Текст книги "Конец – делу венец"

Автор книги: Генри Лайон Олди

Генри Лайон Олди, Андрей Валентинов
Конец – делу венец, или Проблемы «финишной ленточки»
(Доклад на фестивале «Звездный Мост-2008»)

 
Четвертые сутки пылает граница,
Рассвет над Мордором и мрачен, и хмур,
Раздайте секиры, поручик Эльфицын,
Корнет Чародейкин, налейте здравур!
 
 
В преддверии боя сидим и вздыхаем,
Чего потеряли, того уже нет,
А в Мории нашей сидят Урук-хаи
И гномочек наших ведут в кабинет!
 
 
Взлетает над троллем ручная граната,
Хоронятся орки под каждым кустом…
Поручик Эльфицын, а может, не надо?
Зачем нам, поручик, шестнадцатый том?
 

О. Ладыженский. Теперь от лирики давайте перейдем к проблемам финала литературного произведения. Зачем нам все-таки нужен шестнадцатый том? Может быть, и впрямь нужен? В последнее время все чаще появляются рецензии – и «на бумаге», и в Интернете – где обсуждается бесфинальность того или иного произведения. Форумы трещат по швам от криков: «Нет финала! Книга кончилась ничем!» Объективно это или субъективно – тут уж как получится. Тем не менее, проблема стоит остро – буквально каждый второй недоволен финалом. Книга, значит, хорошая, но закончилась не так, не туда, не тем и не в ту степь.

Проанализируем сей девятый вал. Итак, что такое финал художественной книги? Это кульминация плюс развязка. Давайте еще раз уточним: финал – это не только кульминация – высшее напряжение конфликта. И уж совсем не обязательно – заключительная драка главных героев, положительного с отрицательным. Это еще и развязка, из развития действия проистекающая. Вместе эти две части сюжета дают нам финал произведения.

Финал – он, как земля, стоит на трех китах. Только в этом случае он полноценен. К нему мы движемся по первой линии-дороге – это линия СОБЫТИЙНАЯ, действенная. Цепь событий, каждое из которых завязано на конфликт произведения и меняет мотивации действующих лиц, приводит нас к финалу действия: происходило то-то и то-то, закончилось тем-то и тем-то. И это, как правило, понятно на любом уровне читательского восприятия.

Вторая линия-дорога – ИДЕЙНАЯ. Писатель хотел высказать какую-то важную мысль в художественной форме – в финале эта мысль находит свое максимальное выражение. Значит, идея состоялась. Это если, конечно, писатель действительно что-то хотел сказать, а не просто ваял шестнадцатый том «по многочисленным просьбам».

И, наконец, третья линия – ТЕМАТИЧЕСКАЯ. У писателя был в наличии некий тематический материал – действие происходило там-то и тогда-то, с конкретными персонажами, вписанными в конкретный социум. Как говорят в театре, тема – это во многом предлагаемые обстоятельства. Когда тема раскрыта окончательно, и мы пришли к финалу, значит, тематическая линия завершена. Подчеркиваю, что полным раскрытием темы является не подробный перечень всех реалий, соответствующих времени и месту действия, а ровно тот комплект, который необходим для понимания действия и восприятия идеи.

Вот на этом треножнике и стоит финал. Идея сформулирована в полном объеме, конфликт прошел пиковую точку и раскрылся полностью в событийном ряду, тема реализована максимально. Все, занавес, свет в зале. Конечно, финал может стоять и на одной ноге, но это не слишком устойчивое положение. Хочу заметить, что структура финала зависит еще и от того, какой ТИП ПРОИЗВЕДЕНИЯ мы рассматриваем. Здесь речь идет не о типологии в понимании литературоведения, а о типологии с точки зрения конструкции финалов.

Д. Громов. У нас в наличии может быть отдельное законченное произведение (роман, рассказ, повесть) – или цикл, сериал, либо так называемый «фельетонный роман». Для каждого из этих произведений характерны разные типы финалов. Давайте сначала определимся с терминологией.

