Текст книги "Речь о достоинстве и превосходстве женского пола"
Автор книги: Генрих Корнелий Неттесгеймский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Из достоверных рассказов о древностях мы узнаем, что в Гетулии, Бактрии и † Талисии † мужчины по обычаям предавались изнеженной жизни, а женщины возделывали поля, возводили дома, торговали, ездили на лошадях, воевали и занимались делами, какие ныне входят в обязанность мужчины. У кантабров мужчины давали женщинам приданое, сестры выдавали братьев в мужья, дочери получали наследство. У скифов, фракийцев и галлов все обязанности наравне выполняли мужчины и женщины. Решение о начале войны принималось с учетом мнений и советов женщин (свидетельствует о том формулировка договора, заключенного кельтами с Ганнибалом): «Если кельт пожалуется на несправедливое обращение карфагенянина, пусть рассудят его карфагенские наместники или полководцы в Испании. Если карфагенянин претерпит несправедливость от кельта, пусть рассудят кельтские женщины».
Но беспредельная тирания мужчин, отринув божественное право и законы природы, отняла несправедливыми установлениями у женщин прежнюю свободу, ныне вовсе забытую – женщин с детства приучают не думать о свободе. Женщина с рождения, с первых лет обречена на домашнее безделье; ей отказано во всем, кроме иглы и нити, будто она ни на что более не способна. А достигшую зрелости женщину отдают в ревнивую власть мужа или навечно заключают в темнице для весталок. Любая общественная деятельность ей запрещена законами. Сколь бы разумна женщина ни была, ей воспрещается выдвигать обвинения в суде; запрещается осуществлять правосудие, третейское судейство, усыновление детей, ходатайствовать, быть доверенным, опекуном, попечителем, участвовать в процессах о наследстве или в уголовных процессах.
Женщинам запрещено проповедовать слово Божие, что прямо противоречит Писанию, ибо Святой Дух пообещал им устами Иоиля: «Будут пророчествовать дочери ваши». Ведь в апостольские времена женщины проповедовали публично (Анна, жена Симеона, дочери Филиппа, Прискилла, жена Акилы). Столь нечестивыми оказались новейшие законодатели: презрев завет Божий в пользу своих учений, они объявили женщину, благороднейшую природным превосходством и достоинством, юридически бесправней любого мужчины. Униженные нынешними законами, женщины потерпели поражение в войне с мужчинами и вынуждены уступить победителю; а причина тому – не естественная или божественная необходимость, а привычка, воспитание, судьба и некое тираническое стечение обстоятельств.
Нередко иные люди подкрепляют свою власть над женщинами апелляцией к вере и обосновывают свою тиранию, ссылаясь на Священное Писание и на проклятие, полученное Евой: «К мужу твоему обращение твое, и он будет господствовать над тобою». Но ведь Христос снял проклятие. В таком случае они процитируют Петра, да еще и Павла: «Жены мужьям своим да повинуются», «Жены в церквах да молчат». Но следует учесть разнообразные формы фигурального выражения в Писании и принятую аффектацию, поэтому противоречие здесь лишь в поверхностном смысле.
Так заведено в церкви: в службе мужчины предпочтены женщинам, как иудеи предпочтены грекам в обетовании. Но Бог нелицеприятен, ведь во Христе каждый человек не мужчина и не женщина, а некая иная тварь. Мужчинам в их твердосердии и в самом деле разрешалось во многом обходить женщин, как некогда иудеям позволялось разводиться. Но женское достоинство оттого никак не ущемляется, и женщины имеют право осуждать мужчин, если они слабы и заблуждаются – ведь сама царица Савская судила мужей иерусалимских. А оправданные верой стали детьми Авраама, то есть детьми обетования, и подчинены женщине, к ним–то и относится завет Господа, сказавшего Аврааму: «Во всем, что ни скажет тебе Сара, слушайся голоса ее».
Настало время возможно короче подытожить наши рассуждения. Мы аргументировали превосходство женского пола по имени, по положению в порядке, по месту, по материи, по великим достоинствам, полученным женщиной от Бога; затем по вере, по природе, по человеческим законам – все это мы подтвердили авторитетными мнениями, соображениями разума и примерами. Увы, мне не удалось сказать столько, сколько осталось не высказанным, ибо взялся я за эту речь не из самонадеянности или заискивания, но руководим долгом и истиной, дабы не уподобиться святотатцу, кто втуне закопал дарованный ему талант, и молчанием своим крадет заслуженные хвалы столь славному полу. Итак, если некто более пытливый, чем я, найдет пропущенный нами веский аргумент, годный для дополнения нашего труда, я буду рад: ибо этот некто вовсе не уличает меня, а помогает мне, и своими дарованиями и ученостью делает наш хороший труд еще лучше. А чтобы не позволить сему сочинению разрастись до огромного фолианта, здесь и положим ему конец.
