Текст книги "Я, следователь.."

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Аркадий Вайнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Лист дела 21

6 сентября Исх. No 239-251

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

криминалистической экспертизы по делу No 4212

Об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения предупрежден – эксперт-криминалист

Леонтьев В.

(образование высшее, стаж работы в качестве эксперта-криминалиста одиннадцать лет).

Для исследования представлены: 1) Обрывок рецепта с малоразборчивыми надписями и слабовидимым оттиском круглой печати; 2) Расческа с плохо различимым клеймом.

Экспертизе дано задание: восстановить текст оттиска печати на рецепте и буквы либо знаки, составляющие фабричное клеймо на расческе.

I

Исследование печати произведено путем фотографирования оттиска инфракрасной люминесценцией.

Для исследования клейма метка его также подверглась фотографированию с двенадцатикратным увеличением.

II

В результате исследования восстановлена часть букв в оттиске печати и фабричное клеймо.

1. Текст оттиска печати (взамен букв, которые восстановить не удалось, проставлен знак "+"): а) В центре: «++я рецеп++в». б) По окружности: «+++лин+а+++ и+++ая+ п+++кл».

2. Клеймо на расческе представляет собой углубление овальной формы, в котором выдавлены буквы «Т. П. К.».

Вещественные доказательства и фототаблицы прилагаются к настоящему заключению.

Эксперт-криминалист Леонтьев.

Я вышел на вторую спираль поисков, получив заключение криминалистической экспертизы. Вот тогда-то и вспомнил, как однажды Генка Санаев, размотав невероятной сложности дело о фальшивомонетчиках, на радостях напился и провозгласил: «Сыщики! Любите и уважайте Шерлока Холмса! Этот старый дилетант кое-что умел!»

Мне довелось многое повидать, но разгадывать шарады с пляшущими человечками еще не приходилось…

Лист дела 22

Я послал в Москву, в Министерство торговли, запрос о клейме на расческе. На интересный ответ особенно не рассчитывал – ведь расческа могла дать только географическое направление поиска. Вот рецепт – штука сугубо индивидуальная, и если бы нам удалось его расшифровать, то очень многое сразу бы стало на свой места.

Я приехал в Управление и поднялся на третий этаж, в НТО – Научно-технический отдел. Эксперты, которых мы называем «халдеями», занимали две комнаты, заставленные какой-то совершенно немыслимой аппаратурой и громоздким оборудованием. Сознавая свое превосходство над нами, непосвященными, «халдеи» ведут себя чрезвычайно покровительственно, когда принимают нас в своих владениях. При всем том эксперт Леонтьев встретил меня радушно, хотя сразу же потребовал отчета!

– Какие можете дать показания?

– Я, наоборот, хотел у вас чего-нибудь дополнительно узнать насчет рецепта.

– То-то, – иронически прищурился Леонтьев. – Может быть, хоть теперь вы поймете: эпоха личного сыска умирает. Будущее криминалистики – это наука и техника.

– Ага. Точно. Математики будут вычислять фармазонщиков, а физики – хватать ширмачей.

– Цинизм без юмора – это ужасно, – схватился за голову Леонтьев.

– Да? Может быть, – согласился я. – А все-таки, что можно узнать насчет моего рецепта?

– Вы дитя своего времени. Этот типичный сиюминутный практицизм. Возмутительно! С вами нельзя поговорить серьезно.

– Почему же нельзя? Можно. Даже нужно, – робко сказал я. – Только покороче.

Леонтьев, безнадежно махнув рукой, нажал кнопку – на окне опустилась темная штора, и к экрану протянулся дымящийся луч от проектора. Изображение рецепта, который я недавно держал в руках – маленькую замызганную бумажку, – возникло на белом полотне.

– Вот ваш рецепт, обработанный люминофорами и сфотографированный в ультрафиолетовом косопадающем освещении. Общий вид. Нравится?

– М-да. Изумительно, – сказал я. – И что?

– А вот что. – Леонтьев уперся световым лучом указки в верхний край рецепта. – Эта часть, где были штамп поликлиники и фамилия пациента, оторвана. Вот здесь мы видим хорошо сохранившуюся пропись латинскими буквами… Латынь вечна, – назидательно добавил он.

– Еще бы, – поспешил я согласиться. – Язык цезарей и фармацевтов.

– Внизу полустертая печать и неразборчивая подпись, – игнорируя мое замечание, сказал Леонтьев. – Дата – 20 августа.