ЦИКЛ – совокупность произведений, объединенных тематически (общие персонажи, время или место действия, материал повествования) и идейно (наличие сквозной идеи, связывающей цикл на более высоком, не сюжетном уровне). Каждое из этих произведений композиционно (сюжетно) ЗАВЕРШЕНО и может полноценно восприниматься читателем в отрыве от других частей цикла.

СЕРИАЛ – совокупность произведений, объединенных тематически (общие персонажи, время или место действия, материал повествования) и идейно (наличие сквозной идеи, связывающей сериал на более высоком, не сюжетном уровне, единой для всего сериала). Каждое из этих произведений композиционно (сюжетно) не завершено и не может полноценно восприниматься читателем в отрыве от других частей сериала.

РОМАН (повесть, рассказ) – композиционно (сюжетно), идейно и тематически завершенное произведение, не нуждающееся в связях с иными произведениями.

ФЕЛЬЕТОННЫЙ РОМАН внешне напоминает цикл или сериал. Он был создан во Франции в 30-40-х годах XIX века. Газета «Journal des Debats» придумала «в удовольствие публике и правительству» выпускать в виде прибавочного листа (feuille – отсюда слово «фельетон») приложение чисто литературного содержания. Авторы этих романов печатали их ежедневно по главе. Цель – поддерживать у читателя любопытство запутанными интригами, невероятными случайностями, эффектными столкновениями. На этом поприще выделялся Дюма-отец, печатавший одновременно в разных ежедневных изданиях «Графа Монте-Кристо». В Англии отличился Чарльз Диккенс. Тем не менее, когда читаешь такой роман подряд, целиком, понимаешь его отличие от цикла или сериала.

Авторы фельетонных романов заканчивали главы, как правило, на самом интересном месте, делая микрокульминации. За это «потакание» читательскому интересу их тогда зачисляли в «попсу». Особенно Диккенса. Его тиражам завидовали просто по-страшному! Он, кстати, и в суд подавал несколько раз. На «пиратов». И Пушкин тоже жаловался Бенкендорфу на «пиратов». Популярность аукалась воровством…

У всех перечисленных выше типов – сериал, цикл, роман, фельетонный роман – свои конструкции финала. Финалы общие, финалы частей, серий, глав… Есть еще так называемые «промежуточные» финалы – они чаще всего издательские. К примеру, «Война и мир» Толстого, «Властелин Колец» Толкиена, «Сага о Форсайтах» Голсуорси – велики по объему. Такие книги удобнее издавать в двух-трех томах. Издатель, договорившись с автором (или по собственному почину), обрывает роман на каком-то плюс-минус законченном эпизоде – и публикует отдельным томом, исходя из маркетинговых целей.

Возьмем для примера «Гарри Поттер» Джоан Роулинг. Что это такое – роман? Цикл? Сериал? По идее, это единый «роман взросления» с общей композицией, которая отлично видна, если читать все подряд. Но у каждого тома есть свой отдельный финал – не издательский, а авторский. Каждая книга – большой, законченный сюжетно эпизод из жизни героев. В принципе, с некоторой натяжкой третий или четвертый том «Гарри Поттера» можно читать отдельно, не читая предыдущих и последующих книг. Здесь мы имеем признаки и цельного мета-романа, и сериала, и цикла – это «гибридная форма».

А. Валентинов. Проблема с финалом и его наличием/отсутствием возникла довольно поздно. Долгие века существования мировой литературы подразумевалось, что автор, создавая некий мир, как и Творец наш, по образу и подобию, обязательно покажет начало этого мира, его жизнь и завершение. Если роман приключенческий – обычно любовно-приключенческий – дело обязательно доводится до свадьбы, и даже есть короткое изложение, что было потом. Тут важно учесть один нюанс: главный объект литературы – человек. Чем заканчивается человеческая жизнь, известно. Поэтому делался намек: это случилось не скоро, а пока что «жили долго и счастливо». Даже небольшая новелла завершалась рассказом о том, что произошло с героем впоследствии. Создавался мир вне зависимости от размеров этого мира. Более того, читатель ждал еще и морали – зачем это все рассказывалось. И мораль прописывалась, что не казалось тогда излишним. Финал оформлялся по всем правилам. А в больших книгах ждали не просто финала, а РАЗВЕРНУТОГО нравоучения, желательно с отступлениями и пояснениями, как в романах эпохи барокко.

