Текст книги "Смерть по-соседски"

Автор книги: Генрих Мамоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Часть вторая

Номер в «Метрополе», который занимал Гера, был двухкомнатным люксом с двумя туалетами, огромной душевой с джакузи и прочими радостями жизни. От роскоши, окружавшей меня со всех сторон, было слегка не по себе. Похоже, что Герман заметил мое состояние и предложил выпить и, конечно же, в номере оказался бар с напитками, среди которых был армянский коньяк двенадцатилетней выдержки, с которого мы и начали. Оказалось, что Гера не забыл про ключик и после третьей рюмки он неожиданно спросил:

– Так что там за история с ключом?

Я едва не поперхнулся. Потом ответил честно:

– Я думаю, тебе не нужно вмешиваться, тем более, сам думаю отказаться, – говоря так, я все же кривил душой. Я не собирался просто так отказываться от приключения. Не то, чтобы весь из себя герой, но о том, что оно опасно, я не думал. А с другой стороны, что сейчас не опасно? Выйти из дома, и то опасно.

– Ну, ладно, как хочешь, – он пожал плечами, и вновь завел рассказ, как они с адвокатами жены и все в таком духе…

Мы допили бутылку, он ознакомил меня с документами и пошел спать в другую комнату. Я остался в той, где был бар, но пить больше не хотелось. Я чувствовал себя сытым, пьяным, и будущее рисовалось в весьма радужном свете. Поеду в Питер, переоформлю квартиру, а как вернусь, займусь ключом. Посмотрим, что из этого выйдет, а не выйдет, так продам свою квартиру и уеду к Герману. Буду выращивать тюльпаны или там гладиолусы и продавать в слаборазвитые страны.

Почему в слаборазвитые, додумать не успел. В кармане зашевелился смартфон, который я прихватил с собой. Проделав две уже знакомые операции с пальцем и глазом, я нажал на виртуальную кнопку и поднес телефон к уху.

– Слушаю, – я даже постарался изменить, насколько мог, голос – видимо, общение с неутомимым пародистом Германом пошло мне на пользу. Я ожидал услышать какой-нибудь шипящий шепот или искаженные акцентом угрожающие слова, но вместо этих ужасов услышал нежный женский голос:

– Алло? Простите, что так поздно, – я бы сказал что впору сказать «так рано» – было уже около пяти утра, – мне нужен Валентин.

– Кто?! – Я был так удивлен, что даже забыл изменить голос.

– Это вы, Валентин?

– Кажется, да, – глупый ответ не рассмешил мою собеседницу, – но откуда вы…

Нежный голос решительно перебил:

– Виктор Николаевич просил позвонить вам сегодня в пять утра и напомнить, что вы должны выйти из дома в семь тридцать и сделать то, о чем он вас просил… – она помолчала одну секунду, а потом спросила: – Он ведь предупредил вас?

– Да, вроде того, – пролепетал я растерянно, продолжая пребывать в некотором шоке. Все это вернулось, и так быстро. Это уже что-то, сказал бы какой-нибудь заумный сыщик и тут же расколол бы, кто есть кто. Но у меня нет таланта дедукции, и я плохо знаю жизнь с этой стороны. Разве что по фильмам, от которых мне хочется выть.

– Хорошо, – не совсем в тему ответил нежный голос.

– Что хорошо? Кто вы?

– Это не важно. Я буду на связи и при любых возникших на пути трудностях, звоните мне.

– Куда? – спросил я и тут же пожалел. Гера прав, я иногда бываю непереносимо туп.

– У вас определился мой номер?

– Наверное, я не знаю.

– Это ничего, я сама буду вам звонить. До свидания.

– До свидания.

В трубке раздался едва слышный щелчок, и вновь стало тихо. Надо было что-то решать. Предусмотрительный Герман уже купил на мое имя билет на трехчасовой самолет до Питера, и мне надо было лишь забрать его, предъявив паспорт в Шереметьево. Тут я вспомнил, что паспорт и права я оставил дома. Это был прекрасный повод вернуться домой и заодно, кстати, загнать «Хонду» в гараж, пока моя дорогая Кэт не передумала быть паинькой и не сожгла мотоцикл в счет возмещения причиненного ей за три месяца ущерба.

