Текст книги "Иди куда хочешь"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Да к отцу, наверное, умотал… Куда ж еще?!

– Видел! Минуту назад видел! Или нет: это я вчера его видел!..

– Делать вам больше нечего! Дайте разгрузиться!

– Вспомнил! Клянусь Индрой, вспомнил! Позавчера я его видел! Или позапоза…

У сыновей царственного Слепца никто не спрашивал, куда подевался их любимчик – а зря. Или не зря: Боец с Бешеным все равно бы отмолчались.

Хотя знали правду.

– Слыхал, Боец: они Ушастика ищут! – толкнул Бешеный брата локтем в бок.

– Слышал, не глухой… Вовремя он по своим бабам поехал!

– Предупредить бы его надо, – в ломающемся баске Бешеного отчетливо промелькнула тревога. – Мало ли…

– Вернется – предупредим. А если что, отца попросим, чтоб заступился.

– Правильно! – одобрил Бешеный, повеселев.

Ясное дело, заступничество венценосца дорогого стоит, а в своем умении уговорить отца оба царевича не сомневались. В их юном сознании, к примеру, Наставник Дрона стоял гораздо выше рангом, нежели слепой раджа – хотя бы потому, что Дрона вполне мог отчехвостить парней за милую душу, а отец сроду не подымал руки на потомство.

Заступался же – часто.

И двое из сотни братьев-Кауравов побежали к купальням, на ходу сбрасывая запыленную одежду.

4

АРЕСТ

– Солнышко мое!

Рыжая девица (явно крашеная охрой) повисла на плече Карны и обслюнявила всю щеку подростка. Помада из дешевого жира и вываренных в собственном соку лепестков калатропа неприятно липла к коже. Карна поморщился и утерся тыльной стороной ладони.

В темноте и наощупь девица казалась гораздо более привлекательной.

И когда она успела "навести красоту"?!

– Солнышко не бывает чьим-то, – наставительно сообщил Карна, машинально подражая тону Наставника Дроны. – Солнышко общее.

– Мое! – стояла на своем девица, тесно прижимаясь пышной грудью к руке Ушастика. – Мое собственное! Кареглазенькое, горбоносенькое, долговязенькое…

Она захихикала и добавила еще одну пикантную подробность, от которой Лучистый Сурья наверняка икнул за горизонтом.

Рассвет был на подходе.

Серая мгла сочилась меж домами, рваной паутиной обвисая на крышах одноэтажных лавок, тщательно запертых рачительными хозяевами; из-за торговых рядов тупо мычали буйволы, впряженные в крестьянские телеги с мешками чечевицы, и звук эхом гулял от общественных складов до павильонов с выставкой ланкийских благовоний; редела кисейная пелена, яснее проступали выбеленные стены зданий, а буйволиной тоске вторил трубный рев тяглового слона над опустевшей кормушкой.

Рыночная площадь, треугольник под названием Субханда – Добрый Барыш – готовилась проснуться.

Взяв от рынка наискосок, Карна с девицей свернули к центру города. У них было заранее условлено: едва улица Южная пересечется с проспектом Хастина-Основателя, девица сразу же поворачивает обратно. Без возражений и пререканий. Дом Первого Колесничего, отца Карны, располагался в престижном квартале, ибо негоже главному конюшему и личному суте государя бедствовать в трущобах. Впрочем, отец под родной кров приходил лишь ночевать, все дневное время проводя близ дворцовых конюшен; мама – та и вовсе через раз коротала ночи у своей царственной покровительницы-хозяйки; и дом находился под бдительным присмотром слуг.

Карна меж ними слыл за своего в доску.

Захоти он в отсутствие родителей привести домой гулящую девицу или устроить развеселую пирушку с приятелями – слуги были бы только рады. Глядишь, и самим бы перепало от щедрот! Но за свободно висящим плодом рука тянется редко: Ушастик дома вел себя пристойно, даже можно сказать, чинно, из дылды-разгильдяя мигом превращаясь в добродетельного домохозяина.

Почему кусты не подстрижены?

Почему пол не метен?!

Поторопитесь с обедом, копухи! – вдруг отец вернется…

А шлюх водить – упаси боги!

Сам не вожу и вам не велю.

За два квартала от условленного места расставания девицу и ее «солнышко» остановили.

