Текст книги "Возвращение (СИ)"
Автор книги: Геннадий Ищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)
Глава 3
– Да знаю я, как из него стрелять! – сказал я Семену. – Я, между прочим, имею звание старшего лейтенанта. Служить не служил, но перед получением звания на сборах достаточно задницу подморозил. Да и потом сборы были регулярно. Стрелял и из калашникова, и из пистолета Макарова. Может быть, я ваш браунинг без инструкции быстро не разберу, но уж отстреляться, смогу.
– Ну держи, грамотей, – отдал мне пистолет Семен. – Посмотрим, попадешь ли ты в мишень.
– За это не беспокойся, – заверил я его, изготавливая оружие к стрельбе. – Пока не село зрение я стрелял неплохо.
Я навел пистолет на мишень и выстрелил шесть раз подряд. Рот можно было и не открывать. Хлопки были несильные, отдача – тоже. Все-таки патрон калибра шесть и тридцать пять сотых это несерьезно. Даже для меня пистолет был небольшой, хоть по весу и не пушинка.
– Две девятки, две восьмерки, семерка и шестерка, – подвел итог Семен, посмотрев в оптику. – Однако!
– А из него лучше стрелять трудно, – сказал я, возвращая оружие. – И оружие это, скорее, психическое.
– А тебе его для того и дают, – сказал он, – чтобы ты при случае смог припугнуть. Стрелять на поражение только в случае угрозы жизни. Сейчас я тебе покажу сборку-разборку и как за ним ухаживать. Потом получишь ствол и боеприпасы и распишешься в куче бумажек. Учти, что ствол у тебя нелегально. Бумажка будет, но это так... для тех, кто не в курсе, что никаких бумажек у тебя быть не может. Поэтому постарайся им не светить. Попадешься кому не надо – отмажем, но кое у кого могут быть неприятности. В школу не таскай, в остальное время пусть будет при тебе. Мы не можем тебя постоянно охранять. Точнее, можем, но тогда ты сам взвоешь, а это хоть какая-то гарантия. И постарайся кулаками отношения не выяснять. Будут наезжать – звони нам. Понял?
Шел третий день новогодних каникул, мы собирались на каток, а тут этот вызов и куча подписок.
Во второй половине ноября произошло два события. Во-первых, нас приняли в комсомол, и я наконец избавился от галстука, а во-вторых, нас не пустили на праздничный концерт. Виноват был я сам. Надо было подготовить для Люси что-нибудь вроде «Снежинки» из «Чародеев», а я взял «Годы бешено несутся».
– Изумительная песня, – сказал после прослушивания председатель комиссии. – И спели вы замечательно, но я вас с ней на сцену не выпущу. Жаль, что уже поздно, а то можно было бы дать ее в работу взрослым исполнителям. Она вам не по возрасту, люди будут смеяться.
С последним утверждением я не согласился, но спорить было бесполезно, поэтому мы распрощались и ушли.
– Не расстраивайся, – подбодрил я Люсю. – Мы ее еще споем. Да и вообще, надо будет разучить несколько новых песен. И для себя, и чтобы спеть при случае.
Двадцать девятого числа на классном часе мы проставили свои оценки. У нашей троицы были все пятерки. Классная всех поздравила, и мы на одиннадцать дней стали свободными людьми. А вот теперь на мою свободу покушались из-за куска металла, от ношения которого я не видел особой пользы. С другой стороны, я понимал Машерова. Мало ли на кого может нарваться подросток в большом городе? Я был уверен, что за мной присматривали, но вряд ли это делалось постоянно, да и не получилось бы за мной следить во многих случаях. А так хоть какая-то гарантия.
Каникулы пролетели, как один день. Мы почти ежедневно ездили на каток, причем дважды вместе с Ирой. Погода стояла замечательная: легкий мороз при почти полном отсутствии ветра, и через день-два шел снег, присыпавший всю грязь большого города. Мы каждый вечер гуляли, и мне приходилось таскать в кармане куртки пистолет.
