Текст книги "Натуралист на Амазонке"

Автор книги: Генри Бейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Пчелы и осы близ Пара не особенно многочисленны, и потому я расскажу об их привычках в одной из следующих глав. Многие виды Mygale – тех чудовищных волосатых пауков размером с полфута, которые привлекают столько внимания в музеях, – встречаются в Назарете в песчаных местах. Разные виды их имеют совершенно различные привычки. Одни сооружают среди черепиц или тростникового настила крыш логова из плотной пряжи, сильно напоминающей по выделке тонкий муслин; этих пауков часто можно увидеть ползающими по стенам комнат. Другие пауки строят подобные же гнезда на деревьях; известно, что они нападают на птиц. Один здоровенный паук, Mygale blondil, прорывает в земле широкую наклонную галерею около 2 футов длиной, стенки которой он умело выкладывает шелком. По своим привычкам это ночное животное. Перед самым восходом солнца можно видеть, как он стоит на страже у выхода из своего туннеля и мгновенно исчезает, заслышав тяжелую поступь около своего укрытия. Весьма замечательно большое число пауков, раскрашенных в яркие цвета. Некоторые из них сидели свернувшись у основания черешков листьев: напоминая цветочные почки, они тем самым вводили в заблуждение насекомых, служивших им добычей.

Рис. Aerosoma arquatum

Самым необыкновенным на вид был паук одного из видов Acrosoma, у которого из кончика брюшка выступали две изогнутые бронзового цвета иглы длиной в полтора дюйма. Он прядет большую паутину, и диковинный придатки, по-видимому, не мешают ему в этом деле; но, для чего он ими пользуется, я так и не смог догадаться.

Жесткокрылых, или жуков, на первый взгляд, как будто очень мало. Эта видимая скудость отмечается и в других экваториальных странах и является, вероятно, следствием палящего солнечного зноя, не позволяющего жукам жить на открытых местах, где они столь заметны в Европе. Они водятся только в тенистых местах, и если терпеливо искать их там, то можно найти много сот видов различных семейств. Напрасно было бы искать Geodephaga, или хищных жуков, под камнями или где-нибудь на открытых, солнечных местах. Наземных форм этого интересного семейства, которыми изобилуют Англия и другие страны умеренного климата, в окрестностях Пара мало: я встретил там всего четыре-пять видов; зато чисто древесные виды были довольно многочисленны. В северных широтах наблюдается обратное: подавляющее большинство видов и родов исключительно наземные. Древесные формы отличаются строением ног, которые снабжены широкими пористыми лапками и зазубренными когтями, позволяющими им карабкаться по веткам и листьям и цепляться за них. Поразительную скудость наземных жуков следует, несомненно, приписать многочисленности муравьев и термитов, населяющих каждую пядь поверхности земли во всех тенистых местах и уничтожающих, по всей вероятности, личинок жесткокрылых. Кроме того, эти деятельные существа выполняют те же функции, что и жесткокрылые, и, таким образом, необходимость в существовании последних отпадает. Относительно большое число лазящих форм среди хищных жуков – факт интересный, поскольку это еще один пример того, что животные формы в экваториальных областях Америки обладают склонностью приобретать черты, характерные для древесного образа жизни, – обстоятельство, указывающее на процесс медленного приспособления фауны к одетой лесами стране, процесс, продолжавшийся в течение всего гигантского геологического времени.

Глава IV
ТОКАНТИНС И КАМЕТА

Подготовка к путешествию. – Залив Гуажара. -Роща веерных пальм. – Нижнее течение Токантинса. – Краткое описание реки. – Виста-Алегри. – Баиан. – Пороги. – Поездка в лодке к водопадам Гуариба. – Жизнь туземцев на Токантинсе. – Вторая поездка в Камета

