Текст книги "Семь лет в Тибете"

Автор книги: Генри Харрер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

К счастью, случаи заболевания оспой в Тибете довольно редки, и умирают лишь немногие. Траур в нашем доме продолжался сорок девять дней, и затем новая сосенка, украшенная молитвенны ми флагами, была установлена на крыше. В церемонии участвовало много монахов, распевавших молитвы под аккомпанемент своей странной музыки. Все это, естественно, стоит денег, и, когда в семье кто-то умирает, тибетцы обычно продают часть своих украшений или вещи умершего, чтобы оплатить услуги монахов и стоимость масла, сжигаемого в многочисленных маленьких лампах.

Мы продолжали свои вылазки на природу, и прекрасный снег подсказал нам идею сделать лыжи. Ауфшнайтер раздобыл где-то пару березовых стволов, очистил от коры и высушил над огнем в нашей комнате. Я принялся за изготовление палок и креплений, и с помощью местного плотника нам удалось сделать две пары лыж. Они выглядели весьма прилично, и мы с нетерпением ожидали, когда нам удастся испытать их в деле. И вдруг как гром среди ясного неба пришло распоряжение бонпо, запрещающее нам покидать Кийронг. Разрешались прогулки только по ближайшим окрестностям. Мы яростно запротестовали, но нам ответили, что Германия мощное государство, и, если что-нибудь случится с нами в горах, в Лхасу поступит жалоба, и ответственность ляжет на власти Кийронга. Бонпо остался равнодушным к нашим протестам и постарался нас убедить, что в горах мы подвергаемся большой опасности нападения медведей, леопардов и диких собак. Мы понимали: это только предлог. По всей видимости, власти приняли такое решение, чтобы не раздражать суеверное население, которое, возможно, полагало, будто наши походы в горы могут прогневить их богов. Оставалось подчиниться.

В течение последующих недель мы соблюдали этот приказ, но не могли устоять перед соблазном прокатиться на лыжах. Великолепный снег и ледяные склоны манили нас к себе, и однажды мы решили схитрить. Я поселился у одного из горячих источников в получасе ходьбы от деревни. Через несколько дней, когда люди привыкли к моему отсутствию, ночью при свете луны я отнес лыжи на некоторое расстояние в горы. На следующий день ранним утром мы с Ауфшнайтером поднялись выше границы произрастания лесов и всласть покатались по прекрасному снегу. К нашему удивлению, даже после столь долгого перерыва мы не утратили своих навыков. Поскольку нас никто не заметил, мы повторили свою вылазку на следующий день, но умудрились поломать лыжи и спрятали их обломки. Люди Кийронга так и не узнали, что мы ездили по снегу, как они это называют.

Пришла весна. Началась работа в полях. Озимые выпустили тонкие зеленые стебельки. Здесь, как и в католических странах, зерновые поля освящают священники. Длинная процессия монахов, сопровождаемая местными жителями, несла сто восемь томов тибетской Библии вокруг деревни, читая молитвы и исполняя духовную музыку.

Стало теплее, и мой як почувствовал себя плохо. У него начался жар, и местный ветеринар сообщил мне: яку может помочь только медвежья желчь. Я приобрел ее по довольно высокой цене – не потому, что верил в ее свойства, а стремясь удовлетворить «доктора». Отсутствие результатов меня не удивило. Потом мне посоветовали попробовать желчь козы и мускус. Подсознательно я надеялся: многолетний опыт тибетцев в лечении больных яков поможет спасти мое драгоценное животное. Однако через несколько дней мне пришлось забить бедного Армина – спасти хоть мясо.

В таких случаях приглашают забойщика, жившего на выселках, как и кузнец: ремесло обоих ценится в Тибете довольно низко. За свою работу забойщик получает ноги, голову и требуху яка. Используемый тибетцами метод умерщвления животного более скорый и гуманный, чем методы наших мясников. Одним метким ударом забойщик распорол тело моего быка, сунул руку внутрь и оторвал сердечную артерию, вызвав моментальную смерть. Забрав мясо, мы закоптили его на открытом огне, создав таким образом запас продуктов, которые могли нам понадобиться при следующем побеге.

