Текст книги "Ласточка"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Генри Райдер Хаггард
Ласточка

I. ПОЧЕМУ ВРУВnote 1Note1
  Голландское «vrouw» значит – «госпожа».


[Закрыть] БОТМАР ВЗДУМАЛА РАССКАЗАТЬ СВОИ ВОСПОМИНАНИЯ. КАК СУСАННА БОТМАР НАШЛА РАЛЬФА КЕНЗИ

Женщина я совершенно простая, почти безграмотная. Читать еще кое-как читаю, а писать могу только свое имя и то, с таким трудом и такими невозможными каракулями, что мой старик Ян всегда подсмеивается надо мной, когда я берусь за перо. Правда, и перо-то мне приходится брать не часто: только в тех случаях, когда нужно бывает подписать счет или другую не важную бумагу за Яна, который сам этого не может делать с тех пор, как его разбил паралич. Во многом я была бы ровня своему Яну, если бы только меня в детстве так же хорошо научили грамоте, как его.

Но несмотря на свою безграмотность, я все-таки понимаю, как приятно и полезно читать хорошие правдивые книги. Я много видела и немало испытала в жизни, и мне пришло в голову заставить свою правнучку Сусанну написать под мою диктовку такую книгу, в которой была бы только одна правда о людях и их делах. Многие находят, что такие книги скучны. По-моему, это неправда: чем правдивее книга, тем она интереснее.

Как бы удивились моя покойная мать и все наши умершие родственники, если бы они могли встать из своих могил и увидели, что я, Сусанна Науде (это моя девичья фамилия), собираюсь писать целую книгу! В их время ни одной боериге не могло придти на ум ничего подобного, потому что дальше своего хозяйства они ничего не знали, да и знать не хотели.

Кстати, Сусанна привезла из Дурбана, где она училась, удивительную машинку, похожую на тыкву. Стоит только постучать пальцами на этой машинке – и на бумаге сейчас же выйдут печатные буквы. Господи, чего-чего только не придумают умные люди! Машинка эта мне очень понравилась, Яну – тоже. Он всегда любил музыку, и как только Сусанна начнет постукивать на своей машинке, Ян (он теперь слепой и почти совсем оглох) воображает (бедный старик!), что правнучка играет на шпинете, вроде того, который был в доме моего дедушки, в Старой колонии. Под стукотню Сусанны Ян обыкновенно дремлет и, верно, вспоминает то время, когда ухаживал за мной, а я наигрывала ему на дедушкином шпинете его любимые песенки.

Итак, пусть правнучка пишет… – т.е., печатает на своей машинке то, что я буду рассказывать: и ей занятие, и Яну удовольствие, и другим поучение.

Бедный Ян! Ничего почти от него не осталось! Жалко даже смотреть на него. Кто бы узнал теперь в этом слабом, сморщенном, обросшем белыми волосами, слепом и глухом старике, неподвижно сидящем в кресле, с разбитыми параличом ногами и руками, прежнего красивого и могучего боера? Давно ли, кажется, он в битве при Вехтконе, когда Мозеликатсе выслал свои войска против нас, схватил в каждую руку по зулусу и так стукнул их головами друг о друга, что они тут же испустили дух?.. Я как сейчас помню ту битву, хотя это было уже давно, очень давно, кажется, еще в 1836 году, когда мы вынуждены были бежать от преследования англичан с наших старых насиженных пепелищ в поисках новых мест для жилья, – таких мест, где бы нас никто не трогал.

Да, много утекло с тех пор воды. Молодой, сильный и красивый Ян превратился в ни на что негодную развалину, да и я стала частенько прихварывать. Наверное, мы с Яном вместе умрем, как вместе прожили всю жизнь, деля пополам и радость, и горе.

Вот теперь, перед смертью, я и вспоминаю все пережитое, виденное и слышанное мною в те страшные дни, когда происходило так называемое «великое переселение боеров», во время которого погибло так много наших от стрел дикарей, от голода и жажды, от изнурительных лихорадок, от зубов и когтей диких зверей в пустыне…

Если я не расскажу об этом ужасном времени, то, пожалуй, оно забудется, как все забывается в этом мире, и никто не будет знать, как боеры сумели добиться свободы.

