Текст книги "Призраки Ойкумены"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Доктор в затруднении. Доктор в спорте не силен.

– Вчера заезжали граф Мальцов с сыном, мои соседи, – Антон приходит доктору на помощь. – Визит вежливости. Сын графа, Владимир Аркадьевич, – мальчик старательно выговаривает имя и отчество Мальцова-младшего, – был так любезен, что дал мне урок фехтования. Мы договорились еще о паре уроков. Владимир Аркадьевич сказал, что если у меня будет получаться, он порекомендует мне опытного учителя.

Вчера мальчик впервые взял в руки шпагу. Впервые – в новые руки. Блик солнца на полированном клинке. Узкая тень на дорожке. Звон стали о сталь – музыка, которую Антон Пшедерецкий готов слушать вечно. Учитель, думает он. Учитель фехтования. Где-то далеко хрипловатый голос произносит: «маэстро». Нет, Антону неизвестно, что значит «маэстро».

Антону – нет.

– О, фехтование! Превосходно! – доктор рад, что пациент помог ему выйти из затруднительного положения. – Но обязательно соблюдайте все меры предосторожности!

– Я буду осторожен, – соглашается Антон.

Когда доктор, откланявшись, убывает в двуколке, Антон Пшедерецкий возвращается в дом. Достает из ясеневого комода серебристую коробочку коммуникатора. В реабилитационном центре у него было достаточно свободного времени, чтобы ознакомиться с кое-какими преимуществами цивилизованной Ойкумены. Денег от заложенных земель хватило не только на оплату процедур, но и на ряд покупок. Мальчик набирает текст сообщения. Пальцы слушаются, да и текст краток. Антон Пшедерецкий исчезает, на его месте сидит дон Фернан, граф Эль-Карракес, достойный наследник длинной вереницы предков, чья гордыня сотрясала троны и вела на эшафот. Дон Фернан выходит на планетарный узел гиперсвязи, делает заказ: передача сообщения адресату с Террафимы.

«Не спеши меня хоронить, отец.»

Это не просьба. Это угроза. Маркиз де Кастельбро должен гордиться сыном: мальчик быстро взрослеет.

– …не спеши меня хоронить…

– Будь ты проклят!..

– Приветствую вас, отец мой.

Дон Фернан кланяется – живое воплощение этикета. Его движения точны и элегантны. При церемонной отмашке белое перо на шляпе проносится на волос от навощенного паркета, но пола не касается.

– Почтительный сын рад видеть вас в добром здравии.

Маркиз де Кастельбро долго молчит, изучая отпрыска. Фернану – двенадцать. Выглядит он старше, на все четырнадцать. Этот возраст, согласно документам, купленным маркизом, соответствует возрасту Антона Пшедерецкого. Впрочем, на уроженца Сеченя дон Фернан сейчас не походит ни капли. Юноша видит себя в ростовом зеркале валансийского стекла, укрепленном за спиной отца. Одежду дон Фернан подбирал сам. Лазоревый камзол с пуговицами из перламутра. Пышные штаны узорчатого бархата подвязаны под коленями шелковыми бантами. Плетеные чулки, туфли с острыми, по последней моде, носами. Короткий плащ-капито наброшен на плечи с нарочитой небрежностью. Шпага на боку, треуголка с пером в руке: при входе в отчий дом юноша обнажил голову.

В уголках губ прячется едва заметный намек на улыбку.

– Иди за мной, – говорит маркиз.

Фернан следует за отцом. Анфилада приемных залов. Коридор. Кабинет. Что-то не так. Ах да, по пути им не попался навстречу ни один слуга. А ведь Фернан помнит: в доме всегда было полно челяди.

– Садись.

– Спасибо, я постою.

Стоя Фернан чувствует себя выше ростом. Прикажи ему отец сесть, он бы подчинился. Но отец равнодушно пожимает плечами. Маркизу все равно. Такое впечатление, что новых рук сына маркиз не заметил, а если заметил, то не придал значения.

– Я оценил твою заботу о моем здоровье. Славный намек, колкий. Узнаю нашу кровь. Ты прилетел ради разговора со мной? Говори, я слушаю.

– Однажды вы сказали: «Продолжатель рода должен быть способен защитить честь семьи. Калека не в силах этого сделать.»