Я встал с дивана, подошел к двери, за которой спал Гера, и прислушался. Все было тихо, и в голову пришла мысль написать ему, что я отбыл за документами и вернусь к 11 часам. Мне казалось, за такой срок что-нибудь да прояснится. А если нет, что ж, тем лучше.

Я быстро накатал пару строчек «объяснительной», благо опыт писать подобные документы у меня накопился достаточный, и, придав себе более или менее приличный вид, вышел из номера, тихо закрыв за собой дверь.

Портье, одетый в невообразимый мундир, каких не носила ни одна армия на земле, презрительно посмотрел в мою сторону и демонстративно отвернулся.

«Так, меня приняли за мальчика по вызову», – подумал я, выходя из умопомрачительного здания, в котором смешались прошлое, настоящее и будущее, и я бы не сказал, что такая смесь мне была по душе.

Деньги Герман дал, еще когда мы выпивали коньяк, так что я смело поднял руку и маленький, по Гериным понятиям, «Мерседес», нарушая сразу несколько правил дорожного движения, резко свернул из третьего ряда, лихо притормозив перед правой ногой. Дверца откинулась, и я увидел почти лежащего на правом сиденье водителя, который с невообразимым акцентом, чудовищно коверкая слова, спросил, не забывая при этом широко улыбаться:

– Куда, дарагой?!

– На Таганку. – Мне не хотелось с ним ехать, но причин для отказа не было, тем более «кавказец», как я назвал его про себя, не спрашивая цены, хлопнул рукой по правому сиденью, на котором только что полулежал, и сказал:

– Поэхали, мой залатой!

Я сел на это самое сиденье, и «Мерседес», словно бешеный конь, сорвавшись с места, понесся по безлюдным улицам. Мы в мгновенье миновали Лубянку, затем мой камикадзе промчался по Солянке, невзирая на знаки и камеры, словно их и не существовало вовсе, и через каких-то две минуты, после того как я сел в машину, мы были уже возле бывшего «Иллюзиона». Кавказец виртуозно вел явно аварийный автомобиль, не обращая внимания на массу посторонних звуков, доносившихся со всех сторон. В салоне все время что-то то скрипело, то стучало. Откуда-то снизу тоже доносился нездоровый рев глушителя, но водиле все было нипочем. Когда мы выехали на саму площадь, он повернулся ко мне и спросил:

– Таганка, зэмляк, далшэ куда едем?!

– На Нижегородскую.

Он кивнул, и еще через две минуты я выходил из машины, видя сиротливо стоящую во дворе дома «Хонду». Я «щедро» заплатил ему, дав пять долларов. По курсу это было около трехсот рублей, но «кавказец» обиженно надул губы и, небрежно бросив деньги в бардачок, с силой захлопнул дверь, ничего при этом не сказав. Я тоже не стал развивать наметившийся было конфликт.

Загнав «Хонду» в гараж, я закрыл его на два замка, испытывая какое-то щемящее душу чувство. Дома было все так же. Кэт, конечно же, не было, но я и так знал это. В противном случае она бы уже несколько раз позвонила бы на смартфон, номер которого у нее наверняка теперь в черном списке.

Я подумал, что неплохо было бы принять душ и вообще как-то привести себя в порядок и, не откладывая в долгий ящик, полез в ванну. Наплескавшись, но отнюдь не посвежев, я выбрался на кухню, где нашел остатки нерастворимого кофе. Заварив его по-польски, присел за кухонный стол и попробовал успокоиться. С того момента, как я прошел мимо квартиры Виктора Николаевича, меня не оставляло смутное беспокойство. Сначала оно было смутным, потом стало сильнее. Через несколько минут беспокойство трансформировалось в тревогу. Чем ближе подбиралась часовая стрелка к назначенному времени, тем сильнее колотилось сердце. Несколько чашек кофе взвинтили мое и без того нервное состояние. В половине седьмого я уже не мог сидеть на месте и стал ходить по комнате, меряя ее длинными шагами из угла в угол. Сначала просто считал шаги, чтобы не думать о предстоящем деле, потом заметил, что из одного угла путь ненамного, но все же короче, чем обратно. Пораженный этим фактом, смог убить еще пару минут на поиск объяснения феномену, но быстро понял, в чем дело. Когда я шел от южного угла, к северо-восточному, мне приходилось слегка огибать угол стола, и я делал короткий шаг, обратно же шел прямо. Мобильник словно прирос к моей ладони. Я ни на минуту не выпускал его, ежесекундно ожидая звонка. Он раздался ровно в семь.