Наша правнучка, Сусанна Кензи, которая так проворно и ловко выстукивает на своей машинке все, что я ей диктую, – последняя из своего рода. Ее отец и дед – последний был нашим приемным сыном, а впоследствии мужем нашей единственной дочери – пали на войне с зулусами, сражаясь за англичан против Цетивайо.

В свое время многие, конечно, знали странную историю Ральфа Кензи, английского сироты, так чудесно найденного нашей дочерью, тоже Сусанной (нужно заметить, что почти все женщины моего рода носили имя «Сусанна»); знали и еще более удивительную историю о том, как наша дочь была спасена от страшной опасности дикарями и более двух лет прожила среди них в обществе знаменитой знахарки и предводительницы племени горцев Сигамбы, пока Ральф, бывший в то время уже мужем Сусанны и очень любивший жену, с большим трудом не разыскал ее. Но теперь едва ли кто помнит все это так хорошо, как я. Вот почему мне и пришло в голову сохранить для потомства память о Ральфе Кензи, нашем приемном сыне, а потом зяте. Он вполне заслуживает этого, потому что был одним из лучших людей, несмотря на свое английское происхождение.

* * *

Вот как нашла наша дочь Сусанна своего будущего мужа.

Надо вам сказать, что мой муж, Ян Ботмар, был родом из Старой колонии, где вся его родня пользовалась почетом и уважением. Вместе со многими другими переселился и он в Транскей. В то время я была еще совсем девочкой.

Наше переселение началось из-за того, что один из самых уважаемых боеров, Фредерик Безюйденгут, человек смелый и энергичный, без причины был обвинен в жестоком обращении со своими черными рабами. Англичане послали отряд пандуров, или готтентотов, из которых они формировали свои полки, арестовать Безюйденгута. Последнему не хотелось попадаться в руки этим дьяволам в человеческом облике, и он укрылся в одной пещере, где долго отбивался от многочисленных врагов; но, в конце концов, им все-таки удалось убить его.

Когда пандуры ушли, родственники и друзья убитого над его трупом поклялись отомстить за него. Они вскоре подняли восстание. Против них тоже были высланы пандуры, которые значительно превосходили численностью горсть боеров. Произошла жестокая схватка, во время которой был убит брат Фредерика Безюйденгута, Ян; перебили также почти всех его защитников.

Оставшиеся же в живых, в количестве пяти человек, были схвачены и приговорены к повешению лордом Соммерсетом, который в то время был губернатором английских владений в Южной Африке. Среди приговоренных находились отец и дядя моего мужа. Вскоре приговор был приведен в исполнение.

Эта и последующие жестокости Соммерсета переполнили чашу терпения всех боеров, и они решили покинуть английские владения.

Вот тогда и началось наше переселение в Транскей. Вместе с прочими переселились и мои родители, фамилия которых была Науде. Отец мой нередко говорил, что его дед был французским графом. Будучи гугенотом, он вынужден был бежать с родины, спасаясь от резни. Значит, в моих жилах течет благородная французская кровь. Впрочем, я не особенно горжусь этим: кровь боеров не хуже.

Жена моего прадеда, тоже Сусанна, была, говорят, замечательной красавицей; да и вообще, все женщины нашего рода отличались красотой. Скажу без хвастовства, что и я считалась в свое время одной из первых красавиц во всем Транскее.

Я отличалась стройностью, имела густые темнорусые вьющиеся волосы, темные брови, карие глаза, здоровый цвет лица, небольшой рот и два ряда прекрасных зубов. Вот вам мой портрет по описанию лиц, не имевших причин льстить мне.

Понятно, что от женихов мне, как говорится, отбоя не было. Но из всех претендентов на мою руку я выбрала Яна Ботмара.

Мы обвенчались. Через год у нас родилась дочь Сусанна, которую кафры почему-то прозвали «Ласточкой». Других детей у нас не было. Но мы нисколько не горевали об этом и без всякой зависти смотрели на соседей, которые имели по восемь-десять и даже по целой дюжине ребят.

