Текст книги "В каждом времени – свои герои"

Автор книги: Геннадий Волобуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Рядом с Сашей

С Ириной за партой сидел симпатичный мальчик – Александр Звягин. Нет! Уже не мальчик, а красивый юноша! В этом возрасте дети так быстро меняются, на глазах вырастают в совсем нового почти неузнаваемого человека с непривычным поведением и внешним обликом. Так и тихонький Саша вдруг стал Александром. Во всём он был примерным, учился хорошо. Его вьющиеся тёмно-русые волосы и профиль лица напоминали молодого Пушкина. «Прямо настоящий поэт, – думала Ирина, – даже имя совпадает». Это возвышало его над всеми будничными простыми лицами ребят. Юноша привлекал внимание школьников, особенно девушек, ещё тем, что хорошо играл на аккордеоне. Ирине нравилось исполнение им полонеза польского композитора Огинского «Прощание с родиной». Эта музыка уводила её далеко-далеко от родного места, погружала в мечты. С соседом по парте Ира была по-особому вежлива. Это могло показаться неестественным. Но только на первый взгляд. Можно сказать, что это была маска – способ скрывать своё истинное отношение к другому человеку. Она не позволяла себе заглядывать в его тетради во время контрольных работ или задавать вопросы, если что-то было непонятно. Ученики в школе обычно ведут себя просто. Классная жизнь часто всё перемешивает, сближает ребят на шумных переменах и праздниках, походах или на копке картошки. Они могут списать у соседа решение трудной задачки, попросить ручку или листок бумаги, немного пошептаться, а иногда вместе тихо и беспричинно посмеяться. Но что-то искусственное и натянутое ощущалось в отношениях Ирины к Александру. Это выходило за рамки того «обычного». Больше всего это чувствовала она сама, старалась показать свою самостоятельность и независимость. Неестественность отношений говорила о многом. Значит, что-то волновало её, что-то тревожное спряталось в душе. Близкая подруга Ирины как-то, шутя, заметила:

– Сидишь ты с Сашкой уже второй год, а не видно, чтобы у вас дружба завязалась. Зря только место занимаешь, давай пересядем!

– Пожалуйста, обращайся к «классной», она меня посадила с ним, – смущённо ответила Ирина. Этим давала знать, что не собиралась пересаживаться и отдавать своего соседа подруге. «Мне и так хорошо!» – мелькнуло в голове Ирины.

У молодых особ внутреннее состояние редко отражается на притворных лицах. Когда у девушек появляются чувства, они думают об этом навязчиво и постоянно, но, Боже упаси, раскрыть душу другому. В этом таилась опасность быть осмеянной, отвергнутой, униженной. Нет, лучше молчать, это надёжнее! Стоило порой приоткрыть себя подругам, они тут же заметно менялись, внешне озабоченные лица их с трудом прятали доверенную тайну и готовы были в любое время сбросить маску. Тогда все начинали вкруговую обсуждать новость, передавать услышанное за пределы своего круга. Кроме слёз это ничего не приносило.

Ирина называла подругами две-три девочки из своего класса, но это происходило по инерции. Друзьями по-настоящему они не были. Ирине нравилось общение с мальчишками-юношами. С ними было проще, понятнее. Да и раскусить их намерения или мысли было легко. Они написаны у них на лицах, в глазах. А угловатость и неуклюжесть ребят наоборот придавали колорит отношениям. К тому же они таили чаще в душе симпатию к девушке, может тайную любовь.

Была одна особенность, которая вызывала непредсказуемую ревность соклассниц: взрослея, Ирина становилась привлекательной для юношей. Её свежее чистое лицо и лучистые глаза, обведённые длинными тёмными ресницами, красивый изгиб губ и округлые вершинки на груди невольно притягивали кроткие взгляды мужской половины класса.

Особенно ребятам нравилась её непосредственная душевность, доброта, рассудительность. Лёгкая и гибкая фигура, волнистые светло-русые волосы и простота в общении были порой предметом тайного обсуждения досужих одноклассниц, в чьих головах рождались фантазии, предположения. Через какое-то время они сами начинали верить в собственные домыслы, шептались на переменах. Вопреки реальности и здравому смыслу говорили: «Какая-то она наивная, выскочит замуж за первого встречного, как только получит аттестат зрелости».