– Алло, – это был тот же нежный голос. Подумалось, что обладательница такого голоса не может быть некрасивой, а еще показалось, что я уже слышал его. Не в первый раз, когда она звонила, а раньше…

– Валентин? Алло?!

– Да, я слушаю. – От волнения мой голос был совсем непохож на ее. Осипший, как не вовремя схвативший простуду пенсионер, я зачем-то спросил: – Это вы? Я по-прежнему не знаю, как вас зовут.

– Если вы испытываете неудобство, называйте меня Катей. Или лучше – Кэт!

«КЭТ, Кэт, кэт», – эхом пронеслось в моей голове до боли знакомое имя. Я подумал, что надо мной издеваются, но, каким-то чудом подавив раздражение, нашел что ответить.

– Хорошо, мне все равно. Пусть будет Кэт, – я постарался придать голосу как можно больше безразличия, и, кажется, это получилось.

– Вы чем-то обеспокоены, Валентин?

– Я? А вы как думаете?

– Я выполняю просьбу моего отца, вот и все, – она отчетливо вздохнула и произнесла: – Вы меня совсем не помните?

Сначала мне показалось, что я ослышался, но память услужливо подкинула картинку – я у своего подъезда и смотрю на красивую, но очень молодую (по моим меркам) девушку, которая милым голосом спрашивает меня, буду ли я открывать дверь. Я вспомнил, как мы вместе ехали в лифте, вспомнил свое удивление и… радость, что она выходит из лифта вместе со мной. Вспомнил ее улыбку, когда она увидела, с каким удивлением я смотрю на ее руки, вставляющие ключ в дверь квартиры моего соседа. И конечно, ее слова, которые она произнесла, мило усмехаясь:

– Я не грабитель. Виктор Николаевич мой отец…

Потом я, как бы в шутку, говорил соседу, что в его квартиру «влез» очень симпатичный вор, на что он улыбнулся и ответил:

– Это моя дочь… от другого брака…

Судя по ее спокойному голосу, она ничего не знала о гибели отца. Или знала, но уже успокоилась? Черт их разберет, этих женщин! Мне не хотелось быть вестником смерти, и я решил ничего пока ей не говорить. Но девушка продолжала меня удивлять.

– Папе угрожают какие-то люди. Я не знаю кто, но со вчерашнего вечера сама не своя. Я пыталась дозвониться ему, но ни один из его телефонов не отвечает. А вечером от него пришло заказное письмо. Там целая инструкция, что вам нужно сделать, и этот номер телефона. – Она помолчала, словно решаясь спросить, затем, видимо все же решившись, тихо спросила: – С ним все в порядке?

Так, а вот и инструкция! И сейчас я уже стоял перед выбором, лгать или не лгать? Шекспир был повсюду.

– Катя, можно я так буду вас называть?

– Да, конечно, это мое имя, – призналась девушка, и я подумал, что в этом есть что-то символичное.

– Послушайте, я мало что знаю, но ваш отец говорил то же самое. Он сказал, что кто-то хочет его убить, но не сообщил, кто именно. Потом я ушел и с тех пор его не видел.

Если подходить с моральной точки зрения, то я, конечно, соврал. А если с юридической, то в моих словах не было ни капли лжи. Я просто не сказал всей правды, которая была совсем непохожа на мою щадящую «правду».

– Может, он решил спрятаться где-нибудь на время, пока все не утихнет? – В ее голосе слышалась надежда.

Я промолчал. Не мог я больше обманывать эту девушку, к которой испытывал странное влечение, видев ее всего лишь раз три года назад и слыша всего в третий раз в жизни.

Она истолковала мое молчание как нежелание продолжать разговор на эту тему, и ее голос стал ровнее и сдержаннее:

– Хорошо, у вас до выхода осталось двадцать минут. Я позвоню вам ровно в восемь.