Письмо Генриха Корнелия Агриппы Максимилиану д’Утремону, советнику Карла Пятого, Цезаря и Императора
Светлейшему мужу Максимилиану д’Утремону, советнику Карла Пятого, Цезаря и Императора, Генрих Корнелий Агриппа желает здравствовать.
Почти двадцать лет, блистательный Максимилиан, утекли с тех пор, как я, получив кафедру в университете Доля в Бургундии, при великом всеобщем восхищении разъяснял во славу божественной Маргариты, государыни нашей, книгу Иоганна Рейхлина «О чудотворном слове», во вступительной же блестящей речи предпослал похвалы оной государыне. Большинство именитейших мужей города, средь коих известный тебе Симон Вернье, декан Дольской церкви и проканцлер университета, уговаривали меня в то время посвятить властительнице какое–нибудь писанное сочинение. Настойчивыми просьбами и письмами напоминали они и настаивали, будто сочинением таким я добьюсь весьма немалой благосклонности государыни. И я согласился, ибо нехорошо отвергать просьбы замечательных мужей и презирать ожидающее меня благорасположение столь славной госпожи. Темой для труда избрал я достоинство и превосходство женского пола: такое сочинение более иных достойно быть подаренным и посвященным государыне, ведь она среди всех прочих преславных нашего века женщин являет собой идеальный пример женского достоинства и превосходства: и стань она покровительницей и свидетельницей, книжица наша немалую убедительность снискать может в споре против тех, кто все силы кладут на злословие о женском поле.
До сих пор обещанного Ее Высочеству я не выполнил, и причиной тому – ни места удаленность, ни времени истечение, ни души легкомыслие, ни намерений перемена, ни сложность предмета или скудость таланта, а повергла меня клевета некого Каталине (какого рода клевета, ты поймешь из памфлета на того же Каталине, посылаю тебе памфлет вместе с настоящим сочинением). Осиленный его лицемерием, в негодовании я забросил книгу и не прикасался к ней до сих пор: не хотел я белить еще одну стену, пусть даже драгоценную, известкой из того же ведра, в уповании на то, что грядут иные обстоятельства и помогут книге добраться до ее хозяйки.
И вот, вернувшись на родину, я решил: теперь–то и должно проявить верность и, не откладывая более, преподнести мою книгу нашей государыне – ведь сей труд, по обязательству моему и обету, ей одной принадлежит. И пусть по этой книге государыня разумеет: за прошедшее время обет свой я не забыл, и преданнейшая моя верность никогда не оскудевала, а чужая низость не так уж сильно задела меня и не пересилила постоянство моего духа в ревностном желании восхвалять добродетели государыни.
И если ныне твое благоразумие не осудит моего намерения, я опубликую книжку вместе с другими моими сочинениями, хоть и понимаю, сколь эта вещь ничтожна и сколь мало изящно изложена. Но я хотел бы чтоб книжка, написанная некогда в годы моего отрочества, сейчас же лишь в отдельных местах исправленная, как видно по рукописи, на скорую руку доработанной, была преподнесена моей государыне, как принято выражаться у так называемых канонистов, «отныне, как с того момента», пусть даже это повредит моей репутации. А между тем, ныне, в возрасте более солидном, я напишу для Ее Высочества что–нибудь серьезнее и обширного содержания, более возвышенное и достойное. Да и не хотелось бы, чтоб государыня по моим детским забавам судила о моих дарованиях: пожелай она на деле испытать мои знания, они бы принесли бы пользу в самых великих свершениях и в мирное, и в военное время.
И дабы никто надменный и ученостью чванящийся, презирающий мое несовершенство или невзлюбивший мои дарования, не пренебрег моим трудом, не злословил о нем, не терзал насмешками, я передаю мой труд, а с ним и блеск женского достоинства и славу женского превосходства, твоему великодушию, попечению и защите. Надеюсь, меня легко простят за восхваление женских добродетелей в назидание мужчинам, поскольку написал похвальное слово милостивой государыне и опубликовал попечением и поощрением твоей снисходительности.
Будь здоров.
Из Антверпена. 16 апреля 1529 года.
В ожидании твоего решения.
Письмо Генриха Корнелия Агриппы августе Маргарите, государыне австрийцев и бургундцев.
Божественной августе Маргарите, милосерднейшей государыне австрийцев и бургундцев, Генрих Корнелий Агриппа желает здравствовать.