Жили мы с мужем, как я уже говорила, очень счастливо, хотя он и был немного… простоват и иногда поступал не так, как бы следовало умному мужчине; но я всегда вовремя выручала его из беды, когда ему приходилось попадать в нее. Недаром же Бог послал ему умную жену.

Дочка наша, Сусанна, была в этом отношении вся в отца и тоже часто попадала впросак. Сколько она причинила мне горя, когда пропадала два года без вести! Но если у Яна была умная жена, то и у нашей дочери был не менее умный и энергичный муж. Как мне приходилось выручать Яна из разных бед и неприятностей, так и Ральф спасал свою жену.

Но довольно об этом; пора перейти к делу.

Нужно вам сказать, что наша ферма в Транскее стояла почти на берегу моря; с крыши дома даже можно было видеть океан. Мы часто сидели там и любовались сверкавшими вдали морскими волнами.

Однажды поднялась сильная буря. Яна не было дома. Когда буря утихла, Ян возвратился домой и рассказал, что он сейчас встретил знахарку, которая сообщила ему, что вблизи, около устья Умзибубу, она слышала пушечные выстрелы и видела, как несло бурей к берегу большой корабль с тремя мачтами и множеством «глаз», т.е., пушечных люков, из которых то и дело вылетали молнии.

Устье Умзибубу было видно с крыши нашего дома, и мы взобрались на нее, чтобы посмотреть, что сталось с кораблем. Сусанна тоже пошла с нами. Ян поставил свой роерnote 2Note2
  Карабин.


[Закрыть] около печной трубы, и мы стали смотреть на море. Но сколько мы ни напрягали зрение, ровно ничего не заметили. Корабль или отбросило в море, или он был выброшен на берег далеко от нас.

Пока мы с Яном рассуждали о корабле, Сусанна взяла роер и стала играть с ним, хотя роер был очень тяжелый, а ей едва исполнилось семь лет.

Наконец Ян заметил это и закричал Сусанне:

– Оставь, Сузи, роер! Он заряжен – долго ли до беды. Тебе бы следовало быть мальчиком, а не девочкой, – прибавил он со своей добродушной улыбкой, отнимая у расшалившейся девочки опасную игрушку. – Хотелось бы тебе быть мальчиком, а?

– Нет, мальчиком я бы не желала быть, – отвечала наша баловница. – А вот если бы у меня был братец, это было бы очень хорошо.

Она часто слыхала, что дети приносятся морем, а потому, помолчав минуту, добавила:

– Ах, если бы море принесло и мне братца!

– А ты молись Богу, море и принесет тебе братца, – сказала я, нисколько не думая о том, что в скором времени выйдет из этих слов.

На другой день утром Сусанна отправилась со своей няней, негритянкой, – честной и хорошей женщиной, очень любившей нашу дочь, – к морю собирать раковины. Девочка, все время вертевшаяся на глазах у няни, вдруг пропала. Негритянка сначала подумала, что Сусанна где-нибудь спряталась, и стала искать проказницу, громко звать ее. Но все поиски и крики оказались напрасными: девочка исчезла. Негритянка, разумеется, страшно испугалась: ей пришло в голову, что Сусанна упала в море. Она хотела бежать к морю, но вдруг заметила на песке свежие следы маленьких ног; следы вели в противоположную сторону от моря. Нянька бросилась по этим следам, но они вскоре исчезли в высоком густом тростнике, росшем возле моря. Видя, что поиски будут напрасны, бедная женщина прибежала к нам и, захлебываясь от слез, рассказала о случившейся беде.

Ян тотчас же собрал всех негров, работавших у нас на ферме, и отправился с ними на поиски.

Какие я пережила часы во время отсутствия Яна – об этом знали только Бог да мое бедное сердце!

Ян возвратился после заката солнца. Вид его был так мрачен, что я невольно заподозрила самое ужасное, и едва могла спросить:

– Наша девочка… умерла? Ты нашел ее мертвой?

– Мы совсем не нашли ее, – отвечал он грустно. – Теперь слишком темно… искать невозможно. Завтра, с рассветом, снова отправлюсь, а теперь дай мне уснуть… Я страшно устал.