Кстати, роману эпохи барокко не повезло. Средневековые романы мы можем сейчас найти, они переиздаются, в них эстеты находят некий вкус. Романы же барокко, считай, пропали. А между тем каждый из них рассматривался как целый мир, который должен быть с человеком всю его жизнь. Следовательно, в романе должно быть все – энциклопедия, пояснения к каждому более-менее серьезному эпизоду, тщательно выписанные личности, развернутый рассказ о том, чем завершалась история, причем не только главная, но и история каждого персонажа… Ни один вопрос не должен остаться без ответа! Что случилось с персонажем Имярек? – см. приложение 15-а. Писатели считали своим долгом ответить на любые вопросы по создаваемому ими миру. Читатель же знал, что это правильно.

Когда возникли проблемы с финалом? – когда культура пошла в массы.

Больше стало грамотных, и появились технические возможности для издания литературы массовыми тиражами. Вот тогда и появился великий соблазн – фельетонный роман, или его российский вариант: роман в брошюрах. Как только возникли дешевые типографии, как только петербургские дворники научились читать (они служили в полиции и volens nolens приходилось знать грамоту), вот тогда-то для них стали издавать свой вариант бульварного романа. Там уже требовалось иное. Прежде всего сыщик Путилин не должен в конце каждой книги жениться (обычный финал) или умирать (а как же продолжение?!), или, допустим, попадать в тюрьму (а если попадать, то с явным намеком, что он оттуда выйдет). Финал такие издания искусственно превращали в «подвешенный». Из ясных коммерческих соображений: зачем же рассказывать, чем закончилась история, которую в принципе можно продолжить?! Если, конечно, автору продлят контракт…

Вот тогда-то финал и начали профанировать. Не в силу глубоких изысков и творческих мучений, а в силу чисто экономических расчетов – как это ни обидно звучит, но для определенного потребителя: горничных и дворников.

Возьмем пример из близкого искусства – кино. Кино-то выросло на литературных сюжетах. К сороковым годам прошлого века великая империя Голливуд опошлила все, что только можно. Все жанры, все направления, все сюжеты. Зритель прекрасно знал, чем дело кончится, как кончится, и что скажут герои в конце. Вестерны тогда еще стеснялись быть очень уж кровавыми: пуля не должна попадать в человека на глазах зрителей, главного героя не должны бить так, чтобы зритель видел подробности, герой должен быть гладко выбрит даже после недели в пустыне… – Но действие в вестерне обязательно завершалось победой «бобра над козлом», и желательно свадьбой с раскаявшейся красоткой.

В какой-то момент от этого начало тошнить.

Сороковые годы стали толчком к возникновению принципиально новых взглядов на финал. Во время войны стали снимать откровенную патоку – из вполне понятных соображений. Беспроблемные фильмы, где все пляшут, а потом женятся. Изредка возникали картонные немцы, но в финале все равно – поцелуй. Тогда в Голливуде под войну как раз разрешили поцелуи.

Для приятственности еще и «включили цвет».

И вдруг пошла реакция. Кругом идут фильмы-конфетки с обязательным хэппи-эндом. А кое-где появились принципиально иные фильмы. Черно-белые, снятые про не очень-то удачливых людей. В кадре их били без стеснения, они много пили и курили, почти никогда не снимали шляпы. Им ничего не удавалось, успехи были временными, женщины – красивые и брутальные – предавали их регулярно, а они предавали женщин. Родился жанр НУАР. Нуаром его назвали благородные французы. Интересная ситуация: по одну сторону кино-баррикад все поют и пляшут, а по другую сторону – бродят мрачные, надежные, крепкие Хемфри Богарты, у которых опять-таки ничего не получается, но в них есть изюминка.