– Постойте, – я не хотел, чтобы она думала, что я занимаюсь этим делом из каких-то корыстных побуждений, – ваш отец говорил, что я должен доставить куда-то одну вещь. Вы не знаете, куда именно?

– Нет, – она подумала немного и добавила: – У меня странная инструкция.

– То есть?

– Она состоит из листков, которые я должна уничтожать, по мере выполнения заданий.

Я промолчал, удивляясь про себя тому факту что, будучи уже мертвым, Виктор Николаевич управляет нашими действиями.

– Валентин? – Она решила, что я не слушаю. Это было не так, и я поспешил ответить:

– Да, я здесь.

– Мне почему-то очень страшно.

Я хотел признаться, что мне тоже не весело, но вместо этого сказал:

– Все будет нормально. Давайте не будем отходить от инструкций вашего отца, и все получится.

– Хорошо.

– Да, а сколько там всего листов?

– Не знаю, они вложены один в другой.

«Как странно», – подумал я, но вслух произнес:

– О’кей, – и, ограничившись этим нерусским словом, я выключил телефон.

Еще один сюрприз минувшей ночи. В деле принимает участие, и непосредственное, родная дочь моего соседа. Интересно, что мне еще предстоит узнать? Ведь это, как я понимаю, только цветочки.

В половине восьмого я вышел из подъезда, спустившись пешком по черной лестнице, потому что не работал ни один лифт. По дороге нагнал соседа с седьмого этажа и, затеяв разговор о ценах, правительстве и взяточниках, то есть на самые животрепещущие темы, вышел с ним из подъезда, продолжая разговор, который вел теперь лишь мой спутник, Олег Петрович, также бывший военный и тоже пенсионер. Хотя сейчас он ехал на работу. В какое-то частное охранное предприятие. Времена такие.

Он говорил до самой остановки, я же, нарушая данные полковником инструкции, постоянно озирался вокруг, выискивая подозрительные лица, едва не заработав паранойю. Все вокруг казались мне подозрительными, хотя среди стоящих на остановке я увидел много своих соседей. Впрочем, они и так были «подозрительными лицами» с бегающими глазками. Никто почему-то не хотел встречаться со мной глазами, и, впервые задумавшись на эту тему, я стал припоминать, кто мне смотрел в глаза. Почему-то припомнилась та, первая Кэт, и сразу стало неприятно – она никогда не смотрела мне в глаза. Посмотрит так, вскользь, и уводит взгляд. Гадюка! Небось с самого начала знала, как поступит!

В автобусе, в который мы с Олегом Петровичем еле влезли, он громким шепотом продолжал объяснять, в каком паскудном государстве мы живем, и что он всю свою жизнь отдал на служение ему, а чем отблагодарили? Нищенской пенсией и редкими подачками на 9 Мая в виде ненужных медалек и устных благодарностей за верную службу?! Да в жопу! А с прошлого года еще и льготы урезали, заменив их смешными рублями, которых не хватало даже на проездной в метро.

Я уже жалел, что завел старика. Теперь он будет весь день злой на все начальство, а может, и того хуже – удар человека хватит, и виноват буду я. Зря я о правительстве, достаточно было сказать о пробке на дорогах. На разбушевавшегося не в меру старика уже начали обращать внимание другие пассажиры, поворачивая к нам полусонные, недовольные лица, а одна бабушка, у которой, видимо, тоже с психикой было не все в порядке, даже замахнулась на Олега Петровича, проскрипев что-то типа:

– Замолчи, ирод! Без тебя тошно!

На моего соседа это подействовало, и я был благодарен бабке, хоть она и не вызвала во мне никаких симпатий. Просто я уже устал от говорливого старичка.

На Таганке мы с ним распрощались. Я подождал, пока он спустится в метро, и достал мобильник. Часы показывали без пяти восемь. До контрольного звонка оставалось пять минут, и я подошел к киоску. Купив пачку «Парламента», я достал сигарету, но прикурить не успел. Ужом зашевелившись в руке, смарт издал уже знакомый мне переливчатый сигнал. Я вновь посмотрел на часы. Они показывали без трех минут. Я подумал, что девушка волнуется. Но вновь ошибся. Это была Кэт. В смысле, бывшая Кэт. По ее голосу я понял, что она пьяна как сапожник.