Примерно в это же время в Джонгке разразилась эпидемия, унесшая несколько жизней. Спасаясь от болезни, районный губернатор приехал в Кийронг со своей очаровательной молодой женой и четырьмя детьми. К сожалению, дети оказались заражены микробами заболевания, похожего на дизентерию, и слегли один за другим. У меня еще оставалось немного ятрена, считавшегося лучшим средством от дизентерии. Я предложил лекарство семье. Это была большая жертва с нашей стороны, но мы оставили несколько доз на всякий случай для себя. К сожалению, лечение не помогло, и трое детей умерли. Четвертому, самому младшему, который заболел последним, лекарства не досталось. Мы страстно желали спасти ему жизнь и посоветовали родителям быстрее послать гонца в Катманду – сделать анализы кала ребенка, чтобы узнать, как его лечить. Ауфшнайтер написал письмо на английском, но оно так и не было отправлено: врачеванием занялись монахи. Они даже вызвали издалека реинкарнированного ламу, однако их усилия оказались тщетными, и через десять дней ребенок умер. Этот скорбный факт в определенной мере оправдал нас: если бы последний ребенок поправился, на нас легла бы ответственность за смерть остальных детей.

Их родители и еще несколько взрослых тоже заболели, но выздоровели. Во время болезни они плотно ели и пили много алкоголя, чем и можно объяснить выздоровление. Больные же дети отказывались от еды, и силы быстро их покидали.

Впоследствии мы подружились с губернатором и его женой, которые хоть и глубоко переживали утрату детей, но успокаивали себя верой в их реинкарнацию. Еще некоторое время они жили в приюте отшельников в Кийронге, и мы часто с ними встречались. Отец, которого звали Вангдула, был прогрессивным и открытым человеком. Он стремился к знаниям и просил нас поподробнее рассказать о жизни за пределами Тибета. По его просьбе Ауфш-найтер по памяти нарисовал карту мира. Жена Вангдулы, двадцатидвухлетняя тибетская красотка, свободно говорила на хинди, который выучила в индийской школе. Супруги были очень счастливой парой.

Спустя несколько лет мы услышали об их трагической судьбе. При рождении следующего ребенка мать умерла. Вангдула сошел с ума от горя. Он был один из самых приятных тибетцев, которых я встречал, и его печальная история глубоко меня тронула.

Летом власти вновь вызвали нас и приказали покинуть Кийронг. К этому времени мы уже знали от торговцев и из газет, что война закончилась. Как известно, после Первой мировой войны англичане сохраняли лагеря для военнопленных в Индии еще в течение двух лет после окончания боевых действий. Меньше всего нам хотелось утратить свою свободу именно сейчас, поэтому мы решились предпринять еще одну попытку проникнуть внутрь Тибета. Страна произвела на нас неизгладимое впечатление, и мы были готовы рисковать всем, чтобы узнать ее лучше. Мы уже свободно говорили по-тибетски и неплохо знали здешнюю жизнь. Что могло остановить нас? Будучи альпинистами, мы имели блистательный шанс исследовать Гималаи и районы, где обитали кочевники. Мы давно оставили надежду на скорое возвращение домой и теперь планировали добраться через северные равнины Тибета до Китая и, возможно, найти там работу. Окончание войны сделало наш первичный план пробраться к японской линии фронта бессмысленным.

Поэтому мы пообещали бонпо покинуть селение осенью, если он, в свою очередь, предоставит нам свободу передвижения. Получив согласие чиновника, мы сделали главной целью всех наших вылазок поиски путей на тибетское плато в обход деревни Джонгка.