И вот тут стал обязательным ПЛОХОЙ ФИНАЛ. Оборванный финал, как случайной пулей обрывается наша жизнь, как обрывается история, которую вы не дослушали в поезде. В этом видели высший шик! В этом видели новую форму. Историю обрывали, чтобы стилизовать ее «под жизнь».

Литература шла тем же путем, только медленней. Коммерция требовала оборванного финала. А вдруг продолжение напишется – не один автор, так другой. Даже «Войну и мир» продолжили, хотя Толстой такой уж финалище написал – целую повесть вставил! Оборванного финала требовала и имитация под жизнь. Мол, нечего патоку хлебать, жизнь тяжела, известно чем кончается – и наше произведение кончается так же. Не обязательно смертью героя, но на неопределенной ноте: дорога уходит вдаль, и зубы болят, и девушка меня бросила. Плохой финал стал в литературе хорошим тоном. В кинематографе с этим позже стали бороться. В литературе – нет. Наиболее продвинутая литература сделала ставку на скомканный финал, на вал недоговоренностей.

Сейчас же наша «бол-литра» шарахается от классических финалов, характерных для произведений 19-го века, как от чумы.

О. Ладыженский. Возвращаемся в день нынешний. Почему, собственно, финалы стали плохо восприниматься при любом раскладе? Мы сейчас не рассматриваем произведения, где действительно финала толком нет. Мы говорим о нормальных структурах, где все в порядке – и, тем не менее, с восприятием сложности.

К сожалению, финал сегодня воспринимается – умным, просвещенным, тонко чувствующим читателем! – практически исключительно на событийном уровне. Цепь событий, последовательность действий и ее венец – финальное событие. Всё. Идейная и тематическая составляющие финала выпадают из восприятия. Поэтому читатель говорит: «А дальше?!» Ведь цепь событий, если убрать остальные линии, можно продолжать, в общем-то, до бесконечности. Ну, какие-то ж герои живы остались? – значит, всегда есть место подвигу! Любовь к циклам и сериалам рождает в читателе уверенность: продолжение – будет.

Восприятие ограничивается событийным планом, а значит, для понимания, что финал наступил, требуется занавес, как в театре. Герой умер или победил – занавес закрылся. Это сигнал залу, что можно аплодировать. Если занавеса на сцене нет – есть такие сцены, не оборудованные занавесом – зрители не знают, надо ли хлопать. Нет четкого внешнего события, дающего сигнал: все, приехали. И возникает вопрос: а что происходит-то? Ну, актеры замерли, ну, стоят, в кулисы не уходят. Может, свет погасят, а?

Где сигнал?!

Поскольку тематический и идейный финалы летят мимо восприятия, как фанера над известным городом, начинаются непонятки: а почему? а зачем? как же так? Ведь могли быть еще события! Давайте попробуем этот скользкий момент разобрать на материале двух романов. Я понимаю, что сильно рискую. В среде фэндома не принято, чтобы писатель вслух анализировал собственные книги, да еще и с точки зрения читательского восприятия. Но нам уже терять нечего, репутация давно подмочена – мы попробуем. Более того, мы сознательно станем привлекать в качестве демонстрационных примеров отзывы читателей на свои книги. Причина проста – этим материалом мы лучше владеем. Надеемся, что вы нас простите за такой прием. Скажу больше – в свое время меня учили анализировать свои же спектакли, изучая реакцию зрителя на представление, и не видели в этом ничего дурного.

Итак, берем для анализа романы «Vita Nostra» за авторством дуэта Дяченко – и наш совместный роман «Тирмен». «Vita Nostra» – мнения читателей:

– Концовка якобы открыта. Для меня же она закрыта – наглухо, бетонной стеной. Я настолько удивился этому что перечитал последние две страницы три раза, безжалостно лупя по клавише next. Я впечатался в стену. На последних двух страницах оказался только скомканный финал:

1) я люблю маму.

2) мне не страшно (умирать, перевоплощаться, действовать).