Мама, его увидела, когда я, придя домой после получения оружия, бросил кобуру на свою кровать и начал доставать из кармана выданные мне три пачки патронов. Она страшно перепугалась, мигом забыв о моем настоящем возрасте.
– Успокойся, – сказал я ей. – Мне эта железка не нужна, но носить придется. Вот на него документы, так что все законно.
– Они сошли с ума! – заявила она. – Давать ребенку боевое оружие!
– Во-первых, это не боевое оружие, а карманный пистолет для самообороны. Из него даже застрелиться не так легко, а, во-вторых, у меня есть офицерское звание, да и здесь я прошел инструктаж. И не нужно шуметь: Тане об этом знать не обязательно.
Пришедший с работы отец отнесся к новости спокойно, посмотрел пистолет и вернул его мне, справившись, стрелял я из него или нет.
– Конечно, – ответил я. – Кто бы мне его дал без тренировки? Из шести выстрелов в среднем сорок восемь очков. Но ствол несерьезный, из него только в упор стрелять.
– Все нормально, Галя, – сказал он маме. – Раз выдали, значит, так нужно.
Во вторник одиннадцатого я пошел в школу, как на каторгу.
– Закончилась наша свобода! – сказал нам Сергей, у которого было такое же настроение.
– Мне, что ли, с вами поплакать? – сказала нам Люся. – Что вы, как с похорон, честное слово! Сколько тут осталось учиться? Капельку зимы и весна. И нам с вами уже по пятнадцать лет!
Первый день занятий прошел неожиданно быстро. Секции сегодня не было, поэтому я с Люсей пошел домой, а Сергей побежал в гастроном за продуктами.
– Через несколько дней мир будет на грани ядерной войны, – сказал я подруге. – Семнадцатого американский Б52 столкнется с заправщиком в воздухе и на Испанию рухнут четыре термоядерные бомбы. Две из них разрушатся и не взорвутся только чудом. Детонаторы сработают только частично. А каждая бомба по полторы мегатонны.
– А почему война? – вздрогнула она. – Мы-то тут при чем?
– А кто бы стал разбираться, если бы одна из стран НАТО подверглась ядерной бомбардировке? – пожал я плечами. – Сработала бы система оповещения, и все. Подобные случаи с атомным оружием у американцев еще будут.
– А у нас?
– Может быть, и у нас было что-то подобное, – сказал я. – Не принято у нас писать о неудачах и катастрофах. Самолеты не падали, корабли не тонули. Кое о чем узнали уже после развала Союза, но я о таких катастрофах не читал. Смотри, вчера только выпал снег, и уже сверху видна грязь. А в городке по две недели лежит и белый-белый.
– Ты бы еще город с лесом сравнил, – сказала Люся. – Что-то получили, что-то потеряли. Здесь все равно жить интересней.
– Илья, ты определился? – спросил Машеров.
– Я за его ликвидацию, – жестко сказал Юркович. – И лучше это сделать сейчас, пока он в Молдавии. Переедет в Москву, все сразу усложнится.
– Когда Брежнев его перетянет в Москву?
– Мы спрашивали, Геннадий этого сам не знает. Знает только, что министром он станет в сентябре этого года, так что времени осталось не так уж много.
– То, что Щелокова будем убирать, мы уже решили. Я тебя спрашивал о другом. В том, чтобы у власти остался Тикунов, заинтересованы и Воронов с Косыгиным, и Шелепин с Семичастным, а о самом Тикунове я вообще не говорю. Прекрасного министра и профессионала фактически уничтожат, чтобы освободить место дружку Брежнева. Это одна из пяти ключевых фигур, если не считать военных. Может быть, подождем съезда, а потом подбросим материалы Семичастному? Его ведь тоже должны были убрать из Комитета через год с небольшим. Если не вычистить сейчас все фигуры по списку, и дать Брежневу укрепиться, через несколько лет повсюду будут его люди. И то, что мы убрали Андропова, Семичастному не сильно поможет. Свято место, как известно, пусто не бывает.