Толстомордый детина, засунув большие пальцы рук за пояс, перегородил дорогу и нагло ухмылялся щербатой пастью.

– Детки! – загнусавил он, подражая рыночному попрошайке. – Что ж вас бхут носит в такую рань, детки?! Встретите злыдня-ухокрута – кто по вам панихиду закажет, сладкие мои?! Подайте на доброе слово по безвременно сдохшим…

И Карне, разом перестав ухмыляться:

– Тебя что, теленок, не учили платить за радости?! Взять в науку?!

Девица шагнула вперед и храбро заслонила собой юного спутника. Перед ней был окружной "хорек", сборщик мзды с таких вот подстилок, как она; и это было ее дело и ее забота. Тем паче что "хорек" не впервые предупреждал девицу: повадится бесплатно давать богатенькому красавчику – жди беды.

Беда пришла.

Беда стояла, широко раставив волосатые ноги в кожаных сандалиях.

Беда знала: портить фасад глупой шлюхе – гноить собственный товар; зато проучить молокососа будет затеей доброй и даже богоугодной.

Небожители тоже бесплатно не дают.

– Уйди, Вакра[12]12
  Вакра – Кривой (санскр.). Эпитет применяется к любому предмету, используемому не по назначению, или к любому действию в противоестественном направлении.


[Закрыть]! – выкрикнула рыжая, больше всего на свете боясь заплакать или сорваться на визг. – Я с тобой за прошлый месяц в расчете! Забыл?!

– В расчете так в расчете, – покладисто согласился "хорек" Вакра. – Ухожу.

Он шагнул в сторону, затоптался и вдруг оказался вплотную к рыжей. Движение было молниеносным, словно Вакра превратился в порыв ветра – умелый взмах могучей лапы, похожей на бычий окорок, и девица отлетает прочь. Целая и невредимая: за сохранностью имущества умел следить любой "хорек". Вакра проводил ее коротким взглядом, убедился в том, что подопечная тихо сидит на собственной заднице у ограды палисадника, даже не помышляя о продолжении бунта; после чего повернулся к Ушастику.

Теперь его и Карну разделяло не более половины жезла.

– Гони пять медяков, – буркнул Вакра, дыша на подростка гнильем и перегаром. – Или браслет со стекляшкой. Понял?

– Понял, – Карна кивнул и полез за пазуху.

Детина неотрывно следил за лицом трусливого сопляка. Жизнь давно приучила Вакру, что даже самый ледащий крысюк огрызается, если зажать тварь в угол. Кто его знает: браслет там за пазухой, медяки или ножик? А глаза – зеркало души, согласно мудрым поучениям; или проще – по роже сразу видно. Захочет ударить, додумается лезвием полоснуть, а рожа-предатель мигом выдаст. Подскажет хитроумному Вакре… ай, дурак! Ай, "хорек" слеподырый! Ишь, какие серьжищи на парнишке! Надо было их за сласть бабью требовать… отдал бы, никуда не делся! Камешки-то, камешки – горят зарницами! И вроде дергаются… точно, дергаются камешки, огнем наливаются, и смотреть на парнишку больно… что за блажь?!

Прикосновение было неожиданным, а боль – ужасной. В драке Вакра чувствовал себя, как рыба в воде, но здесь дракой и не пахло. Пока левая рука Ушастика шарила за пазухой, правая спокойно протянулась вперед и вниз, ухватив в горсть разом ткань дхоти и мужское достоинство "хорька". Потом пальцы сжались, и горсть превратилась в кулак. А достоинство превратилось в коровью лепешку под слоновьей пятой.

И еще отчего-то паленым запахло.

"Хорек" жалостно всхлипнул, подавившись собственным воем, и бесформенной грудой осел к ногам Карны.

Сын возницы еще некоторое время смотрел на беспамятного Вакру. После извлек из-за пазухи заказанный браслет и протянул его рыжей.

– Он прав, – спокойно сказал Карна. – Возьми, продай и заплати ему за этот месяц. Иначе жизни не даст. Все, дальше провожать ни к чему. Сам дойду.

Карна не знал, что эта минутная задержка спасла ему если не жизнь, то свободу.

