Текст книги "Вожак"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава третья
Старик Тит дурного не посоветует

I

На входе в «научную часть» скучал охранник: лопоухий, веснушчатый парень. Жестом он указал Марку на панель папиллярного сканера и продолжил грызть ногти. Марк не двинулся с места. Моргнув, парень виновато развел руками: «Инструкция. Сами понимаете…». Всё более раздражаясь, Марк шагнул к сканеру. Охрана? Бардак! Руками они, понимаешь, разводят. В лицо они меня, понимаешь, знают… Молокосос! При современных технологиях подделать внешность – раз плюнуть. Окажись консультант Тумидус, к примеру, вехденским террористом – свернул бы олуху шею, или пронес бы в здание, спрятав под мундиром, пластинчатую гравимину. Установил бы в энергоблоке…

Едва заметно охранник покачал головой: нет, мол. И не думай. Расслабленность парня превратилась в дрёму кота, готового единым взмахом лапы насадить на коготь зазевавшуюся муху. Веснушки побледнели, уши плотно, как у зверя, прижались к черепу. Возраст, написанный у молокососа на лбу, превратился в фальшивку, в отвлекающий манёвр: при современных-то технологиях… Марка аж пот прошиб, так вокруг завоняло опасностью. Стараясь не делать резких движений, консультант Тумидус приложил к сканеру ладонь. Загорелся зеленый индикатор: гость был опознан, как человек с допуском класса «А».

– Доктор Лепид у себя?

Охранник пожал плечами. Наверное, ему запрещалось разговаривать на посту. А может, парень от природы был молчалив.

В комнате дист-контроля сидел сменный оператор. Голову и плечи его вместе с подголовником кресла окутывал «капюшон» рабочей сферы. Оставалось загадкой, чем занят лаборант: наблюдает за вчерашними пленниками, тешит душу оргазмами вирт-порно или спит, гадёныш, пользуясь моментом. Расслабленная поза намекала на последний вариант. Памятуя конфуз с охраной, Марк не стал делать скоропалительных выводов. Ему пришлось повысить голос: на приветствие лаборант среагировал со второго раза. Вздрогнув, он крест-накрест махнул рукой, и сфера погасла, истаяла клочьями тумана. Отчаянно моргая, на Марка уставились честные-честные голубые глаза:

– Ага, здрасте!

Лицо мятое, шевелюра дыбом. Спал, бездельник! Даже притворяться как следует не умеет. Цивил, одним словом.

– Где доктор Лепид?

– В кабинете…

Поразмыслив, лаборант отрекся от показаний:

– Н-не знаю…

Кабинет оказался заперт. Марк давил на кнопку вызова так, словно хотел выжать из кнопки сок, стучал в дверь костяшками пальцев, жахнул кулаком – никто не отозвался. Плюнуть и уйти? Не то чтоб доктор был срочно необходим… Хотелось узнать из первых рук, а не от лукавого Мамерка, как подействовали рекомендации. Всё-таки до вмешательства консультанта один астланин готовился отбросить копыта, а двое других выглядели немногим лучше. Как они сейчас? Вчера вечером Марк забыл расспросить доктора о подробностях, пребывая под впечатлением от игр дипломатов, а позже вовлечённый в сеанс сравнительного анализа черепов, включая собственный.

– Доктор? – удивился шустрый сотрудник, отловленный за шкирку. – Ну, точно не скажу. Где-то здесь… Посмотрите у астлан.

Вторая дверь. Третья. Заперто. Открыто, но в комнате – пусто. Снова заперто. С опозданием Марк понял: надо было узнать у оператора личный номер неуловимого Лепида и связаться с доктором по уникому. Ладно, если его нет у астлан – вернемся. Охрану из коридора убрали, а камеры наблюдения и раньше маскировались так, что хоть с собаками ищи. Полная свобода – или, по крайней мере, её иллюзия. Иди, куда хочешь, делай, что вздумается…

Створки очередной двери разъехались в стороны. На кровати в углу комнаты сидел, скрестив ноги, лейтенант Манойя Илхикамина. С вялым интересом он наблюдал за припавшей к полу женщиной – статуя брамайнского божества, взирающего на фанатичку из венчика лотоса.

Храмовые записи Марку показывали в училище: курс «Психология поведения ботвы».