Бедный Ян действительно едва держался на ногах и сейчас же лег. Не знаю, в состоянии ли он был заснуть. А что касается меня, то я, понятно, всю ночь промолилась о спасении нашей дорогой девочки.

С восходом солнца он вышел во двор, где его уже ожидали с оседланными лошадьми кафры, чтобы снова отправиться на поиски. Я вышла проводить его.

Лишь только Ян, простившись со мной, хотел сесть на лошадь, как в отворенные ворота вошла наша Сузи, ведя за руку красивого светловолосого мальчика, который был с виду немного старше ее. Сузи весело улыбалась, хотя сразу было видно, что она очень устала, и платье ее все было грязно и изорвано.

Разумеется, я вскрикнула от радости, обхватила беглянку и чуть не задушила ее поцелуями.

Ян, конечно, был рад не менее моего, но, как мужчина, не хотел показать этого, а потому с напускной строгостью спросил нашу милую беглянку:

– Где ты пропадала? Что это за мальчик?

Сузи улыбнулась и, подведя мальчика к Яну, весело проговорила:

– А ты помнишь, отец, мама сказала, что море принесет мне братца, если я хорошенько помолюсь. Я помолилась, и вот море принесло мне братца.

Потом, когда мы все немного успокоились, Сузи рассказала нам, как она нашла мальчика.

После нашего разговора на крыше в этот же день вечером, перед тем как лечь спать, Сузи долго молилась и просила Бога дать ей брата. Когда она заснула, то увидела, что находится в ущелье, куда она не раз ходила с нами гулять. Посреди этого ущелья она заметила хорошенького белокурого мальчика, который стоял на коленях и горячо молился, произнося слова молитвы на каком-то неизвестном языке. Проснувшись, она вспомнила свой сон и подумала, что этот сон был указанием, где найти брата, которого она так желала иметь. Она решилась пойти в ущелье и посмотреть, нет ли там и в самом деле мальчика. Ни нам, ни няньке она ничего не сказала из боязни, что мы не поверим ей и не пустим ее туда. Делая вид, что собирает раковины, она незаметно ушла от няньки и направилась прямо к ущелью… Нужно вам сказать, что ущелье находится довольно далеко от нашей фермы, и я удивляюсь, как наша проказница могла найти дорогу! Добравшись до ущелья, густо заросшего кактусами, мимозами и разными деревьями, Сузи заглянула в него и действительно увидала там стоявшего на коленях хорошенького белокурого мальчика, горячо молившегося на неизвестном языке, – все точь-в-точь, как она видела во сне. Сузи подошла к нему и попробовала заговорить с ним; но бедный мальчик, очевидно, не понял ее и ответил что-то, чего она тоже не поняла. Он был очень худ, бледен и весь дрожал. Тогда она стала разговаривать с ним знаками и приласкала его. У нее с собой была корзинка с пирожками и фруктами, которые я дала ей на завтрак. Заметив, что мальчик очень голоден, Сузи накормила его. Между тем, уже стало смеркаться. В ущелье находилась небольшая пещера. Не решаясь идти домой в темноте с мальчиком, который был очень слаб, Сузи привела его в эту пещеру и уложила спать, а сама всю ночь просидела над ним. Когда взошла луна, Сузи заметила двух больших леопардов, которые долго ходили вокруг пещеры. Бедная девочка, конечно, сильно напугалась. Но, к счастью, кровожадные звери, должно быть, не заметили детей и, побродив вокруг, куда-то скрылись. Утром, незадолго до восхода солнца, Сузи разбудила мальчика и привела его домой.

Удивляюсь, как это Ян и его провожатые не догадались заглянуть в ущелье, хотя были очень близко от него. Может быть, им неудобно было продираться с лошадьми сквозь заросли мимоз и колючих растений.

Вот при каких чудесных обстоятельствах Сузи нашла своего будущего мужа.

Мы, конечно, обласкали бедного мальчика, приняли его к себе в дом и стали воспитывать как сына.