…из ворот вашего дома выходили трое стражников. Впереди медленно брел отец. Один из конвоиров плотно закрыл ворота, убедился, что никто из слуг не подглядывает поверх забора, и достал плетеный шнур. Пока он связывал Первому Колесничему руки за спиной, другой стражник вынул из сумы дерюжный колпак с узкими дырами для глаз. Через секунду колпак наглухо скрыл голову Первого Колесничего, краями наехав на плечи.

– Зачем? – глухо донеслось из-под колпака.

– Велели, – пожал плечами стражник.

– А царская шасана[13]13
  Шасана – указ, грамота; ордер.


[Закрыть] на арест у вас есть?

– Есть, есть… все у нас есть. Иди и помалкивай, умник!

Ты вжался в угол чужого дома, затаив дыхание, и следил, как отца ведут по улице – к счастью, в противоположную от тебя сторону.

"Вперед! – кричал гнев, норовя пробиться наружу боевым кличем. – Вперед, на выручку!"

Но от серег шел ледяной сквозняк, наполняя душу спокойствием.

Так спокоен удав в засаде.

– Жаль, мальчишки дома не было, – услыхал ты обрывок разговора. – Нагоняй получим…

– За что?

– За то. Сказали: взять обоих, и чтоб ни одна живая душа… Насчет души сделано, а обоих – шиш! Искать, небось, погонят…

Человек под колпаком молчал и горбился.

* * *

Арестованный с конвоем четверкой рыб плыли в предрассветной мгле, а за ними беззвучно крался татуированный подросток с серьгами вместо мочек ушей.

До самых ворот, ведущих на территорию дворца.

5

ПОБЕГ

– Собачья моча!

– Тихо, дурак!

– Моча, размоча и трижды перемоча! Это проделки Волчебрюха!

– Да не ори ты, Бешеный, всех перебудишь! Может, она сама запрыгнула!

– Ага, и дверь сама открыла! – Бешеный яростно оттирал со щек и лба остатки вонючей слизи: "привет" от здоровенной жабы, которая минутой ранее шлепнулась на него с притолоки.

– Дверь… А ведь верно! Точно, Волчебрюх! Или еще кто-нибудь из этой пятерки уродов! Наверняка прячется где-то рядом и хихикает, зар-раза… Пошли, отыщем и вздуем гада!

– Пошли! Я ему эту жабу знаешь куда засуну?..

На ходу изощряясь в планах мести злокозненным Пандавам, Боец с Бешеным выбрались из своих покоев в коридор. Он пустовал, но это нисколько не смутило юных мстителей, ретиво продолживших поиски. При этом Бешеный решительно сжимал в руке жабу (бедная сучила лапками, выквакивая проклятия в адрес мучителя), явно намереваясь использовать ее по назначению.

– Может, он во двор вышел? Чтоб еще одну поймать? – предположил Боец; и братья, не сговариваясь, устремились во внутренний двор.

Двор, словно подойник коровницы, оказался заполнен молочно-белым предутренним туманом. Здесь тоже никого не было, а если и был, то прета с два его увидишь в этом молоке!

Дальнейшие поиски представлялись бессмыслицей. Но уйти просто так, оставив врага безнаказанно веселиться где-нибудь в укромном уголке?! Боец и Бешеный молча переглянулись, затем разом нырнули в тень крыльца черного хода, присели там и затаились.

Скоро шутнику-жаболову надоест прятаться. Он решит, что сыновья Слепца ушли, сунется к крыльцу, желая вернуться в здание – и поплатится за все свои прегрешения!

Ох и поплатится – пекло всплакнет по несчастному горючей смоляной слезой!

Ждать пришлось недолго. В тумане мелькнула смутная тень, пелена вокруг гостя мигом выцвела, будто от жгучей ласки солнечных лучей… Но почти сразу туман сомкнулся: тень направилась почему-то не к крыльцу, а дальше, в сторону дворцового антахпура.

Да и сама тень вызывала определенные сомнения; кравшийся в тумане человек был на голову выше любого из братьев-Пандавов.

– Карна! – тихо ахнул Боец, вглядываясь. – Куда это он?

– Куда-куда! – взволнованно запыхтел ему в ухо Бешеный. – Видишь же: на женскую половину пробирается! Небось, шлюхи обрыдли – подавай служаночку!

– Ну, бабник! Ну, дает! Слышь, Бешеный, айда подглядим – к кому он пошел?

– Айда! – и братья тихой стопой двинулись за силуэтом старшего друга.