Потому, нутром чувствуя нелепые суждения «подруг» о себе, Ирина не случайно скрывала за внешне равнодушным лицом истинное отношение к своему «Пушкину». Однажды он обратился к ней с предложением:

– Ира, послушай, мой отец готовит материал в газету о выпускниках школы. Он хотел бы поговорить с кем-то из нашего класса. Его интересует решение многих ребят «пойти в учителя». Вопрос примерно такой: «Это уже выбор профессии или только проба на неё?» Я сказал, что попрошу тебя. Ты можешь взять за компанию ещё кого хочешь. Отец придёт после уроков. Ну, как?

Ирина стала вспоминать. Что её толкнуло на мысль посвятить свою жизнь детям, стать учителем? Может, весь уклад её жизни, влияние любимых учителей, а может, случайность? Было же такое: она с подругой пошла в кино. Смотрели, наверное, обычную мелодраму, то ли что-то более значимое. Вышли из кинозала на морозный январский воздух. Подруга остановилась, стала торопливо надевать пушистые шерстяные варежки и вдруг с волнением в голосе, почти шёпотом, сказала Ирине:

– Ир, знаешь что, давай будем учителями!

Ирина с удивлением уставилась на подружку и сказала:

– Давай! Я согласна!

Чем-то задел души девчонок, в общем-то, проходной фильм. Была в нём изюминка для чувств и размышлений. Вызвала она желание девушек самим влиять на души и сознание детей, смягчать жёсткие обстоятельства жизни. С этого вечера в записной книжке Ирины стали появляться мудрёные цитаты разных философов и писателей об учительском призвании. На чистом листке она записала слова Михаила Светлова: «Настоящий учитель – не тот, кто тебя постоянно воспитывает, а тот, кто помогает тебе стать самим собой». То время было какое-то искусственное, теоретическое. Всякие лозунги и призывы, мудрые мысли руководителей партии и видных писателей, пестрели на улицах и в помещениях. Не оставались в стороне и записные книжки начинающих жизнь «с кого?»

Ирина, конечно, знала, что отец Александра работает в районной газете. Читала его статьи и редкие стихи, как и всякого другого журналиста. Но это предложение соседа по парте сближало её и с отцом Александра, и с ним самим. Её сердечко учащённо забилось. Это случалось всегда, когда Саша что-то спрашивал или оказывал знак внимания. Может, она бы и отказала, но непокорный «внутренний голос» подтолкнул сказать: «Ну, если уж так надо!» В такие минуты застенчивость мешала ей быть простой и естественной, она стеснялась проявить свои эмоции и говорила кратко, сухо. Но в душе её прятался совсем другой человек – нежный, чувствительный, легковозбудимый. Да и в классе она не слыла молчуном. Ирина тайком наблюдала за Сашей, когда он в шумной гурьбе ребят что-то со смехом рассказывал или отвечал на вопросы учителя у доски. Нетрудно было заметить, что юноша был интересен девушке и волновал её сердце.

Изредка ей приходил в голову неизбежный вопрос: «Ведь когда-то я выйду замуж. Каким он мне видится, будущий избранник?» Она медленно скользила взглядом по лицам одноклассников, но никто из них не привлекал её внимания. Только профиль соседа по парте, на который она робко вполоборота пыталась взглянуть, подсказывал: «Даже может быть вот такой».

Александр менялся на глазах. Занимаясь музыкой, он участвовал в конкурсах, обязательной школьной самодеятельности, находил новых друзей и становился известным не только в школе, но в городке. В свои шестнадцать лет он обрёл внешность и физический комплекс молодого человека, можно сказать – парня, ещё не совсем зрелого, но привлекающего взоры девушек. Ощущение собственного возмужания смутно тревожило юную душу. Вместе с этим состоянием менялось отношение к жизни и окружающим его сверстникам. Он стал обращать внимание на девочек своего класса. Замечал, что эти таинственные персоны обгоняют ребят в развитии, выглядят старше их. Почти все девчонки на глазах становились привлекательными девушками со всеми выраженными признаками женщин. Саша невольно ощущал себя мальчишкой в сравнении с ними. Его немного смущало то жизненное обстоятельство, что вот такие же его сверстницы часто сразу после школы выходили замуж совсем не за ровесников, а за зрелых мужчин. Это укрепляло его ощущение возрастного несоответствия своим одноклассницам и отстраняло на некоторое условное расстояние от них.