Двадцать шестое августа 1848 г. Сегодня м-р Уоллес и я отправились в экспедицию, намеченную, как я уже говорил, совместно с м-ром Ливенсом, вверх по реке Токантинс, устье которой лежит миль за 45 по прямой линии к юго-востоку от Пара; впрочем, по извилинам речных протоков путь туда составляет 80 миль. Река эта, как отмечалось выше, имеет 1600 миль в длину и занимает третье место среди рек, составляющих водную систему Амазонки. Приготовления к путешествию потребовали немало времени и немалых хлопот. Прежде всего мы наняли подходящее судно – двухмачтовую вижилингу – 27 футов длиной, с плоским носом и очень широкое, приспособленное для плавания по бурным водам: ходя путешествие наше было всего-навсего речной экскурсией, нам предстояло пересечь громадные, как море, водные пространства. Палубы лодка не имена, но в.ней были устроены два прочных плетеных сводчатых навеса, крытых пальмовым листом. Затем нам предстояло снабдить судно запасом продовольствия на три месяца – мы полагали вначале, что столько времени должно было продлиться путешествие, – добыть необходимые паспорта и, наконец, нанять команду. Все эти дела взял на себя м-р Ливенс, приобретший большой опыт в этой стране. Он привел двух индейцев с рисовой крупорушки, а те уже убедили присоединиться остальных. Мы со своей стороны, взяли нашего повара Изидору и молодого индейского юношу, по имени Антониу, который привязался к нам, пока мы жили в Назарете. Руководить экспедицией было поручено Алешандру, одному из индейцев м-ра Ливенса. Это был смышленый и дружелюбно настроенный молодой тапуйо, опытный лодочник и неутомимый охотник. Несомненно, только благодаря его усердию мы сумели достигнуть цели нашего путешествия. Цивилизованный тапуйо и такой же свободный гражданин, как и его белые соседи, Алешандру был уроженцем местности близ главного города провинции. Говорил он только по-португальски. Это был худощавый человек, немного ниже среднего роста, с красивыми, правильными чертами лица; верхняя губа его, что совершенно необычно для индейца, была украшена усами. Три года спустя я встретил его в Пара в форме национального гвардейца, и он нередко приглашал меня потолковать о былых временах. Я ценил его как спокойного, рассудительного, мужественного молодого человека.

Мы пустились в путь вечером, потеряв несколько часов на напрасное ожидание одного из наших матросов. Вскоре стемнело, подул сильный ветер и по реке с большой скоростью устремилась приливная волна, быстро пронося нас мимо множества судов, стоявших на якоре в порту. Челн изрядно качало. После того как мы прошли 5 или 6 миль, начался отлив, и нам пришлось бросить якорь. Через некоторое время мы все втроем улеглись на циновку, разостланную на полу нашей каюты, и вскоре заснули.

Проснувшись на следующее утро на восходе солнца, мы обнаружили что прилив относит нас вверх по баии, т. е. по заливу Гуажара. Это широкий проток между материком и цепью островов, протянувшейся на некотором расстоянии за городом. В проток выносят свои воды три большие реки: Гуама, Акара и Можу, так что он образует нечто вроде второго эстуария в главном эстуарии Пара. Ширина его почти 4 мили. Левый берег, вдоль которого мы плыли теперь, был удивительно красив: обращенная к нам плотная стена пышного и разнообразного леса как будто покоилась на поверхности воды, совершенно скрывая от глаз землю. Лес словно служил рамой этому водному пейзажу: массивную основу ее составляли куполообразные, округленные формы двудольных деревьев, а богатую отделку – бесконечное разнообразие широколистных Heliconia и пальм, каждый вид которых отличался иным стволом, кроной и листьями. Утро было тихо и безоблачно, – и косые лучи раннего солнца, падавшие прямо на стену леса перед нами, чудесно озаряли его. Единственным живым звуком, доносившимся до нас, был крик серакуры (Gallinutacayennensis), дикой курицы; в остальном было настолько тихо, что отчетливо слышались голоса лодочников из челнов, проходивших за милю или две от нас. Вскоре солнце стало палить немилосердно, но усилившийся морской ветерок умерял зной, который в противном случае оказался бы почти невыносимым. Около полудня мы достигли конца Гуажара и вошли в более узкий проток Можу. Вверх по этому протоку мы шли то на веслах, то под парусом между тех же непрерывных стен леса до утра 28-го.