– Да, сказал. И могу повторить.

– Я не калека. Я никогда не был калекой!

– Ерунда. Впрочем, продолжай.

– Моя шпага готова защищать честь семьи.

Фернан достает уником, активирует голосферу, разворачивая ее в обзорник. Маркизу видна серебряная медаль и диплом: «Призеру чемпионата Сеченя по свободному фехтованию среди юношей Антону Пшедерецкому». Следом нарезкой – фрагменты поединков. Слышен шум зала: зрители взрываются аплодисментами.

Маркиз молчит. Фернан прячет уником.

– Это не разговор отца с сыном, – сквозь зубы произносит маркиз. Голос его дрожит от бешенства. Трудно понять, что именно бесит маркиза. – Это диалог из комедии Луиса Пераля, гори он в аду! Впрочем, признаюсь, я недооценил возможности Ойкумены. Обитель разврата делает щедрые подарки. Мне было легче потерять сына, чем встать на колени перед служителями порока и греха. Моя вина, моя великая вина!

Фернан кивает. Незадолго до прилета на Террафиму он выяснил: не прошло и трех месяцев после трагедии в мастерской, как сеньор Батиста утонул в реке, сорвавшись с мостков. Мастерового Фабрицио зарезали в пьяной драке. Доктор, опасавшийся, что передозировка лауданума убьет мальчика, повесился, когда от него ушла жена. Еще один мастеровой отравился тухлой рыбой. Служанка, что ухаживала за увечным, пропала без вести. Говорят, уехала к родным в деревню. Избавиться от свидетелей – для маркиза де Кастельбро это оказалось проще, чем вернуть сыну руки. В мире, в котором жил маркиз, не существовало биопротезов.

– Утешением мне, – ребром ладони маркиз рубит воздух перед собой, – будет тот факт, что у семьи де Кастельбро снова есть наследник. Дон Фернан, ваши комнаты в вашем распоряжении. Но Антон Пшедерецкий никогда не переступит порог моего дома. Фигляр? Жалкий фигляр, обнажающий благородный клинок на потеху зевакам?! Оставьте сцену потомству сеньора Пераля!

– Сцена? – Фернан изумлен. – При чем тут…

Маркиз обрывает сына:

– В нашем роду никто не развлекал шпагой чернь на галерке! Дворянин сражается на войне и на дуэли. Все! Повторяю: Антон Пшедерецкий никогда не переступит порог моего дома. Вы поняли меня, сын мой?!

От улыбки дона Фернана маркиза бросает в дрожь.

– Да, – отвечает молодой человек. – Я вас отлично понял.

– Господь милосердный! Как же вы жили все это время?

– За двоих. Завидуете?

– Это же ад…

– А вы думали, вы один в аду?!

II

– Золотце! Радость моя!

Пробус бежал первым. Обогнав весь коллант, помпилианец голосил экскурсионным зазывалой:

– Две радости! Два золотца! Господа хорошие!

Они прилетели раньше назначенного срока. На мерах предосторожности настоял Гиль Фриш, и коллант не стал спорить с гематром. Действительно, мало ли кого принесет Диего Пераль на хвосте? Укрывшись в могучей цитадели баньяна, коллантарии условились в случае чего сказаться подгулявшей компанией туристов, решившей скоротать вечерок вблизи водопада. Закупили выпивку и закуску – так, в меру, чтобы не жалко было бросить. Фриш оказался прав: Диего прилетел в компании спортсмена при шпаге, одетого с иголочки. Убраться восвояси спортсмен и не подумал. О чем они беседовали, Пробус не слышал из-за расстояния, но разговор ему не нравился. Еще больше помпилианцу не нравился Гиль Фриш. При всей бесстрастности, свойственной его расе, гематр смотрел на спортсмена так, словно знал, кто это, и был от своего знания не в восторге.

– Подерутся, – бросил Пробус вполголоса.

Никто ему не ответил.

– Точно, подерутся. Чтоб они скисли, петухи…

В ответ на ворчание помпилианца Диего Пераль обнажил рапиру. Телепат, со злостью предположил Пробус. Латентный телепат. Или это у меня глаз дурной? Оружие эскалонец выхватил быстро, демонстрируя решимость пустить рапиру в ход, но атаковать раздумал: опустил клинок к земле, продолжил беседу на повышенных тонах.