За партой его плечо почти соприкасалось с плечом Ирины и её обязательной школьной формой – тёмным платьем с чёрным фартуком по будням. На праздничные мероприятия поверх платья ученица надевала белый фартук с кружевными бретелями и в меру широкими оборками, которые маленькими кудрявыми крылышками приподнимались на плечах. Такое украшение формы иногда вызывало желание юноши прикоснуться к ней, подёргать по-дружески за краешек, а может, пошутить с хозяйкой или спросить у неё что-то серьёзное. Но всякое неловкое движение вызывало сердитый взгляд соседки, и на этом такой невинный и желанный контакт обрывался. Было в поведении Ирины что-то особенное, отличавшее её от других девчонок. Лицо юное, а в глазах таинственная глубина, будто она просвечивает собеседника внутренней энергией, покоряет его недетской мудростью.

Юноша иногда мечтательно смотрел на Ирину, когда учитель вызывал её к доске. Он представлял себе театральную сцену и на ней эту девушку в красивом праздничном платье. Школьная форма растворялась в его сознании, ученица вдруг преображалась в красавицу из какого-то фильма или принцессу из сказки. Голос учителя прерывал внезапное видение: «Молодец, ставлю тебе…» – наклоняясь, он старательно и не спеша выводил такую маленькую цифрочку в журнале, будто она решала судьбу отвечающей. Между тем соседка по парте садилась на своё место в обычном фартучке на простом тёмном платье. Но удача видеть её в том, примерно, наряде, как ему грезилось, всё же, случалась.

На редких школьных вечерах девочки раскрепощались, каждая старалась одеться по моде. Они ещё не осознавали, что новая жизнь вместе с космосом и атомом вихрем врывается в их мироощущение, рождает новые желания и стремление выглядеть красиво, по-особенному выразительно, чувственно. Начинали рушиться «железные» установки неведомых чиновников от власти по цвету, размерам, моделям одежды как для женского, так и мужского пола. В жизненном пространстве молодого поколения нарастал дух какого-то неясного, но приятного оптимизма и раскрепощённости. Жизнь всего народа становилась постепенно более спокойной, надёжной, вполне достаточной по тем послевоенным меркам.

Ирина, несмотря на скромные возможности семьи, не отставала от проникающей в молодёжную среду моды. Мама внимательно наблюдала за своей дочерью, старалась сделать всё возможное, чтобы их скромный достаток не отражался на дочери, никак не ущемлял её достоинства среди сверстниц.

Александра Сергеевна была не худенькая, но подвижная женщина. В бытовой сутолоке на кухне или во дворе, она прихватывала свои густые тёмно-русые волосы большим полукруглым гребнем. Её приветливое улыбчивое лицо скрывало следы того сурового и драматичного времени, которое совсем недавно ей пришлось пережить. В начале войны группу молодых женщин обучили профессии шофёра для отправки на фронт. По какой-то причине их задержали и распределили по хозяйствам перевозить грузы на газогенераторных машинах. Эти «самовары» работали на дровах, часто выходили из строя, им порой не хватало мощности подняться гружёнными в гору. Слабенькая девушка-шофёр обязана была колоть дрова, ремонтировать машину и обязательно выполнять задания своего руководства. Как на фронте! Такая «служба» закалила её, воспитала терпение и находчивость.