Отпущенная на волю полузадушенная жаба торопливо зашлепала прочь.

Друг-Ушастик действительно направлялся к антахпуру. Как и предполагалось, он миновал парадный вход, юркнув в неприметную низенькую дверку у заднего крыльца.

Последовать за Карной внутрь царевичи остереглись: старший приятель наверняка знал, куда шел, а Боец с Бешеным в антахпур захаживать стеснялись – что они, маменькины детки, что ли?! Ломиться же наугад с риском всполошить весь этот курятник братьям улыбалось мало.

– Сейчас они наружу выйдут! – шепнул Боец, подмигивая со значением. – Не будут же они прямо там! Вот тогда и увидим, кого он подцепил…

Бешеный согласно кивнул, и братья притаились в увитой плющом беседке напротив – туман стремительно редел, и только дурак, вроде гадов-Пандавов, стал бы торчать у всех на виду.

Карна отсутствовал примерно четверть мухурты[14]14
  Мухурта – сорок восемь минут.


[Закрыть]. Потом дверца чуть слышно скрипнула, и из проема возникли двое. Естественно, второй была женщина. Вот только, к изрядному удивлению царевичей, она менее всего походила на юную красотку, спешащую на свидание с неутомимым сутиным сыном.

– Собери вещи, а слуги пусть подготовят колесницу… обе колесницы! – долетел до братьев свистящий шепот Карны. – И чубарых не запрягать! Ясно?!

– Да как же это, сынок?! За что?!

– За то, мама… Вот она, царская благодарность за верную службу! Отец к ним всей душой, а они его – в казематы! Здесь, во дворце, в тюремном подвале сидит – я проследил. Ладно, не бойся, я папу вытащу! А ты, главное, колесницы держи наготове и вещи собери. Еды дня на два, деньги, какие есть, драгоценности… оружие. Ну, что еще – сама решишь. Только имей в виду: кони не двужильные! Жди нас у въезда в наш квартал примерно через час… Если обломится – тогда у окружной дороги, за караван-сараем Хромого Мадху.

– Ой, горе горькое! Как же ты один-то отца выручать будешь, сынок? Убьют тебя, или повяжут… – всхлипнула женщина.

– Шиш я им дамся! – зло оскалился Карна. – Даром, что ли, у ихнего клятого Наставника Дроны всю науку превзошел?! Не плачь, мам, все будет путем. Лишь бы удрать подальше от этого Хастинапура, пишач его заешь… А там посмотрим. Ну ладно, иди.

– Хорошо, – женщина покорно кивнула. – Только… – она на мгновение задержалась. – Береги себя, сынок! Один ты у нас с папой, один как перст! И не зашиби кого ненароком – грех ведь…

– Постараюсь, мама, – волчий оскал превратился в улыбку. – Буду осторожным. Лишних не убью, ног не промочу; и теплое молоко по вечерам. Ты б шла, времени и так в обрез.

– Бегу, бегу, – и женщина заспешила прочь.

Карна проводил мать долгим взглядом, а потом решительно направился к восточному крылу дворца, где находился арсенал.

Там же неподалеку располагались и тюремные подвалы.

Две тени выскользнули из беседки и, прячась, направились следом.

* * *

В основной арсенал ты идти раздумал: там у дверей всегда дежурили, по меньшей мере, четверо бдительных стражей. Да и не нужны были тебе все эти залежи длинных строевых пик, ростовых щитов, бердышей с полулунным лезвием, дротиков, доспехов…

Не на войну собрался.

Зато, как и следовало ожидать, дверь малого склада подпирал всего один часовой, которого уже тошнило от скуки.

– Ты чего тут шляешься ни свет ни заря? – благодушно поинтересовался он, зевая во весь рот.

Вообще-то разговоры на посту строго запрещались. Но дрема хмелем кружила голову, и часовой искренне надеялся развлечься беседой – чтобы предательские веки перестали смыкаться сами собой.

В следующее мгновение сон проворно улетел прочь. А сам сторож с глухим стоном сложился пополам, выронив копье и баюкая обеими руками пострадавший от пинка живот.

– Б-больно же! – задумчиво хрюкнул он.

Тебе было жаль этого сонного недотепу, но судьба не оставляла выбора.

