Текст книги "Шпион номер раз"

Автор книги: Геннадий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

В те годы и Иванов, и многие его соотечественники под гипнозом широковещательных заявлений Никиты Сергеевича стали жить в мире иллюзий и воинственной самоуверенности. Шапкозакидательство достигло тогда своих вершин. Многие принимали заявления советского лидера за чистую монету. Хрущев на самом деле будоражил умы. Знакомство с ним было заветной мечтой любого журналиста.

Иванов решил разыграть эту карту.

Ввалившись в Спринг-коттедж к Уарду – а на посещение его Стив выдал Иванову «карт-бланш», – Евгений Михайлович провозгласил:

– Мадам Фурцева в восторге от твоей публикации. Мне велено передать тебе ее приглашение приехать в Москву, чтобы сделать портрет Хрущева.

После минуты гробового молчания в доме раздалось раскатистое «ура». Гости Уарда, да и он сам, конечно, бурно отреагировали на это известие. Достав из машины бутылку «Столичной», Женя предложил отметить очередной успех преуспевающего художника.

Подойдя к Стиву, он внимательно посмотрел на него. От радостного возбуждения глаза его светились, как у кошки в темноте.

Все в жизни со временем проходит. Постепенно сошла и эйфория от волшебного приглашения Фурцевой посетить Москву, чтобы написать портрет Хрущева. Другие события вторглись в жизнь Евгения Иванова и Стивена Уарда.

Пройдет всего два года, и новую выставку картин Уарда в Лондоне в день ее открытия неожиданно закроют. В суде «Оулд Бейли» начнется процесс над доктором Уардом. «Скандал века», как позднее назовут события лета 1963 года журналисты, поставит точку не только в творчестве Уарда-художника, но и в самой его жизни.

Все портреты, в том числе и членов королевской семьи, с его экспозиции будут скуплены неизвестным лицом. Те работы художника, которые были им подарены друзьям, также будут впоследствии выкуплены за значительные суммы неким меценатом, скрывавшим свое имя. Картины доктора Уарда исчезнут из вида.

Глава 16
«Секрет, спрятанный в загадке»

Однажды летним теплым субботним днем Евгений со Стивом договорились вместе отправиться после обеда в Кливден.

Уард позвонил за час до предполагавшегося отъезда и неожиданно заявил:

– Юджин, я задержусь. У меня вызов, отказаться не могу. Мой давний пациент. Понимаешь?

– Отчего же не понять? Поехали к нему вместе, – предложил Евгений, – чтобы мне тебя здесь не ждать.

Днем раньше Иванов отдал свою машину на профилактику в автосервис, и Стив, зная об этом, еще накануне предложил ему поехать в Кливден на его «Ягуаре».

– Хорошо, – сказал он, – я заеду за тобой через четверть часа.

Вскоре Иванов уже сидел рядом с Уардом в беззаветно любимом англичанином белом кабриолете марки «Ягуар». Эту машину Стив почти что боготворил. Следил за ней и ухаживал как за любимой женщиной. Автомобили были еще одной страстью англичанина. Белоснежный красавец словно на крыльях несся по опустевшим улицам выходного Лондона.

– Куда едем? – спросил Иванов у Уарда, вынимая из кармана пачку американских сигарет «Уинстон», которые он предпочитал всем другим.

– К нему и едем, – усмехнулся ему в ответ Стивен, щелкнув пальцем по пачке сигарет.

Удача была необыкновенной!

– Вот это да! – воскликнул Иванов. – Неужели к самому сэру Уинстону едем?

Стив многозначительно покивал.

– Старик у меня в пациентах уже лет пять или шесть, – пояснил он. – Бедняга спиной мается. Да и вообще он здорово сдал: плохо видит, плохо слышит, с трудом ходит… Немудрено после двух инсультов, да в 85 лет. Вот я к нему и наезжаю по вызовам время от времени. Как сегодня.

Сэр Уинстон Черчилль – неувядаемая легенда, одна из ключевых фигур мировой истории. Почти полвека он определял политику Великобритании и по праву значится в числе наиболее выдающихся англичан. Прежде чем продолжить рассказ, позволю себе уделить внимание этому удивительному человеку.

Он появился на свет в 1874 году за два месяца до срока. Леди Черчилль перетанцевала тогда на балу в родовом замке герцогов Мальборо и едва успела добежать до гардеробной комнаты. Малыш оказался рыжим и голосистым. Его назвали Уинстоном, а по-домашнему – Винни.

В клане Мальборо за несколько столетий смешались разные судьбы. Были среди них норманнские воины из стана Вильгельма Завоевателя. Были морские грабители из числа пиратов сэра Фрэнсиса Дрейка. Были даже родственники президента США Рузвельта. Уинстону предстояло стать первым премьер-министром Великобритании в роду герцогов Мальборо.

Учился Винни в Харроу – элитной лондонской школе с 300-летней историей. Здесь (как и положено по британской системе воспитания) пороли не только его, будущего руководителя страны, но и многих других «неучей», вроде лорда Байрона.

