Текст книги "История Одного Чаепития (СИ)"

Автор книги: Геннадий Тарасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

В полумраке, словно в другой реальности, девичий портрет.

Знакомый образ, знакомая ромашка в волосах. Что это?

Он смотрел на портрет, не отрываясь, и изо всех сил старался не сойти с ума, от радости – или от тревоги, вдруг возникшей. Как же так получается, он искал ее повсюду, а она оказалась совсем рядом, по соседству. Подумать только, за стеной толщиной в каких-то двадцать сантиметров. Разве он сюда не заглядывал? Да этого просто не может быть! Он был здесь, был! И теперь он снова видит ее такой, как в тот день, в лесу, смеющейся и счастливой. Где же она? Что с ней случилось?

– Кто это, там, на портрете? – неожиданно вырвалось у него. Гном перевел взгляд на хозяина и узнал в нем того самого юношу. Того, кто сорвал его ромашку. Кто воткнул ее в волосы той, кого он искал. Девушки на фотографии.

– Кто это? – переспросил хозяин, оглянувшись на фото. – Хороший вопрос...

Он задумался, надолго забыв про чай.

– Знаете ли, я сам задаю этот вопрос себе постоянно, и не знаю на него ответа. Потому что нет на него ответа. Хочется надеяться, что пока нет. А она молчит, как видите, лишь только улыбается. Она и в жизни часто улыбалась. Это моя знакомая девушка. Но, вот странно, иногда мне кажется, что она просто незнакомка. Но, понимаете, какая штука, она – моя жизнь. Больше, чем жизнь. Только вот чай я пью в одиночестве. Такая штука. Вы пейте, пейте, не смотрите на меня. Я говорю и говорю себе, для себя говорю, чтобы выговориться, наконец. Вы можете не слушать. Зачем вам это? У вас же, наверное, все иначе.

Юноша замолчал, вновь отрешился от мира, замкнулся в своих нелегких, видимо, мыслях. А Буллю так захотелось крикнуть в ответ: "Ну, почему же, почему вы думаете, что у нас иначе?! Что вы об этом знаете?!" Из чувства протеста он хотел возразить. Но не закричал, не стал возражать. Потому что у него, действительно, все было иначе. Он не знал, как, не знал, почему, но чувствовал, что по-другому.

– Понимаете, в чем дело... – снова нарушил молчание юноша. – Ведь мы с ней долгое время были очень близки. Жили вместе, да... И были счастливы. Я точно знаю, что вместе мы были счастливы! А потом словно что-то случилось, хотя, ничего особенного, ничего страшного не происходило. Не знаю даже, как объяснить... Видимо, в наших отношениях, словно в металле, накопилась усталость. Бывает такое, знаете ли. Оно незаметно до поры до времени, но однажды дает о себе знать. Вот и у нас. Издергались отчего-то, ссоры пошли... Однажды я не выдержал, не знаю, словно затмение какое нашло, так было больно...Словом, наговорил ей, в сердцах, всякого. Сам не понимаю, откуда, где взялись у меня такие обидные, грубые, грязные слова. Повторить их – язык не повернется. Я обидел ее, понимаете? И вот, теперь душа болит, горит, все бы отдал, чтобы вернуть те слова обратно и уничтожить, раздавить, испепелить их. Дурак, поздно! Слишком поздно спохватился. Сорвался – и все, не вернешь. Рад бы, а вот – все. В запальчивости... А, объясняй теперь, не объясняй, только она – ушла. С тех пор и пью чай в одиночестве...

И он снова замолчал в неподвижности мысли и плоти, приклеив взор свой к чайнику.

Булль зачем-то – чисто машинально! – заглянул в глаза юноши в этот миг, и сразу понял, что напрасно он это сделал. Не следовало бы ему окунаться в глаза своего случайного собеседника, Булль осознал это, только уже было поздно. Там, в глазах, полных тоски и страдания, он к ужасу своему без труда разглядел ее, девушку своей мечты. И душа его была просто смята. "Как же это? – думал он ошеломленно. – Я повсюду ищу ее! Я боготворю ее! Я, наверное, люблю ее! А она в глазах, она в душе другого?"

– Ну, зачем же вы так? Не нужно плакать, – сказал хозяин. – Надо же, какой чувствительный!

Гном утерся ладошкой.