– Открывай! – холодный и влажный от утренней росы наконечник подхваченного копья ткнулся часовому под левый сосок.

Повторять дважды не потребовалось. Жестокость удара наглядно продемонстрировала всю серьезность намерений, и соня ни на секунду не усомнился: в случае неповиновения быть беде.

Звякнули ключи. Дверь отворилась без скрипа – здесь хранилось учебное снаряжение царевичей, которым пользовались ежедневно.

– Мордой к стене! Руки за спину!

Ременная петля захлестнула и туго стянула сложенные за спиной руки часового. Затем пришла очередь ног. Когда пленник превратился в куль, доверху полный страха, ты бесцеремонно развернул связанного лицом к себе. И, словно пробку в баклагу, ловко вогнал ему в рот тряпичный кляп, наложив поверх тугую повязку – впрочем, предусмотрительно удостоверившись, что ноздри жертвы остались свободны, и та не задохнется.

Затем юный налетчик аккуратно придвинул часового к стеночке и вплотную занялся содержимым склада.

Что здесь лежит, ты знал прекрасно.

* * *

…Стрела с тупым наконечником, гудя вспугнутым шмелем, вылетела из-за угла. Начальник караула вздрогнул, тупо уставясь на обеспамятевшего напарника – и секундой позже второй шмель поцеловал начальника в висок.

Путь был свободен, но Карна не стал спешить. Он стрелял с ослабленной натяжки, по мере сил стараясь сохранить караульщикам жизнь. Значит, скоро оба очухаются – а сутиному сыну вовсе не улыбалось нарваться по пути обратно на двух рассвирепевших воинов.

Веревок и тряпок на кляпы он прихватил с запасом.

На целую армию хватит.

Узкие каменные ступени. За углом колеблется желтоватый свет факела. Тишина. Где-то далеко, на пределе слышимости, мерно долбят вечность капли воды. Босые ступни бесшумно ступают по зябкому полу, ощущая каждый бугорок, каждую выбоину. В руках – натянутый короткий лук с очередной стрелой на тетиве. С "маха-дхануром" здесь не развернешься, да и к чему он Карне?! – лучше обойтись без смертей. А для всего прочего вполне хватит и малого охотничьего лука, да и тот достаточно натягивать в полплеча.

Поворот. Вставленный в стенное кольцо факел слегка чадит. В его свете видна дюжина низких дверей с внешними засовами – обшарпанные физиономии с железными ртами на замке, вереница ликов подземных божеств в стене мрачного коридора. Ни дать ни взять – путь в преисподнюю. За которой дверью держат отца?! Если ключи, отобранные у караула, подойдут – не открывать же все камеры подряд?! Выпустишь какого-нибудь головореза…

Совсем рядом послышались мерные шаги, и Карна быстро отступил за угол. Решение созрело мгновенно. Осторожно положив лук, он вытащил из-за пояса остро отточенный нож и притаился в засаде, поджидая гостя… верней, хозяина.

Видимо, цари Великой Бхараты должны быть благодарны року, что он не сделал Ушастика вором, взламывающим их сокровищницы. Пропал талант, пропал невостребованным… Долговязое тело обрушилось на тюремщика, тот покатился по полу – и хрипло замычал, ощутив у горла холодный металл.

– Дернешься – зарежу, – ворвалось в уши змеиное шипение; а лезвие слегка проехалось по кадыку, оставив на коже кровоточащий порез.

Для краткости и лучшего понимания.

– Говори, в какой камере Первый… арестованный, которого доставили часа полтора вназад?

Сын возницы прекрасно понимал: мосты сожжены. Своим поступком он раз и навсегда ставит себя вне закона, чье имя – Город Слона. Изгой, любой тебя отныне с удовольствием выдаст хастинапурским гончим; бунтовщик и подонок общества – вот кто ты теперь, Карна-Ушастик…

Плевать!

Свобода начинается со слова "нет"; когда ты упрямо мотаешь головой, утираешь ледяной пот и встаешь один против всех.

Ошарашенно моргавший тюремщик уже открыл было рот, намереваясь ответить, но тут позади Карны громыхнул суматошный топот. Ступени вскрикнули от боли под боевыми сандалиями, и в бок сутиному сыну тараном ударило древко копья (хорошо еще, что не жало!), сбрасывая подростка с поверженного человека.

