Текст книги "Человек проходит как хозяин"

Автор книги: Геннадий Вальдберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Вальдберг Геннадий
Человек проходит как хозяин

Геннадий Вальдберг

Человек проходит как хозяин...

(рассказ)

Вместо ужина Мишка приперся в клуб. Саданул ногой дверь, так что петли взвизгнули, бухнулся на скамейку и по-чувствовал, как зубы в мелкой дрожи зашлись.

Вот ведь как получается! Надули его, значит!...

"Ты с этой бумажкой можешь в гальюн. А сейчас в би-блиотеку катись! Стены расписывать!"

А это вот видел?! – чуть не заорал Мишка.

Но врет. "Заорал" – это он сейчас придумал. И как огрыза-ется, и как кукиш Мартынову тычет. А там, на ковре, как са-лага последний, только глазами хлопал. А чего, спрашивается, хлопал? Чему удивлялся? Будто здесь хоть когда-то иначе что делалось?...

На сцене сидел Гриша Каз. Округлый, ухоженный. Полоска усов над припухлой губой. И такие же пухлые лычки на ка-ждом погоне. Блестят будто воском надраенные. На коленях у Гришы аккордеон, но держал он его с какой-то брезгливостью, мол, не тот инструмент, и клавиши перебирал также нехотя, как будто одолжение делал. А у микрофона два салажонка. Руки по швам, и дружно так, дрожащими голосами:

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек!...

Один из салажат не дотягивал, словно боялся чего-то, и Гриша его подгонял:

– Здесь ля, дурачье! Надбавь-ка немного!

И салажата старались надбавить. Этакие крольчата на задних лапках.

А Гриша опять:

– Бемоль я, что ли, брать буду?! – и снова по клавишам с той же брезгливостью.

От Москвы до самых до окраин,

С Южных гор до Северных морей...

Но моря как-то плохо виделись, хотя до них и рукой по-дать можно. Зато рыхлая рожа Мартынова с бородавкой на обочине носа и желтой слезой на провисшем веке... Мишке казалось: это у него желчь глазами выходит.

– Хитрить вздумал? – поигрывал карандашом Мартынов, то тупым, то острым концом в бумажку его воткнет. – Ду-маешь, служил – всех дурачил, так и дембельнуться на ду-рака выйдет? А вот врешь, служивый. На хитрую жопу у нас кой-чего с нарезкой имеется. Враз резьбу всю попортим! – и бумажка как-то сама в корзину слетела.

А слеза хоть бы что: туда-сюда по веку катается.

– Уговор-то какой у нас был? Чтоб домой-то поехать – заслужить еще надо. Вон бригада Гунько – забор новый ста-вит. Мамедовцы – теплотрассу кладут. А ваше благородие – пальчики, небось, отморозит?

– Я тоже работал, – сказал Мишка. Но гнусно сказал. Тут кулаками об стол, чтобы стекла вдребезги. А он – будто милости просит. – Вы сказали: аккорд – и я копировальный станок для Управления сделал. Вот и капитан Загородников записку прислал...

– Какую записку? Не вижу никакой я записки...

Человек проходит как хозяин!...

– надрывались салажата. Этот "человек" им уже поперек горла стоял. Но на первой скамейке сидел сержант, и под его грозным взглядом они тянули снова и снова.

"Хозяин чего? – почему-то подумал Мишка. – Мартынов

– понятно. А мы?..."

Надо было уйти. Но что-то удерживало. Вообще-то, он с Гришей пришел посоветоваться. Нельзя все в себе лишь но-сить. Весь гной в душу вытечет. Но чем ему Гриша поможет? Да и есть ли вообще чем помочь? Терпи, скажет. Немного осталось. Недели какие-то... А дело же тут не в неделях. Он раньше ведь как рассуждал: лишь конец замаячь – что было, что не было – все разом спишется... А теперь получалось – не списывается. Смерзлось как в нужнике. И носить – силы нет, и оттаивать – мерзость...