– Наш парень убьет белого, – ухмыльнулся вудун Джитуку.

– Думаешь? – спросила Анджали.

– Наш парень крутой. Наш парень черный.

– Не очень-то он черный…

– Ничего, сойдет. Убьет, и мы полетим.

Анджали пожала плечами:

– А если белый убьет нашего парня?

– Белый?

– Вдруг белый круче? И никуда мы не полетим…

Ухмылка сползла с лица вудуна. До всех лишь сейчас дошло, что если пижон-спортсмен прикончит «нашего парня», все надежды пойдут прахом. Никто не знал, чем именно поможет колланту Диего Пераль, но его смерть лишала коллантариев всякого выбора действий. Пробус с Фришем – двое, кто был в курсе гибели Энкарны де Кастельбро – переглянулись. Обоим представилась одна и та же картина: спортсмен убивает Диего Пераля, коллант выходит в космос – и обнаруживает в своей компании не просто мертвую девицу, а мертвую девицу и мертвого кавалера, и это навсегда, во веки веков, аминь.

– Они будут драться? – шепотом спросил Пробус у гематра.

– Вероятность дуэли, – доложил Фриш, – девяносто семь процентов ровно.

– Вы бы поставили на сеньора Пераля, душа моя?

– Нет.

– Его убьют?

– С вероятностью в восемьдесят шесть процентов.

– Сеньор Пераль – отличный боец.

Гематр не счел нужным ответить. Оценив молчание Фриша, помпилианец окончательно уверился, что спортсмен знаком гематру не понаслышке. Слишком уж точными расчетами оперировал мар Фриш. Под ложечкой у Пробуса екнуло: так случалось накануне крупных неприятностей. «И ты не успеешь, бес!..» – услышал он крик спортсмена. Подтверждая дурные ожидания помпилианца, белый франт вынул из ножен свою шпагу. Кранты, уверился Пробус. Резня на пороге. Чертовы забияки издевались над зрителями: стоя с оружием наголо, они не торопились скрестить клинки. Молчали, вздрагивали, обменивались резкими, краткими, малоосмысленными репликами, больше похожими на взлаивание собак, чем на человеческую речь. Казалось, они дерутся словами, прощупывая оборону соперника, а шпаги приберегают напоследок.

– Три раза да, – вдруг брякнул рыжий невропаст.

– Что? – не понял Пробус.

– Три согласия. Под любым соусом.

– Чьи согласия?

– Спортсмена. И мы вытащим обоих на орбиту.

– А дальше?

Рыжий вытянул губы трубочкой, дунул в кольцо, сложенное из пальцев, и развел руками пошире, изображая, как растягивается воздушный шарик:

– Бумс!

– Бумс, – повторил Пробус.

Никогда Спурий Децим Пробус никого не убивал. Брал в рабство – это да. Но заклеймить свободного человека, превратив его в раба – такая агрессия была в природе Пробуса. Приковать к деревянному щиту, влепить в живую плоть раскаленное тавро, сдать живую батарейку на энергостанцию, забыть о ее существовании… И совсем другое дело – выволочь жертву на орбиту, разорвать ее связи с коллантом, так, чтобы пассажир вернулся в малое тело, и сразу же – к праотцам, обернувшись куском льда… В случае клеймения Пробуса от стресса спасало абсолютное бесчувствие по отношению к рабам, основа психики каждого помпилианца. Убийство спортсмена бесчувствия не предполагало; разве что для гематра, и то, знаете ли, под вопросом.

Я это сделаю, осознал Пробус. Великий Космос, я это сделаю!

– Бумс, – кивнула Анджали.

И весь коллант, не в силах произнести «да», согласился:

– Бумс!

Вот тогда-то Пробус и кинулся вперед:

– Золотце! Радость моя!

Петухи обернулись на крик. Мигом раньше спортсмен поднял шпагу в откровенно угрожающую позицию, и Пробус радовался, что успел вовремя, прежде чем дуэлянты насадят друг дружку на вертел. В мозгу помпилианца мало-помалу складывался замысел розыгрыша, замысел перспективный, если удастся поймать спортсмена за павлиний хвост.