– Значит, рецепт пролежал в кармане две недели, – предположил я. – Но эта дата и подпись врача без печати нам ничего не говорят. Нам нужна печать.

– Вот вам печать, – сказал Леонтьев и сменил диапозитив. В центре печати отчетливо была видна надпись: «++я рецеп++в».

– Ну, это понятно, – сказал я. – «Для рецептов». Дальше.

– Пожалуйста. – Леонтьев показал следующий кадр – круг рецепта с надписью: «+++лин + а+ ++и+ + +ая +п+ ++кл».

Я удрученно промолчал. Леонтьев неуверенно спросил:

– Вам что-нибудь говорят эти пляшущие человечки?

– С человечками было проще – они ведь все разные… А больше ничего нельзя из ваших люминофоров выжать?

Леонтьев развел руками:

– Двадцать лет назад и это было невозможно…

– Утешительно… – пробормотал я. – Какие же тут могут быть слова?

– Наверное, характер учреждения?

Я стал перечислять:

– Амбулатория, поликлиника, клиника, больница, медсанчасть… В печати есть буквы "п" и «кл»…

– Поликлиника, – уверенно сказал Леонтьев.

– А если клиника? А? – безнадежно махнул рукой я. – Теперь – «лин».

– Это из названия. Впрочем, в системе здравоохранения этих названий тысяч десять…

– Или сто, – сказал я с добродушным ехидством. – Вот она, ваша косопадающая наука.

– Не ерничайте, – обиженно сказал Леонтьев. – Вы же прекрасно знаете, что наука не всемогуща.

– Да я шучу, – улыбнулся я. – Ведь наука – это же будущее криминалистики. А пока придется заняться личным сыском…

Да-а, эта задачка, скорее, для вычислительной машины, чем для следствия.

ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ПО ДЕЛУ

Обрывок рецепта, обнаруженного на месте происшествия (фотография), масштаб 2:1

[Rp: S. Atropini Sulf. 0,1% – 10,0… DS… При болях 5-10 капель… 20/VIII… Аар]

Лист дела 23

У меня бы совсем испортилось настроение, не получи я в тот день доказательство, что не такой уж я дуб, как это можно было предположить сначала. Из областного управления мне переслали письмо шофера Парамонова.

В Крымское областное Управление милиции от шофера Феодосийской базы механизации No 2

Парамонова Сергея Ивановича.

В газете «Советский Крым» за 7 сентября я прочитал заметку «Убийца будет найден» и хочу сообщить, что я видел, хотя и не знаю, будет это вам полезно для следствия или нет. Но на всякий случай напишу.

Третьего сентября я возвращался из Ялты в Феодосию на своей служебной автомашине ГАЗ-51, дело было к ночи, часов после одиннадцати. Смотрю на масляный манометр, а он давления не показывает. Думаю, с маслом что-то плохо. Прижался я к обочине, встал. А как раз передо мною, метров за пятьдесят, тоже на обочине, «Волга» стоит. Я, конечно, никакого внимания на нее, мало ли машин? Открыл свой капот, гляжу – провод с масляного датчика соскочил. Я провод наладил, закрыл капот. Смотрю, а «Волга» уехала. Но я ничего плохого не подумал, сел в кабину, завелся. Манометр – в норме. Я и поехал дальше. Было это немного не доезжая тридцать восьмого километра – я с дальним светом ехал, табличку хорошо было видно. Какой номер у этой «Волги» – я не знаю, не обратил внимания. Цвета она – наверняка светлого, я, еще когда подъезжал, осветил ее фарами. Но точно цвет сказать не могу – ни к чему мне это было. Однако скорей всего серый или голубой, так мне запомнилось. Водителя или пассажиров этой «Волги» я не видел, разговоров или шума какого-нибудь – не слышал. Вот и все, что могу сообщить!

Парамонов Сергей

8. IX.

Лист дела 24

Вы никогда не видели, как заряжают на свету фотопленку в кассету? Делается это так: берут пиджак, полы складывают кульком, через рукава просовывают вовнутрь руки, держа в правой пакетик с пленкой, а в левой – кассету, крышка которой зажата между мизинцем и безымянным пальцем. Потом катушку достают из пакетика, снимают сначала черную защитную бумагу, затем серебряную фольгу. После этого катушку вставляют в кассету так, чтобы конец пленки попал в боковую прорезь кассеты. Потом правой рукой берут из левой крышечку, закрывают кассету и продергивают кончик пленки наружу.