– Вы знаете мое мнение. Я за то, чтобы действовать своими силами и ни с кем не делиться кадровой информацией. Зарубежной и научно-технической – сколько угодно, все остальное это только наше. Слишком опасно подключать такие фигуры. Косыгина я бы о многом предупредил, но только в том, что касается реформы. Сейчас у Брежнева в Политбюро нет большинства, на этом и нужно играть, если вы не хотите действовать кардинально и убрать главную фигуру.
– Там слишком многих придется убирать, – возразил Машеров. – Мы с тобой не боги, как бы нас самих не убрали. Пока нам ясен расклад и то, к чему все идет. Убери центральную фигуру, и все изменится. Ты уверен, что вместо него выберут достойного человека, что не станет еще хуже? С Брежневым ясно, на чем играть. Уберем его дружков и подставим в нужный момент плечо, чтобы он не бросался за поддержкой к генералам. Весь список – это его друзья, которых у него не так уж и много, тем более таких, кого можно протолкнуть наверх. Абы кого на такие посты не поставишь. Людей он, конечно, найдет, но время мы выиграем. Ладно, я, собственно, думаю точно так же, хотя поддержку в Москве все равно искать придется, пусть и не раскрывая при этом всех наших планов. А людей в Молдавию посылай. И надо искать подходы к Павлову. Материалы по его охране я отдал Васильеву, потом посмотришь. Что у нас по объекту?
– Центр построили, сейчас заканчивают общежитие. Все коммуникации подключили, а отделочные работы сделаем зимой, поэтому работу центра можно будет развернуть до весны.
– Отлично, так и сделаем. С Петровым будет легче разговаривать: все-таки охрана режимного объекта, а не села, и в Москве это свою роль сыграет. Семичастному наш Василий Иванович о моих чудачествах наверняка доложил, но это даже хорошо. Да, вы нашему мальчику ствол дали?
– Мальчик, – усмехнулся Юркович. – У него в той жизни было воинское звание старшего лейтенанта, а из нашей хлопушки он отстрелялся так, что ребята были удивлены. Предлагаю его в дальнейшем и в личных разговорах, и в документах, если они будут, так и называть лейтенантом.
– А как его успехи в секции?
– Плохо, – поморщился полковник. – Васильев разговаривал с тренером. Развит он прекрасно, все запоминает и может применять. Беда в том, что он, видимо, в той жизни занимался чем-то вроде каратэ. Пока у него есть время подумать, он может применить то, чему его учат. А если думать некогда, он начинает драться по-старому: быстро и жестко. Того парня, который его хотел проучить, Геннадий чуть не искалечил.
– Ладно, пусть занимается дальше. Нам важна его безопасность, все остальное второстепенно.
– Начало марта, а так метет! – сказала Люся, глядя в окно моей комнаты, за которым бесновалась вьюга.
– Всегда любил смотреть в окно, когда разыграется метель, – сказал я. – Есть в этом что-то завораживающее.
– Романтик! – она взлохматила мои волосы. – Смотреть на такое я тоже люблю, а вот на улице уже не погуляешь.
Она села мне на колени и прижалась к груди, вызвав волну нежности и желание.
– Люся, слезай, не надо.
– Мне уже пятнадцать лет!
– Пятнадцать тебе будет только через месяц. Встань, я не железный.
– Иногда мне кажется, что ты из железа.
– Ты что, хочешь, чтобы мы пошли до конца?
– Я этого давно хочу, – вздохнула она. – Только пока боюсь. Но до восемнадцати я точно ждать не буду.
– Там будет видно, – сказал я, обняв ее за плечи.
Я сам чувствовал, что долго мы не продержимся.