– Не надо! – голосил Пробус. – Не надо здесь драться!

– Вы пацифист? – ядовито осведомился спортсмен. – Руководитель местной ячейки?

– Душечка! Вы срываете нам пикник!

– Не волнуйтесь, мы быстро!

– Вы-то быстро! А мы? А мы, душечка?! Сюда уже летит наш класс! Пять минут, и они здесь! Вы ломаете нам весь кайф!

– Класс?

– Встреча одноклассников! Каждый год на этом месте! И что же? Вжик-вжик, хладный труп! Полиция, медэксперты, опрос свидетелей! Пикник сорван к черту! Голубчик, мы так готовились…

– Сочувствую, – отрезал спортсмен ледяным тоном.

Шут, гаер, легкомысленный хохмач по мнению большинства, Спурий Децим Пробус отлично разбирался в людях. Спортсмен его раздражал. От спортсмена пахло шизофренией. Временами Пробусу мерещилось, что он разговаривает не с одним, а с двумя спортсменами, по нелепой случайности вынужденными делить общее тело. Помпилианец ловил себя на гадкой сложности момента: словами он забалтывал спортсмена-первого, а жестами отвлекал внимание спортсмена-второго. Ему даже пришла в голову идея заклеймить спортсмена и решить вопрос радикальным образом. Нет, велел себе Пробус. Нельзя. Удавка сдавила горло – вколоченный с детства запрет брать кого-либо в рабство при посторонних инорасцах. Обезрабленный коллантарий, Пробус больше никого не мог заклеймить. Но в данный момент, дыша близостью убийства, помпилианец напрочь забыл о своем нынешнем статусе. Натура хищника одержала победу над разумом, взнуздав логику и послав ее в безумный галоп.

– Тут рядышком есть уютное местечко. Вам никто не помешает! Никто! Там нет ни единой живой души, клянусь! Хотите, мы проведем вас туда? И шпигуйтесь на здоровье! Заказать вам на утро труповозку?

Спортсмен колебался:

– Если дон Диего не возражает…

– Мне все равно, – отрезал Диего Пераль.

– В таком случае я согласен. Портить встречу одноклассников? Нет, это слишком жестоко.

– Ой, мама моя! Так вы готовы последовать за нами?

– Я не привык повторять. Да, и шевелите ногами.

– Благодетель! Вы идете?

– Иду, черт бы вас побрал!

– Не беспокойтесь, – вмешался рыжий невропаст. Знаком он дал Пробусу понять, что все три «да» прозвучали наилучшим образом. – За чертом дело не станет.

Блестя огнистой чешуей, шустрые змейки поползли от человека к человеку. Сегодня коллант выходил в большое тело быстрей обычного. Осознание того, что скоро коллантарии из нелегальных перевозчиков превратятся в убийц, что кровь свяжет их круговой порукой, впрыскивало адреналин в жилы, и процесс ускорялся искусственным образом. Обладатель прекрасной реакции, спортсмен предпринял попытку ткнуть шпагой в Пробуса, считая болтливого мерзавца причиной своих бедствий – поздно, слишком поздно. Мышцы не слушались, да и не было их больше: мышц, костей, сухожилий. Десять костров вспыхнули на смотровой площадке, отразившись в каскадах водопада. Со стороны могло показаться, что вода кипит. Свет, горевший в салоне аэромобиля, померк рядом с этим убийственным пожаром. Обычно коллант шел в волну менее зрелищным способом, стараясь не привлекать лишнего внимания. Но сейчас никто не мог справиться с нервами – мечтая о взлете, страшась взлета, предчувствуя убийство, как стая чует живую кровь жертвы, ломая въевшуюся в душу боязнь насилия, даже если насильник – ты, выплескивая коктейль чувств в парадоксальном сочетании волн и лучей, готовых сорваться с поверхности Китты, будто с цепи, и рвануть ввысь, на свободу…

Корчась от экстаза, Пробус сообразил, что в суматохе забыл о чем-то важном. О чем?! Великий Космос, о чем же?! Коллант стартовал, и все догадки пошли прахом.