Ныне дерзновенно берусь, хоть и не без смущения, отдать должное, сколько позволят мои силы, достоинству и превосходству женского пола – нечто до сей поры неслыханное, но истине, сдается, не противное. Признаюсь, не раз дерзость соперничала в моем сердце со стыдливостью. Восхвалить бесчисленные добродетели и высокое превосходство женщин – дело непомерное и самонадеянное, а предпочесть мужчинам женщин вроде уж и вовсе стыдно, даже как будто не по–мужски. Видимо поэтому, хотя немногие и пытались писать похвальное слово женщине, однако никто (сие мне достоверно известно) не осмелился признать ее превосходство над мужчиной. А молчанием отнять истинные и по праву приличествующие достойному полу хвалы, похитить у женщин заслуги и славу, сокрыв достоверную истину, считал я делом неблагодарным и святотатственным.
Долго одолевали меня колебания и нерешительность в подобных противоборениях, но причудливый страх неблагодарности и святотатства превозмог стыд, дерзновенность возобладала в моем труде: куда дерзостнее сталось бы промолчать, а посему я счел добрым знаком, что сфера, коей до сих пор сонм ученых мужей, сдается, полностью пренебрегал, будто предначертана для меня небожителями.
Итак, я возвещаю славу женщине, не скрывая ее добродетелей; не стыжусь взятой темы и не приму порицаний, утверждая женщину выше мужчины; смущаюсь даже, простительно ли, что столь возвышенный предмет излагаю более низким стилем, чем следовало бы – разве только оправдают меня недостаток времени, сложность задачи, да и правота моего дела; учесть надлежит еще одно обстоятельство: взялся я за перо не ради заискивания и лести, потому и не столь старался расцветить похвалы риторическими красотами и услужливыми поклонами, сколь изложить самое суть дела с помощью разума, авторитетных суждений, примеров и свидетельств Священного Писания, гражданского и церковного права.
Тебе же, светлейшая Маргарита, одаренной пятью богами – Аполлоном, Дианой, Солнцем, Авророй и Вулканом – превыше всех славных жен мира и знатностью рода, и превосходством в добродетелях, и славою деяний, тебе посвящаю и дарю мой труд, ибо жизнью своей и нравами превзойдя все высокие достоинства женского пола, ты вознеслась, подобно солнцу, и своим примером утвердила честь и славу вашего пола.
Ты – честь, украшение и слава благороднейших жен, и государей, все пределы преодолевшая, пребывай же в счастии и здравии!
Комментарии переводчика
Настоящее издание сочинения Агриппы Неттесгеймского не сопровождается научным аппаратом. В каком–то отношении это не лишено смысла: читатель получает возможность прочесть текст так, как он задумывался, то есть прежде всего как риторическое упражнение, в котором фактические детали не столь важны, сколь искусность аргументации. Но такой подход создает и определенные трудности для переводчика. В фактических деталях Агриппа нередко допускает неточности: иногда он, видимо, пересказывает фрагменты по памяти, порой использует не вполне надежные источники, иногда, надо думать, искажает данные намеренно. Приведем несколько примеров подобных трудностей.
В списке образцов супружеской любви, кроме «Катоновой Порции» (Portia Catonis: из контекста следует, что Порция – жена Катона, хотя она была его дочерью и женой Брута); над некой «Сульпициевой Мессалиной» (Messalina Sulpitii) ломают голову комментаторы. О Мессалине, жене Сульпиция, мы ничего не знаем, а знаменитая Мессалина, супруга императора Клавдия, печально известна необузданным развратом, такой считает ее и сам Агриппа (Henrici Cornelii Agrippae… De incertitudine et vanitate scientiarum et artium… Parisiis, 1531. Fo. LXXXIIII). Вопрос прояснится, если мы откроем вероятный источник Агриппы, сочинение испанского гуманиста Хуана Вивеса «О воспитании христианской женщины» (III, III). «Валерия Мессалина, супруга Сульпиция» (Valeria Messalina, Sulpicii coniunx) приводится Вивесом как верная жена, отказавшаяся вступать в повторный брак после смерти мужа. Вивес, в свою очередь, использовал сочинение блаженного Иеронима «Против Иовинана» (I, 46), где эта женщина, однако, названа Valeria, Messalarum soror – «Валерия, сестра Мессал» (то есть Валерия Мессалы Корвина, консула 31 г. до н. э., и его брата). Сложно сказать, почему Вивес сделал ее женой Сульпиция; возможно, и существовала некая Мессалина, которая и была, как и другие, в родстве с Валериями Мессалами. По–видимому, и Порция у Агриппы оказалась Катоновой женой из–за путаницы в тексте Вивеса (I, III). Сочинение Вивеса было опубликовано в 1523 году; между прочим, Агриппа явно лукавит, утверждая, что он почти не перерабатывал текст после конфликта с Жаном Катилине в 1509 году.