– Финал не понравился. Это гуманитариям, думаю, будет в самый раз такая развязка. Но если бы финал поменять на нормальный, была бы Вещь.

– В финале нас ожидает на редкость скомканная и бессмысленная концовка. После прочтения возникают вопросы, о чем вообще была книга и что все-таки произошло с героиней.

– В конце нас ждет хэппи-энд. Гора рождает мышь. Пшик у авторов получился.

– Загадка, которой начинается книга, значительно сложнее отгадки, которую смогли придумать авторы. Но их нельзя винить за скомканный финал – иногда книга пишется сама, просто лезет из человека. И лезть она может бесконечно, а человеку-то надо книгу завершить…

– Конец абсолютно бечсмысленный. Создаётся впечатление, что авторы просто уже не знали: что же писать дальше…

– Концовка у «Ностры» – невнятная. Ожидал чего-то более приземленного.

Мы были в свое время удивлены, когда вдруг выяснилось, что практически параллельно, не сговариваясь, в один временной промежуток и Олди с Валентиновым, и Дяченко написали романы, строящиеся на библейских ассоциациях. Мы бы даже не побоялись сказать, что эти романы – хорошие, плохие ли, не об этом сейчас речь – о «втором пришествии». «Vita Nostra» в завязке – это Книга Иова! Она начинается с того, что главной героине на голову не пойми откуда начинают сыпаться беды. ТАМ, наверху, кто-то поспорил и принял решение провести эксперимент. А ТУТ ее рвет золотыми монетами, ей надо купаться голышом, и если она откажется, то умрет ее мама. Вот вам и овцы, и дети, и имущество – сиди, брат Иов, на гноище и молчи в тряпочку. Сверху же вместо объяснений говорят: не ваше дело, сапиенсы. Так надо, а почему – вам не понять.

Вся книга от начала до конца – это переход от Ветхого Завета к Новому. От «Я есть бог ревнивый» и «Вначале было Слово» – к «Бог есть любовь». Не бойтесь жить, люди. И финал – «Мне не страшно». На идейном уровне финал блестящий – человек путем мучений, наград и наказаний, путем самопознания, наконец, приходит к новому принципу мироздания. Вспомните Галича: «Не бойтесь хулы, не бойтесь хвалы, не бойтесь мора и глада…». Галич тоже внезапно пришел к «не бойтесь» – популярный кинодраматург, весь «в шоколаде», вдруг перестал бояться и променял судьбу успешного писателя на судьбу поэта-изгнанника.

На событийном уровне – да, Саша Самохина могла бы летать на помеле, жечь глаголом и еще восемь книг «приключаться». Но на ИДЕЙНОМ уровне действие выведено на финал железно! На тематическом тоже, но я не хочу занимать ваше внимание так долго. Скажу лишь, что тематический материал романа к финалу раскрыт полностью. Увы, финал «Vita Nostra» многими был воспринят лишь по одной его составляющей – событийной. Иначе в нем нет для читателя ничего открытого и незавершенного. Финал закрыт, закончен, сведен в иглу.

Теперь – «Тирмен» и мнения читателей:

– Первая вещь у этих авторов (весьма мною любимых), смысла которой я, признаться, не поняла. Так все хорошо шло, и вдруг какие-то невнятные навороты в финале. Концовка и вовсе показалась смазанной и неубедительной.

– Недавно с огромным удовольствием прочёл «Тирмена». Но вот конец поверг меня в недоумение. Возможно, так и было задумано, но всё-таки: застрелился Даниил или нет?

– А все же интересно, что в конце-то произошло? Даниил поделил свою энергию?

– Смутил «приговор» мужа: «Читается очень хорошо, но финал никакой». Подтверждаю. Читается прекрасно. А финал… Холостой выстрел. Нет катарсиса, ну убейте, не-ту! Читала, читала… И кончилось как-то… легко, что ли? Не знаю.

– Понять смысл книги я так и не сумел. Чем все закончилось? Может, там и не было смыcла?

– Кажется и язык неплохой, и сюжет присутствует, а до конца прочитаешь, и понимаешь – обманули! Про что книга-то?