Потом в его жизни было военное училище Сандхерст и служба в армии. Сначала на Кубе, где он на всю жизнь пристрастился к сигарам, потом военные кампании в Индии и Южной Африке, где он попал в плен к бурам и был бы расстрелян, если бы не бежал.

Четвертой его войной стала Первая мировая. Ее он начал как морской министр, но подал в отставку и отправился на фронт командовать гренадерами. После демобилизации Черчилль стал одним из лидеров консервативной партии. Занимал один за другим целую череду министерских постов: военного министра и министра авиации, министра финансов и внутренних дел, министра по делам содружества…

Свою пятую и самую главную войну – Вторую мировую – он встретил на посту премьер-министра Великобритании. И привел Англию к Победе.

Еще перед войной у него дома появился попугай Чарли. Черчилль выучил его ругаться, матеря фюрера. Говорят, Чарли до сих пор жив. Ему почти 110 лет. Он обитает в оранжерее в графстве Сюррей и по-прежнему смущает посетителей, ругаясь голосом Черчилля: «Гитлер!.. Твою мать!»

Проиграв выборы в год Великой Победы над фашизмом, Черчилль ушел в тень на целых шесть лет, но в 51-м после победы тори снова возглавил правительство страны. Это было его последнее четырехлетие на Даунинг-стрит, 10. В 1955 году он ушел в отставку. Здоровье не позволяло ему работать так, как хотелось. Но он все так же курил и пил, как всегда. «Пять-шесть сигар в день, три-четыре стакана виски и никакой физкультуры!» – с этим лозунгом он прожил всю свою сознательную жизнь.

Последние 10 лет он проводил либо в своей лондонской квартире, либо в загородном имении, или на любимой французской Ривьере, где отдыхал на яхте «Кристина» греческого миллиардера Аристотеля Онассиса. И постоянно наведывался в казино – рулетку Черчилль обожал. Зато ее ненавидела его супруга Клементина.

Он и его жена были абсолютно разными людьми. Может быть, именно поэтому Винни и Клемми счастливо прожили друг с другом всю жизнь. Клементина была единственным человеком, который мог совладать с неугомонным характером Черчилля. И у них были дети: первой в 1909 году родилась Диана, через 2 года – Рандольф, затем – Сара и Мэриголд.

«Я хочу, чтобы меня похоронили как простого солдата», – писал он в своем завещании. Действительно, когда 24 января 1965 года все газеты мира сообщили о смерти Уинстона Черчилля, последняя воля человека-легенды была исполнена: его похоронили как солдата, великого солдата. С королевскими почестями…

– Мне, наверно, лучше будет подождать тебя в машине, – сказал Евгений Михайлович, когда «Ягуар» Уарда остановился у трехэтажного краснокирпичного особняка Черчиллей на Гайд-Парк Плейс.

Иванов обязан был это сказать, хотя бы потому, чтобы просто не показаться бесцеремонным и не навлечь на себя какие-нибудь подозрения. Но в душе его в тот момент происходила весьма тяжкая борьба. С одной стороны, ему ужасно хотелось попасть внутрь. С другой, он не мог ставить Стива в дурацкую ситуацию, использовать служебное положение доктора, чтобы протиснуться в дом к звездному пациенту.

– Какого черта! – самоуверенно заявил Стивен Уард, почувствовав замешательство Евгения. – Пошли вместе. В гостиной меня и подождешь.

– Ну, в таком случае не грех прихватить с собой и бутылочку универсального лекарства для твоего больного, – оживился на радостях Евгений Михайлович и достал из своей дорожной сумки припасенную на вечер бутылку старого армянского коньяка. – Мне кто-то рассказывал, что Черчилль, попробовав его у Сталина, неравнодушен к этому напитку.

– Никогда не забуду, как я первый раз оказался в этом доме, – чуть понизив голос, сказал Иванову Стивен Уард, когда друзья вошли в просторную прихожую дома на Гайд-Парк Плейс. – Лакей, некий мистер Гринстрит, проводил меня тогда в спальню сэра Уинстона. А тот… о ужас! Встретил меня без штанов, сидя на кровати и потягивая сигару. Он поднялся мне навстречу, выставляя напоказ все свои достоинства, и заявил: «Даже не пытайтесь убедить меня бросить курить. Леди Черчилль наверняка просила вас об этом. Это бесполезно. Я никогда не расстанусь с сигарами. Разве что только после смерти».

О сэре Уинстоне в России, да и в других странах, наверное, существуют самые различные, порой противоречивые суждения. Но что бы где ни говорили о выдающемся английском политическом деятеле, – а легенды о нем будут жить в веках, – для миллионов русских, и в частности для Иванова, он всегда будет великим премьером, в союзе с которым в годы тяжелейшей войны Советский Союз одолел гитлеровскую Германию. Равно как и опасным противником, автором идеи «железного занавеса».