Другой пример: в «Законах двенадцати таблиц» женщинам воспрещается чрезмерно скорбеть в трауре, в частности, царапать щеки (X, 4). Однако латинское слово rado обозначает одновременно и царапанье и бритье. Агриппа приводит цитату из этого свода документов так, будто закон запрещал женщинам бриться, чтобы у них не росла борода, – аргумент, свидетельствующий, что борода уродлива. Возможно, Агриппа сознательно перетолковывает текст: речь действительно написана не без иронии.
Следующая проблема: как быть переводчику с неточностями орфографическими. Список женщин–прорицательниц у Агриппы заканчивается Кассандрой и некой Крисой (Cassandra et Crise). Источник, по–видимому, Иероним («Против Иовиниана» I, 41, возможно, снова через Вивеса I, IV): Cassandram quoque et Chrysein vates Apollinis… legimus – «И про Кассандру и Хрисеиду мы тоже читаем, что они были аполлоновыми прорицательницами». Очевидно, Chrysein в одном из текстов исказилось в Chrysen, и гомеровская Хрисеида превратилась в Хрису или Крису. Крестительницей венгров Агриппа называет Грейзиллу (Greisilla), сестру императора Генриха Первого. Имеется в виду, очевидно, Гизела, супруга короля венгров Иштвана Святого, сестра императора Генриха Второго, а не Первого. В списке вакханок Агриппа перечисляет (цитируем в орфографии первого издания): Thyades, Menades, Bachae, Eliades, Mimallonides, Aedonides, Euhyades, Bassarides, Triaterides (фиады, менады, вакханки, элиады, мималлониды, эдониды, эвгиады, бассариды, триатериды). В современном составе корпуса античных текстов нет слов Eliades и Triaterides. По–видимому, источник Агриппы – список названий вакханок из энциклопедии Жана Тиксье де Равизи (Joan. Ravisii Textoris Officinae epitomes, Tomus II. Lugduni, 1560. P. 138–139; первое издание энциклопедии вышло в 1520 или 1522 году, что тоже аргумент в пользу поздней переработки текста Агриппы). В списке французского энциклопедиста: Thyades, Maenades, Bacchae, Eleides, Mimallonides, Aedonides, Euhyades, Bassarides, Triaterides; у Агриппы только Eleides заменены на Eliades. Тиксье де Равизи приводит источники названий вакханок. Eleides взяты из четвертой «Героиды» Овидия, 47: Nunc feror, ut Bacchi furiis Eleides actae («А сейчас я несусь, как элеиды, гонимые безумием Вакха»). В современных изданиях Eleleides передается как «элелеиды» – «кричащие элелеу». Triaterides – из «Фиваиды» Стация (IV, 729): atra sacrum recolit Triateris Ophelten («Черная триатерида почитает священного Офельта»). Тиксье де Равизи считал, что «триатерида» – название вакханки; современные издания, согласно лучшим рукописям, читают recolet trieteris, тогда значение слова меняется: («Черный (то есть траурный. – М. Ш.) праздник, справляемый каждые два года, будет почитать священного Офельта»).
В основу нашего перевода речи Агриппы положен следующий принцип: смысловые ошибки оставлены без исправления, уточнено лишь то, что можно считать орфографическим отклонением. Поэтому Crise переводится как «Хрисеида» (по аналогии с именем Josue – оно закономерно переводится как Иисус Навин), Greisilla передана как «Гизела» (но брат ее остается Генрихом Первым), Eliades – «элелеиды» (если бы мы перевели «элеиды» или «элиады» без комментария, читателю даже теоретически трудно было бы понять, о чем речь). Однако перевести Triaterides как «триэтериды» невозможно: такого слова в значении «вакханка» никогда не существовало ни в русском, ни в латыни; с изменением написания recolet trieteris вместо recolit Triateris современные издатели изменили и трактовку слов, а интерпретация Тиксье де Равизи относится именно к слову Triateris. Поэтому в данном случае мы позволили себе ввести в русский язык новое заимствование «триатериды». То же и с прозвищем царицы Зенобии – мы передаем его как «Эфинисса», хотя слово Ephinissa не имеет смысла в греческом языке и возникло в Новое время, по–видимому, в результате искажения текста (epitomasse – «кратко изложила») в «Жизнеописаниях тридцати тиранов» Требеллия Поллиона (XXX, 22). Возможно, сюжет о прозвище впервые появляется у Агриппы; упоминание прозвища в письмах Элизенны де Кренн явно производно от сочинения Агриппы.
Кроме того, в тексте оставлены стандартные перифрастические описания вместо имен: «Физик» вместо имени Аверроэса, «Зерцальник» (Speculator, по названию труда Speculum iudiciale – «Зерцало судебное») – вместо имени французского канониста XIII века Гийома Дюрана. Библейские цитаты сверены с синодальным переводом, насколько это позволяли сделать вольности Агриппы и смысловые отличия текста Вульгаты. Знаком † обозначаются испорченные места; мы переводим их по наиболее вразумительному из возможных прочтений.