Нож отлетел в сторону – и хрустнул, попав под тяжкую подошву.

Их было двое: крепкие, здоровые парни.

Вооруженные.

– Живьем, живьем бери гада! – люто орал с пола тюремщик, пока его спасители скручивали яростно отбивающегося подростка. – Ишь, мятежник!

И, привстав, огрел Карну кулаком по затылку, отчего сын возницы рухнул на колени – быком под ударом обуха мясницкого топора.

"Спаситель мангов! – мелькнула и погасла мысль. – Взяли, как последнего…"

– Отпустить! – приказали от ступеней. – Я кому сказал?!

Взгляд мутился, но Карна все-таки сумел разглядеть новых гостей. В проходе, плечом к плечу, стояли двое мальчишек – Боец и Бешеный. В руках у Бешеного красовался малый лук, такой же, каким был вооружен и сам Карна; только наложенная на тетиву стрела имела отнюдь не тупой, а самый что ни на есть боевой, широкий и бритвенно острый наконечник.

Коренастый Боец в свою очередь демонстративно поигрывал двумя метательными булавами; третья торчала у него за поясом.

– Я велел – отпустить! – тоном, не терпящим возражений, повторил Боец.

– Прости, царевич, но это преступник! Злоумышленник! – попытался возразить тюремщик. – Достойно ли…

– Как ты думаешь, Бешеный, я с одной булавы ему башку разнесу? – словно не слыша слов тюремщика, обратился царевич к брату.

– Ясное дело! – Бешеный никогда не сомневался в способностях удалого Бойца. – Вдребезги и пополам! Если, конечно, я ему раньше в глаз стрелу не всажу.

Стражники уныло переглянулись и с тяжким вздохом исполнили приказ. Карна мигом подхватил с пола обломок ножа и убрался к стене, стараясь не загораживать братьям линию стрельбы.

– Эй, Ушастик, командуй: что дальше делать? – широко ухмыльнулся Боец, и все его простоватое, совсем не царское лицо озарилось искренним восторгом.

– Пока просто держите их на прицеле. И еще… Спасибо, что выручили!

– Да ладно, чего там! – расплылись в улыбках гордые донельзя братья.

– А ты, – сын возницы с наслаждением взял за грудки тюремщика, – шевели болталом! Где арестованный, спрашиваю?! Душу выну!

– В-вон там, – толстый палец, дрожа, указал на вторую с краю дверь.

– Ключи. И быстрей, скотина!

В награду за спешно выданную связку ключей Карна швырнул тюремщику моток веревки.

– Свяжи этих двоих!

Царевичи одобрительно скалили зубы. Для них это была увлекательная игра под названием "побег из темницы"! А то, что все происходило не понарошку, а взаправду, было вообще здорово! Спасти в последний момент лучшего друга, помочь ему освободить отца – такие подвиги на дороге не валяются!

О последствиях царевичи особо не задумывались.

Карна подождал, пока тюремщик со знанием дела свяжет понурых стражей, проверил крепость узлов – после чего сам скрутил тюремщика и кивнул братьям. Боец с видимой неохотой засунул за пояс булавы, а Бешеный опустил лук.

Карна шагнул к указанной двери.

Третий или четвертый по счету ключ с лязгом провернулся в замке.

– Отец!

– Карна?! Ты?! Тебя тоже арестовали?

– Да нет же! – Карна ощутил, как его губы помимо воли расползаются в глупую ухмылку. – Выходи скорее, мать ждет нас с колесницами!

– Ждет? – Первый Колесничий все никак не мог взять в толк, что происходит. – Где?!

– Дома, где же еще! Или у окружной, в условленном месте. Я… мы устроили тебе побег. Идем отсюда.

– Побег?!

Первый Колесничий бочком выбрался в коридор и огляделся, щурясь от света факела – в его камере царил непроглядный мрак.

Сперва отец Карны увидел связанных стражников, и брови его поползли вверх – чтобы почти сразу сурово нахмуриться. Первый Колесничий уже открыл было рот, собираясь заявить сыну, что он думает по поводу такого вопиющего нарушения всех законов – но взгляд суты упал на царевичей, переминающихся с ноги на ногу.

В результате чего сам сута бухнулся на колени.

– Вставай, вставай, – буркнул Боец. – И слушайся сына. А потом мы поговорим с раджой, и вы сможете вернуться.