29 августа. Можу, река немного поменьше Темзы, на расстоянии около 20 миль от своего устья соединяется коротким искусственным каналом с маленькой речкой Игарапе-Мирим, которая течет в противоположную сторону, к водной системе Токантинса. Суденышки вроде нашего предпочитают этот маршрут бурному переходу по главной реке, несмотря на значительно большее расстояние. Вчера мы прошли этот канал, а сегодня пробираемся по лабиринту узких протоков; берега их одеты тем же великолепным лесом, который, впрочем, приятно разнообразят дома плантаторов и поселенцев. Мы миновали много довольно крупных хозяйств и одну славную деревушку под названием Санта-Ана. Все эти протоки вымыты приливами, отлив же в противоположность тому, что происходит в коротком канале, движется к Токантинсу. Вода довольно теплая (24°), а буйная растительность вокруг словно дышит влагой. Впрочем, мне говорили, что местность здесь совершенно здоровая. Некоторые дома выстроены на деревянных сваях, забитых в топкий ил.

После полудня мы добрались до конца последнего протока Мурутипуку, который на протяжении нескольких миль течет между двумя непрерывными линиями веерных пальм, образующих своими прямыми стволами колоссальные частоколы. Мы обогнули мыс, и перед нами открылся вид на Токантинс. Об этом возвестил один из наших индейцев, стоявший дозорным на носу, воскликнув: «La esta о Parana-uassu!» («Смотрите, большая река!»). То было величественное зрелище: темные воды на обширном просторе весело плясали под ветром, а противоположный берег – узкая синяя полоска – лежал на расстоянии нескольких миль.

Мы высадились на остров, покрытый пальмами, чтобы развести огонь и вскипятить котелок чаю. Я прошел немного в глубь острова и был восхищен открывшейся перспективой. Суша лежала ниже верхнего уровня ежедневных приливов, так что подлеска здесь не было и земля оставалась голой. Почти все деревья принадлежали к одному виду пальм – Mauritia flexuosa; лишь на опушках росли немногочисленные пальмы другого вида – не менее замечательные – убусу, Manicariasaccifera. У убусу вытянувшиеся вверх листья без вырезов длиной 25 футов и шириной 6 футов, все они размещаются вокруг верхушки ствола вышиной 4 фута, образуя фигуру, напоминающую колоссальный волан. У веерных пальм, покрывавших почти весь островок, были громадные гладкие цилиндрические стволы 3 футов в диаметре и около 100 футов в высоту. Кроны их состояли из огромных пучков веерообразных листьев, у которых одни только черешки имели от 7 до 10 футов в длину. Пожалуй, ничего в растительном мире не могло бы произвести большее впечатление, чем эта пальмовая роща. Подлеска, который мог бы заслонить далекую перспективу уходящих вверх колонн, здесь не было. Кроны, тесно прижатые одна к другой на громадной вышине, не пропускали лучей солнца, и лес, полный внизу мрачного уединения, где, казалось, отдавался эхом звук нашего голоса, уместнее всего было бы сравнить с каким-нибудь монументальным храмом. По земле были разбросаны плоды обеих пальм: плоды убусу соединены вместе по два – по три и имеют шероховатую коричневую скорлупу; плод Mauritia, напротив, ярко-красного цвета, а кожура его изборождена глубокими поперечными полосками, которые придают ему сходство со стеганым мячом для игры в крикет.

Около полуночи, пользуясь приливом и сильным ветром, мы пересекли реку наискосок и, пройдя 16 миль, прибыли на следующее утро в 8 часов в Камета. Это довольно значительный город, прелестно расположенный на небольшой возвышенности материка на левом берегу Токантинса. Я отложу рассказ об этом городе до конца главы. Здесь мы лишились еще одного, матроса, который напился с какими-то старыми своими приятелями на берегу, и нам пришлось отправиться в трудную экспедицию вверх по реке только с двумя матросами, да и эти были весьма дурно настроены в связи с предстоящим плаванием.