И делается это на ощупь. Все! Кассету можно доставать на свет, вставлять в аппарат и снимать в свое удовольствие.

Когда из Министерства торговли пришло официальное письмо насчет расчески, я почувствовал, что пленка продернута. Можно доставать на свет…

Министерство торговли СССР

Ассортиментный отдел

"6" сентября

Исх. No 321/ао

СРОЧНО АВИАПОЧТОЙ В СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ

(На ваш телеграфный запрос от 5 сентября).

Ассортиментным отделом МТ СССР изучено изображение товарного знака «Т.П.К.», полученное по фототелеграфу.

Сообщаем, что фабрика-изготовитель расчески с указанным клеймом в наших документа не зарегистрирована. Это не исключает, однако, что фабрика может быть зарегистрирована в Министерстве торговли одной из республик, если она относится к числу предприятий местной промышленности.

Для сведения сообщаем неофициальное мнение одного из опытных товароведов отдела: интересующее Вас клеймо может принадлежать Тамбовскому либо Таллиннскому промкомбинатам, имеющим в своем ассортименте ширпотреба подобные расчески

Лист дела 25

Честно говоря, я даже не хотел думать, что могу ошибиться. Это было бы несправедливо. Ведь я и так почти никогда не рассчитываю на помощь счастливых случайностей. Хотя бы потому, что нет в них прочности, нет никакого запаса надежности. Я верю только в одно – в логику. Потому что вся моя работа – это борьба с загадкой, которая бывает порой разложена на плечи десятков людей и сотни событий. Поэтому победить загадку можно только логикой и доброй помощью людей. Моей логике противостоит логика преступника. Но сильнее, предусмотрительнее должна быть моя логика, потому что мне нужно – позарез – узнать, кто этот парень, убитый на шоссе.

И мне не хотелось думать ни о чем другом. Хотя это для профессионала непростительно. Но как только я прочитал слово «Таллинн», я вспомнил, что это – большой порт. В портах моряков обслуживают бассейновые поликлиники. И эти «бассейновые» здорово ложились в полустертую печать…

Фототелеграмма.

Отделу милиции Таллиннского горисполкома.

Чрезвычайно срочно! СЛЕДСТВЕННАЯ!

Прошу проверить, не принадлежит ли Таллиннскому промкомбинату клеймо, изображенное слева с увеличением в двадцать раз [Т. П. К.]. В положительном случае – выпускает ли промкомбинат мужские расчески с таким клеймом.

Сообщите также, есть ли в Таллинне Бассейновая поликлиника, кого она обслуживает и где она находится.

СЛЕДОВАТЕЛЬ.

..Климов проводил меня до машины. Я возвращался домой.

Климов смущенно протянул мне старую авоську с яблоками:

– Вот… значит… яблочков… У них там, у литовцев… таких не покушаешь…

– У эстонцев, – улыбнулся я. Климов, помолчав, вдруг сказал:

– Вот мы и расстаемся…

Я взглянул на него и понял, что он огорчен этим. И мне вдруг стало стыдно. Мы были знакомы всего три дня. Целых три дня. И я даже не спросил его имени. Он добросовестно выполнял мои поручения, переживал вместе со мной, мы советовались, шутили, огорчались, и, если бы он не сказал – «вот мы и расстаемся», – я уехал бы, не узнав его имени. Какая глупость! Как бессовестно мы обкрадываем самих себя. И я подумал, что Наташа за три дня узнала бы не только имя человека, который был все иремя рядом. Она знала бы о нем все. Как она знает обо мне. Видно, настоящей доброте ваучиться нельзя. И учиться опасно – есть риск стать лицемером. Все-таки я спросил нерешительно:

– Послушайте, Климов, а… как вас зовут?

Климов кашлянул, прикрыв рот ладонью, и сказал с достоинством:

– Андреем Степанычем кличут.

Я отворил дверцу, козырнул ему и сказал:

– Мы еще увидимся…

Климов пожал плечами:

– Кто его знает… Мне ведь на пенсию скоро. – Он неожиданно улыбнулся и подтолкнул меня. – Ну, садись, садись давай. А то опоздаешь…

Мы пожали друг другу руки, «Волга» плавно тронулась. И тогда я не выдержал, высунулся из окошка и заорал:

– Мы еще увидимся… увидимся, Андрей Степаныч!..

