Текст книги "Дорога в Егорьевск"

Автор книги: Георгий Балл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Балл Георгий
Дорога в Егорьевск

Георгий Балл

Дорога в Егорьевск

Яков Норкин ославянился. И это не вдруг, а как-то по пути движения пригородной электрички к Егорьевску. Сначала ничего. Потом сквозь него стали проглядывать всякие еловые шишечки, сараюшки.

Тишина уплотнилась.

– Мужик, эй, мужик!

Яков Самуилович оглянулся.

– Идем, поговорим.

Рядом стояли трое парней в коже. Один был с вытянутой яйцом головой, с коротким ежиком волос. Яков Самуилович встал. Он шел впереди, а те шли сзади.

Яков Самуилович спотыкался о чемоданы, корзины.

– Извините, – говорил он.

В тамбуре тот парень с вытянутой головой сказал:

– Купи, мужик, пейджер, – и в голосе его не было вопроса.

Яков Самуилович достал кошелек.

– Не знаю, хватит ли у меня денег, – Яков Самуилович подумал, что если он погладит яйцеголового по голове, то острый ежик уколет ладонь.

Яйцеголовый вытащил деньги из кошелька Норкина.

– Маловато.

– У него припрятано.

Один из парней обыскал неподвижно стоящего Норкина.

Они неторопливо разговаривали между собой.

– Может, он зашторил баксы в ботинки?

– Непохоже. У него и сигарет нет. Зажмуренный какой-то.

Они закурили.

– Ты куда едешь?

Норкин не сразу понял, что к нему обращаются. Прислушивался к постукиванию колес на стыках. С потерей кошелька он обрел легкость. Облака сейчас не такие тяжелые, как зимой. Весной пахнет. И снег не такой, как зимой. Хрупкий. Если ползти, то руки будут проваливаться до воды. И он вспомнил, что не в такое время, а крутой зимой шел по дороге к деревне. Около деревни на снегу паслось стадо пестрых коров. "Зачем же их выгнали у хлева?" – спросил он у пастуха. "Голландские. Пусть к русскому народу привыкают" – сказал пастух. Был он в крепко повязанной шапке-ушанке, в тяжелом тулупе.

И опять откуда-то сверху:

– Ты куда едешь?

На этот раз Норкин услышал.

– В Удельную.

– Тебе надо бы в Люберцах-2 сойти.

Норкин виновато улыбнулся. Он вообще чувствовал себя виноватым перед ними.

– Я не сошел.

– А в Егорьевске у тебя кто-нибудь есть?

– Да нет никого. Правда, помню, Коля Васильков, с которым я работал, рассказывал, что он родился в Егорьевске. Но теперь я его потерял из виду. Уже давно не встречался. Коля потом женился, мне рассказывали, на Лиде Сойкиной. У них ребенок родился, но я сейчас не могу точно сказать, где они. Кажется, уехали к родителям Сойкиной во Владивосток.

Парни докурили.

– Вот тебе пейджер. Молодец, мужик, держи крепче.

И тот яйцеголовый, с колючим ежиком, сказал своим:

– Оставим ему рубль.

– Это неразменный рупь, понял?

Норкин улыбнулся.

– Теперь надо бы его сбросить

– Жалко. Мужик-то хороший, – сказал яйцеголовый. И одному из парней. Отожми дверь.

Норкин в левой руке зажимал монету, а в правой руке держал трубку. Это была трубка от старого телефона. Красная, с красным болтающимся шнуром. Ребят в коже не стало.

Норкин смотрел на трубку и вспоминал названия красного цвета: алканный, багряный, бордовый... Он прижал трубку к уху и услышал взволнованный голос Сони: "Яша, ты где? Я с ума схожу. Ты меня слышишь?"

С трудом разжимая губы, Норкин произнес:

– В Егорьевск еду.

Помолчав, добавил:

– Я счастлив, Соня.

И он понял, что Соня не сможет услышать его и никогда не увидит. Если только случайно не различит точку в сыром небе. А в небе уже был свет:

алый,

свет светлый,

ярко алый,

жаркий, уходящий в синеву.