– Ну, что… нашел свою дурацкую «Хонду»?!

– Да, – я ответил сухо, надеясь сразить ее своим безразличием. – Извини, Кэт, я жду звонка. Тебе что-то нужно?

– Как ты смеешь так со мной разговаривать?! – Это было начало. Она всегда так начинала. Вообще, я только сейчас стал понимать, что моя бывшая подружка была не более чем набором штампов, пригодных к большинству ситуаций. Прямо Эллочка-людоедка, но, к сожалению, с большим запасом слов. – Негодяй, ты не достоин меня, моей любви, моих страданий!

На этом месте она икнула и дальше продолжала, икая почти через слово:

– Я среди ночи, ик, пригнала ему мотоцикл, ик, а он… козел неблагодарный, ик, еще спрашивает?! Да как ты смеешь?!

– Кэт, – я постарался вложить в свой голос и твердость, и жесткость и даже, если хотите, жестокость, – у меня нет времени выяснять, кто из нас козел, а кто свинья. Поэтому, если все важное ты уже сказала, предлагаю закончить разговор.

– Да, ик, как ты смеешь?! Ик! – Она была настолько пьяна, что не осознавала, что говорит одно и то же. Что-то слишком много повторений. То Гера твердил про баб, которые все дуры, то теперь эта все пытается понять, как я смею. Становилось очевидным, пока она этого не поймет, вопрос будет задаваться постоянно. И я решил объяснить.

– Я не хотел тебе говорить, но раз ты спрашиваешь. Это ты не имеешь на меня никаких прав, так что, пожалуйста, заткнись и проваливай с моим телефоном, пока я не заявил на тебя в полицию.

И, не дожидаясь очередного «да как ты смеешь?!», отключился. На часах было восемь ноль одна. Звонок раздался почти сразу. Я уже приготовился наорать, но, к счастью, а может, наоборот, это была другая Кэт – Катя.

– У вас был занят телефон. – Мне показалась, что она недовольна.

– Кто-то ошибся, – мне не хотелось ей объяснять про Кэт.

Кэт, или лучше, чтобы не путаться, я буду называть ее Катей, помолчала и спросила:

– Где вы?

– На Таганке.

– Хорошо. Спускайтесь в метро, доедете до «Пушкинской», пересядете на зеленую ветку и на «Новокузнецкой» сделайте переход на «Третьяковскую». Выйдете из метро и идите по Малой Ордынке в сторону «Добрынинской». Запомнили?

– Это несложно.

– Хорошо. Когда дойдете до дома номер восемнадцать, строение три, позвоните мне. Вы посмотрели мой номер?

Честно говоря, я этого не сделал, но вновь ответил ей полуправду:

– Да, он есть в памяти.

– Жду вашего звонка, – и отключилась.

Ох уж, эти дети шпионов! Они еще таинственней, чем их родители, шпионы по профессии.

Я спустился в метро и начал свой путь в московской подземке. Стараясь не поддаваться волнению, я в точности совершил все предписанные перемещения, и, когда выходил из подземного выхода на станции «Третьяковская», было уже без двадцати пяти девять. По дороге я старался запоминать лица людей, едущих и идущих со мной, и пару раз я заметил, что вместе со мной с «Пушки» на «Тверскую» переходили несколько человек, а двое, мужчина и женщина, ехали со мной до «Новокузнецкой» в одном вагоне, хоть и в другом его конце. Затем женщина, спросившая меня, буду ли я выходить на «Новокузнецкой». Я вновь увидел ее на «Третьяковке». Обычная женщина, но смотрела как-то подозрительно, да и выходила странно.

Хотя что тут странного? Ну нужно ей так, разве это запрещено? Выйдя из подземки к «Макдоналдсу», встал в очередь к окошку. Женщина поднялась по ступеням и, покрутив головой во все стороны, пошла к Пятницкой. Очень подозрительно!