Во время этих летних экспедиций мы познакомились с фауной региона. Нам встречались различные животные, включая некий вид обезьян, которые, по-видимому, мигрировали сюда по глубокой долине реки Кози. Иногда леопарды убивали ночью быков и яков, и жители деревни пытались поймать их в ловушки. В качестве защиты от медведей я обычно носил в кармане коробочку с красным перцем. Как я уже говорил, медведь опасен днем, когда он может наброситься на человека. На лицах некоторых дровосеков остались раны после встреч с медведями, а один ослеп после удара медвежьей лапы. Ночью же этих животных можно отпугнуть горящим факелом.

Однажды на свежем снегу на границе произрастания деревьев я обнаружил глубокие следы, происхождение которых не мог определить. Похоже, их оставил человек. Люди с более живым воображением, чем у меня, вполне могли бы вспомнить знаменитого снежного человека.

Стараясь всегда сохранять спортивную форму, я помогал крестьянам на полях и на вырубках, валил деревья и отсекал сучья. Крепкое здоровье тибетцев можно объяснить суровым климатом и тяжелой работой.

Тибетцы тоже любят спорт и состязания. Ежегодно в Кийронге проводятся атлетические соревнования. Они продолжаются несколько дней. Главное событие – скачки. Затем лучники состязаются в том, кто дальше и выше пошлет стрелу. Потом следуют бег и прыжки в длину и высоту. Крепкие мужчины также соревнуются в силовых упражнениях, поднимая и унося на определенное расстояние тяжелые камни.

Я тоже позабавил публику, участвуя в некоторых соревнованиях, и почти выиграл в беге, лидируя большую часть пути после массового старта. Однако я не учел местных особенностей борьбы. На последнем этапе один из соперников схватил меня сзади за штаны. Я был настолько удивлен, что остановился как вкопанный и оглянулся. Именно это негодяю и было нужно. Он обогнал меня и первым пришел к финишу. Я под общий смех получил лишь второй приз.

Жизнь в Кийронге была достаточно разнообразной. Летом каждый день приходили караваны. После сбора урожая риса в Непале мужчины и женщины приносили корзины зерна и обменивали их на соль – важнейший экспортный продукт Тибета, добываемый в закрытых озерах Чангтанга.

Перемещение товаров из Кийронга в Непал осуществляют кули, поскольку дорога зачастую ступенчата и идет через узкие расщелины. Большинство носильщиков – непальские женщины, одетые в дешевое и короткое платье, не скрывающее их крепкие мускулистые ноги.

Мы наблюдали один интересный эпизод: непалец собирал мед. Правительство Тибета официально запрещает своим подданным подобный промысел, поскольку религия не разрешает им лишать животных пищи. Однако здесь, как и в большинстве других мест, людям нравится нарушать закон, поэтому тибетцы, включая самих бонпо, позволяют собирать мед непальцам. А затем покупают его у них.

Бортничество довольно опасное занятие, поскольку пчелы прячут соты глубоко в скалах. Люди спускают со скал длинные бамбуковые лестницы, слезают вниз на две или три сотни футов, свободно раскачиваясь в воздухе. Под ними пенится река Кози. Если удерживающая лестницу веревка обрывается, бортника ждет верная смерть. Чтобы добраться до медовых сот, сердитых пчел отпугивают дымом из шаров, которые опускаются в контейнере на отдельной веревке. Успех предприятия зависит от хорошо отлаженного взаимодействия непальцев, поскольку ревущая внизу река заглушает все крики и свисты. Мы видели, как одиннадцать человек работали в ущелье неделю, и опасности, которым они подвергались, никак не отразились на цене продаваемого ими меда. Я очень сожалел, что у меня не было кинокамеры, чтобы запечатлеть процесс их труда.

Когда закончились обильные летние дожди, мы начали систематически обследовать отдаленные долины. Часто мы отсутствовали по нескольку дней, взяв с собой продукты, картографические материалы и компас. Мы разбивали лагерь на высокогорных пастбищах рядом с пастухами, которые, как и в Альпах, проводили летние месяцы со своими стадами на роскошных горных лугах. Сотни коров и самок яков кормились на зеленых пастбищах, расположенных среди ледников. Я часто помогал тибетцам изготовлять масло, за что всегда был рад получить свежий кусок этого золотистого продукта.