– А хотите, – предложил он, с кровью выдавливая из сердца слова, – хотите, я вам помогу? Мой колпачок, вот этот, волшебный. Мне нужно перед ней, перед этой женщиной, когда она будет спать, снять свой колпак, произнести нужные слова и помахать им. И все, и она снова вернется к вам. Навсегда. Хотите?

– Ну, уж он и волшебный, ваш колпак, – засомневался юноша. – То-то вы себе даже чаю организовать не можете...

– При чем здесь! – рассердился Булль. – Это совсем другое. Да и волшебство мое – только на один раз.

Молодой мужчина покачал головой.

– Заманчиво, черт возьми, – сказал он. – Так вот сразу раз – и в дамках. Только знаете, нет, не нужно. Спасибо, но нет. Не по-людски это как-то. Мне так кажется. Если случится так, что она снова уснет здесь, рядом, в комнате, это само по себе уже будет волшебством, и никакое другое не понадобится. А не случится... Уж лучше вы сберегите свою волшебную попытку для себя, может быть, вам понадобится. В любви колдовство хуже обмана. И потом, потом всю жизнь бояться, что вот сейчас колдовство рассеется, и она снова уйдет, теперь уж навсегда? Нет уж. Лучше я постараюсь выправить ситуацию обычно, по-человечески. Пусть будет не сразу, но навсегда. И еще, я вот подумал... Любовь – сама волшебство, поэтому на любимого нужно дышать осторожно и с нежностью, чтобы, не дай Бог, волшебство не рассеялось. Эй, куда же вы? А чай? Чай возьмите!

В обратном направлении гном Булль несся еще быстрей, сам не свой и себя не помня, желая лишь одного – уединения. "Как же так? – терзал он себя мыслью. – Это что же, выходит, что любовь только для людей? Это лишь их удел и счастье? А мне? А я? Что же мне остается в этой жизни? Я не согласен! Он говорит, что волшебство в любви хуже обмана... Но ведь и я люблю ее. Люблю! Да!" Он шептал, он плакал, размазывая слезы по щекам. "Без волшебства никогда ей не быть моей, а мне не быть с ней. Как быть? Вот вопрос! И кто ответит? Кто знает? Я люблю ее, а она – в глазах другого".

И уже дома, сжавшись в комочек на своей полке в буфете, вдруг осознал, что здесь, за мешком с черносливом его любимая вряд ли будет счастлива. "А если в лес? – продолжал искать он выход из тупика. – Мы вернемся с ней в лес!" И услужливое воображение готово было уже взорваться в сознании картинами будущего счастья, но... Но тут он вспомнил:

– Волосатка!

Он посмотрел. Часы уж запрокинули обе стрелки за полночь.

– Опоздал, – вздохнул он удрученно. – Наверное, она ушла уже.

И тут вдруг в трубе что-то зашуршало, зашелестело, посыпался песок, и следом в помещение ввалилась Волосатка.

– Я не слишком? Я вовремя? – спросила она сконфуженно, и покраснела, что можно было предположить, но не увидеть.

– Конечно, конечно! – воскликнул гном. – Входи, я жду тебя всегда!

Неожиданно сердце его мягко шевельнулось в груди, словно вошло в него что-то. А, может быть, что и вошло, он не заметил, или не понял. Зато почувствовал, что несказанно, как никогда раньше, рад. Радость его была все же странной и безграничной, как самообман. Он ощутил тепло и задрожал. Он вздохнул. "Странные мы, гномы, – подумалось ему. – А я из всех самый странный. Думал про одно, и вдруг оказывается, что кроме Волосатки у меня никого нет. А если бы я ее не встретил?"

От ужаса последнего вопроса повеяло холодом, он снова задрожал.

Счастливо улыбнулся.

Потом они сидели рядышком, Булль и Волосатка, на его любимом вазоне, пили чай и с восторгом наблюдали, как в ночи фонари шлют послания друг другу по проводам. Они все больше молчали, но молчание их было красноречивым и не тягостным. Еще Булль размышлял о любви, такой внезапной, и о том, что хорошо бы было вернуться в лес. Только он не знал пока, как к этой мысли отнесется Волосатка.

И вот уже, пожалуй, с неделю я не видел и не слышал Булля. И, кстати, Волосатка тоже почему-то не заходит. Ох, неспроста это, неспроста. Ведь это гномы научили англичан отбывать по-английски, не прощаясь...