь. Как там, в горах. Мучительная ночь.
А день? Разве он будет лучше?