Спросить Манойю, не видел ли он доктора Лепида? Да ну, глупости. Женщина, в бирюзовом халате и косынке технического персонала, елозила по полу мокрой тряпкой. Рядом стояло ведро из зеленого пластика, на две трети наполненное водой. Захоти Марк отыскать такой раритет в представительстве – остался бы ни с чем. А эта, гляди, раздобыла…

Уборщица мыла пол.

С точки зрения обер-центуриона Тумидуса, пол был стерилен. Но Марк еще в детстве выяснил: представления мужчин и женщин о чистоте отличаются радикально. Его поразило другое: женщина мыла пол тряпкой. Он перевел взгляд на санитарную панель: система самоочистки помещений дремала в режиме ожидания. Психологический эксперимент Лепида? Доктор решил создать астланам привычные для них условия, боясь травмировать хрупкую варварскую психику?

Что ж, здравое зерно в этом есть.

– Где доктор Лепид?

Уборщица замерла, словно пытаясь сообразить, что ей сказали. Миг, другой, и женщина неопределённо махнула рукой:

– Там.

– Где – там?

– Там…

Она обернулась через плечо:

– Марчкх?

– Изэль?! Что ты здесь делаешь?

– Пол мою, – разъяснила очевидное астланка. – Манойя сок разлил…

– Какого беса?! Сам разлил, пусть сам и моет. Ему, бездельнику, полезно. И вообще, тут система самоочистки есть.

– Система?

– Погоди… На каком языке мы с тобой разговариваем?

– На нашем.

– На каком ещё нашем?!

– На астланском. Ты когда вошел, я тебя не поняла. Только и разобрала: «Лепид». Думала, кто-то доктора ищет.

– Ты же мне ответила!

– Ничего я тебе не ответила. Слово «там» простое, я его в первые дни выучила. Скажешь: «там» – они и отстанут, или уйдут искать…

Она наконец поднялась с пола и теперь мялась перед Марком, не зная, куда деть мокрую тряпку.

– Брось, – велел Марк. – Да, на пол. Брось немедленно!

Шагнув к панели управления, он тронул сенсор.

– Ой! – Изэль подпрыгнула. – Пол шевелится!

– Так надо, – Марк с трудом удержался от улыбки. – Это и есть система самоочистки. Умоляю, не спрашивай, как она работает. Лично я знаю три умных слова: «диффузное», «микро» и «там».

– Я чувствую себя дикаркой…

– Как наши пленники? – перебил её Марк.

Он вздрогнул, сообразив, как опасно прозвучало сейчас слово «пленники», вздрогнул ещё раз от двусмысленности слова «наши» – и заторопился, зачастил, пытаясь сгладить натянутость ситуации:

– Им лучше? Манойя буянит, соком полы поливает?

Астланка не поддержала иронию:

– Это ты придумал?

– Что?

– Освободить нас?

Она наморщила лоб, вздохнула и поправилась:

– Освободить их?

– Я, – не стал отпираться Марк. – Но ведь подействовало?

– Да…

Изэль кивнула с таким видом, словно сомневалась: подействовало или нет? Она хотела продолжить расспросы, но Марк опередил астланку:

– Отставить разговорчики! Ты сегодня обедала? Моя мама утверждает, что уборка нагоняет волчий аппетит. Я приглашаю тебя в ресторан.

Он окинул взглядом Изэль: Великий Космос! Халат, косынка… И запоздало поинтересовался:

– Тебе есть во что переодеться?

Покидая комнату лейтенанта, Марк обернулся на пороге. Молодцы, отметил он. Вняли Белому Страусу.

Круглый стол исчез, заменён квадратным.

II

Маркиз Ван дер Меер улыбнулся:

– Славный мальчик. Однажды Помпилия получит удачного генерала.

– Удачливого?

– Я сказал то, что сказал. Игра словами – не мой конёк.

Пальцы Белого Страуса резко сжались на высоком стакане с водой, выказывая недюжинную силу. Будь стакан менее прочным, разлетелся бы на осколки, забрызгав летний костюм маркиза. Жест, в котором сквозила нервозность, противоречил улыбке: задумчивой, безмятежной. Белому Страусу не нравилось, что его, эксперта, используют в качестве осведомителя, и он не стеснялся демонстрировать своё раздражение Бруно Трааверну, представителю Ларгитаса в Совете Лиги.