Всё переменилось, когда девушку сосватал молодой и красивый парень. До войны Алексей окончил строительный техникум и работал бригадиром на «специальном» участке. В свободное время любил мастерить что-то для хозяйства. Свадьба была скромной в узком кругу родственников и самых близких друзей. Счастливой жизни время отвело всего два года. На фронт он сразу не был призван: военкомат его забронировал как нужного специалиста на этом участке. Отсюда на военный завод поставляли «специальную» продукцию. Но в конце декабря 1943 года с эшелоном сибиряков он уже ехал воевать. Накануне отправки, зная, что у него родится ребёнок, будущий папа сделал из берёзы красивую кроватку-качалку.

Вместе с земляками Алексей Васильевич освобождал Одессу. Весной 1944 года снайперская пуля оборвала его жизнь, всего через две недели после рождения дочери.

Мама Ирины, пережившая войну и последующие неустроенные годы, старалась сделать жизнь дочери более радостной, красивой. Она обязательно раз в год покупала ей что-то новое, и не совсем дешёвое, из одежды. На это шли деньги, которые государство выделяло на Ирину за погибшего отца. В 10 классе Ира получила в подарок отрез кримпленовой ткани, из которого сама скроила и сшила модное платье. Оно подчёркивало проявляющиеся достоинства девушки. Александр тайком наблюдал за ней на вечерах, стесняясь пригласить на танец. Этим пользовались более смелые и напористые ребята.

Всё напряжение непонятных чувств этой странной школьной пары, невольно оказавшейся рядом, сосредотачивалось внутри их. Совсем необязательно было как-то раскрываться, ломать мнимую преграду и брать друг друга за руки, дружить в «открытую». Так было романтичнее, таинственней, загадочней. Это таинство укрощало разгорячённые души, ставило их в определённые рамки поведения, заставляло напряжённо думать, познавать, открывать для себя что-то новое, формировать характер.

Сама – за «аленьким цветочком?»

Нельзя сказать, что выпускница десятого класса думала только об учёбе, старалась быть на высоте и не допускать плохих оценок, не отставать от Александра. Но, всё же, любой сбой выводил её из равновесия. Получая редкие тройки, а порой и двойки, плакала, уединившись, возмущалась, но собирала свою волю в «кулак» и всякий раз доказывала, что она может на самом деле. И в журнале появлялись хорошие оценки против её фамилии. Такое не проходило бесследно. Мечты о будущем тревожили её ум. Особенно, когда ложилась в постель с книгой в руках. Прочитав с десяток страниц, откладывала её на время поверх одеяла и погружалась в мир грёз. Странные образы и мысли мелькали в её сознании, будто оживая и перемещаясь из прочитанных текстов в реальную жизнь. В голову лезла всякая всячина. В ней рождались фантазии, переменчивые мечты, которые звали к неясным действиям, пока она не засыпала. Однажды девушка увидела во сне сценку, похожую на спектакль по сказке Аксакова «Аленький цветочек». «Что к чему?» – спросила бы она на бодрствующую голову. В образе сказочного купца – отца трёх дочерей, она увидела почему-то учителя истории, с густыми пшеничного цвета вьющимися волосами, в красной атласной рубашке, подпоясанной широким шёлковым поясом. Было странно, «история» для Ирины проходила обычным предметом и особого влечения не вызывала. Потому удивлённо слушала обращённые к ней слова:

– Ну, а ты, моя меньшая дочь, что бы хотела получить в подарок? Нечай, аленький цветочек?

– Да, папенька, конечно, но только при одном условии: я сама буду его искать! Возьми меня с собой в путешествие. Я обязательно найду этот цветочек!

Когда Ирина проснулась и вспомнила сон, то долго думала, что означает этот «аленький цветочек», ведь сны часто бывают вещие.

По мере приближения выпускного вечера Ирина стала думать: «А что же я могу сама? Что мне вообще надо?» Дополнительный предмет «педагогика», прежде всего, настраивал на размышления о том, как добиться от ученика простого внимания и желания учиться. В голове крутились мысли о справедливости, недостаток которой ученики порой ощущали, о любви или простой уважительности, которые так всем хотелось получать от учителей. «Нет, я буду учить по-другому, я буду товарищем, может, другом ученикам», – думала она. Такие вот простые мысли, но что-то в них проявлялось и возвышенное, не по девической молодости – зрелое рассуждение. Кто возражал бы против такого отношения к детям? Вроде понятные правила исходят из этого, но почему-то не все их усваивают. Почему? Сколько бы ты не повторял банальные истины, в жизни часто оборачивается всё иначе. Опять, – почему? «Может, этому надо тоже учиться? Может, надо заниматься воспитанием собственной души? Воспитанием личности?» – делала вывод Ирина.