Он, улыбаясь, стоял на дороге и махал мне вслед своей линялой, выгоревшей фуражкой. Дождь крупными блестящими каплями застревал в его коротко подстриженных, с густой проседью волосах…

Лист дела 26

…Девушка в голубой шинельке и платочке, повязанном поверх кокетливой пилотки, остановила меня у выхода на взлетное поле.

– Это бессмысленно. Уже откатили трап…

Я еще спорил с ней, хотя тоже понимал, что это бессмысленно. И почему-то вспомнил, что двери в самолетах запираются герметически. Дождь ударил сильнее, и холодные струйки противно потекли за воротник. Да, в век технического прогресса дождь самолетам не помеха. И вовсе не помощник он двум бестолковым людям, которые любят друг друга и не могут никак договориться. На самолете и в дождь работают всякие там радары, автопилоты и разные другие диковины. Эх, если бы кто-то сконструировал автопилот в любви. А чем… Ну его к черту!..

Я стоял под дождем, бездумно приглаживая мокрые волосы, и смотрел, как винты ИЛа скручивают из водяных капель сверкающие дрожащие диски. Потом как-то безразлично подумал: «Интересно, Наташа меня видит?» Вспыхнули факелы у выхлопных труб, моторы оглушительно завыли, и самолет поехал в другой конец поля, уменьшаясь и тая в дождевой пелене. Потом, уже еле видный, он остановился, развернулся, заревел еще громче и очень быстро побежал мне навстречу, и я был уверен, что около меня он затормозит. Но на середине полосы он легко подпрыгнул и, прошив низкую ветошь серых облаков, исчез из глаз. И я испугался, что больше никогда не увижу Наташку…

В зале Внуковского аэропорта было людно, суетились носильщики, в очереди у буфета ругались – не было бутербродов. Я прижимал к себе свой необыкновенной красоты букет и тоскливо думал, что надо возвращаться в Крым и снова допрашивать, посылать запросы, читать ответы. Расследовать.

Динамик загрохотал прямо над ухом: «Самолет ТУ-104, следующий рейсом 718 из Свердловска, прибывает через десять минут…»

Молодой человек, слушавший сообщение с напряженным бессмысленным лицом, сорвался с места и побежал на перрон. Когда он пробегал мимо, я поймал его за руку:

– Простите, вы встречаете девушку?

– Нет, маму. А что?

– Подарите эти цветы вашей маме. Ей будет приятно.

– Спасибо, – сказал он растерянно. – Но откуда вы узнали…

– Я даже этого не узнал, – сказал я и вышел на улицу…

Я посидел в кресле, бездумно глазея в окно, потом пошел на кухню и стал варить пельмени. На столе, придавленная стаканом, лежала записка:

«Еда – в холодильнике. Белье и рубашки – на второй полке в шкафу».

И точка.

Последний раз я был дома утром того дня, когда все заварилось. Сейчас уеду и, видимо, не скоро попаду сюда снова. Наташа как-то сказала: «Стоило мне так добиваться отдельной квартиры… Ведь твой идеал домашнего очага – это четырехместный номер в гостинице».

Она очень хотела быть счастливой со мной. Да вот не получилось. Или я допоздна на работе, или не прихожу совсем, а прихожу – сил хватает только добраться до постели.

И вдруг понял, что последний скандал действительно был последним. Наталья больше жить со мной не будет. Ну и пускай! Мне это тоже надоело. Обидно только, что все так глупо получается. Да еще и стыдно, когда жена уходит. Всегда как-то неловко, если жена бросает мужа. «Идея женского равноправия еще не до конца проникла в наше сознание», – сказал я и погрозил половником своему отражению в зеркале. Потом стал вываливать пельмени в тарелку и обжег руку. На черта оно нужно в семье, это равноправие! И пельменей готовых с ним толком не поешь…

Зазвонил телефон. Какой-нибудь знакомый? Я снял трубку и сказал противным гнусавым голосом:

– Алье!

Но это не был знакомый. Звонил дежурный – из Таллинна пришла телефонограмма.

В СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ

Ваш No 0472с

No 38/сл

ЗАПИСКА ПО «ВЧ»

Сообщаю, что Таллиннский промкомбинат имеет товарное клеймо, переданное Вами по фототелеграфу. Фабрика подтверждает факт изготовления расчесок, подобных обнаруженной Вами.