И снова роман начинается библейскими аллюзиями. Два главных героя – два поколения. Старик с «говорящим» именем Петр (на идейном уровне это имя должно хоть что-нибудь подсказывать?) живет по Ветхому завету. Сверху говорят «убей», и он убивает, ни о чем не задумываясь. Он так поддерживает определенный – естественно, определенный не им! – МИРОПОРЯДОК. Авраама тоже не спрашивали: хочет ли он приносить сына в жертву? И Моисея не спрашивали, когда отправляли к фараону. Впрочем, Авраам хотя бы сопротивлялся, и Моисей поначалу возражал. А Петр не сопротивляется – очень «правильный», очень послушный высшей воле человек. В книге подчеркивается, каким образом он получает приказ – в буквальном смысле бумажку под дверь подсовывают. Кто передает? – нет, его это не волнует.

Он выполняет.

«…прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня…»

И в ученики к старику попадает будущий новый охранитель миропорядка – мальчишка с не менее «говорящим» именем Даниил. Пророк Даниил, львиный ров, служба при вавилонском дворе… Это ведь Даниил растолковал Валтасару, что значит сакраментальное «мене, мене, текел, упарсин». Петр и Даниил! – но ряд ассоциаций выстраивается не на событийном уровне. Это уже на идейном. И Даниил сначала живет по тому же завету, что и Петр – предавая, стреляя, убивая без особых колебаний. Так надо, сапиенс! Но постепенно юноша начинает мучиться вопросами. Он спрашивает: а почему? а зачем? да как же так можно?

А МОЖНО ЛИ?!

И в конце заявляет: Я НЕ БУДУ! Он подносит пистолет к виску – к своему виску, вместо того, чтобы стрелять в указанную свыше жертву, в учителя, списанного в утиль. Убивая себя, он стреляет в прежний миропорядок. Неужели в этот момент не вспоминается «смертию смерть поправ»? – на идейном уровне. В книге появляется «мертвый тирмен», который, воскреснув, рушит прогнившее мироустройство.

После чего все остальные мертвые встают, и так далее.

С нашей точки зрения – может быть, наивной – роман закончен. Абсолютно. В конце расставлены все необходимые нам акценты. Допустим, они расставлены плохо, а мы – бездарные писатели. Это уже на ваше усмотрение. Но для нас было потрясением, когда, как и в случае с «Vita Nostra», мы поняли, что большинство таких акцентов – мимо кассы. На событийном уровне – принято, на тематическом – так-сяк; на идейном – почти никак.

А потом мы поняли – все нормально. Событийный ряд, как братская могила, погребает все на свете. И все вопросы по финалу завязаны только на него: что герой сделал, что с ним произошло, куда он пойдет дальше. Куда ж мы так торопимся? Выходит, времени ни на что, кроме наблюдения за событиями и их простейшей оценки с действенной точки зрения, не хватает?

Д. Громов. Был в свое время революционный переход жанров от эпопеи к роману. Эпопея – это макрокосм. Эпопея рассматривает жизнь в колоссальных масштабах. Она затрагивает могучие исторические события, судьбы народов и империй, катаклизмы и катастрофы. Если есть там личностный герой, то он нужен для озвучивания великих идей и показа глобальных процессов. Роман – это уже микрокосм и макрокосм «в одном флаконе». Человек и общество, человек и стихия; человек и время. Или судьба. В романе появился герой с его бытом, мировоззрением и проблемами. Роман – это во многом частная жизнь отдельных личностей.

Сейчас, похоже, этот процесс дошел до логического конца. Герой вытеснил ВСЕ. Независимо от того, роман это или повесть, рассказ или сериал. Все сосредоточивается исключительно на герое – что с ним произошло, что он сделал. Выжил – не выжил, женился – не женился; сколько врагов убил и каким особо извращенным способом. Это и есть наивысшее проявление событийного восприятия финала – зацикленность на том, что произошло с главным героем и его спутниками. Интерес к личности героя уничтожил все планы: идейный и тематический, интеллектуальный и эстетический, аллюзийный и культурный. Стиль не нужен, культура излишня, слог мешает – дайте героя!