III

Здесь водопад разделялся надвое. Первый, более мощный поток летел сломя голову вниз, с высокого обрыва на уступ скалы – и расшибался вдребезги. Мириады искр сыпались дальше бесконечным фейерверком, растворяясь в темно-зеленой воде горного озера. Второй поток, вернее, целый театральный занавес, состоящий из мелкой сверкающей канители, струился по камню, никуда не торопясь. За годы струйки проточили в скале крохотные бассейны, похожие на миски нищих, выставленные для подаяния. В этих озерцах красовались дикие нимфеи: кремовые, тигровые, белые, со звездчатыми цветками и ярко-желтой сердцевиной. Западный берег первого, настоящего озера выдался на редкость пологим, заиленным ближе к воде. Дальше он укреплялся россыпями плоских валунов, переходил в лощину, сплошь исчерканную сеткой ручейков, и уводил в ущелье, где пятеро конных могли бы ехать плечом к плечу.

По нелепой случайности околопланетное пространство Китты в районе, выбранном для взлета колланта, с голографической точностью воспроизводило окрестности водопада Гри-Гри. Не хватало разве что туристов, и то если вычеркнуть из списка туристов сонмы яхт и пассажирских звездолетов. Обитатели Ойкумены годами копили сбережения, экономя на питании и одежде, чтобы с шиком провести недельный отпуск на известном курорте.

– Ну вот, – сказала Карни. – Я же знала, что вы все врете!

Белая кобылица крутнулась на месте, звонко заржав. Кобылице хотелось скакать – на Хиззац, к черту в зубы, куда-нибудь. Карни сдержала животное, натянув поводья и слегка откинувшись в седле. Дамское седло плохо приспособлено для таких трюков, но Энкарна де Кастельбро справилась с изяществом амазонки. Девушка была победительницей, а Диего Пераль, безмолвный идол по имени Диего Пераль, служил ее оружием, решающим аргументом в споре.

– Они тебя прятали!

Карни торжествовала. Триумфатор, она наслаждалась тем, что под ее взглядом коллантарии отворачивались, задирали лица к небу, притворясь, будто самые важные дела творятся совсем в другом месте. Истинная дочь своего мстительного отца, девушка видела страх колланта, вдыхала его терпкий аромат – и искренне полагала, что это страх перед разоблачением.

– Мой ястреб, ты в курсе, что они тебя прятали? Вместо тебя мне подсунули какого-то жирного борова! Представляешь? Боров визжит, тебя нет, а этот шустрый сеньор, – обличительный перст указал на Пробуса, смутившегося первый раз в жизни, – пристал с ножом к горлу: откуда, мол, я взялась! За такой гонорар, какой мы им заплатили, он должен мне ноги целовать, а он, понимаешь…

В иной ситуации Спурий Децим Пробус откликнулся бы целым монологом. Прошелся бы насчет гонорара, развил идею ножек, которые он готов целовать бесплатно. Но сегодня помпилианца как подменили. Держа рот на замке, Пробус быстро стрельнул глазками туда-сюда: местность для воплощения их преступного замысла выпала не из лучших. Рвануть врассыпную, истончая связи между коллантариями до критического предела, мешали озеро и водопад. С одной стороны, теснота позволяла не бояться встречи со случайным круизным лайнером – под шелухой лайнер явился бы пестрым караваном верблюдов или вереницей фургонов, запряженных ломовыми битюгами. Здешний сектор располагался вне обжитых системных трасс. С другой стороны, это сильно осложняло планы коллантариев по ликвидации назойливого спортсмена. Весь в белом, спортсмен с ловкостью опытного наездника демонстрировал злому чалому жеребцу, кто в доме хозяин. Занят экстремальной джигитовкой, красавчик еще не сообразил, куда попал, и знать не знал, что его мускулистая задница под угрозой.