– Пойдем посмотрим новости, – предложил я.
– Зачем? – пожала она плечами. – Ты и так все знаешь, а я уже слушала. Наши атомные подводные лодки, не всплывая, совершили кругосветное путешествие. А больше ничего интересного нет. Я, когда слушала, еще пожалела моряков. Представляешь, как обидно? Участвовали в кругосветном путешествии и ничего не увидели.
– Гена, тебя к телефону! – крикнула мама.
Звонил Сергей.
– Можешь зайти? У отца к тебе дело.
– Сейчас подбегу, – ответил я.
Начиная с января, ко мне стали регулярно обращаться за консультациями. Интересовало многое, но ответить я мог в лучшем случае только на половину вопросов.
– Если я чего-то не видел или не читал, откуда мне об этом знать? – говорил я отцу Сергея. – Очень много выкладывали в сеть, но далеко не все. А потом интерес к тому времени вообще начал угасать. У всех хватало своих забот.
Сегодня мне удалось ответить на два вопроса из трех.
– Чем занят? – спросил я Сергея, когда довольный Петр Сергеевич ушел в свою комнату с исписанным мной листом бумаги.
– Уроки сделал, теперь сижу и смотрю в окно. Да, возьми последние листы. Когда допишешь книгу?
– За неделю, думаю, управлюсь. Ладно, побежал я к себе. Мы там тоже смотрим на снег.
– Управился? – спросила подруга. – Чем Сергей занят?
– Тем же, чем и мы. Смотрит на снег и балдеет. По телевизору ничего хорошего нет, а читать нечего. Вот, дочитал мою писанину.
– Давай еще одну песню выучим? Что ты знаешь о зиме, кроме «Снежинки»?
– Мне и то, как мы исполняем «Снежинку», не нравится, – сказал я. – Поешь ты прекрасно и с каждой песней все лучше. А вот музыка... Не хватает пианино с гитарой, совсем не так она звучит! Песни-то я знаю, но не все можно нормально исполнить. Можно разучить «Три белых коня», но там должна звучать труба... Слушай, у меня появилась мысль. В Минске навалом небольших музыкальных коллективов. Можно договориться с одним из них через мою крышу. Аранжировку для своих инструментов они сделают сами. Разучим с десяток песен и запишем у Самохина.
– А никого не удивит, что из тебя сыплются песни?
– Пока все молчат, а мы уже шесть песен исполняли и седьмую спели для комиссии. А пока все подготовим, еще несколько месяцев пройдет. Люсь, ты кем хочешь стать? Не певицей?
– Я еще не определилась, но петь мне нравится. Дыхательные упражнения и мантры я делаю регулярно, сама заметила, как усилился голос.
Я тоже заметил. У нее и раньше был красивый голос, но слабый. Сейчас у нее был не голос, голосище!
– И твой голос продолжает меняться, – сказала она. – Когда ты пел в городке, все были в восторге от самих песен, а не от твоего исполнения, а сейчас поменялся тембр. Еще не Магомаев и даже не Трошин, но твое пение уже приятно слушать. А что ты имел в виду, когда говорил о крыше?
– Детективы нужно читать, – нравоучительно сказал я. – Возьми у моей мамы, у нее их целая полка. Крыша – это покровители. Завтра я попрошу передать мою просьбу. Будем лепить из тебя народную певицу, а репертуар я на сто лет вперед обеспечу.
К утру пурга прекратилась, и дворники спешили очистить от снега тротуары, пока народ еще сидит по домам. К нашему выходу в школу дорожки выскребли почти до асфальта.
– Красота! – говорил я друзьям. – В городке я бы сейчас перся через сугробы и набрал снега в ботинки.
– Зато у нас зимой на физкультуре ездили в лес, – сказала Люся. – Помнишь?