Здесь хочется выделить еще одну тенденцию. В последнее время читатель перестал любить – да и просто принимать – хэппи-энды. Пожалуй, фантастика заразилась этим вирусом от «большой литературы». Сейчас под хэппи-эндом понимают любой более или менее вменяемый финал, где не все умерли. Такое себе выборочное понимание счастья. Если полюбившийся герой (реже – парочка фаворитов) остался жив и в чем-то счастлив (выполнил миссию) – остальные персонажи вкупе с десятком планет могут катиться в ад. Финал объявляется счастливым.

И подвергается насмешкам.

Ладно, если выживший герой сидит по уши в дерьме и скоро помрет от проказы – такой финал автору еще могут простить. Но во всех остальных случаях, если не царит полная безнадега, чернуха и тотальный гаплык – это воспринимается как хэппи-энд. Реальные не-хэппи-акценты, присутствующие в финале, попадают в «слепое пятно», пролетают мимо восприятия.

Пожалуй, единственное исключение составляют заведомо юмористические вещи. Юмористам это прощается. Стоит же написать пусть ироничную, но при этом затрагивающую серьезные проблемы книгу, не изваляв к финалу в грязи всех и каждого – все, отторжение: так не бывает.

И снова мнения читателей:

– Теперь о печальном. Оптимизм Олди и их позитивность играют скверную шутку с их сюжетами. В романе «Гарпия» это проявилось как-то очень уж мощно. Сразу понятно, что все кончится благополучно, что все начинания увенчаются успехом, кого надо – вылечат, кого надо – выпорют…

– Заявленная тема ксенофобии была продемонстрирована и спущена на тормозах. Показанные нам конфликты, которые, по идее, должны быть только цветочками, началом по-настоящему серьезного конфликта, рассосались сами собой без последствий. Получили хэппи-энд и во гарпиях благоволение. Почему?!

– Что у Олдей в цикле «Фэнтези» самое необычное, обращающее на себя внимание? На мой взгляд, это фантастически счастливые концовки произведений, неестественные ни в жизни, ни в творчестве.

Чувствуете – будто говорит читатель, сидящий в концлагере! Не за компьютером в теплой комнате, сытый и пьяный, – а за решеткой в темнице сырой! Только массовые погромы спасут революцию! Гильотину на площадь!

Очень показательно высказывание в адрес «Медного короля» Дяченко:

«Что я могу сказать – понравилось. Одно не понравилось – концовка как-то очень недостоверно получилась. И ведь самому до последнего момента хотелось чтобы всё кончилось хорошо, и герою сопереживал и сочувствовал, а вот гляди ж ты, как оно обернулось. Ну не верю я, что оно могло именно так всё разрешиться, хочется верить, но не получается, грызёт червячок недоверия…»

Если финал хоть частично хэппи, идет рефлекторный вал попыток найти в нем черную нотку. Свинцовые мерзости жизни – вот это правда без «розовых очков», вот так все бывает на самом деле, это настоящая литература, а все остальное – ложь и сопли с сахаром.

Так вот, официально вам заявляю от всех нас троих, исходя из собственного жизненного опыта и наблюдаемой вокруг действительности, данной нам в ощущениях: это ВРАНЬЕ! Вас обманывают, дамы и господа! Вам нагло лгут те, кто утверждает, что это и только это – правда жизни! Будь это правдой, человечество давно бы накрылось ядерным коллайдером или тектоническим сдвигом. В лучшем случае, не вышло бы из пещер. Оглядитесь! Мы собрались на фестиваль фантастики, обсуждаем проблемы литературы – жизнь продолжается, все нормально.

А те, кто вопит о «розовые очках» – попросту не замечают, что сами смотрят на мир сквозь черные.