– Ну и хватит о нём, – Бруно оказался понятлив. Доклад маркиза был выслушан в молчании, теперь настало время беседы. – Говорите, пирамида и бой на копьях? Чёртовы энергеты! Самый идиотский фарс у них может иметь самые фатальные последствия… Итак, Марк Тумидус покидает сцену, мы же остаемся. Акт второй, явление третье. Как вам наша маленькая интрижка с Великой Помпилией? По-моему, разыграно с блеском…

Парк, разбитый на территории ларгитасского представительства, был выдержан в сякконском стиле. Пруды, беседки, россыпи камней. Мостики дугой, узловатые деревца на вершинах рукотворных скал. Впрочем, истинный сякконец при виде этого шедевра ландшафтных дизайнеров и бровью бы не повёл – что на Сякко, как известно, означало высшую степень насмешки. Копия страдала болезненной симметрией там, где в оригинале царила элегантная асимметричность; копия блестела вечной, технологически обоснованной юностью, тогда как оригинал, выказывая приметы возраста, дышал грустью увядания; в копии процветала ясность, ответ на любой вопрос, в оригинале же царствовал дух «тёмной прелести» – намек, умолчание, тайна.

– Вы заранее договорились с Титом Флацием? – спросил маркиз. Он бывал на Сякко и полагал, что дизайнеры не зря ели свой хлеб с маслом. Реформа сякконской эстетики, проведеная на уровне принципов, много говорила гостям представительства об основах политики Ларгитаса. – Я знаком с ним. Флаций – солдафон лишь тогда, когда это ему выгодно. Едва он начал злить Совет, я понял, что это ваша подсказка.

– Моя, – согласился Бруно. – Я рекомендовал Титу сперва хорошенько плюнуть в зал. Из всех, знаете ли, бортовых орудий. Тит согласился, и согласился с удовольствием.

– О да, с преогромным…

Маркиз вспомнил доклад помпилианца. Имперский наместник топтался на обоих предложениях – консервации и уничтожения Астлантиды – с грацией штурмового танка, утюжащего руины хибары, где засели стрелки-смертники. Под гусеницами Флация камень превращался в щебень, живые люди – в мясной фарш, а доводы и аргументы – в ерунду, не заслуживающую внимания. Доведя слушателей до точки кипения, выбрав до миллисекунды грандиозную паузу, в течение которой «проклятого рабовладельца» расстреливали бешеными взглядами и возмущенными репликами, Тит Флаций расхохотался, чем привел Совет в восторг – дипломаты умели ценить чужую игру – и перешёл к главному.

– Технологизация, – Бруно сделал глоток вина: густого, красного, как закат над бухтами Герендика. – В наших устах эта идея прозвучала бы вызовом. Её отвергли бы с порога, без должного анализа. Ларгитас хочет перевести Остров Цапель на технологические рельсы? Жаждет изменить природу астлан, покуситься на итог многовековой эволюции? Ату его! Учёная братия ненавидит энергетов, ларгитасцам дай волю – они и до брамайнов доберутся, и до вехденов… Такое заявление, озвучь мы его первыми, было бы равносильно демаршу Помпилии, желающей взять всё население Астлантиды в рабство. Дразнить гусей – привилегия дураков! А так интрига завершилась идеально. Флаций превзошел сам себя: минусы в его изложении выглядели жалкими, плюсы – грандиозными…

Минусы, подумал Белый Страус. Затратность, время, деликатность оперативного вмешательства. Трехглавый дракон пал в битве с имперским наместником: финансы возникли, будто кролик из шляпы фокусника, время ужалось до разумных сроков, операция была расписана, как по нотам, вплоть до победного финала. Карантин? Брамайнам, выдвинувшим идею карантина, а также гематрам, поддержавшим шри Ачарью, Флаций бросил сахарную кость: Помпилия за карантин, но в качестве вспомогательной меры. Система закрывается для посещений до тех пор, пока переход астлан на технологические рельсы не станет необратимым. Таким образом, удастся отсечь репортёров, политиков-радикалов, миссионеров и ротозеев. Три-пять поколений – ну хорошо, десять! – и Ойкумена получит на блюдечке окончательное решение астланского вопроса. Ещё одна пауза, и Тит Флаций вознес над залом главный, сверкающий благородным золотом плюс:

«Мы нашли расу, которую безжалостная эволюция вынудила убивать друг друга. Это вызов гуманизму Ойкумены, перчатка, брошенная в лицо нашей способности объединяться для решения глобальных проблем. Оставить несчастных на произвол судьбы, закрыв их в планетарном гетто, как крыс в вольере? Уничтожить братьев по разуму, которых извилистый путь природы завел в кровавый тупик? Нет! Мы спасем астлан от них самих! Минимум крови, максимум пользы! И еще один народ вольётся в братскую семью… Смеётесь? Шепчетесь? Старик Тит заговорил на манер проповедника? Записывайте, судари мои, запоминайте, делайте конспекты: завтра вам пригодятся мои слова. Как полагаете, такая версия понравится средствам массовой информации? Избирателям? Вашим правительствам? То-то же! Старик Тит дурного не посоветует…»

Председатель Совета объявил, что ждёт всех желающих у себя для консультаций, и закрыл заседание.

– Понравилось?

Бруно отсалютовал маркизу бокалом, словно произнеся тост.

– Нет, – вздохнул Белый Страус.

– Почему?

Спросил не Бруно. Вопрос был задан третьим участником совещания: Яном Бреслау, экспертом при представителе Ларгитаса. Ранее маркиз Ван дер Меер не сталкивался с Бреслау лично и почти ничего не знал об этом человеке. Бреслау, если верить слухам, носил прозвище Тиран и в своё время курировал проект «Шадруван» – величайший провал внешней, а вернее сказать, секретной политики Ларгитаса. Белый Страус не спрашивал у Бруно Трааверна, в какой области помогает ему этот своеобразный эксперт. Опыт подсказывал маркизу: в густой траве прячутся змеи.

– Мне не нравятся все три предложения, – вежливо ответил Белый Страус, хотя ему гораздо больше не нравился сам Тиран. – А вам, господин Бреслау, придётся не по вкусу моё мнение.

– Я бы хотел его услышать, – Тиран вертел в пальцах сухое печенье, превращая лакомство в крошки. – Прошу вас, маркиз.

– Астлантида – печенье…

Гримаса, исказившая породистое лицо Тирана, подняла маркизу настроение.

– Да, печенье, которое не восстановишь из крошек. Нам не нужно ничего решать. Нам надо отойти на приличную дистанцию и начать исследования. Долгие, тщательные, руководствующиеся принципом: «Не навреди!». Это займёт десятилетия, может быть, века. Консервация, уничтожение, технологизация – от любого радикального вмешательства, как по мне, будет только хуже. Я высказался, господин Бреслау. И я знаю, что сильные мира сего не послушают скромного маркиза этнодицеи. Для этого вывода не надо иметь высшее образование и научный титул…

– Не послушаем, – Бруно мотнул головой. – Во-первых, у нас нет времени. Во-вторых, сейчас, как никогда, нужны решительные действия. Это успокоит публику, создаст правильное впечатление: дипломаты знают, что делают. И в-третьих… Перевод грязных, воняющих мертвечиной энергетов к технологиям, чистым продуктам разума. Да еще и с разрешения Совета Лиги! Энергетика астлан, конечно, завязана на их физиологию, но не в такой кошмарной степени, как у помпилианцев или брамайнов. Значит, перевод осуществится гуманно, без геноцида, мягкими средствами. Судьба подбрасывает нам исключительный козырь, маркиз. Можем ли мы его упустить? Напротив, мы вцепимся в него зубами и когтями…

– Зубами, – кивнул Якоб Ван дер Меер. – Когтями.

– Чистыми продуктами разума, – закончил за него Тиран. – Вы же это хотели сказать, правда? Вы – умный человек, маркиз. Опытный, а значит, циничный. Вам ли не знать, как эволюционируют клыки на путях цивилизации?

III

– Ты не вегетарианка?

– Что?