Каждый обитаемый дом охраняли злые собаки. Почти всегда они были на цепи, и их лай ночью отпугивал от домашних животных леопардов, волков и диких псов. Сторожевые собаки – мощные животные, поскольку их обычно кормят молоком и телятиной. Эти звери очень опасны. У меня было несколько неприятных встреч с ними. Однажды одна такая собака сорвалась с цепи, когда я проходил мимо, и попыталась схватить меня за горло. Я парировал нападение, но пес впился зубами в мою руку и не отпускал до тех пор, пока я не придавил его к земле. Моя одежда превратилась в клочья, а собака лежала без движения. Я перевязал рану обрывками рубашки, но на руке до сих пор видны шрамы. Раны быстро зажили благодаря длительным купаниям в горячих источниках, которые в это время года чаще посещают змеи, чем тибетцы. Пастухи позже рассказывали мне, что не я один пострадал в схватке. Забившись в конуру, пес отказывался от еды в течение недели.

Во время экскурсий мы находили поля земляники, но самые богатые из них кишели пиявками. По книгам я знал: эти создания – чума многих гималайских долин, а сейчас на собственном опыте убедился, насколько мы беззащитны перед ними. Они падают с деревьев на человека и животных и проползают через любую дырочку в одежде, даже через отверстия для шнурков на ботинках. Если их оторвать, вы потеряете больше крови, чем они могут высосать из вас. Лучше ждать, пока пиявки отпадут сами. Некоторые долины настолько густо населены пиявками, что избежать их нападения просто невозможно. Но есть способ отпугнуть их – надеть носки и штаны, пропитанные солью.

Наши экскурсии давали широкую возможность для составления карт и схем, но нам так и не удалось найти проход, открывавший путь к свободе.

Без веревок и других механических средств, с тяжелым грузом необходимых запасов, мы не могли преодолеть ни один из горных хребтов. В Непал мы направили петицию с вопросом, отдадут ли нас англичанам или нет, если мы там появимся. Ответа не последовало. У нас оставалось еще два месяца до отъезда из Кийронга, и мы проводили все дни в сборах. Чтобы иметь побольше денег, я одолжил их торговцу под обычные 33 процента. Впоследствии я очень сожалел об этом, так как он постоянно оттягивал выплату долга, что едва не нарушило наши планы.

Наши отношения с миролюбивыми и трудолюбивыми сельчанами становились все более тесными. Тибетцы работали, используя каждую минуту светлого времени дня. В сельскохозяйственных районах Тибета неведомы нищета и голод. Крестьяне поддерживают многочисленных монахов, которые не занимаются ручным трудом, а посвящают все свободное время решению духовных проблем. Земледельцы живут довольно зажиточно, и в их сундуках достаточно приличной одежды, которую вся семья может надевать в праздничные дни. Женщины шьют одежду самостоятельно, и весь их гардероб изготовлен дома.

Здесь нет полиции в нашем понимании этого слова. Нарушителей закона судят публично. Методы наказания устрашающи, но похоже, они устраивают население. Мне рассказывали о человеке, который украл золотой подсвечник в одном из храмов Кийронга. Он был признан виновным и получил негуманное, с нашей точки зрения, наказание. Ему публично отрубили руки, а самого зашили в сырую шкуру яка. После того как шкура высохла и задубела, его сбросили со скалы.