Пожилой возница медленно поднялся.

– Благодарю вас за заботу, которой я наверняка не достоин, благородные царевичи, – он говорил тихо, будто с трудом подбирая слова. – Но Закон есть Закон. Я отказываюсь бежать.

– То есть как?! – ахнул Карна. – Опомнись, отец!

– А вот так! – и мозолистая ладонь ухватила парня за ухо, так что Карна тихонечко заскулил, но не сделал даже попытки вырваться. – Я тебя чему учил, разбойник?! Супротив законной власти идти? Стражников вязать да побеги учинять? Меня по приказу самого Грозного взяли – значит только он, или самолично Стойкий Государь меня и могут освободить! Мало я тебя порол, бунтаря?!

– Наш отец тебя освободит! – попробовал вмешаться Боец, видя бедственное положение, в которое угодил их старший друг. – Клянусь Опекуном Мира, освободит! Дай только срок!

– Благодарю, царевич. Твоими устами… но покамест я сижу под арестом. И записываться в беглецы не согласен!

– Так это Грозный приказал?! – простонал Карна, корчась от отцовской ласки. – Сам Грозный?! За что он тебя, папа?

– Раз взял, значит, надо! – все больше распаляясь, заявил верноподданный сута. – Кстати, он и насчет тебя распорядился! А ну-ка, пошли к Грозному! Пусть полюбуется, чем ты тут занимаешься, оболтус!

И Первый Колесничий, уже не обращая внимания на протесты малолетних царевичей, поволок сына к выходу.

* * *

Поначалу их долго не хотели пускать, но упрямый сута настоял-таки на своем. И начальник личной стражи в конце концов отправился к апартаментам господина, еще почивавшего в такую рань: докладывать о малость повредившемся рассудком главном конюшем с сыном.

Дескать, спешат на кол, отчего изволят беспокоить.

И вскоре через залы и коридоры дворца до них докатился рык престарелого владыки:

– Что?! Сюда их, обоих! Немедленно!

6

ОТВЕТ

…Грозный угрюмо смотрел на двоих людей, отца с сыном, распростертых на полу ниц перед вечным регентом. Навис береговой кручей, занавешивал взор седым чубом; хмурился. Он чувствовал себя богом. Богом, попавшим впросак. Пренеприятное ощущение…

Мозаичный пол с изображением цветущего луга раскинулся от стены до стены. И казалось: двое усталых путников рухнули в душистые травы, ткнулись лицом в желанный отдых – знать не зная, что над ними уже встала во весь рост судьба.

Грозный чувствовал себя судьбой.

От этого мутило.

Вот он: Первый Колесничий, пожилой сута, обласканный слепым внуком Гангеи. Сейчас он вполне мог бы быть далеко отсюда. Гнал бы себе колесницу прочь от Хастинапура, спасая жизнь и честь, жену и сына, оставив за спиной ненадежную опеку царей и внезапную опалу. Мчитесь, кони, свисти, кожаный бич, в умелых руках возницы от дедов-прадедов; злись во дворце престарелый регент, кусай губы, срывай гнев на слугах и советниках…

Нет.

Грозный знал, что злиться не стал бы.

Побег с гораздо большей определенностью ответил бы на все вопросы регента, чем самая изощренная пытка. Унеси колесница беглеца, позволь затеряться на просторах Великой Бхараты – и Гангея даже не послал бы следом погоню. Пусть спасает шкуру. Ответ получен, и здесь, в Городе Слона, найдутся заботы поважнее беглого суты.

Стыдно признаться самому себе, но побег Первого Колесничего был бы наилучшим решением… для Грозного.

Регент еле слышно вздохнул и перевел взгляд на голого по пояс мальчишку. На его татуированную спину. На чудные серьги в ушах, чем-то похожие на одинокую серьгу в левом ухе самого регента; и в то же время совершенно другие. Странно: даже лежа ничком, мальчишка ухитрялся выглядеть дерзким. Так лежит охотничий леопард – вроде бы и послушен, а все кажется, что сильный зверь делает тебе одолжение. И смотреть на сутиного сына было утомительно: глаза слезились, словно крохотный паучок мало-помалу затягивал взор стеклистыми паутинками.