Вид на реку из Камета великолепен. Город расположен,, как уже упоминалось, на высоком берегу, который представляет в этой плоской местности весьма значительную возвышенность; широкий простор темно-зеленых вод усеян низменными, покрытыми пальмами островами, но вниз по реке вид совершенно открыт, и на горизонте, как в море, вода смыкается с небом. Берега размыты водой, которую гонит ветер, и образуют маленькие бухты и узкие заливы, окаймленные песчаными пляжами. Принц Адальберт Прусский, который переправлялся через устье Токантинса в 1846 г., сравнивает его с Гангом. В устье он имеет свыше 10 миль в ширину; напротив Камета ширина его 5 миль. М-р Бёрчелл, известный английский путешественник, спустился вниз по реке из горнопромышленных провинций внутренней Бразилии за несколько лет до нашего посещения. К сожалению, эта прекрасная река как средство сообщения бесполезна из-за многочисленных препятствий судоходству в виде водопадов и порогов, которые, как мы увидим далее, начинаются (при плавании вверх по реке) милях в 120 выше Камета.

30 августа. В сопровождении сеньора Лароки, очень неглупого португальского купца, прибыли в поместье Виста-Алегри, расположенное в 15 милях выше, Камета. Здесь жил сеньор Антониу Феррейра Гомис; поместье могло служить недурным образчиком хозяйства бразильского плантатора в этой части страны. Строения занимали большое пространство, жилой дом стоял поодаль от хозяйственных помещений, но и тот и другие были построены на низменной, затопляемой почве; сообщение между ними поддерживалось по длинному деревянному мосту. От конторы и помещений для гостей в реку выдвигалась деревянная пристань. Все постройки поднимались на сваях над верхней отметкой воды. Тут была примитивная мельница для растирания сахарного тростника, приводимая в движение волами, но из получавшегося сока производился только один продукт – кашаса, т. е. ром. Позади построек находился маленький клочок земли, расчищенной от леса и засаженной плодовыми деревьями – апельсином, лимоном, женипапой, гуайявой и другими; кроме того, широкая тропа через заброшенную плантацию кофе и какао вела к нескольким большим сараям, где приготовляли фаринью – маниоковую крупу. Плантации маниока всегда разбросаны по лесу, иные находятся даже на островах посреди реки. Так как земля плодородна и незнакома с плугом, как, впрочем, и почти со всеми остальными земледельческими орудиями, одну и ту же землю никогда не засаживают три года подряд, но каждый год расчищают новый кусок леса, а старый расчищенный участок вновь превращается в джунгли.

Мы провели здесь два дня, ночуя на берегу в помещении, предназначенном для приезжих. Как то принято в бразильских домах, людей среднего класса, нас не представили женской половине семьи, и женщин мы видели только на расстоянии. В лесу и в зарослях вокруг поселка мы весьма успешно пополнили свои коллекции птицами и насекомыми, не встречающимися в Пара. Здесь я впервые увидел лазоревую котингу (Ampeliscotinga). Она сидела на самой верхушке одного очень высокого дерева и подстрелить ее из обыкновенногоохотничьего ружья было невозможно. Прекрасный голубой цвет ее оперения был ясно виден издали. Это глупая и спокойная птица. Чаще встречался другой вид – сигана, или цыганка (Opisthocomuscristatus), птица, принадлежащая к тому же отряду (Gallinacea), что и наша домашняя курица. Величиною она с фазана, оперение у нее темно-коричневое вперемежку с красноватым, а голова украшена гребешком из длинных перьев. Птица эта замечательна во многих отношениях. Задний палец у нее расположен не выше остальных, как то обычно бывает в отряде куриных, а лежит в одной с ними плоскости, таким образом, форма ноги приспособляется к чисто древесному образу жизни птицы, позволяя ей крепко хвататься за ветви деревьев. Эта отличительная черта всех тех птиц экваториального пояса Америки, которые представляют здесь кур и фазанов Старого света, служит еще одним доказательством приспособления животных к условиям лесной зоны. Сигана водится большими стаями на низких деревьях и кустарниках по берегам рек и лагун и питается дикими плодами, особенно кислой гуйявой (Psidiumsp .). Туземцы говорят, что она поедает плоды древовидного аронника (Caladtumarborescens),. который растет густыми массивами вокруг болотистых отмелей на лагунах. Птицы издают неприятный, резкий свист; если их спугнуть, они поднимают шум: потревоженные проплывающей лодкой, птицы тяжело перелетают с дерева на дерево, и каждая при этом присвистывает. У них, как и у других представителей того же отряда, существует полигамия. Однако их ни при каких обстоятельствах не увидишь на земле, и они нигде не одомашниваются. Мясо их имеет неприятный запах мускуса и сырых шкур – запах, называемый бразильцами катинга, – и потому несъедобно. Если они и для хищных зверей столь же непривлекательны, как для человека, то это, пожалуй, объясняет, почему они встречаются по всей стране в огромных количествах.