Но с течением времени тибетцы становятся более терпимыми. Однажды я наблюдал за публичной поркой, которая, с моей точки зрения, была недостаточно жестокой. Наказывали монаха и монахиню, принадлежавших к реформированной буддистской церкви, проповедовавшей безбрачие. Монахиня сожительствовала с монахом и имела от него ребенка, которого убила после родов. Оба были разоблачены и приговорены к позорному столбу. Решение объявили публично. Любовникам предназначалось по сто ударов плетью. Во время экзекуции местные жители просили власти проявить милосердие и предлагали им деньги. В результате приговор был смягчен, и в толпе раздался вздох облегчения. Монаха и монахиню выслали из района, лишив религиозного сана. С нашей точки зрения, симпатию, проявленную к ним населением, трудно объяснить. Грешники получили множество подарков деньгами и продуктами и покинули Кейронг полностью экипированными для совершения паломничества. Реформированная секта, к которой они оба принадлежали, занимает доминирующее положение в Тибете, хотя в нашей местности было много монастырей, придерживающихся других правил. В них монахи и монахини могли создать семью, иметь детей и оставаться в монастыре. Они работали на полях, но никогда не получали официальные должности, которые доставались в основном членам реформированной церкви.

Высокое положение монашеских орденов в Тибете – это уникальное явление. Его можно сравнить только с суровой диктатурой. Монахи не доверяют всему, что приходит извне и может пошатнуть их жизненные устои. Им хватает ума не верить в безграничность собственной власти, но они наказывают любого, кто осмелится об этом заговорить.

Некоторые монахи Кийронга не одобряли наших тесных отношений с сельчанами, ибо наше поведение могло дать тибетцам определенную пищу к размышлениям. Мы ходили ночью в лес, и нас не преследовали демоны. Мы взбирались в горы, не зажигая жертвенных огней, и с нами ничего не случалось. Иногда сельчане чурались нас, что можно объяснить только влиянием лам. Думаю, нам приписывали обладание некой сверхъестественной силой, ибо не сомневались: в наших походах таится скрытый смысл. Нас часто спрашивали, зачем мы постоянно общаемся с горными потоками и птицами. Тибетцы никогда не сделают и шага без определенного резона, поэтому они считали, что, когда мы бродим по лесам или сидим у ручьев, мы делаем это неспроста.

Глава 5. В ДОРОГУ

Между тем наступила осень, и дозволенный срок нашего пребывания в Кийронге подходил к концу. Трудно было расставаться с этим природным раем, но в виде на жительство нам отказали, и пришлось снова собираться в дорогу. Прошлый опыт показал, как важно иметь достаточный запас продуктов. Поэтому в двенадцати милях от дороги в Джонгку мы устроили тайник, куда складывали цампу, масло, сушеное мясо, сахар и чеснок. Все запасы нам приходилось таскать на себе.

Сильные снегопады, предвещавшие раннюю зиму, нарушили наши расчеты. Мы уже определили, какой максимальный вес можем нести, а теперь были вынуждены взять по дополнительному одеялу на каждого. Зима, естественно, наиболее неблагоприятный сезон для перехода по высокогорному плато Центральной Азии, но у нас не было возможности остаться в Кийронге. Была даже мысль спрятаться где-нибудь в Непале и провести там зиму, но подобную идею пришлось отбросить, так как непальские пограничники славились своей бдительностью.

Когда все остальное было готово, мы приступили к конструированию переносной лампы. Вполне понятно, местные жители подозревали, Что мы что-то замышляем, и постоянно следили за нами. Поэтому пришлось мастерить лампу, отойдя на некоторое расстояние в горы. Для работы потребовались тибетская бумага, книжный переплет и пачка из-под сигарет, наполненная маслом. Нам крайне необходим был фонарь, хотя бы и тусклый, потому что мы планировали передвигаться ночью, пока не минуем населенную территорию.