Сообщаю также, что в Таллинне имеется бассейновая поликлиника, обслуживающая работников морского па роходства. Адрес: улица Пикк, дом 3.

Зам. нач. отдела внутренних дел Таллиннского горисполкома подполковник милиции Т. Энге

…Я достал из-под кровати чемоданчик и стал бросать в него рубашки, майки, носки…

Таллинн

Лист дела 27

Не люблю я на самолетах летать. Стыдно признаться – побаиваюсь. Конечно, знаю, что жертв в авиакатастрофах меньше, чем на железных дорогах, и в поезде тебе не принесет лимонада с конфетами стройненькая стюардесса. И все-таки в тот момент, когда самолет, напряженно содрогаясь, отрывается от надежной бетонной земли, у меня всегда холодными капельками сочится мыслишка: а вдруг сейчас клюнет носом? Чушь, конечно. Паровоз тоже может свалиться с рельсов. Но вот в поезде – спокойно. А здесь – нет. Единственное, что меня утешает, – это неестественно веселые, возбужденные или нарочито сосредоточенные лица соседей. Они наверняка думают о том же, но, конечно, стараются не подавать виду. И мне легче хотя бы оттого, что не один я такой трусишка.

И когда я спустился по трапу на поле Таллиннского аэродрома, мне как-то стало веселей. Хотя впереди была тьма беспросветная – начиная от гостиницы и кончая делами, которые привели меня в этот город.

Было три часа дня, шел дождь, и дул сильный, пахнущий рыбой ветер с моря. Я поехал в гостиницу «Тооме». Мне нравится этот старый дом с полутемными лестницами и крошечными холлами, с деревянными панелями и резными филенками дверей. Здесь всегда – как в коммунальном многоквартирном доме. По части вкуса – я ретроград. Не по душе мне весь этот домашний модерн, смешные геометрические комнаты, по сантиметрам заставленные микроскопической мебелью. Мне всегда хочется в квартирах чего-нибудь старого, нелепого – часы с боем, рассохшийся буфет. А лучше всего – фикус.

Магда – администратор в «Тооме» – моя старая знакомая. Она радостно заулыбалась мне, светясь всеми своими белыми длинными зубами.

– Оставьте чемодан, приходите к вечеру – номер будет, – шепнула Магда.

Мне стало совестно перед терпеливой очередью, покорно взиравшей на типографски отпечатанный трафарет «Мест нет».

Но Магда – одна из немногих женщин, которым я нравлюсь. Было бы просто преступно не воспользоваться ее симпатиями и утвердиться в своем мужском самосознании.

– Так давайте чемодан…

– Нет уж, – сказал я. Мысль оставить чемодан с уголовным делом в вестибюле гостиницы меня рассмешила. – Чемоданчик пускай будет при мне.

Магда удивленно посмотрела на меня. Я пояснил:

– У меня здесь любовная переписка.

– А… Ну, пожалуйста, – разрешила Магда. – У вас, как всегда, много дел?

– Не слишком. Часиков до двенадцати ночи.

Магда ласково посмотрела на меня:

– Я вас устрою на втором этаже.

– Спасибо. – Я вспомнил про климовскую авоську и протянул ее Магде. – Вот, погрызите пока. У вас таких нету…

– Ой, откуда такие красивые? – обрадовалась Магда.

– Это вам Климов передал.

– Климов? Какой Климов?!

– Есть такой человек, – сказал я и пошел к выходу. Один из командированных, кивнув в мою сторону, сварливо сказал соседу:

– Небось этому гусю койка найдется…

– А тут по делу приедешь – и сиди… – охотно отозвался сосед.

Я вышел на улицу и пешком отправился в бассейновую поликлинику. Ветер складывал лужи в изящные гофре, дождь накрывал серой вуалью кирпичные стены и башни, и здесь уже по-настоящему жила осень.

В порту было холодно, водяная пыль садилась на лицо. Круизный белый теплоход отваливал от стенки, и люди на борту, отсюда, с причала, казались крошечными, и эти крошечные люди все время махали провожающим платками, будто передавали на разные лады один! и тот же семафор: «Все наши дела в порядке, мы отправились немного отдохнуть, а вы уж тут постарайтесь получше, так что – большой привет»… И хоть среди отъезжающих никого знакомых у меня не было, да и быть не могло, я им тоже на всякий случай помахал.