II. ИСТОРИЯ КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ. ТЕНЬ АНГЛИЧАНИНА

– Что же нам делать с этим мальчиком, которого Сузи привела к нам? – спросил меня Ян, когда усталые дети улеглись спать и мы остались вдвоем.

– Как что делать?! – воскликнула я. – Конечно, оставим его у себя. Он будет сыном, посланным нам Богом.

– Он – англичанин, а я, ты знаешь, ненавижу англичан, – сказал Ян, глядя вниз.

Добрый Ян всегда смотрел вниз, когда желал скрыть от меня свои истинные мысли.

– Кто бы он ни был, но его послал нам Бог, и если мы оттолкнем его, то сделаем дурное дело и лишимся своего счастья, – возразила я.

– А если явятся за ним его родственники?

– Когда они явятся, тогда мы и обсудим, как быть. Но я не думаю, чтобы кто-нибудь явился: его родственники, наверное, подумают, что и он погиб в море вместе с другими.

Ян ничего не возразил на это. Я знала, что он очень желал иметь сына и в душе был рад оставить у себя этого мальчика, так чудесно попавшего к нам.

Прежде, нежели окончательно решить что-нибудь, Ян захотел узнать, кто этот мальчик, и отправился верхом к одному из наших ближайших соседей, до которого было не более двух часов езды, к господину ван-Воорену. Это был самый богатый из боеров и попал в нашу пустынную сторону после того, как совершил какое-то дурное дело… кажется, в запальчивости убил кого-то из туземцев. Он был всегда молчалив и угрюм. Все чуждались его. Говорили, что его бабушка была главой племени красных кафров; но это было больше заметно по его единственному сыну Питу, нежели по нему самому. Об этом сыне, прозванном в детстве за его дикость и необузданность «маленьким кафром», а впоследствии – «Черным Питом», я расскажу потом подробнее.

С тех пор, как жена ван-Воорена умерла, последний взял в воспитатели своему сыну одного бедного молодого голландца, который знал английский язык и был сведущ в математике, если я не ошибаюсь в названии науки, с помощью которой все можно высчитывать и измерять. Как-то раз в шутку я спросила его, может ли он сказать, сколько раз обернется колесо нашей большой фуры, если ехать от нас до Капштадт-Эстля. Он тотчас же с самым серьезным видом измерил колесо, потом нарисовал какие-то фигуры на клочке бумаги, что-то пробормотал над ними и дал мне ответ. Когда я сказала, что он, может быть, соврал, потому что я не в состоянии проверить ответ, он очень обиделся и принялся с досады действительно врать. Он стал уверять меня, что будто бы при помощи своих фигур может даже высчитать, сколько раз обернется колесо на пути от земли к луне или к солнцу, и какое от нас расстояние до этих светил! Чудак! Да ведь это может знать только один Бог, создавший их для нашего удобства. Я так и сказала ему.

Вот Ян и поехал позвать этого чудака к нам, чтобы он расспросил нашего маленького гостя, потому что бедняжка ни слова не знал по-нашему.

К обеду Ян возвратился в сопровождении учителя, который был в больших синих очках и приехал на муле, потому что боялся ездить на лошадях.

Когда мальчик проснулся, мы его накормили и представили учителю. Последний сейчас же заговорил с ним на противном английском языке, которого я не могу слышать без смеха.

Мальчик, называвший себя Ральфом Кензи, очень обрадовался, когда услыхал родной язык, и рассказал, что он ехал с отцом, матерью и многими другими на корабле из страны, называемой Индией. Потом я узнала, что Индия – одна из тех стран, которые наворованы англичанами во всех частях света, как, например, Каи и Наталь. Ехали они долго, – Индия очень далеко, – как вдруг поднялась страшная буря, и погнала корабль на наш скалистый берег, где корабль и разбился милях в двухстах от нашего жилища. Удалось спустить только одну лодку, в которую село столько людей, что она едва не перевернулась. Попали в эту лодку и Ральф с матерью. Отец его отказался сесть с ними, уступив свое место одной женщине с ребенком, хотя капитан упрашивал его спасаться. Но этот английский лорд – я думала, что он был лорд, и не ошиблась, как оказалось потом – стоял на своем и говорил, что не желает спасать свою жизнь за счет чужой. Из этого его поступка видно, что он был человек благородный и великодушный. Благословив сына и жену, он остался на корабле, который тут же пошел ко дну, раньше, чем устели спустить другую лодку. Так все оставшиеся на нем и погибли. Упокой, Господи, их души!