По тактическим соображениям Ауфшнайтер должен был выйти из селения первым, как бы на прогулку. 6 ноября 1945 года он открыто покинул деревню днем с рюкзаком за спиной. Его сопровождала моя длинношерстная тибетская собака, подарок знатного человека из Лхасы. Тем временем я безуспешно пытался получить назад деньги, одолженные местному торговцу. У него возникли некие подозрения, и он не хотел возвращать мне долг, пока Ауфшнайтер не вернется. Не было ничего удивительного, что нас подозревали в подготовке побега. Если бы мы действительно направлялись в Непал, то не было необходимости делать из этого секрет. Чиновники боялись неприятностей от правительства в случае, если нам удастся пробраться в Центральный Тибет, и настраивали сельчан против нас. Последние же, побаиваясь местной власти, всегда делали то, что им велено.

За Ауфшнайтером была устроена погоня, а меня отвели на допрос. Чиновников не убедили мои заверения в том, что мой товарищ отправился на одну из обычных экскурсий. Возвращения денег, причем только их части, мне предложили ждать еще день. Всю же сумму я мог получить лишь в присутствии Ауфшнайтера.

Вечером 8 ноября я решил бежать, даже применив силу, если понадобится. За мной постоянно наблюдали. Шпионы были кругом, в доме и вне его. Я ждал до десяти часов в надежде, что они отправятся спать, но похоже, в их планы это не входило. Тогда я разыграл сцену, притворился рассерженным и заявил: беспардонная слежка делает невозможным мое дальнейшее пребывание здесь, и я отправляюсь ночевать в лес. Я начал собирать вещи под пристальными взорами соглядатаев. В комнату ворвались хозяйка дома и ее мать. Бросившись передо мной на пол, они стали слезно умолять меня не уходить, ибо, если я это сделаю, их выгонят из деревни, объявят вне закона и лишат жилища. Старшая женщина подарила мне в знак уважения белый шарф, предложила деньги. Мне стало жаль несчастных, и я постарался убедить их, что мой уход не принесет им беды. К сожалению, крики взбудоражили всю деревню, и я должен был действовать незамедлительно, если уж вообще действовать.

Я до сих пор помню эти монгольские лица в моем окне, освещенные горящими факелами. Потом прибыли два посланника бонпо и предложили мне остаться до утра, а потом идти куда захочу. Я знал – это просто уловка, чтобы задержать меня, и ничего не ответил. Они побежали обратно к своим господам. Хозяйка вцепилась в меня и стала утверждать сквозь слезы, что всегда считала меня одним из своих детей и я не должен причинять ей такую боль. Мои нервы были напряжены до предела. Я решительно забросил рюкзак за плечи и вышел из дома. Удивительно, но собравшаяся вокруг толпа не препятствовала мне.

Кругом раздавались возгласы: «Он уходит, он уходит!» Но никто даже не дотронулся до меня. По-видимому, они поняли: я настроен воинственно. Двое молодых людей стали призывать меня остановить, но дальше разговоров дело не пошло. Толпа расступилась, и я беспрепятственно ушел.

Когда свет факелов остался позади и меня окутала темнота, я вздохнул с облегчением. Стараясь сбить с толку преследователей, я направился по дороге в Непал, но затем, сделав большой круг в обход деревни, к утру достиг нашего потайного места. Ауфшнайтер сидел у дороги. Моя собака радостно приветствовала меня. Мы двинулись вперед в поисках безопасного дневного убежища.

Последний раз за эти годы мы разбили лагерь в лесу. Следующей ночью мы поднялись вверх по долине и вскоре оказались выше границы лесов. Мы хорошо изучили дорогу во время экскурсий, но наша тусклая лампа оказалась весьма полезной. Все же время от времени мы сбивались с пути. С особой осторожностью приходилось преодолевать узкие деревянные мостки через реку. Они обледенели, и мы балансировали, словно канатоходцы. Мы прошли большое расстояние, хотя у каждого за плечами был груз примерно по девяносто фунтов. Днем мы всегда находили хорошее укрытие для отдыха, но очень страдали от холода.