По серой вспененной воде гавани медленно двигался, постепенно сбрасывая с себя паруса, шведский барк. И я остро пожалел, что совсем не умею рисовать. А ведь как здорово было бы нарисовать этот серый задымленный порт, и свинцовую, в радужных нефтяных разводах воду, и четырехмачтовый краснобрюхий парусник. И повесить у себя дома на стене – это же ведь ужасно здорово, знать, что на свете еще – ты это точно знаешь, ты это сам видел, сам рисовал – бегают по морям парусники, а коли существуют парусники, значит, и мечтать еще можно, и любить, и надеяться.

Сердитые влажные порывы ветра раскачивали на стропах огромные контейнеры, их несли по воздуху плавно горбатые желтые краны, протяжно гудели, требуя дороги, маневровые мотовозы, и сухо щелкали колесами на стрелках железнодорожные вагоны, от рыбного причала мчались серебристые коробки авторефрижераторов.

Я бы охотно проболтался весь день на причалах – смотрел бы на тяжелые сухогрузы под разноцветными флагами, охотно помог бы такелажникам подтягивать крючьями к кузовам ящики с пугающей надписью «не кантовать», а потом напросился бы в гости на парусник. Но в кармане у меня лежали снимки убитого молодого парня и обрывок рецепта. Надо идти в поликлинику. Там сразу исчезнет запах соли, водорослей и рыбы, весь утот добрый гул и суета, там будет чистота, тишина, запах йода, коллодия и хлороформа, запах беды и боли.

В регистратуре поликлиники я показал фотоснимок подписи на рецепте, и мне сразу сказали:

– Это хирург Аар…

Хирург Тийт Аар, старый, элегантный, невыразимо чистый, с опущенной на подбородок маской, курил, держа сигарету никелированным пинцетом. Я показал ему свое удостоверение. Аар иронически глянул на меня светлыми умными глазами из-под золотых дужек очков, сказал:

– К вашим услугам…

Я попросил его осмотреть рецепт и попытаться определить: кому он был выдан. Аар сказал что-то медсестре, и та, раскрыв застекленный шкафчик, достала толстый канцелярский журнал. Быстро полистала страницы и положила журнал перед хирургом. Я заглянул в журнал через его плечо. Аар, вежливо отодвинувшись от меня, стал перечислять:

– Двадцатого августа такой рецепт получили…

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

Тийта Аара

…Осмотрев предъявленный мне обрывок рецепта, заявляю: он написан и выдан мною, подпись на нем – моя. Поскольку рецепт выписан на лекарство, являющееся сильнодействующим средством, он должен быть зарегистрирован в специальном журнале. Из записей в этом журнале за 20 августа видно, что рецепты с аналогичной прописью были выданы мною трем больным: Пяртсу А. А., Корецкому Е. К. и Пименову А. Б…

– А как мне разыскать этих больных?

Аар поправил указательным пальцем дужку очков пожал плечами:

– Их адреса можно получить в регистратуре, – подумал и нерешительно спросил: – А почему вас заинтересовал этот рецепт?

Я достал из кармана несколько фотографий убитого, панорамный обзорный снимок места происшествии и протянул врачу.

– Мы обнаружили ваш рецепт здесь.

Нервным движением Аар пригладил серебристые белые волосы, скрипуче проговорил:

– Господи, несправедливость какая! Сколько иногда мы затрачиваем сил и нервов, чтобы вытянуть больного. А потом появляется какой-то мерзавец – раз-раз – и нет человека…

Я негромко сказал:

– По отношению к убитому это еще большая несправедливость.

Аар непонимающе посмотрел на меня своими яркими голубыми глазами и досадливо сказал:

– Да я разве о себе говорю. Родить человека, питать его, научить, вылечить – это же все такой громадный труд, сколько лет! А убить – одно мгновение. И в этом есть какая-то ужасная несправедливость, человек – такая хрупкая тонкая штука. Обидно!

– Да, – согласился я. – Но природа не могла предвидеть, что со временем люди придумают для себя пистолеты и будут из них стрелять в затылок венцу творения.

– Разве в пистолетах дело? – как-то устало спросил Аар. – Злая рука и камнем может сделать то же самое.

Я придвинул к нему фото и попросил:

– Доктор, посмотрите, пожалуйста, еще раз. Не был ли этот молодой человек среди ваших больных?

Хирург взял фото, внимательно всмотрелся, покачал головой:

– Не помню. Быть может. – И, будто оправдываясь, добавил: – У меня ведь на приеме до двадцати человек бывает. Ежедневно…