Вопрос застал Изэль врасплох: астланка любовалась окружающим интерьером, и это занятие поглотило её целиком. Ресторан представительства был оформлен с помпезной роскошью имперского ампира. Полукруглые арки нефов, колонны, пилястры; бесчисленные барельефы, золото орлов, тяжелый бархат портьер. На балюстраде второго этажа – копии скульптур древности, хранящихся в музеях метрополии. К голографиям здесь относились с презрением: всё материальное, хоть и не всё – из мрамора и гранита. Пластимитатор на ощупь отличали от натурального камня лишь специалисты-тактильщики.

Изэль зачарованно разглядывала пышное великолепие, а Марк в свою очередь разглядывал Изэль. Я впервые вижу ее в платье, признался он себе. Фаг меня заешь! Если это подарок доктора Лепида, доктор ошибся в выборе профессии. Игги Добс ночами не спит, рыдает: где Лепид?! Боргосский шёлк облил фигуру астланки морской волной. Сапфир, изумруд – сполохи переливались в приглушенном свете плазменных «солнышек». Проходя с Изэлью к выбранному нефу, Марк ловил на себе завистливые взгляды мужчин.

– Ты не вегетарианка?

– Нет.

– Я закажу свинину, тушёную с черносливом.

– Хорошо.

– О, она ещё и с орехами, – притворяясь гурманом, Марк изучал меню в голосфере. – Отлично! Гарнир из спаржевой фасоли… Ты любишь фасоль?

– На твой вкус.

– Что будешь пить? К мясу рекомендуют красное вино.

– Нет-нет!

Изэль выставила перед собой ладони, словно защищаясь.

– Белое? Розовое?

– Я не пью вина!

– Что, совсем? Ладно, тогда и я не буду. Тем более я на службе. Вишнёвый фреш устроит?

Названия блюд были Марку в большинстве своём незнакомы. Он выбирал то, в чём не сомневался, основываясь на прочном фундаменте – маминой кухне. Заказ, подтверждение, и меню растаяло в воздухе. Спустя минуту из стола, как пара гейзеров в хрустальной оболочке, восстали два бокала с пенящимся фрешем.

Изэль вздрогнула от неожиданности:

– Я ждала, что ты позовёшь официанта…

Марк мысленно обругал себя за тупость: в ресторане имелась VIP-зона с живой обслугой, а он недавно получил наградные. Система самоочистки, ресторанная автоматика – так прослывёшь столичным фанфароном, которому только дай распустить хвост перед барышней из провинции…

– У вас есть линия пневмодоставки, – он старался говорить как можно беззаботнее. – Считай, это её младшая сестра.

Изэль взяла бокал. Медля сделать глоток, она с неприятной настороженностью уставилась на круглое блюдце. По краю блюдца шла тонкая золотисто-голубая каёмка.

– Нет, – повторила она.

И резко сменила тему:

– Вы не уходите в солнце.

– С чего бы такие выводы?

Она не меняла темы, вдруг понял Марк. Еще ничего в своей жизни он не понимал так ясно, так обречённо и беспощадно. Она ведет одну-единственную тему, будто сошедший с ума музыкант. Всё остальное – мокрая тряпка, спаржевая фасоль, платье из шелка – не имеет для астланки ровным счётом никакого значения. Пустяки, цепочка случайностей, способ убить время. Ища, что сказать, и не находя слов, Марк следил, как Изэль осторожно, едва ли не с благоговением, касается тонкого края блюдца. Простой фаянс под её пальцами облагораживался до уровня священной реликвии.

– Круг – символ Солнца. Его нельзя использовать где попало. Только для солярной связи, и ещё кое-где, где без него не обойтись.

– Колесо?

– В первую очередь, колесо. Основа, фундамент прогресса. У вас круг – везде. Он как мусор, он для вас ничего не значит. Геометрическая фигура… Я даже представить не могла, что люди способны жить так! Не дикари, погрязшие в каменном веке, а цивилизация, обогнавшая нас на века!

– Ну, знаешь ли…

«Не обижайся!» – беззвучно шепнули губы Изэли. Лишь сейчас – щенок, которого ткнули носом в собственную лужу – Марк осознал, что обиделся. Это была странная, чуть-чуть клоунская обида: напоказ, почти как настоящая, больше, чем настоящая. Клоунада выписывала обиде особый, двойной сертификат подлинности.

– Мне тоже, – он справился с голосом, как с десантным ботом, вышедшим из повиновения, – трудно было представить, что люди могут с радостью идти под нож! И впадать в кому, если их лишить этой радости.