Недалеко от места, где можно было бы пристать к земле, начала тонуть и лодка. Часть сидевших в ней была выброшена на берег, в том числе и Ральф с матерью, а остальные погибли в волнах.

У одного из спасшихся оказался компас; по указанию этого прибора все направились на юг, где надеялись найти какое-нибудь селение.

Ральф был так потрясен, что не мог хорошенько запомнить всего происшедшего. Но, кажется, все мужчины, спасшиеся вместе с ним и его матерью, были перебиты дорогой напавшими на них туземцами, пощадившими только женщин и детей. Одни из этих несчастных умерли от истощения, а другие были разорваны хищными зверями. В живых остались только Ральф и его мать. У них было с собой немного съестных припасов, так что в течение нескольких дней они могли продолжать путь. Когда же все припасы истощились, Ральф в одно утро нашел свою мать тоже мертвой.

Обезумев от ужаса и горя, мальчик бросился бежать куда глаза глядят. Бежал он до тех пор, пока ноги не отказались служить ему. Увидав вблизи ущелье, он кое-как дотащился до него, надеясь укрыться там от зверей, и стал молиться. В эту минуту и нашла его Сузи.

Слушая печальный рассказ мальчика, который переводил нам учитель, мы все плакали от жалости; даже сам учитель был так взволнован, что едва мог говорить, хотя и старался не показать этого.

Впоследствии мы убедились, что Ральф ничего не солгал. Один из наших кафров вскоре даже набрел на тело матери мальчика и похоронил его (удивляюсь, как хищные звери не разорвали тело!). По словам кафра, это была красивая, высокая, стройная женщина не старше тридцати лет и очень благородная на вид.

Кафр прибавил, что на ней ничего не было, кроме лохмотьев да двух золотых колец: одного гладкого, а другого с изумрудами. В кармане же ее изорванного шелкового платья он нашел небольшую книжку в красном переплете, оказавшуюся Новым Заветом. На заглавном листе этой святой книги была следующая надпись на английском языке: «Флоре Гордон ко дню первого причастия от ее матери Агнессы Джэней Гордон». Под надписью были год, месяц и число.

Кафр оказался из добросовестных (это большая редкость). Все найденные вещи он передал нам в целости вместе с прядью белокурых волос, отрезанных им с головы покойницы. Кроме этих вещей, мы сами нашли еще одну.

Раздевая мальчика, чтобы уложить его спать, мы заметили у него на груди большой золотой медальон. Потом мы узнали, что мать его надета ему это на шею в ночь перед своей смертью. В медальоне оказалось три портрета, нарисованных красками на слоновой кости: один представлял красивого господина в мундире, другой – красивую даму в богатом наряде, а третий – мальчика. На последнем портрете мы сейчас же узнали Ральфа, а господин и дама были его родители.

Ян с помощью своих работников поставил на могиле матери Ральфа памятник с каменной оградой. Недавно мы узнали от одного кафра, побывавшего в Старой колонии, что все эти сооружения еще целы и что народ очень уважает эту могилу.

Крушение корабля, на котором ехал Ральф, наделало много шума. Английское правительство даже прислало другой корабль для осмотра места, где произошло несчастье; но к нам за расспросами никто не являлся. Так англичане ничего путем и не узнали, и мало-помалу все забыли об этой истории, как все забывается на свете.

Сначала Ральф был точно помешанный. Днем, бывало, сидит по целым часам как истукан и все о чем-то думает, а по ночам с ним делались припадки: вскочит вдруг во сне на постели и начинает плакать и что-то бормотать на своем языке, но таким голосом, что нас дрожь пробирала. Сам он тоже весь дрожит и мечется из стороны в сторону. Но стоило только подойти Сузи, сказать несколько слов и положить ему на лоб руку, он тотчас же успокаивался и опять мирно засыпал.