– Я им говорю: «Где мой Диего?! Вы что, подменили его на эту свинью?!» – Карни разливалась соловьем. Щеки девушки от возбуждения полыхали буйным румянцем. На спортсмена она внимания не обратила, вся поглощена своим драгоценным Диего. – А они как начали: возвращаемся, не возвращаемся…

Если в Ойкумене и существовали эксперты по жизнедеятельности пассажира в колланте, так восемь из них сошлись здесь: Пробус, Фриш, Анджали, Сарош… Раньше им не приходилось отправлять пассажиров на тот свет – тот в общепринятом смысле слова. На практике коллантарии давно выяснили: связи между членами коллективного антиса нельзя растягивать сверх отведенного предела. Бросок за очерченные природой границы, и связи рвутся с беззвучным треском, возвращая людей в малое тело посреди открытого космоса. Последнее значило мгновенную смерть. С пассажиром все складывалось гораздо опаснее – коллант еще оставался коллантом, разбежавшись к границам, но не переступив их, а пассажир уже утрачивал контакт с волновым коллективом, превращаясь в хладный труп. Однажды, проверив это на собственном опыте, коллант Пробуса едва не потерял пассажира; к счастью, удалось вовремя остановиться и сбиться в кучу.

Добавляло забот и присутствие сеньора Пераля. Этот пассажир обязан был выжить любой ценой. Гиль Фриш с самого начала держался рядом с эскалонцем, готовый в любой момент схватить коня Пераля под уздцы и увлечь за собой. Жестом Пробус показал гематру, а затем и остальным коллантариям, что скакать они будут в ущелье. В ответ на вопросительный взгляд гематра Пробус на треть вытащил меч из ножен, после чего метко сплюнул под копыта чалому жеребцу. Помпилианец намеревался хорошенько рубануть чалого по ноге, прежде чем коллант рванет прочь от спортсмена, увеличивая расстояние между отрядом и жертвой.

Тащить за собой Карни он и в мыслях не держал. Если мертвая девчонка сдохнет во второй раз от разрыва связей – тем лучше. Если же нет… Ну, тогда и выяснится, зря ли коллант сделал ставку на сеньора Пераля.

«Астланин? – без слов спросил мар Фриш. – Взять его в седло?»

Ухмыльнувшись, Пробус отрицательно мотнул головой. Он ни минуты не сомневался, что пеший Якатль не отстанет от конных. Способности Якатля под шелухой приводили Пробуса в восторг – так восторгаются дети в цирке при виде силачей и акробатов. Но речь сейчас шла о другом. Поводок, на котором помпилианец держал татуированного дикаря, дарил Якатлю ни с чем не сравнимую эйфорию. Бегун из редких, за хозяином астланин рванет так, что только пятки засверкают.

– …а свинья: мы летим на Карассу! А я: дудки, мы летим на Хиззац…

– Карни?

Спортсмен наконец совладал с жеребцом. Наклонившись вперед, красавчик уставился на мертвую девчонку с таким выражением лица, что Пробус ощутил укол ревности. Это он, коллантарий, должен глядеть на мелкую приблуду, борясь с паникой. Это он, координатор колланта, должен трястись от ужаса, убеждая себя, что ему чудится, что никакой девицы здесь нет и быть не может. Это он… Пробус вздрогнул. Лишь теперь помпилианец сообразил, что спортсмен назвал чертову покойницу по имени. Имя не вполне походило на то, которое Пробус раскопал, охотясь за призраком. Сокращение? Они что, не просто знакомы, а знакомы близко?!

– Фернан? – изумилась кошмар-девица, отвечая на все вопросы Пробуса разом. – Что ты здесь делаешь? Мы же от тебя сбежали! От тебя и от папы…

Не отвечая, спортсмен спешился. Пробус с отвисшей челюстью смотрел, как он подходит к кобылице девчонки – так, словно шел по хрупкому льду, способному подломиться в любой миг. Вот, кричал рассудок. Вот наилучший момент, подарок фортуны, шанс из шансов! Скачите в ущелье, идиоты, рвите связи! Рассудок вопил, а Пробус окаменел, подхватил столбняк. Творилось что-то, выходящее за рамки предсказуемого – связи рвались, и разум Спурия Децима Пробуса, как пассажир колланта, разлетевшегося слишком далеко, замерзал в убийственном вакууме.

Спортсмен встал на колени.

– Господи! – прохрипел он. – Да свершится воля Твоя!

– Встань сейчас же! – возмутилась Карни.

– Карай, Господи! Не стою Твоей милости…

– Фернан! Ты испачкал брюки!

– Чтоб я сдох! – выразил общее мнение Диего Пераль.

И прибавил пару слов на языке, которого Пробус не знал. Впрочем, помпилианец заметил, что у мертвой девушки от сказанного покраснели уши.