– Ты умница, Марчкх, – с опаской, словно прикасаясь к лапе дикого зверя, Изэль дотронулась до его ладони. Марк с трудом заставил себя не убрать руку. Больше доверия – больше откровенности. – Ты решился на очень рискованный эксперимент. Освободить честных пленников! Такого еще никто не делал.

– Так уж и никто?

– По крайней мере, я о таком не слышала. Когда я поняла, что ты предложил доктору Лепиду… Матерь Омесиуатль! Я места себе не находила! С пленными могло произойти что угодно! Если честно, я просто сгорала от страха…

– С пленными? А с тобой?

– Я? – усмешка Изэли явственно горчила. – Ты зря беспокоишься за меня, Марчкх. Я не была в честном плену. Я отслеживаю своё состояние. Со мной всё в порядке.

– Стоп!

Резким движением Марк прервал астланку. Перед вылетом на Тишри ему позволили изучить отчёты эмиссаров Лиги с орбиты Острова Цапель. Логические проколы в объяснениях Изэли заметил бы и ребёнок.

– На Астлантиде идут войны; случаются пограничные конфликты. В них никого не берут в плен? Всех пленных отправляют в солнце? Никого не отпускают? Не обменивают на своих?

– Отпускают и обменивают. Твой аналог некорректен. Во-первых, воюют только кастовые астлане: равные с равными. Во-вторых, у нас действует Конвенция Коатликуэ. На войне солдата берут в «малый плен». Плен не для солнца, для людей. Военнопленные тоже испытывают эйфорию, но в ослабленной, некритической форме. Как показывают замеры уровня нейромедиаторов в крови – не более десяти процентов от эйфории честного плена. Согласно гипотезе академика Тесосомока, это связано с мотивацией поведения. В армии все, от солдата до офицера, выполняют приказы вышестоящих, связанные присягой и уставом, а для честного плена нужна самостоятельная инициатива сопротивления…

Десять процентов? «Малый плен»? Марк не сдержался, хмыкнул: «Оказывается, у астлан есть свои «десятинщики»! Мы похожи больше, чем я думал!» Изэль подняла на него удивлённый взгляд: «Что забавного я сказала?» – и Марк сбился с мысли. Что-то крылось в этом дурацком сходстве; кажется, что-то важное. Но мысль ускользнула, и выудить её из глубин рассудка не сумел бы самый ловкий рыбак.

– Извини. Продолжай, я слушаю.

«Не верю своим ушам! – рявкнул обер-центурион Кнут, прямой, как гриф от штанги, и злой, как свора псов. – Ты перед ней извинился?!» Ну да, ответил Марк. Почему бы офицеру не извиниться перед женщиной? Должен я расположить её к себе? Втереться в доверие? «В постель к ней вотрись! – подмигнул Кнут. – Раз-два, аты-баты…» И вотрусь, согласился Марк. Если надо будет для дела…

Не найдя, чем возразить, альтер-эго посрамленно заткнулось.

– По окончании конфликта военнопленных отпускают или обменивают. Последствия «малого плена» минимальны: неделя реабилитации, и солдат опять в строю. Но чтобы кого-то освобождали из честного плена… Знаешь, Марчкх, – Изэль наклонилась к нему, понизив голос, – мне очень стыдно!

– Стыдно?

«Заказ готов!» – мелодичным перезвоном возвестила линия доставки. Из недр стола выехало блюдо с кисло-сладкой свининой, оформленной в банкетном варианте, и корзинка с ломтями свежего хлеба.

– Во мне проснулся учёный, – Изэль без аппетита смотрела на еду. – Мне было интересно. Я хотела знать… И ничего не могла с собой поделать!

– Знать, что произойдёт с освобождёнными?

Кивнув, Изэль опустила голову, словно маленькая девочка. Сейчас она была старше Марка; она была младше Марка. Это соединение противоречило всей биохимии Ойкумены, а может, обер-центурион Кнут плохо разбирался в биохимии – и в природе женщин. Он поймал себя на возбуждении, которое не назвал бы сексуальным. Словно запах, источник и характер которого остался тайной – в воздухе прибавилась горстка молекул, и ноздри трепещут, пульс учащается, а ты стараешься понять, что происходит.