Как я мог не помнить? В школе было много лыж, и наш учитель физкультуры частенько вместо урока загонял нас в лес. Это было классно, особенно если не нужно было прокладывать лыжню. В конце урока девчонок забрасывали снежками и ехали в школу сдавать лыжи и забирать портфели.
– Да, – ответил я. – Здесь так не покатаешься, зато у нас был хуже каток.
– Что толку говорить о том, что было, – недовольно сказал Сергей. – Было и сплыло. Давайте идти быстрее, а то мы с вами постоянно прибегаем к звонку.
Во втором полугодии мы уже окончательно стали в классе своими, а я на большинстве уроков мысленно шлифовал текст книги и не сильно тяготился учебой. Легко было говорить Семену, что я маюсь дурью. Не мог я целые дни оставаться без Люси. Я, даже сидя на разных партах, чувствовал ее присутствие. Мы еще в самом начале хотели сесть за одну парту, но девчонки, с которыми мы сидели, пересаживаться отказались наотрез.
– Ген, дай посмотреть тетрадь по алгебре! – подкатил ко мне Витька Дроздов.
– Списывать не дам, ты же знаешь, – ответил я. – Объяснить решение могу. Не хочешь? Тогда иди лесом.
– Говорят, ты знаешь много анекдотов, – подошел Олег Вешняков.
– Кто это говорит? – едва не подскочил я.
В этой школе я не рассказал ни одного анекдота и не собирался этим занимаеться.
– Ее сестра, – кивнул он на Люсю. – Она сейчас весь второй «Б» ими смешит. Даже что-то рассказала своей классной. Говорят, та смеялась.
Ответить я не успел: прозвенел звонок. После окончания химии на алгебру мы пошли с первого этажа на второй. Когда проходили мимо учительской, из нее вышла директор.
– Зайди! – сказала она и вернулась обратно.
Я зашел следом в учительскую, в которой, помимо Анны Гавриловны, находились еще несколько учителей, в том числе и наша классная.
– Что это еще за история с анекдотами? – строго спросила она.
– Могу поклясться чем угодно, что в этой школе я не рассказал ни одного анекдота! – торжественно сказал я. – Я слишком дорожу своим временем.
– А при чем здесь время? – не поняла она.
– Все люди почему-то любят смеяться, – пояснил я. – В той школе, в которой я раньше учился, мне не давали проходу ни школьники, ни учителя. Даже директор один раз попросил рассказать анекдот. Неприличных, кстати, не было ни одного. А вы почему спрашиваете? Из-за младшей Черзаровой? Так я о ее рассказах ничего не знал. Сегодня же вправлю мозги.
– Насчет директора соврал? – не совсем педагогично спросила она.
– Зачем врать? – ответил я. – Я и вам могу рассказать. Ученик говорит учителю: «Следует ли наказывать кого-нибудь за то, чего он не делал?»
Учитель ему: «Нет, разумеется, ни в коем случае нельзя!»
Ученик: «Хорошо. Я не сделал домашнее задание…»
– Смешно, – сказала она. – Еще?
– Учительница говорит ученику: «Ты, почему опять опоздал?», а тот ей отвечает: «Ну, Марья Ивановна, вы же сами говорили, что учиться никогда не поздно!»
– Это прямо о вашей компании, – опять улыбнулась она. – Иди и поговори с Ольгой. После ее рассказов весь класс пол-урока не может успокоиться. Ей классная уже сделала замечание, но пока без толку.
«Ни фига себе – подумал я, выходя из учительской – И это наша директор!»
Зазвенел звонок, и я рванул к лестнице. Хорошо, что учительницы еще не было.
– Тебя за что Гавриловна утянула в учительскую? – спросил Валерка.
– Захотела послушать анекдоты, – неосмотрительно ляпнул я, еще не понимая, что сказал.
– Так это правда, что ты их много знаешь? – оживился он.
Ответить я не успел: зашла учительница, и начался урок. Следующая перемена была большой, и меня обступил весь класс, включая старосту, с которой я практически не общался.