С годами припадки стали у него проходить, а потом, благодарение Богу, и совсем исчезли. Но зато он так привязался к Сузи, да и она к нему, что отрадно было глядеть на них. Они думали, чувствовали, говорили и делали одно и то же; манеры у них сделались совершенно одинаковые; даже лицами они стали как будто походить друг на друга, точно были и правда брат с сестрой. Наконец нам с Яном стало казаться, что у них обоих одна душа, одно сердце, одни мысли и одно чувство.

Я много пожила на свете, немало видела, однако ни раньше, ни после мне не приходилось даже слышать о такой привязанности, какая существовала у Сузи и Ральфа. Чувство это было неземное; оно и вознесло их обоих в светлую небесную обитель, где, я уверена, они теперь тоже находятся вместе и вкушают вечное блаженство, которое так заслужили на земле.

Ральф рос красивым, здоровым и сильным мальчиком. Он был гибок и строен, несмотря на широкие плечи, имел стальные мускулы и положительно не знал устали. При всем том он обладал недюжинным умом и часто давал Яну хорошие советы. Впрочем, это, может быть, еще и потому, что он был гораздо ученее Яна.

Мы, боеры, не особенно уважаем книжное учение, потому что оно не многим приносит настоящую пользу. Умеет боер прочесть слово Божие, написать нужное письмо, составить счета – и довольно с него в нашей простой рабочей жизни. Но Ральф был не нашей крови, хотя мы и смотрели на него как на родного сына, а потому я и Ян решили дать ему лучшее образование, на которое он имел право по своему уму и рождению.

Как-то раз – Ральф был у нас уже два года – учитель, живший у хеера ван-Воорена, приехал к нам и объявил, что он ушел от ван-Воорена. Мы предложили ему остаться у нас для занятий с Ральфом и Сузи. Он согласился и прожил с нами шесть лет. Дети за это время многому выучились у него, насколько я могла судить. Они научились читать, писать, арифметике, истории, географии, английскому языку и еще каким-то мудреным наукам, название которых не помню. Понимать и говорить по-английски Сузи научилась еще у Ральфа, который, в свою очередь, выучился у нее по-голландски, а учитель научил их английской грамматике. Я только не позволяла открывать им тайн неба, как он хотел было, чтобы они не могли измерять расстоянии от земли до небесных светил простым колесом: это мне казалось богохульством и волшебством, вроде постройки Вавилонской башни или тех проделок, которых я насмотрелась у знахарки Сигамбы и других колдунов.

После шестилетнего пребывания в нашем доме учитель вдруг ушел от нас, женился на одной богатой вдове, которая была гораздо старше его, и зажил припеваючи. Я была очень рада, когда он оставил нас. Сама не знаю почему, у меня не лежало к нему сердце, хотя дурного он мне ничего не сдашь. Может быть, главным образом, за его умение измерять колесом расстояние от земли до неба – право, не умею сказать. Во всяком случае, – повторяю, – я с удовольствием рассталась с ним.

* * *

Теперь я сразу перейду к тому времени, когда Ральфу исполнилось девятнадцать лет и он казался уже настоящим мужчиной, хотя и не имел еше бороды. Вообще в нашей стороне дети рано мужают, если не умом, то хоть телом.

Со стыдом и раскаянием я вспоминаю это время, потому что тогда мы с Яном совершили непростительный грех, за который впоследствии так тяжело были наказаны.

Дело в том, что глубокой осенью этого несчастного года Ян отправился за пятьдесят миль в одно местечко, где был назначен нахтмаалnote 3Note3
  Буквальное значение слова «нахтмаал» – «вечеря». В известный день и на известном месте, раза два в год, собираются боеры и христиане-туземцы. На выбранном месте сооружается часовня, в которой прибывший к этому времени пастор исполняет различные таинства и обряды, т.е., крестит, венчает, исповедывает, приобщает и служит панихиды в то время, как снаружи происходит оживленный торг. Таким образом, «нахтмаал» служит для удовлетворения и религиозных, и материальных потребностей в одно и то же время (прим. переводчика).


[Закрыть], чтобы исполнить христианский долг и вместе с тем продать шкуры, шерсть и все, что было приготовлено к этому времени.