Вот он: человек, которого Грозный по сей день и вовсе не замечал. Пыль, прах, капля в море; никто. Щенок подзаборный, обласканный взбалмошными сыновьями Слепца; подобно тому, как их отец приветил отца этого бунтаря. Долговязый подросток, который посмел разрушить планы самого регента, удачно избежав ареста и в ответ явившись в темницу за схваченным родителем.

Не смешно ли? – татуированный мальчишка восстал против Гангеи Грозного!

Грозный моргал, сбрасывая непрошеные слезы, загоняя раздражение в самый глубокий подвал души, и думал, что вместо одного ответа перед ним на полу лежат два вопроса.

Первый – послушный до самоубийства; второй – дерзкий… до самоубийства.

Лучше бы они сбежали.

Было бы проще.

За резными дверями высотой в два человеческих роста раздался удар гонга. Смущенный какой-то удар. Робкий. Так скребется в дверь боязливый слуга, опасаясь пинка или чашки в голову.

– Великий раджа Стойкий Государь желает посетить… э-э-э… желает посетить своего родича, гордость кшатрийского рода! – прозвучало снаружи.

– Я счастлив встретиться с великим раджой! – через плечо крикнул Грозный, прекрасно понимая: привратник не зря сбился во время объявления. А мог не сбиться – мог подавиться и умереть от удушья. Безвременно. Раньше Слепец никогда не позволял себе скромного желания "посетить своего родича и гордость…". Раньше это звучало как "иметь счастье предстать перед Дедом Кауравов, наилучшим из знатоков Закона, блюстителем праведности и кладезем благих знаний!"

Впервые регент понял с предельной отчетливостью: его внуки давно выросли, а средний даже успел уйти дымом в небеса.

До сих пор это не ощущалось, как реальность.

Да и внуки… так их звал лишь Дед, и то про себя. Для остальных они считались племянниками.

Створки дверей разошлись в разные стороны, и Грозный увидел Слепца. Раджа шел строгий, прямой, тяжелые руки его лежали на плечах двух старших сыновей, и глазенки Бойца с Бешеным прямо-таки лучились ненавистью.

Ненавистью к нему, к Гангее Грозному.

А сам Гангея был счастлив. Лишь сейчас он всем сердцем ощутил, что означает на самом деле несостоявшийся побег Первого Колесничего. Нет, не разрушение предположений, в которые так удобно было верить!.. не преступное своеволие при потакании царевичей; нет, нет и трижды нет! Просто Дед Кауравов слишком привык всегда оказываться правым. Вот и сейчас, когда выстроенный им храм рухнул – он в первую голову почувствовал себя взбешенным, поддавшись губительным страстям вместо того, чтобы оглядеться и успокоиться.

Дернуть кончик седого чуба, улыбнуться во весь рот, заставив ненависть во взоре правнуков смениться изумлением… Былой Гангея смотрел на мир из глазниц старого владыки; порывистый юноша, способный завалить рыбачку на дно челна, даже не задумавшись о последствиях, и дать тяжелейший обет; и отказаться от счастья в пользу отца.

Внук и правнуки шли к Деду через всю залу.

Рослые, тяжкоплечие, налитые силой… что с того, что один слеп, а двое других еще малы?!

Наша порода.

Наша.

Лунная династия.

– Мне сказали… – начал было Слепец, демонстративно забыв испросить у старшего родича позволения начать, но Грозный перебил внука:

– Тебе сказали лишь часть правды. Умолчав о главном: до сегодняшнего дня я всерьез подозревал тебя в тайном убийстве твоего брата Панду, а также в многократных покушениях на братних сыновей. Цель: устранение угрозы единоличному царствованию и наследованию трона Бойцом! Средство: этот всецело преданный тебе человек (кивок в сторону Первого Колесничего) и его юный сын, фаворит твоего первенца. Для этого я и велел арестовать обоих, дабы лично провести допрос и узнать правду.

Слепой раджа умел держать удар. Грозный тайно восхитился невыразительностью лица внука; лишь пальцы резко сжались на детских плечах, не позволив Бойцу с Бешеным вслух оскорбить Деда.

Мальчишки еле слышно зашипели от боли, разом прикусив языки.

Да еще поднял голову от холодного пола татуированный сын Первого Колесничего.

– Я слушаю, – ледяным тоном заявил Слепец. – Продолжай, Дед. Или нам лучше остаться наедине?