– Ты всё равно не могла ничего изменить, – пожал плечами Марк. Ему было трудно сосредоточиться. «Феномен припоминания запахов, – сказал из дальнего далека легат Квинт, специалист по психологии ботвы, глава Особого отдела училища, – уникален. Он похож на то, как некоторые люди вспоминают пережитый ими опыт. Какой? Ну, к примеру, такой, как война…». – Так почему бы не удовлетворить свой интерес? Для учёного это нормально.

– Это недостойно моей касты!

– Отставить истерику! Ты – научный работник, я – солдат. Я любого профессора отправлю сортиры драить. Ешь мясо, тебе понравится. Успокоишься, тогда и продолжим.

За столом воцарилась тишина.

«Солдат? – мясо показалось жестковатым, волокнистым. В подливе раздражал избыток специй. – Тут хочешь – не хочешь, психологом станешь. Или психопатом. Это она от голода такая нервная? Пообедает – угомонится?»

– Вкусно, – Изэль отставила тарелку с аккуратностью первой ученицы. – Спасибо.

И продолжила с прерванного места, как если бы выполнила домашнее задание и теперь имела право вернуться к конфетнице, полной ирисок:

– Интерес учёного – это нормально. Но он не должен вытеснять всё остальное. В первую очередь я – человек. Астланка. И лишь потом – учёная. А ты в первую очередь солдат?

Марк чуть не подавился.

– Во мне учёный победил человека, – Изэль говорила сухо, с демонстративной отстраненностью. Похоже, это был её способ бороться с эмоциями. – На время? Да, но мне от этого не легче…

– Конфликт устремлений? – наобум спросил Марк, и через секунду выяснил, что попал в яблочко.

– Я знала! – просияла Изэль. – Знала, что ты поймёшь!

«Как у вас с интуицией? – ехидно осведомился призрак доктора Лепида, дыша пивным перегаром. – Чудес не творите?»

– Конфликт устремлений – он во всём. Не только в желании уйти в солнце и в необходимости продолжать жизнь в материальном теле. Конфликт устремлений – двигатель развития личности! Если одна из сторон конфликта начинает побеждать, нарушается баланс. А значит, человек испытывает страдания.

– У освобождённых астлан нарушился баланс?

– Они потеряли надежду уйти в солнце. Эйфорию сменила тяжелейшая депрессия. Я боялась, что они покончат с собой. Особенно Манойя. Я боялась, наблюдала и анализировала! Ведь теперь я могу навещать их, когда захочу…

Пальцы Изэли нервно мяли рукав платья. Шёлк мяться не желал.

– Освобождённых из «малого плена» реабилитируют за неделю? Если «малый плен» – это десять процентов от «честного»…

– Полагаешь, они придут в себя через десять недель? Если бы всё было так просто! Ваше появление на орбите Астлантиды изменило правила игры. Прости, Марчкх, но это так.

– Я и не спорю.

– Доктор Лепид разрешил мне помочь с их реабилитацией. Я пытаюсь достучаться, выяснить, чего им хочется. Заставляю умываться по утрам, чистить зубы, выходить на прогулку. По часу в день смотреть этот ваш визор. Убираю в комнатах… Марчкх, они ничего не хотят!

«Рабы. Роботы с нулевым ресурсом. Безвольные овощи. Снова – сходство. И какой из этого сделать вывод?»

Марк не знал, какой.

– Я пытаюсь их расшевелить. Вернуть интерес к жизни. Я очень стараюсь, – Изэль подняла взгляд на Марка. – Я должна это делать, понимаешь? Не только ради них.

– Это – твой наряд вне очереди?

Шутка не удалась.

– Это – моё искупление, – ответила Изэль.

IV

– …предложение Великой Помпилии ставится на голосование. Кто за принудительную технологизацию, прошу поднять руки.

Сегодня всё вывернулось наизнанку, поменялось местами. Зал Совета, где голосовали представители рас и планет, превратился в сцену, на две трети живописно заполненную артистами, игравшими роли политиков. Зато ложа прессы обернулась площадкой для публики, банкой консервов, плотно забитой копчёными рыбёшками. Аншлаг, оценил Марк. Такие представления, когда в цирке яблоку было негде упасть, дед называл «битковыми». Рыба без звука разевала рты, пучила глаза, белесые от любопытства. Хорошо ещё, что Мамерк зубами выгрыз три кресла у перил, откуда был хорошо виден зал. Им дышали в затылок, сопели над ухом; у Марка только что на голове не сидели.