Да и многие прочитанные книги подсказывали такой путь. Они, как бы, поднимали её на ступеньку выше и отражались в её сознании чем-то идеальным, по-юношески пафосным: «Если ты личность, а в голове и собственной душе живёт добро, справедливость, любовь, значит, ты сможешь передать всё это своим ученикам, воспитанникам? Так всё хрупко. У меня ещё нет опыта, твёрдой основы для того, чтобы учить. Ничего не поделаешь. Будем постигать, будем сами учиться у жизни, у тех людей, которые ждут меня». Перебирая множество книг, Ирина прочитала трилогию Льва Толстого «Детство. Отрочество. Юность». Какое-то неуловимое внутреннее чувство тянуло её к этой книжке. Не прошло и месяца, она вновь вернулась к ней, и стала медленно перечитывать, делать записи в дневнике, подолгу размышляла. Интуиция подсказывала, что в повести скрыта тайна, которая поможет в жизни. Несовместимое пыталось соединиться: дворянский мальчик, потом юноша девятнадцатого века и комсомолка из районного центра двадцатого века. Она не могла этого понять. Они на разных полюсах всего, что можно вообразить.

Ирина хорошо сознавала ту глубокую разницу всего уклада жизни и окружения, в котором жил Николенька-Николай Иртеньев, и она сама. Её трогала история наказания Николая французским учителем Жеромом. Ирина заметила, как психологически тонко автор показал суть конфликта между учителем и учеником. В жизни столкнулась чистая мечтательная душа, может быть, где-то в глубине себя имеющая ощущение справедливости и благородства, со стандартным менталитетом француза. Толстой не скрывал достойные качества домашнего учителя. Но в то же время, его отличали «легкомысленный эгоизм, тщеславие дерзости и невежественной самоуверенности».

«Можно десять институтов окончить, но не найти контакта с учеником, – думала Ирина. – И тогда твоя профессия не состоится. Жером наверняка считал, что он талантливый учитель, знающий. А как найти этот контакт? Подыгрывать ученику, прощать ему все шалости и недомыслие? Нет! Здесь есть что-то более глубокое».

Волею судеб…

Некоторые провинциальные школы в Сибири только на вид были непритязательными, с устаревшей простенькой мебелью и наглядными пособиями. Но ученики часто получали настоящие знания и вдобавок к ним – стимул продолжать учёбу, добиваться в жизни высот, профессиональной значимости. Многие ребята хотели этого, и совсем не на почве высоких духовных стремлений, а по житейским соображениям. В кино, которое здесь было доступно всем, из газет и радио они видели и слышали о великих стройках, новых научных открытиях, достижениях героев труда, больших и красивых городах, и им хотелось вырваться из своего унылого однообразного окружения, хорошо зарабатывать и хорошо, по их представлениям, жить. Но были и романтические порывы, бескорыстные, идеальные. Не случайно школьники вступали в комсомол и отдавали часть времени общественным делам. Вся страна жила в атмосфере одной идеологии и шла к заветной цели, люди верили в её реальность, и это их возвышало над серой бытовой скудостью.

Но были и другие стимулы, близкие, реальные, повседневные. Исходили они от людей, с которыми ученики ежедневно общались, невольно по принципу губки впитывали в сознание их мысли, доходчивые знания, особый взгляд на окружающий мир. «Виной» тому были необычные учителя и то особое время. Судьбы многих граждан страны Советов складывались драматично. Тогда чёрной тучей прошёл по стране смерч репрессий. И попадали такие учителя сюда – в глубинку, не по своей воле. Государство «прятало» их подальше от центров, опасаясь крамольных мыслей или попыток сделать новую революцию. Враги – не враги народа, но какие-то ненадёжные. То анекдот про вождя расскажут, то усомнятся в правильности политики партии и своими мыслями поделятся с «друзьями», а то и просто не понравятся коллеге по работе, который из ревности или зависти напишет «куда надо» всю «правду». Время это заканчивалось, начало ощущаться послабление в жёстком политическом механизме страны. Немного «потеплело».