О. Ладыженский. Поиск «чернухи» в раздражающем взгляд хэппи-энде – это рефлекс, болезнь, спровоцированная современной культурой. Тому есть просто уникальные примеры. Итак, одна дама прочла «Путь меча»:

«В конце, в эпилоге, у главгероя всё хорошо. Признаком этого является то, что у него две жены (не волнуйтесь, дело на востоке, там можно), родившие ему за пять лет шестерых детей. Что не так? Восток, гарем, дети толпой… Бесправные бабы, которым на роду написано рожать. Не так то, что первой женой стала его прекрасная возлюбленная, соратник, умелый боец, из знатного рода. Второй женой – тоже дамочка не из последних, тоже умелый боец, девица не без амбиций. А тут рраз! – и они обе уже просто инкубаторы, без продыху рожающие ему детишек. И это вот называется хеппи ендом?»

Другая дама (или та же самая?) прочла «Ойкумену»:

«Мажорной концовка романа кажется только на первый взгляд. Хорошо ли то, что несчастная Юлия Руф на сносях сидит одна дома, а ее муж развлекается в компании друзей? Порядочный человек остался бы с женой. Из чувства солидарности. Все-таки любимая женщина на последних сроках беременности. До гулянок ли тут? А вудунская адвокатесса, которая в начале выглядела такой независимой и эмансипированной, принимает ухаживания богатого папика, как какая-нибудь гламурная блондинка. Фи!»

Д. Громов. Между прочим, в свое время была обратная тенденция. Мы прекрасно помним, как лет десять тому назад ситуация с восприятием финала была едва ли не противоположной. «Черный», трагический, мрачный финал отторгался читателем. Читатель ужасался, сокрушался, не одобрял. Вот вам отзывы на роман «Нам здесь жить», где финал и впрямь был трагичен:

– Вы что ж это делаете?!!! Hафига ж таких мрачностей – «все умерли»?!

– …книга показалась мне чересчур безысходной, что Олдям вроде бы не свойственно…

– …я все же надеюсь, что Вы не собираетесь делать и все последующие ваши произведения такими же… безнадежными.

А теперь вдумайтесь: за эти годы читатель перестал воспринимать позитив. Перестал в него верить. Предпочтение отдано негативу. Сейчас бы такой финал восприняли «на ура». Кстати, и воспринимают – отзывы-то продолжаются. Вы представляете, что это такое – доверять только «чернухе»?! (Голос из зала: «Жизнь-то налаживается!») Именно потому, что жизнь налаживается, в сытой Америке обожают хоррор. Скоро и у нас хоррор или, скорее, «чернуха» станет единственным видом литературы. Кушаем хорошо, слава богу!

А. Валентинов. Позволю себе все-таки выступить в роли адвоката. Понимаете, тут нет виновных. Писатель, читатель – не они виноваты. Беда в другом – сейчас общий уровень культуры, нравственности и этики стремится даже не к нулю, а к отрицательным величинам. Причина – одичание общества. Слишком уж далеко зашла децивилизация. То, что люди раньше воспринимали, как естественное, теперь оказывается выше их представлений о жизни.

Вернемся к фантастике. Традиции-то нету! Она прервалась, и давно. В свое время читателей сознательно отучили от нормальной литературной формы. Когда фантастику писали Куприн и Алексей Толстой, то все было в порядке и с финалом, и с остальным. Потом решением съезда Союза писателей фантастику перевели в разряд научно-популярной литературы. Тут художественность требовалась для ОЖИВЛЯЖА. И сколь ни сопротивлялись авторы, но их туда вгоняли кувалдой. Ты, братец, опиши чудо-аппарат, изобретенный профессором Петровым, покажи шпиона Штампса, который хочет этот аппарат украсть… В итоге из фантастики исчез полноценный РОМАН. Фантастику перевели в лучшем случае в жанр короткой повести, а по сути – в научно-популярный очерк, расцвеченный «литературкой». С этим наследством мы въехали в шестидесятые годы. Многие ли тогда писали романы в научно-фантастическом ключе? Нет, царила в основном короткая повесть. А потом пришла и культивированная «чернуха», как признак хорошего тона.