Здесь мы лишились еще одного из наших матросов, и вот в самом начале путешествия перед нами встала перспектива вынужденного возвращения из-за полного отсутствия людей для управления лодкой. Сеньор Гомис, которому мы вручили рекомендательные письма от сеньора Жуана-Аугусту Коррейа, высокопоставленного бразильца из Пара, сделал все что мог, чтобы убедить своих соседей-лодочников договориться с нами, но попытки его оказались напрасными. Люди в этих местах, видимо, не желают снисходить до работы по найму. Все они от природы ленивы, и, кроме того, у всех есть свое собственное небольшое дело или плантация, а это дает им возможность самостоятельно добывать средства к существованию. Нанять человека здесь трудно при любых обстоятельствах, но особенно трудно это было нам, иностранцам: невежественные люди, разумеется, боялись, что у нас заведены чуждые им обычаи. В конце концов наш хозяин одолжил двух своих невольников, чтобы они помогли нам на следующем участке пути, а именно: до селения Баиан, где, как мы твердо надеялись, нашей крайней нужде должен был помочь военный комендант округа.

2 сентября. Расстояние от Виста-Алегри до Банана около 25 миль. Ветер мало помогал нам, и потому людям нашим пришлось грести большую часть пути. Весла, употребляемые в челнах вроде нашего, делаются из длинного шеста, к концу которого привязывается деревянистыми лианами прочная лопасть. Матросы помещаются на приподнятой палубе, которая устраивается из нескольких неструганых досок, укладываемых на сводчатый настил в передней части судна, и гребут спиной к корме. Мы выехали в 6 часов утра и к восходу добрались до места, где западный проток реки, по которому мы шли после Камета, соединяется с более широким средним протоком, образуя вместе с ним обширное водное пространство. Острова здесь составляли, по-видимому, две довольно правильные цепи, делящие большую реку на три протока. Поскольку продвижение шло медленно, мы пересели в монтарию и время от времени выходили на берег у домов, которые во множестве встречались по берегам реки, а также на крупных островах. В низменных; местах дома выглядели какими-то неоконченными – простые срубы, поставленные высоко на деревянных сваях и крытые листьями пальмы убусу. При сооружении домов широко используется другая пальма, а именно асаи (Euterpeoleracea). Наружная часть ствола этого вида тверда и плотна как рог; она раскалывается на узкие доски, и из них то главным образом строят стены (и пол. Живущие здесь иностранцы рассказывали нам, что западный проток почти пересыхает в середине ясного сезона, но в разлив – в апреле и мае – река поднимается до уровня полов в домах. Дно в реке повсюду песчаное, и местность здесь совершенно здоровая. Люди все казались счастливыми и довольными, но многие безошибочные признаки говорили о праздности и бедности. Они, видимо, нисколько не беспокоятся о том, что островные жилища их затопляются разливом. Люди эти кажутся чуть ли не земноводными:.они чувствуют себя, как дома, и на воде и на суше. Действительно, нельзя было без тревоги смотреть, как мужчины, женщины и дети в утлых челноках, настолько заваленных всяческими пожитками, что борта их до краев погружены в воду, переправляются через широкие плесы реки. Большинство из них имеет дома не только на островах, но и на берегу реки; здесь же, в прохладных пальмовых болотах, или, как их называют, игапо, живут лишь в жаркий и сухой сезон. Питаются они по преимуществу рыбой, моллюсками (среди которых были крупные Ampullaria – мясо одной из них я попробовал, и оно оказалось весьма жестким), неизменной фариньей и лесными плодами.