– Колись! – сказал Валерка. – Не будь жмотом, тебе что, жалко немного посмешить друзей?
– Немного? Один анекдот, и отстанете? Ладно, слушайте. На уроке ботаники. Учитель спрашивает: «Какое самое благоприятное время для сбора яблок?» Петя: « Август». Таня: «Сентябрь». Вовочка: «Когда собака привязана». Все, пошли в свой класс.
Если кто-то думает, что они от меня отстали, то зря. Анекдотов пять из меня за день выцыганили. Большое спасибо Оле я озвучил в тот же день, после того как вернулись домой.
– Зови сестру на суд и расправу! – сказал я Люсе.
– А что она натворила? – спросила Надежда.
– Сейчас узнаете, – пообещал я. – Иди сюда, чудо в перьях! Ты зачем начала рассказывать одноклассникам анекдоты, да еще ссылаться на меня?
– Я не хотела! – Ольга чуть не плакала. – Я только рассказала Нинке, а она их пересказала в классе, поэтому все захотели узнать остальные... Пришлось рассказать. А потом они закончились...
– И ты всем сказала, кто тебе рассказал, так? Ладно, голову на первый раз отрывать не буду...
– А еще анекдоты расскажешь? – ожила она.
– Я тебе расскажу! Я по твоей милости имел сомнительное удовольствие беседовать с директором. Я от нее откупился парой анекдотов, но тебя она просила предупредить. Не прекратишь – снизят оценку по поведению. Это не шутки, ты мешаешь учителям вести уроки и не реагируешь на замечания.
– Оля, как ты могла! – с возмущением сказала Надежда. – Иди в свою комнату, у нас с тобой будет разговор!
– Ты что, действительно рассказывал Гавриловне анекдоты? – удивилась Люся, когда за ними закрылась дверь.
– А чем она хуже нашего Новикова? – спросил я. – Такой же человек. Ты знаешь, она даже пару раз улыбнулась.
Зазвонил телефон, и Люся пошла в прихожую. Я двинулся следом.
– Таня передала, что тебе звонили, – сказала она, положив трубку на рычаг. – Беги домой, сейчас будут перезванивать.
Звонил Васильев.
– Ты просил разузнать насчет ансамбля, – сказал он. – Мы договорились с Окружным Домом офицеров. Несколько музыкантов согласны с вами поработать. Точнее, они вас послушают, а потом примут окончательное решение. Но у них своя работа, поэтому вам придется подстраиваться под них, а не наоборот. Вы сможете сейчас туда ненадолго съездить?
– Без проблем, – ответил я. – Нам к ним добираться самим?
– Таких жертв от вас не требуется, – засмеялся он. – одевайтесь и выходите со двора, а я сейчас подъеду.
Через десять минут мы уже стояли на выезде со двора, а вскоре подъехал и «Москвич», за рулем которого сидел Виктор.
Музыкантов оказалось пятеро.
– Олег Астахов, – представился один из них. – Я здесь вроде старшего. Инструменты – гитара и скрипка.
– Игорь Гордеев, – наклонил голову самый высокий из парней. – Те же инструменты.
– Виктор Калачов, – сказал невысокий, плотный и на вид самый старший в группе мужчина. – Ударные.
– Николай Маклаков, клавишные и труба, – сказал невысокий парень с круглым лицом и уже заметной полнотой.
– Тоже Олег, но Бельский, – представился последний член группы. – Контрабас.