А еще ведь вчера себя уговаривал. Мол, ничего, перемелется. Письмо домой написал. Чтобы елку купили. Только не наря-жайте, я сам. И Лене обязательно звякнмте. Плевать, что не ждет. Я ее уж простил. Но этот Новый год все равно пусть уступит. Отпразднуем – и разбежимся. Будто не было этих трех лет. Ничего не было.

И Мишка представил свой дом. Столько раз представлял... Две ступеньки, обмерзшие льдом, и дворничка Клава снег у подъезда раскидывает. А в подъезде тепло, кошатиной пахнет... И Мишка бежит по лестничным маршам, наверх и наверх; давит кнопку звонка...

Мишка – дурак!

– это Лена, когда еще в школе учились и Мишка с ее братом, Вовкой, подрался, гвоздиком выцарапала.

...а на звонок не откликаются. Он звенит и звенит в пустоте, ошалелый, испуганный. Пока, наконец, – Мишка слышит, – щелкает выключатель – и золотистая лужица света вытекает под дверью. Потом мамины шлепанцы – щ-шик, щ-щик – как кошачьи коготки по линолеуму. И замочный язык, в два приема, гильотиной выходит из паза...

Но дальше, почему-то, ничего нет. Мама и брат... Но их уже Мишка не видит. Только себя, как стоит в пустоте и будто в замедленном фильме срывает погоны. Трещат лоскуты, расползаются нитки, и невесомая кувыркается в воздухе пуговица. И все ложится как будто в песок. Ни единого звука.

– Завтра еще попоем, – выпустил воздух их мехов Гриша.

– После завтрака приводи.

Салажата спрыгнули в зал, и сержант повел их на выход.

– Чего там сидишь? – щелкнул замками.

Но Мишка не ответил. Прошел по проходу и сел поближе.

– Ну и дал он тебе "обходной"?

– Вот он что дал!

– И чего говорит?

– А все то ж. В библиотеку иди. Ленина, говорит, во всю стену малюй. Чтобы как во Дворце Съездов было.

– А ты?

– Ничего. Как мудак, вот, сижу. Вперед чтоб не рыпался.

– Без аккорда все равно б не уехал.

– А вот ты и врешь! В "Приказе" о том не написано.

– Да видел ты этот "Приказ"?

– В газете печатали!

И тут Мишку вдруг повело:

– А знаешь, я к прокурору пойду!

– Какому еще прокурору?

– Военному. В комендатуре бывал – так соседняя дверь. Своими глазами читал: "Военная прокуратура". Для чего-то ж написано?

Но Гриша только усы разгладил, пальцем туда и сюда:

– Может, того, в Кремль сразу?

– А хоть бы и в Кремль! Тычут тебя тут "Уставами", так и эдак выкручивают. А ты – будто грамоте не учили.

– Зря обижаешься, – слез со сцены Гриша. – Но сам посуди: как ты в эту прокуратуру пойдешь? Ведь она, небось, только днем работает. Значит, в служебное увольнение надо, чтобы маршрут был указан. А кто тебе такое увольнение даст? Мартынов? Своей же рукой "Прокуратура" напишет? Мол, я на вас жаловаться иду. Подмахните, пожалуйста.

– Дай сигарету, – порылся в кармане Мишка. – Свои куда-то девал.

Гриша – холодная голова. Верно всегда рассуждает. Но именно это и злило.

– Чего ж предлагаешь?

– Сначала поспи, – выпустил колечко Гриша (лихо у него получается, одно в одно, будто круги по воде). – А утром еще денек из календаря вымараешь, все к дембелю ближе. Время теперь на тебя работает. А там и в библиотеку можно...