Я не стал покупать ненавистный фастфуд. Убедившись, что на меня никто не обращает внимания, отошел от пахнувшего вчерашним маргарином окошка и побрел по тихой, начинавшейся от метро улице. Дом номер 18 по Малой Ордынке был совсем недалеко, поэтому, чтобы не терять времени, я по дороге поискал в телефоне номер Кати. Входящих было два. Один – это мой, теперь уже бывший номер, другой начинался с 350. Я подошел к старому, можно сказать ветхому зданию, на котором висела бело-синяя табличка с цифрами 18/3, и нажал на телефоне кнопку вызова. Катя ответила моментально.

– Я возле дома восемнадцать. Что дальше?

– Видите подъездную дверь?

– Да, вижу. – Красная, или, правильнее, когда-то красная краска со времени своего последнего обновления превратилась в грязно-коричневую высохшую корку, за которой скрывалась деревянная дверь. Рядом висел допотопный механический замок. Я подошел к дверям и сообщил об этом Кате.

– Хорошо. Нажмите один и два одновременно и поднимайтесь на третий этаж. Квартира номер пять, третий этаж, слева от лестницы.

– Мне нужно войти туда? – поинтересовался я, чувствуя, как по спине побежала первая волна адреналина.

– Да. Ключ за дверью электрического щитка на магните. Пошарьте, его непросто найти, и не забудьте положить его обратно, когда будете уходить.

– Постараюсь.

– Хорошо. – У этой девушки тоже было «свое» любимое слово. – Только… – она чуть помедлила, – будьте осторожны.

– В каком смысле осторожен? Не застрять в лифте екатерининских времен? – Я попробовал пошутить, но сам понял, что шутка не удалась.

– Там, наверное, нет лифта, так что не переживайте, – ответила Катя, и мне показалось, я уловил в ее голосе насмешку.

– Прекрасно. Кстати, может и не к месту, но все же хотелось бы знать, что дальше?

– Дальше я не вскрывала.

Я удивился, но, впрочем, несильно.

– А когда вскроете?

– Когда выйдете оттуда.

Мне показалось, что я знаю причину, по которой полковник написал инструкцию именно так, и мне стало неприятно. Я подумал, что это сделано, чтобы исключить возможность риска. Иными словами, если меня кто-нибудь застукает за тем, что я проник в чужую квартиру, то я не смогу выдать того, чего попросту не знаю. Умно, но неприятно. Я с трудом сдержал свои эмоции.

– Ладно, допустим, я вошел в квартиру, а дальше что? Действовать по своему разумению?

– Не знаю, – после секундного молчания произнесла девушка. – Вы еще можете отказаться.

Я подумал, что после вчерашнего вряд ли это сделаю, и сказал:

– Хорошо, я войду. А потом перезвоню вам.

– Будьте осторожны. Здесь не написано, но мне кажется… это опасно, – эти ее слова слегка примирили с моей незавидной ролью.

– О’кей, я буду осторожен.

Прежде чем войти в подъезд, я машинально посмотрел направо и увидел мужичка, медленно бредущего по тротуару. Несмотря на раннее утро, походка выдавала его нетрезвое состояние, что успокоило, поскольку никого больше на улице не было.

На третий этаж я взбежал довольно проворно, учитывая, что в доме, построенном лет за сто до моего рождения, все ступени были низкими, из-за чего привычный размер прыжка в две советские ступеньки был не очень удобен. Две ступени были коротки, а три, наоборот, длинны. Но я приноровился и, остановившись перед квартирой с надписью 5, почти не запыхался.

Дверь была обычной, металлической, черного цвета, без каких-либо изысков. Два замка, глазок и все. Я взглянул на металлическую дверцу, за которой скрывался электрический щиток, и заметил, что замок вдет лишь в одно кольцо. Через несколько секунд, за которые я успел подумать, что зря не позаботился о резиновых перчатках, ключи были у меня в руке. На ключах была выцарапано: 1 и 2. Я посмотрел на дверь, увидел два замка и вставил первый ключ в верхний…

За первой дверью оказалась вторая, но она была просто прикрыта. Несмотря на отсутствие на ней замков, эта дверь казалась намного надежней предыдущей – выполненная из массива дуба, она представляла собой настоящее произведение искусства. Резные орнаменты обрамляли ее по всему периметру, на верхней половине правой и левой створки красовались барельефы в такой реалистичной манере, что ничего не понимающий в этом деле, я углядел красоту, ранее мне недоступную.