Возвратился он домой бледный и расстроенный.

– Знать, ничего не продал, Ян? – спросила я, когда мы поздоровались.

– Все продал, – угрюмо отвечал он.

– Значит, кафры опять бунтуют?

– Нет, они пока спокойны, хотя проклятые англичане всячески стараются восстановить их против нас.

– Так в чем же дело? – приставала я. – По твоему лицу вижу, что случилось что-то дурное.

– Эх, не хотелось бы и говорить, жена! – со стоном вырвалось у него из груди. – Но и скрыть нельзя… Видишь ли, в чем дело. Я встретил человека из Елизаветинского порта, и он рассказал, что у них там недавно были два англичанина – шотландский лорд и какой-то знаменитый законовед. Эти люди разыскивают мальчика, лет десять тому назад пропавшего после кораблекрушения. Они слышали, что мальчик живет у боеров в Транскее. Мальчик этот, понимаешь, наследник громадного состояния и многих важных титулов. Вот его и разыскивают для того, чтобы передать ему все это по закону… Ты, конечно, догадываешься, кто этот мальчик?

Как было мне не догадаться! Я сразу поняла это; но была так убита сообщением Яна, что не могла произнести ни слова, а только молча кивнула головой.

Как только ко мне возвратился дар речи, я горячо сказала мужу:

– Если придут за ним, мы не отдадим его, потому что он нам более, чем сын! Да и Сузи…

– Мы не имеем права делать этого, жена, – грустно перебил меня Ян: – по рождению он нам все-таки чужой.

– Но он сам не захочет уйти от нас, и…

– И это ничего не значит: он несовершеннолетний по английским законам, и его могут увести силой. В Англии совершеннолетие считается с двадцати одного года, а Ральфу еще только девятнадцать.

– Скрой его, Ян, спрячь, ради Бога, если не хочешь, чтобы мы все умерли от горя! – умоляла я, обняв мужа. – Отправляйся скорее с ним провожать наше стадо на зимовку и предоставь мне одной вести переговоры с этими англичанами, если они пожалуют сюда. Я уж сумею прогнать у них охоту шнырять по фермам честных боеров и отыскивать чего не следует.

– Не искушай меня, жена! – проговорил Ян. – Не заставляй меня брать греха на душу… Расскажем все Ральфу, и пусть он сам решит, как хочет. По нашим законам он уже совершеннолетний и имеет право лично распоряжаться своей судьбой… Где он сейчас?

– В краале,note 4Note4
  Крааль – загон для скота.


[Закрыть] выбирает быков под ярмо.

– Ну хорошо, подождем, когда он вернется оттуда.

Настаивать более было невозможно. Я знала характер Яна, да и сама чувствовала, что он прав. Я затаила в себе свое горе и стала придумывать способ удержать Ральфа у нас, несмотря на глупые законы его страны, которые признают мужчину совершеннолетним только с двадцати одного года, и до тех пор все могут распоряжаться им как вещью.

Я пошла к Сузи. Цветущая и сияющая, она сидела за столом и варила кофе. Ей почти исполнилось восемнадцать лет, и она была так хороша, что трудно описать: нежная, точно воздушная, беленькая, с розовыми щечками, большими голубыми глазами, пепельными волосами и крохотным ротиком, одним словом – прелесть! Я говорю так не потому, что она мне дочь, а потому, что это была истинная правда; все находили это.

Я спросила, для кого она готовит кофе.

– Конечно, для Ральфа, – ответила она. – Ведь ты знаешь, мама, что он особенно любит кофе, сваренный мною.

Я знала, что, напротив, он любил больше то, что я ему готовила, потому что Сузи (царство ей небесное!) особым умением в хозяйстве не отличалась, но промолчала, чтобы не огорчить дорогую девочку.

– Ах, мама, – продолжала она, – представь себе: Черный Пит опять был здесь, привез мне громадный букет цветов, наговорил разного вздора и приставал, чтобы я устроила с ним посиделки!

– Ну и что же ты ответила, дочка? – спросила я, хотя наперед знала, что она скажет.