– Нам сказали, что вы хотите с нами поговорить, а потом уже решите, помогать или нет, – обратился я к ним. – Давайте я тогда сначала скажу, что нужно нам. Я пишу песни, причем не только детские. К сожалению, ни на каких других инструментах, кроме гитары, я играть не умею, поэтому Люсе приходится подбирать мелодии самостоятельно, и мы ограничены всего двумя инструментами. В некоторых случаях этого хватает, в остальных хорошая песня звучит... так себе. Сейчас у меня есть несколько новых песен, а до лета их будет еще две-три. Мы хотим, собрать из моих песен небольшой концерт и записать его на телецентре. Вам нужно будет сделать аранжировку для своих инструментов, а потом свести все воедино. Если захотите потом исполнять наши песни сами – ради бога. Если будут проблемы с худсоветом по репертуару, мы сможем их решить своими силами.
– Мы бы хотели услышать что-нибудь из нового, – сказал Олег Астахов. – Давайте пройдем на сцену, там сейчас никого нет. Игорь, принеси гитару.
Для начала мы им исполнили «Годы бешено несутся».
– А теперь представьте, как эта песня прозвучит, если будем играть все вместе, – сказал я. – Что кислые лица? Тоже скажете, не по возрасту?
– Даже если пропустит худсовет, зрители засмеют, – виновато сказал Астахов. – Песня замечательная, и поете вы ее хорошо...
– Кажется, я уже где-то такое слышал, – сказал я, обращаясь к Люсе. – Причем именно такими словами. Олег, вы слышали наше выступление на концерте для милиции?
– Да, но...
– Я извинился за то, что песни не по возрасту, но мог бы и не извиняться, они и так отбили бы себе руки аплодисментами. Если бы была готова и эта песня, я вас уверяю, что точно так же с восторгом встретили бы и ее. Сделаем запись, и ищите себе взрослых певцов или пойте сами.
– Сыграйте еще что-нибудь, – попросил он.
– Мы споем «Снежинку», – сказал я. – Только учтите, что без ударных она не очень хорошо звучит. Точнее, петь будет Люся, я здесь только играю.
– Когда приходит год молодой, а старый уходит вдаль, снежинку хрупкую спрячь в ладонь, желание загадай! – запела Люся.
– Припев здесь лучше петь всем вместе, – сказал я, когда мы закончили. – Есть еще одна песня, но мы ее не разучивали, потому что без партии трубы она не звучит.
– Мы подумаем, – сказал Гордеев. – Вы не обижайтесь, ребята.
– Никаких обид, – заверил я его. – Думайте. Когда решите, позвоните по этому телефону. Откажетесь – мы не обидимся.
– Я обижусь! – сказала Люся, когда мы шли мимо постамента с танком к своей машине. – Мог бы за меня не расшаркиваться. Целый вечер потеряли!
– Откажутся – будем петь песни из мультиков, – утешил я. – Такие, что любой худсовет пропустит. От улыбки станет день светлей, и слону, и даже маленькой улитке...
– Закрой рот, сумасшедший! – рассердилась подруга. – Нахватаешься холодного воздуха и заболеешь! И люди оборачиваются.
– Садитесь в машину, – сказал Виктор. – Не согласятся эти, договоримся с другими. У тракторостроителей есть хорошие ребята. А ты лучше действительно подбери что-нибудь детское, к чему искать неприятности на ровном месте?
– Подберем, – пообещал я. – Пусть, главное, продолжает тренироваться. Для многих хороших песен голос еще слабоват.
– А как вы его тренируете? – поинтересовался он. – Спрашиваю потому, что твой голос за полгода заметно изменился.
– Йогой мы его меняем, – пояснил я. – Дыхательные упражнения и мантры. Увеличивается объем легких, укрепляются голосовые связки. В небольших пределах можно поменять тембр голоса. Ничего в этом сложного нет, кроме каждодневного труда. Ну и, само собой, пение.
– Ты только не перестарайся с этими песнями, – предупредил Виктор. – Три-четыре новые песни в концерте могут удивить, но не являются чем-то из ряда вон выходящим. А вот десятка полтора... А мы весной в Москву начнем давать кое-какую информацию. Маловероятно, но кто-нибудь сможет сопоставить. Куда вам торопиться, еще вся жизнь впереди.