– Не-ет! – опять набычился Мишка. Но Гриша не слушал:

– Мартынова, один черт, не объедешь. Только измором взять можно. Слыхал про итальянские забастовки? Вроде, работаешь, а дело так, между пальцев течет... Ведь как получается: в Управлении ты больше не числишься. И как наряд закрывать – где денечки достанешь? Один-два, положим, не станут связываться. А больше – за тунеядство притянут. А в библиотеке все же тепло. Малюй по-маленьку...

– Зачем же тогда я копировальный станок для них делал?

– А Новый год хотел дома встретить. Думаешь, не понимаю? И они понимают. И пока у тебя шанс еще есть на этот Новый год до дома добраться будут как танки давить. А как только поймут, что проехали, и тебе уж теперь все равно – без всяких аккордов отпустят. Ведь тут, за денечками вырученными, можно похуже в историю вляпаться.

– Не в денечках дело! Он мне душу изгадил. Всю как есть дерьмом вымазал. И теперь промолчу – вроде как спасибо сказал.

– А ты как хотел? Чтоб тебе? Мол, спасибо, Мишенька Манфред, что своим беззаветным трудом Север помог нам освоить. Так сказать, приблизил светлое завтра всего человечества... Да ты на них помолись-ка сперва, что вообще домой отпускают, что в три года укладываются, а десять-пятнадцать не сделали. А потом рассуждай.

Но Мишка не хотел рассуждать. И молиться на них и не думал.

– Я тебе очень просто скажу, – тем временем продолжил Гриша, – рыбка где глубже любит, даже если в вонючую лужу пустили. Вот пристроился в Управление, чертил там чего-то, станок какой-то выдумывал – худо, тоска, а все траншеи не нюхал. Ну а что с дембелем промахнулся – так не все же выгадывать. Это даже честности ради, пусть хоть по-мелочи отыграются. Потрафят, так сказать, ущемленному чувству. Гегемоны, все-таки. А то какой-то без рода без племени...

– А если все же пожаловаться? – не хотелось отступать Мишке. Хотя уже чувствовал, уступает. И даже если сейчас Гриша перестанет его отговаривать он уж и сам по мудрому... Столько раз уже было.

– Кому? – раздавил окурок и затолкал под скамейку Гриша. – Ну, положим, доберешься ты до этого прокурора. Если прежде патруль не накроет. И что ты ему расскажешь? Что Мартынов слово офицера давал и теперь мундир свой позорит? Да он только со смеху лопнет.

– А может, к Окулову, начальнику Управления?... Однако Окулова Гриша меж ушей пропустил, но как-то вдруг посерьезнел и огляделся: никто ль не подслушивает? – и сразу же тихо, совсем другим голосом:

– Если уж совсем невтерпеж, – и еще раз в углы посмотрел, – то я бы с лейтенантиком, ну-у, из Особого, потолковал...

Но Мишка только головою затряс. Не-ет, в Особый он сам не пойдет.

– Тогда не ропщи, – развел ладонями Гриша, и даже как-то повеселел, будто камень с плечей уронил. – Лучше часика через два приходи. Мы тут репетировать будем.

– "Человек проходит как хозяин"? – огрызнулся Мишка.

– Нет. Это для самодеятельности. А мы рок-н-рольчик вчера один сбацали! Джон Ленон от зависти лопнет!

– "В нашем доме поселился замечательный сосед"? – все же хотелось побольней уколоть Гришу Мишке.

– Да что ты заладил? "Соседа" замполит любит. А мы "Желтую подводную лодку" разучиваем. А Генка Жуков – знаешь, как он "Гел" поет? Слезу прошибает. Эх, ничего ты не слышал!

Но Мишке уже и не хотелось слушать. Прошел по проходу, постоял в дверях:

– А рыбка-то, знаешь, с головы вонь пускает. Но сказал тихо.

– Чего-чего? – не разобрал Гриша.

– А так, ничего! – не захотел повторять Мишка. Посмотрел только, как Гриша аккордеон в чехол убирает, распахнул дверь и со злостью захлопнул.

Ришон-Ле-Цион (Израиль)

1985-1996