Внизу хлопнула дверь. Я осторожно посмотрел в пролет, но никого не увидел. Может, кто-то вышел, но я все же поторопился войти в квартиру и захлопнуть за собой дверь. Дверь не захлопнулась. Она мягко и довольно быстро стала закрываться, но щелчка не услышал. Осторожно толкнул дверь – на месте. Приложил руку и надавил. Вроде закрыто.

Я толкнул обе половинки массивной двери, и они раздвинулись, открывая передо мной совершенно новый мир. Комната, если это была комната, больше походила на вестибюль какого-нибудь театра, чем на прихожую в московских квартирах. Я ступил на прекрасный, цвета слоновой кости паркет, и мне стало стыдно моих кроссовок, убого смотревшихся на этом великолепии. Стоявшая вдоль стен этой фантастической прихожей мебель казалась взятой напрокат из музея антиквариата, на ней не было той печати дряхлости, которыми обычно отмечены бабушкины комоды, тахты и прочая рухлядь. Все диваны и кресла на высоких ножках (или это стулья?) выглядели абсолютно новыми, и я вдруг понял, что этот стиль вовсе не старомоден. Напротив, он был гораздо авангарднее всяких блестящих металлических конструкций, цветных витражей с невозможной подсветкой или, чего доброго, глиняных стен, которые в последнее время рекламируются в гламурных журналах. Сам я, правда, их не читал, кто-то рассказывал.

Из прихожей вели две двери. Сначала я заглянул в ту, что была слева, за которой оказалось что-то вроде кладовки. Пачки с чистым бельем, белые рубашки и костюмы разных цветов, висевшие на плечиках и подтянутые почти к потолку, мягкая обувь.

Я открыл другую дверь и увидел, что метрах в трех от нее так поразивший меня паркет заканчивается. И дальше ничего нет. Только высокие, резные перила, ограждающие пустое пространство. Пола не было, но подойдя ближе к краю, я увидел лестницу, ведущую вниз. Похожая на раковину в разрезе лестница привела меня в огромное помещение, скупо освещенное двумя лампочками в противоположных концах, что и давало представление о размерах помещения. Все остальное было в полумраке, в котором было бы трудно найти даже пачку сигарет. Я остановился в нерешительности на последней ступеньке, не зная, в какую сторону идти.

Потянуло вправо. Коня не было, так что и терять вроде нечего. Это я себя успокаивал такими шуточками, потому что, несмотря на абсолютную тишину, царившую здесь, а может, именно из-за нее, внутри росло беспокойство, сильно смахивающее на страх. Я шел между столами и стульями, которые стал различать, как только глаза свыклись со скудным освещением, стараясь не шуметь и ничего не трогать. До лампочки, освещавшей небольшую часть стены и немного перед ней, оставалось метров десять, не больше, когда раздался слабый, еле различимый звук. Происхождение звука было неясным, и, затаив дыхание, я остановился в надежде, что меня в этом полумраке не видно. Увидев рядом стул, я присел на него, окончательно слившись с обстановкой.

Целую минуту ничего не происходило, и я почти успокоился, когда звук повторился вновь, в этот раз гораздо ближе. Что-то смутно знакомое было в нем. Я таращил глаза, вертя головой в разные стороны, надеясь увидеть опасность раньше, чем она найдет меня. Звук вновь раздался почти рядом, и что-то мягкое прикоснулось к моей ноге. Я вздрогнул и посмотрел вниз. Ужас охватил меня и тут же отпустил. Это была кошка. Или кот. Я слабо разбираюсь в этом, но характерное урчание, доносившееся снизу, и почти сексуальное домогательство моей ноги с определенностью говорило о том, что хотя бы в названии животного я не ошибся. Еще через секунду я увидел ее. Это было пушистое, маленькое создание, неопределенного цвета, поскольку разглядеть при таком освещении масть не представлялось возможным.

Животное урчало, не переставая, и терлось об меня, словно мы были знакомы с пеленок. Я нагнулся и осторожно приподнял легкое, как перышко, теплое тельце. На шее у животного был повязан маленький бант темного цвета, формой напоминавший галстук-бабочку. Я подумал, если кошка такая ручная, то, должно быть, хозяева либо были совсем недавно, либо скоро придут. В обоих случаях не мешало бы поторопиться.