Среди последних главное место занимают плоды пальмовых деревьев. Всего употребительнее плод асаи, впрочем, не только здесь, но и в других областях страны. Плод этот, правильной округлой формы и размером приблизительно с вишню, содержит лишь немного мякоти, заключенной между кожурой и твердым зернышком. Из нее приготовляется (с добавлением воды) густой фиолетовый напиток, который красит губы, как черная смородина. Распространенным предметом питания является также плод мирит, хотя мякоть у него кислая и неприятная, по крайней мере на европейский вкус. Его варят, а затем едят с фариньей. Тукума (Astrocaryumtucuma) и мукужа (Acrocomlalasiospatha) на островах не растут. В плодах их содержится желтоватая волокнистая мякоть, которую туземцы приготовляют таким же способом, как мирити. Плоды заключают в себе столько жирового вещества, что их с жадностью пожирают грифы и собаки.

Рано утром 3 сентября мы добрались до правого – восточного – берега, который здесь достигает высоты от 40 до 60 футов. Дома тут были построены более основательно, нежели те, что мы встречали до сих пор. Нам удалось купить маленькую черепаху – большинство жителей имело по нескольку этих животных и держали их в небольших загородках из кольев. Жители, как и повсюду, были мамелуку. Они были очень вежливы, однако мы не смогли приобрести у них большого количества свежей пищи. Я полагаю, это объяснялось тем, что у них не было никаких излишков сверх необходимого для удовлетворения собственных потребностей. В этих районах, где животную пищу люди добывают только рыболовством, есть такой период в году, когда они страдают от голода, а потому здесь склонны высоко ценить и небольшой запас, если он имеется. На вопрос, не продадут ли они за наличные деньги кур, черепах или яйца, жители обыкновенно отвечают отрицательно. «Nao ha, sinto que nao posso lhe ser bom», – или, – «Nao ha, meu coracao» («У нас ничего нет; очень сожалею, что не могу вам помочь», – или, – «Ничего нет, сердце мое»).

С 3 по 7 сентября. В половине девятого утра мы достигли Баиана, который расположен на очень высоком берегу и насчитывает около 400 жителей. Нам пришлось взбираться к селению по лестнице, выстроенной в стене обрыва; добравшись до верху, мы заняли комнату, приготовленную для нас по распоряжению сеньора Сейшаса. Сам он находился в своем ситиу и должен был прибыть только на следующий день. Мы теперь всецело зависели от него, так как рассчитывали получить у него людей, без которых не могли продолжать путешествие, и нам ничего другого не оставалось, как только ожидать, пока он освободится. Местоположение селения и характер окрестных лесов говорили о том, что мы можем встретить здесь новых птиц и насекомых, поэтому у нас не было причин сетовать на задержку: мы вытащили из челна инструменты и коробки и приступили к делу.