В школе, где училась Ирина, был учитель литературы, он же и руководитель драмкружка, Ефрем Аркадьевич. Одет «литератор» был в скромный костюм, но он, каким-то едва заметным отличием, подчёркивал интеллигентную сущность своего хозяина. Ходил учитель, чуть наклонившись вперёд, может, под грузом своих шестидесяти лет или нелёгкой изменчивой судьбы. Его аккуратная причёска с пробором поседевших волос, всегда отглаженные брюки, подсказывали внимательному наблюдателю, что есть какая-то тайна в душе, которую не могли спрятать ни его добрый взгляд, ни вежливый тон разговора. Но были минуты, немногие мгновения, когда глаза предательски его выдавали. Он вдруг отрешённо поднимал их поверх ученических голов, зрачки расширялись большими тёмными пятнами, будто обозначая бездну собственного духовного мира, далёкого от всего, что его окружает. Потом в них пробегала, поспешая скрыться, едва заметная грусть. Он быстро закрывал журнал, шёл между рядами парт и говорил: «Осталось немного до звонка, я почитаю вам стихи…»

Только директор школы знал, что этот скромный человек – бывший актёр одного из Ленинградских театров попал сюда не по своей воле. Торжественным и волнующим был всегда момент, когда Ефрем Аркадьевич в начале сентября приносил журнал или тетрадь с текстом новой пьесы, рассаживал в полукруг ребят, и притихшие, они слушали руководителя, мысленно выбирая себе роли. Но у Ефрема Аркадьевича были свои соображения на этот счёт. Странным и непонятным для ребят казался его выбор исполнителей на роли ведущих героев в спектаклях. Порой он подзывал скромного, тихого, немного замкнутого ученика и говорил: «Евгений, ты будешь играть роль мальчика по имени Чук». Ученик краснел, смущался, пытался отказаться от главной роли, но учитель мягко говорил: «Попробуем!» Он видел в будущей судьбе ученика нечто большее, чем тот сам мог представить. Особый, почти таинственный и в то же время оживлённый момент наступал, когда Ефрем Аркадьевич вновь собирал участников драмкружка с тетрадками и выписанными в них из пьесы словами. Начиналась читка по ролям. «Андрей, не напрягайся, это ещё не спектакль, читай спокойнее. Анечка, подумай дома над смыслом этих слов, твоя героиня связывает весь сюжет воедино. Нам всем сейчас главное почувствовать замысел автора, найти контакт друг с другом. На репетициях отработаем все детали», – так говорил руководитель кружка, он же – главный режиссёр.

Таинственная аура творчества незаметно проникала в души ребят и начинала захватывать их своими духовными узами. Ирине нравилась умная спокойная работа Ефрема Аркадьевича с юными артистами, она сама участвовала в нескольких постановках.

Другой учитель, Андрей Кириллович, преподавал физику и астрономию. Он чем-то походил на своего коллегу, также следил за своим внешним видом. Иногда безобидно подшучивал над неряшливым учеником: «Василий, а твою рубашку случайно бычок не жевал?» Или говорил: «Николай, если бы ты повязал галстук, то непременно это повлияло бы на твою успеваемость. Галстук поднимает ответственность мужчины за результаты работы». Лет десять назад он работал в каком-то институте. После ареста «перевоспитывался» в лагере на Севере, потом внезапно был отправлен на поселение в районный центр. За что его так наказали, никто не знал. Это было тайной. Но догадывались, что это связано с политической статьёй. Красивая природа, чистый воздух и добродушные люди укрепляли его подорванное здоровье, но он с нетерпением ждал час своего возвращения в родные места. Новый лидер государства пытался исправить жестокую и несправедливую политику вождя, загнавшего в лагеря многие тысячи умных и добрых людей, какими были эти учителя.