Урчание усилилось и теперь напоминало маленький моторчик, в котором, несмотря на малые размеры, таились невероятная скорость и такая же реакция. Признавшее во мне друга создание немного придало бодрости, и я почти справился со своим предательски быстрым сердцебиением. Но стоять, наслаждаясь дружбой человека с младшими братьями (или сестрами?), времени не было.

Я осторожно опустил «сестричку» на пол и продолжил прерванное движение к лампочке. На ум пришло сравнение с мотыльком, летящим на ярко пылающую свечу, с единственным желанием оказаться как можно ближе к источнику света. По спине забегали крупные, почти африканские муравьи. Мне не хотелось бы остаться возле горевшей лампочки, как тот мотылек, и я сбавил ход.

Судя по тому, что я видел вокруг, это была не квартира, а какой-то закрытый клуб, в элитарности которого я не сомневался с той секунды, как вошел в этот шикарный пентхаус. То, что сейчас здесь было безлюдно, не удивляло. Во-первых, сейчас почти раннее утро, во‐вторых, четверг и, в‐третьих – думаю, что полковник не стал бы посылать меня сюда, если бы не был уверен в том, что здесь пусто как в космосе. (Хотя в космосе, кажется, не водятся коты, да и кошки тоже.) Самым странным было отсутствие даже не охраны, а сторожа или хотя бы вахтера, фиксирующего посетителей в свой журнал. Здесь также было темно, но обстановка, судя по всему, ничуть не уступала той, что была наверху. Следовательно, хозяева клуба, кем бы они ни были, должны были позаботиться, чтобы воры, коих развелось в наше лихое время, не забрались сюда и не растащили бы всю дорогую мебель и вообще все, что здесь находилось.

Слегка озадаченный этими вопросами, я не заметил, как оказался возле небольшой и неприметной дверки, столь искусно замаскированной под обои, что не окажись я рядом, ни за что бы не догадался, что она есть. Строго говоря, я встал спиной к стене, не заметив, что прислонился именно к двери, и лишь когда за мной вдруг исчезла опора и, потеряв равновесие, я ввалился в другую комнату, тогда-то мою голову и посетили вышеперечисленные мысли.

Я сидел на полу, и, если любимый копчик и болел от встречи с красивым, но от того ничуть не менее твердым полом, изумление от увиденного напрочь заглушало все остальные чувства. Комната, площадью тридцать или сорок метров, а может, и больше, освещалась просачивающимся сквозь матовые стекла дневным светом и была не менее богата, чем все, что я видел тут до сих пор. Вряд ли это могло удивить, если бы помимо богатых мебелей, как говаривал один известный персонаж, повсюду, куда ни посмотри, виднелись следы деятельности людей, которых в нашем, чрезвычайно развитом и цивилизованном обществе называют садомазохистами. Я слышал, что в Москве существуют бордели, специализирующиеся именно на подобных извращениях, но мне почему-то казалось, что такие заведения должны быть убогими в убранстве и там обязательно должен присутствовать какой-нибудь умопомрачительно отвратительный запах. Я даже задержал дыхание, чтобы случайно не вдохнуть ядовитых миазмов чьих-то гнусных испарений, но через несколько секунд сдался и осторожно, через рукав втянул носом воздух, оказавшийся ничуть не вонючим.

Приободрившись, я поднялся на ноги и, потирая ушибленный зад, начал обход и осмотр достопримечательностей. А посмотреть было на что. Всевозможные орудия пыток, о чем можно говорить безо всяких кавычек, поражали мое воображение своими бесконечными вариациями, я бы сказал, почти изысками, в своей болезненной фантастичности. Предназначение одних было понятно с первого взгляда. Например, всякие там кнутики, плеточки, наручнички. Именно наручнички, потому что полицейское слово наручники, здесь явно не годилось. Я думаю, что никто и никогда не видел преступника на скамье подсудимых, наручники которого были из золота или с которых свисали бы маленькие комочки шиншиллы. Кожаные костюмы, маски, сапоги, и это была лишь малая часть арсенала.