В один прекрасный день обнаружилось: дальше дороги нет. Тропа привела нас к скале и уперлась в нее. Что было делать? Мы не могли взобраться на скалу с тяжелой ношей за плечами, поэтому решили вернуться и попытаться пройти вдоль ручья, который разделялся на несколько рукавов. Стоял ужасный мороз – 15 градусов ниже нуля. Когда мы снимали ботинки и носки, чтобы перейти вброд ручей, ноги примерзали к земле и камням. Вновь надевая ботинки, мы с трудом и болью отрывали ноги от земли. Нам преграждали путь все новые и новые ручьи. Мы искали проход, по которому здесь шли караваны, но не находили. Пришлось заночевать, а на следующий день понаблюдать из укрытия за караванами. Как только рассвело, появился первый из них. Он остановился перед скалой. Затем (мы не поверили своим глазам) кули со своей тяжелой ношей с ловкостью серны стали взбираться по каменистой тропе вверх. В это время яки с погонщиками на спине перешли вброд ручей. Это был хороший урок нам – альпинистам.

Мы решили попытать счастья снова и на закате возобновили попытки преодолеть скалу. Наш путь луна освещала гораздо лучше, чем маленькая лампа. Если бы мы не видели, как кули карабкаются по каменной стене, то бросили бы свою затею, но на этот раз все закончилось благополучно.

После двух ночных переходов мы обошли Джонгку и оказались на незнакомой территории. Следующим серьезным препятствием на нашем пути была река Брахмапутра. Как переправиться через нее? Мы предполагали, что река уже покрыта льдом. Смутно представляя себе дорогу к ней, мы все же надеялись не встретить особых преград. Самое главное – двигаться вперед как можно быстрее, избегая мест, где можно столкнуться с официальными властями. Обойдя Джонгку, мы устроили лагерь в пещере, обнаружив там тысячи маленьких глиняных идолов. Вероятно, в прошлом здесь обитали отшельники. Ночью мы попытались преодолеть крутой подъем в надежде, пересечь перевал за один переход, но не рассчитали свои силы. Измученные ходьбой, задыхаясь разреженным воздухом на высоте более 16 000 футов, мы устроили привал на морозе. Мы снова приближались к водоразделу Гималаев. Вид с верхней точки перевала Чакхьюнгла впечатлял. Приятно было думать, что, возможно, мы первые европейцы, прошедшие здесь, однако холод мешал ощущать какое-либо удовольствие или гордость.

В этой ледяной пустыне мы отважились путешествовать днем. Покрыв большое расстояние, мы до костей промерзли на привале ночью. Утром перед нами открылся великолепный пейзаж: огромное темно-голубое озеро Пелгу-Цо, раскинувшееся внизу. Плато кольцом окружали сверкающие ледники. Мы гордились знанием названий двух местных пиков: Госайнтан и Лапчи-Канг. Оба они оставались непокоренными, что, впрочем, можно сказать о большинстве гималайских пиков. Замерзшими негнущимися пальцами мы достали тетрадь и быстро сделали набросок этих гор. Ауфшнайтер определил координаты наиболее важных пиков с помощью компаса и записал все цифры, которые однажды могли понадобиться. Спустившись на берег озера, мы нашли заброшенный караван-сарай и провели еще одну ночь в снегу.

Мы нормально переносили высокогорье и двигались хорошими темпами, несмотря на тяжелые рюкзаки. Но наш бедный пес чувствовал себя ужасно. Он голодал. Ночью животное ложилось у нас в ногах, стараясь их согреть. Мы очень ценили это, так как стоял двадцатидвухградусный мороз.

С каким счастьем на следующий день мы обнаружили первые признаки жизни! Медленно появилась отара овец в сопровождении нескольких пастухов, закутанных в толстые шубы. Они показали нам, где находятся ближайшие населенные пункты, и этим же вечером мы достигли деревни Тракчен, расположенной немного в стороне от караванного пути. Нам уже пора было возвращаться к людям, так как продукты иссякали. Даже арест пас не пугал!