Нас немало забавляла безмятежная, праздная жизнь населения. Впоследствии у меня было достаточно времени, чтобы привыкнуть к жизни в тропических селениях. В этих деревушках жизнь течет привольно, размеренно, pro bono publico [для общего блага], и европейцу нужно некоторое время, чтобы свыкнуться с ней. Не успели мы устроиться в наших комнатах, как явилась кучка молодых бездельников поглазеть и поболтать, и нам пришлось отвечать на всевозможные вопросы. Двери и окна в домах отворены на улицу, и люди входят в любую дверь, когда им заблагорассудится; существуют, однако, и менее доступные помещения, где живет женская половина семейств. В фамильярности здешних жителей нет ничего намеренно оскорбительного, она проистекает только из стремления к вежливости и общительности. Молодой мамелуку по имени Суарис, эскриван, т.е. гражданский чиновник, привел меня к себе в дом, чтобы показать свою библиотеку. Я был немало удивлен, увидев избитый набор латинских классиков: Вергилия, Теренция, Ливия, послания Цицерона. В этот начальный период моего пребывания в стране я еще недостаточно был знаком с португальским языком, чтобы свободно объясняться с сеньором Суарисом и выяснить, зачем ему эти книги; классическая библиотека на берегах Токантинса, в крытой пальмовым листом хижине с земляным полом, представляла собой зрелище довольно неожиданное.

Из деревни открывался великолепный вид: на противоположном берегу Токантинса, за далекими островами, покрытыми зеленым лесом, тянулась полоска серого леса. Теперь мы уже находились довольно далеко за пределами низменной аллювиальной области собственно Амазонки, и климат тут был, очевидно, гораздо суше, чем около Пара. Дождя не было уже много недель, и горизонт был окутан дымкой, настолько плотной, что солнце перед заходом напоминало кроваво-красный шар. В Пара этого никогда не бывает: звезды и солнце видны одинаково ясно и четко и на горизонте, над верхушками далеких деревьев, и в зените. Эта чудесная прозрачность воздуха происходит, несомненно, от равномерного распределения в нем невидимых паров. Я запомню навсегда великолепное зрелище, которое открылось однажды передо мной на заре во время плавания по реке Пара. Наша большая шхуна неслась под свежим, поднимавшим на воде пену ветром, когда забрезжил рассвет. Воздух был до того чист, что нижний край диска полной луны сохранял всю резкость очертаний, пока не коснулся горизонта на западе. Между тем на востоке вставало солнце. Два громадных шара были видны одновременно, и переход от лунной ночи ко дню был настолько неуловим, что казалось, будто всего-навсего рассеивается пасмурная погода.

Леса вокруг Баиана выросли заново – земля здесь некогда возделывалась. Среди зарослей встречалось много кофейных и капоковых деревьев[13]13
  Капоковые деревья – южноамериканские роды Bombax и Ceiba из семейства баобабов. В плодах капоковых деревьев имеется много волосков, которыми выстланы стенки коробочки плода. Из этих волосков, известных под названием капок, изготовляют волокнистый материал, однако из-за ломкости волосков они не годятся для изготовления пряжи. Лучшие сорта капока, доставляемые некоторыми видами Ceiba, служат предметом вывоза в Европу.


[Закрыть]. По высокому, неровному берегу протянулась на несколько миль прелестная лесная тропинка – она шла от дома к дому вдоль края обрыва. Я заходил в некоторые дома и беседовал с жителями. Все они были бедные люди. Мужчины отсутствовали: они ловили рыбу, иные очень далеко, на расстоянии многих дней пути; женщины разводят маниок, приготовляют фаринью, прядут хлопок и ткут, выделывают мыло из жженой шелухи какао и масла андиробы и выполняют другие домашние работы. Я спросил, почему они допускают плантации до одичания. Они ответили, что бесполезно и пытаться разводить здесь что бы то ни было: муравьи сауба пожирают молодые кофейные деревья, а всякий, кто пытается бороться с этими разорителями, неизменно терпит поражение. Местность по берегам реки плотно заселена, по-видимому, на протяжении многих миль. Население почти целиком состояло из смуглых мамелуку. Я видел также довольно много мулатов, но очень мало негров и индейцев, и никого нельзя было причислить к чистокровным белым.