В ложе для прессы не было ни одного журналиста. Здесь собрались консультанты представителей, эксперты, помощники, секретари – «вся шваль», как метко заметила госпожа Зеро, не смущаясь присутствием Марка. На время голосования их выгнали из зала, оставив лишь тех, чьё движение руки решало судьбы Ойкумены.

Дань традициям: в Совете Лиги голосовали поднятием рук.

Опершись о дубовый брус, обитый красным бархатом, Марк внимательно следил за этими властительными руками. Люди исчезли, остались конечности, увенчанные пятернёй. Куклы, управляемые ловким кукловодом – каждая имела свой характер, норов, манеру поведения. Локоть разогнут, рука тянется к потолку. Локоть согнут, предплечье держит строгую вертикаль; пальцы собраны в наконечник копья. Вялый, скучающий взмах, застывший на середине. Пальцы в нетерпении щелкают на манер кастаньет. Кисть провисла, как если бы её обладатель колебался: «за» он или «против».

– Кто против?

Пауза.

– Кто воздержался?

Кемчуга, отметил Марк. Хиззац. Сохраняют лицо?

– Квалифицированным большинством голосов принимается решение о технологизации…

– Вето!

Впервые в жизни Марк видел кричащего гематра.

– Вето! – повторил Кфир Брилль, вставая. – Раса Гематр ветирует решение!

По залу прошелся гомон. Закулисные переговоры, судя по итогам голосования, увенчались победой Великой Помпилии и ситуативных союзников империи. Заранее зная о том, какое решение будет принято, Совет не ждал сюрпризов. Квалифицированное большинство – свыше двух третей голосов. Заявление Брилля было для собравшихся громом с ясного неба.

– У вас есть расчёты, мар Брилль? – спросил Гвидо Салюччи.

– Нет.

Гомон усилился. Все полагали, что если Кфир Брилль решился на вето, то его действия строятся на точных, убедительных расчётах. Гематр, признающий, что его решение от имени расы диктуется не числами, а порывом – о, это был подрыв основ!

– Мы видим проблему, – уточнил Кфир. – Мы просчитали её развитие. Если бы мы не сомневались в своих расчётах, мы бы озвучили результаты. К сожалению, нам не хватает исходных данных.

– И тем не менее… – мягко начал председатель.

Кфир прервал его на полуслове:

– Тем не менее, раса Гематр ветирует решение.

– Согласно Уставу, для накладывания вето требуется минимум два голоса. Кто поддерживает вас, мар Брилль?

Гематр обвёл зал ледяным взглядом. Проклятье, беззвучно выругался Марк. Он же просит, этот ходячий компьютер! Он умоляет! Можно биться об заклад, что во время переговоров Кфиру не удалось найти поддержки, и сейчас мар Брилль надеется на чудо.

– Нас поддерживает Совет антисов, – сказал Кфир.

Воцарилась тишина. Заявление было подобно грохоту разорвавшейся бомбы. Формально Совет антисов имел в Совете Лиги статус наблюдателя, а значит, не имел права голоса. Представители рас и планет, говорящие от лица миллиардов – и представитель исполинов космоса, выступающий от лица едва ли трех с половиной сотен. Соразмеримо ли? Если мерить числами – нет. Если мерить силой…

– Это всё меняет, – еле слышно произнесла госпожа Зеро. – Это совсем другой расклад.

В другом конце зала поднялась Рахиль Коэн. Они комично смотрелись: высокий и приземистая, сухопарый и толстуха – двое гематров. Марк почему-то представил, как Рахиль выходит в большое тело, не утруждая себя лишним контролем, и Ойкумена остается без Совета Лиги.

– Это не так, – возразила Рахиль.

– Уточните, – попросил Гвидо Салюччи. – Вы не поддерживаете вето, наложенное от лица вашей расы?

– Я – гематрийка. Но я – антис. Нет, Совет антисов не поддерживает вето. Мы согласны с решением большинства. Тем более что наше согласие или несогласие никак не влияет на конечный результат. Мы – наблюдатели, этим всё сказано.