Тракчен состоял из примерно сорока домов, окружавших возвышавшийся на пригорке монастырь. Место было гораздо приятнее Гартока и располагалось выше сто на несколько сот футов. Похоже, мы открыли для себя самое высокое обитаемое место в Азии, да и, возможно, во всем мире.

Местное население приняло нас за индусов и свободно продавало нам продукты. Нас приютили в одном из домов, где мы несказанно наслаждались теплом после длительных переходов по снегу и льду. Мы провели там целые сутки, ели вдоволь и кормили нашу собаку. Встречи с местными властями удалось избежать, поскольку боппо заперся в своей резиденции и попросту проигнорировал пас. Может, он боялся ответственности?

Волей– неволей нам пришлось купить еще одну овечью шубу, так как паша одежда не соответствовала условиям тибетской зимы. А после долгого и забавного торга нам удалось купить и яка. Это был уже четвертый наш як, и он ничем не отличался от остальных, может быть только более строптивым нравом.

Отсюда мы двинулись через перевал Ягула и никого не встретили на пути. Через три дня мы достигли обработанных полей большой деревни Мен-кхап-Ме. Снова представившись индусами, мы купили солому для яка и намну себе. Люди здесь жили весьма суровой жизнью. На полях ячменя и чечевицы хватало камней, и для получения хорошего урожая требовался огромный труд. Но люди были веселыми и радушными. Мы с ними пили пиво по вечерам, На окружающих деревню склонах располагалось несколько монастырей, жизнь которых местные жители поддерживали со свойственными им верноподданством и самопожертвованием. В различных местах в округе виднелись развалины огромных размеров, свидетельствовавшие о том, что этот район знал лучшие времена. Нам так и не удалось выяснить, произошли ли разрушения в результате войн или изменений климата.

После часового перехода мы вышли на огромную равнину Тингри. За спиной возвышалась высочайшая вершина мира – Эверест. От его вида у нас перехватило дыхание. Переполненные восхищением и энтузиазмом, мы смотрели на величественный пик и вспоминали о многочисленных смельчаках, поплатившихся жизнью за попытку покорить эту высоту. Мы сделали несколько набросков Эвереста с того места, откуда ни один европеец его еще не видел.

Трудно было оторвать глаз от величественного зрелища, но нам пришлось двигаться дальше, к пашей следующей цели – перевалу Корала высотой 18 000 футов, расположенному в северном направлении. Перед подъемом мы провели ночь в маленькой деревушке Карджу. На этот раз нам не удалось выдать себя за индусов, поскольку сельчане видели много европейцев. Неподалеку располагалась деревня Тингри, где все британские экспедиции, штурмовавшие Эверест, нанимали носильщиков. Местные жителя смотрели на пас оценивающе и спрашивали, встречались ли мы с боппо в Суцо. Тогда до нас дошло, что большой дом, который мы сразу же заметили в деревне, был его официальной резиденцией.

Дом стоял на возвышенности, и из него открывался хороший вид на все окрестности. К счастью, мы прошли мимо него незамеченными.

Теперь следовало быть осторожными. Не вдаваясь в подробности, мы везде говорили, что совершаем паломничество. Похоже, это вполне удовлетворяло местных жителей, и они подсказывали нам дорогу, с их точки зрения наиболее удобную.

Мы достигли вершины перевала ближе к вечеру и начали спуск. Временно все утомительные подъемы остались позади, чему мы очень радовались. Однако наш як думал иначе. Он вырвался и бросился назад, вверх по перевалу. Нам стоило многих усилий его поймать, однако сдвинуть с места не удалось. Пришлось устроиться на ночлег в самом негостеприимном месте, где не получилось даже разжечь костер. На ужин мы довольствовались сухой цампой и сырым мясом. Единственным утешением был прекрасный вид на гору Эверест в лучах заката.

На следующий день як снова начал дурить. Мы привязали веревку к его рогам и потащили вниз, но он все время сопротивлялся. Намучившись с ним, мы твердо решили обменять его при первой возможности на любое другое животное.