Прибыл сеньор Сейшас; он обошелся с нами чрезвычайно любезно. Он сразу же дал нам двух людей, зарезал в нашу честь вола и вообще выказывал нам большое уважение. Впрочем, семейству своему он нас не представил. Как-то мне удалось мельком увидать его жену, маленькую хорошенькую мамелуку, когда она перебегала задний двор с молодой девушкой, кажется дочерью. Обе носили длинные халаты из яркого ситца и держали во рту длинные деревянные курительные трубки. Комната, в которой мы спали и работали, служила прежде кладовой для какао, и по ночам мне часами не давали спать крысы и тараканы, которыми изобилуют подобные места. Последние во множестве бегали по стенам, и то и дело один из них с шумом падал мне прямо в лицо, а если я пробовал сбросить его, забирался ко мне под рубашку. Что касается крыс, то они всю ночь напролет гонялись друг за другом по полу, вверх и вниз по деревьям и по стропилам открытой крыши.

7 сентября. Мы выехали из Баиана ранним утром. Один из наших новых матросов был добродушный и услужливый молодой мулат по имени Жозе; второй был угрюмый индеец по имени Мануэл, вынужденный, видимо, поступить к нам на службу против своей воли. На прощанье сеньор Сейшас послал нам в лодку немного свежей провизии. В нескольких милях выше Баиана проток сильно обмелел; мы несколько раз садились на мель, и матросам приходилось вылезать из лодки и толкать ее. Алешандру подстрелил здесь из лука несколько неплохих рыб. Я впервые увидел, как ловят таким образом рыбу. Стрела состоит из тростника с острым стальным наконечником, вставленным в отверстие на конце и привязанным тонкой бечевкой из волокон ананасовых листьев. Подстрелить рыбу таким образом можно лишь в самой прозрачной воде; искусство состоит в том, чтобы, прицеливаясь, правильно учесть преломление света.

На следующий день перед восходом солнца поднялся попутный ветер, матросы проснулись и поставили паруса. Весь день мы скользили по протокам между островами с длинными белыми песчаными пляжами, на которых время от времени пробегали водяные и голенастые птицы. Лес был низменный, сухой и неприятный на вид. Здесь росло несколько пальм, каких мы прежде не встречали. Над низким кустарником около воды во множестве летали прелестные красноголовые танагры (Tanagragularis), чирикавшие, как воробьи. Около половины пятого пополудни мы остановились у выхода из залива или протока, неподалеку от обширного песчаного пляжа. Ветер намел из песка гребни и холмики, и по более влажным местам бегали большие стаи куличков. Мы с Алешандру долго бродили по холмистой равнине, которая показалась нам желанной переменой после однообразного лесного пейзажа так долго окружавшего нас в пути. Алешандру показал мне на песке следы громадного ягуара. Мы нашли здесь также – впервые – черепашье гнездо и извлекли из него 120 яиц, которые лежали на глубине около 2 футов от поверхности: черепаха-мать сперва вырыла нору, а затем прикрыла ее песком. Нору удается обнаружить, идя по черепашьим следам от воды. Здесь я в первый раз увидел аллигатора: его голова и передняя часть тела показались над водой как раз после того, как я выкупался близ этого места. Ночь была тихая и безоблачная, и перед сном мы несколько часов удили рыбу при лунном свете. 10-го мы достигли поселка Патус, состоящего из какой-нибудь дюжины домов и выстроенного на высоком и каменистом восточном берегу. Порода представляет собой тот же узловатый конгломерат, который столь часто встречается на всем протяжении от морского побережья и до мест за 600 миль вверх по Амазонке. Здесь м-р Ливенс сделал последнюю попытку нанять людей до Арагуаи, но она оказалась тщетной: никого не удалось убедить за какую бы то ни было плату согласиться на такую экспедицию. Сведения о наличии кедра были весьма неопределенны. Все говорили, что дерево это где-то растет в изобилии, но никто не мог точно указать место. Я полагаю, что кедр, как и другие лесные деревья, рассеян, а не растет где-нибудь сплошными массивами. То обстоятельство, что дерево это чаще других замечают среди плавучего леса в течении Амазонки, объясняется тем, что древесина его много легче, чем у большинства прочих деревьев. Когда течение вымывает берега, в реку падают деревья всех видов, но более тяжелые, которые всего многочисленнее, тонут, и только более легкие, например кедр, плывут вниз, к морю.