Кроме того, для советского военного разведчика не остались незамеченными и те эпизоды карьеры великого премьера, о которых было малоизвестно непосвященным. Иванов знал, например, что именно сэр Уинстон был создателем военно-морской авиации в мире. В начале ХХ века, сразу после первого полета аэроплана 17 декабря 1903 года, Черчилль обратился к родоначальникам авиации братьям Уилберу и Орвиллу Райт с предложением начать разработку и создание авианосного флота. Так, с его легкой руки уже в Первую мировую войну Великобритания и США опробовали в деле свои первые авианосцы.

Для советской разведки не было секретом и то, что именно сэр Уинстон стал движущей силой создания атомной бомбы. После знаменитого меморандума двух ученых Бирмингемского университета Рудольфа Пайерлса и Отто Фиша в марте 1940 года о возможном создании «супербомбы» Черчилль настоял на учреждении специального так называемого Комитета Мод. По личному поручению Черчилля специалисты комитета должны были изучить возможность создания атомной бомбы. Через год на поставленный сэром Уинстоном вопрос ученые дали положительный ответ. И британский премьер убедил Президента США Франклина Делано Рузвельта взяться за это дело. Так на свет появился проект «Манхэттен», а через четыре года и первая атомная бомба.

Да, сэр Уинстон был противником той системы, которую представлял и отстаивал Иванов. Но это был достойный и сильный идеологический противник. Одна его крылатая фраза в то время была на слуху и относилась как раз к нашей стране. Он как-то сказал о России, что это «секрет, спрятанный в загадке и покрытый тайной».

Действительно, имея дело с непредсказуемой, противоречивой и коварной внешней политикой Иосифа Сталина, нетрудно было и о России начать судить как о «загадке в квадрате». Только никакой особой таинственности в ней нет – ни в стране, ни в народе. Загадку же задали всему миру те, кто решил в 17-м году переворотом в Петрограде построить на земле дикое воплощение своей книжной мечты. Этот варварский проект, замешанный на крови миллионов, не мог не пугать и не отталкивать своей жестокостью любого здравомыслящего политика. Черчилль всем своим существом противился большевистскому насилию, не понимая долготерпения и всепрощения русских. В этом, видимо, для него и заключалась загадка необъяснимого русского духа.

– Кто это с тобой, Стив? – услышали гости голос хозяина дома. – Извинись за меня, я не одет. И проходи в спальню. Мне опять поясница покоя не дает. Попробуй мне чем-нибудь помочь. У меня приглашение на вечер, и такое, что отказать никак нельзя. А я едва двигаюсь, да и то со скрипом.

Евгений остался один в гостиной. Кто-то из прислуги заглянул на минуту и, выяснив, что именно гость хотел бы выпить, принес виски с содовой. Иванов с любопытством разглядывал комнату. Ряды старых книг на полках, массивные картины, антикварная мебель. На столике с краю – раскрытая коробка кубинских сигар в алюминиевых пеналах. Шотландский виски и армянский коньяк в баре. Значит, правильно рассказывали: старик действительно любит этот дар Араратской долины.

В соседнем кабинете, куда Иванов осторожно заглянул, на столике у окна и на секретере лежали бумаги. Он подошел к столу. На нем лежал целый ворох свежих писем, статей, материалов; здесь были справки по финансовым и экономическим вопросам, доклады по политическим проблемам, личная переписка… Все они ждали прочтения, согласования, одобрения, просто совета великого, и Евгению стало ясно: хотя 86-летний Черчилль уже не был премьер-министром страны, он был по-прежнему в курсе всего. Он поймал себя на простой, но преступной мысли: эти бумаги могли бы представлять для Центра немалый интерес, и никто не мешает украсть их. Здесь их такое множество, что отсутствие двух или трех вряд ли кто и заметит.

Впрочем, можно и не красть, размышлял он, достаточно лишь сфотографировать. «Почему мне раньше не приходила в голову такая элементарная мысль?» – с тоской подумалось Иванову. Ведь он бывал уже во многих домах крупных и важных чиновников. У каждого из них огромная почта, домашние кабинеты, документы на столах. Это же настоящий клад для разведчика! Единственное, что необходимо, – это миниатюрная фотокамера и специально сделанные вместительные внутренние карманы в пиджаке. Этим нужно будет заняться безотлагательно, решил он, внимательно разглядывая содержимое лежавших перед ним материалов и стараясь запомнить наиболее важные пассажи, рассыпанные мелкими порциями в море словесной мишуры.

Особый интерес у него вызвало письмо одного из военных чинов, в котором излагались совершенно новые подходы к европейской политике НАТО. Речь шла о проработке концепции «передовых рубежей», в ту пору Иванову еще мало известной. По ней Западной Германии отводилась роль буферной зоны и поля битвы в гипотетической войне с Советским Союзом. Этот замысел предполагал оснащение бундесвера ядерным оружием наземного базирования. Такой шаг должен был, по всей видимости, сыграть роль сдерживающего фактора для потенциального агрессора, то есть для СССР. Подробной информации в письме не было. Но и та, что попалась Иванову на глаза, представляла определенный интерес. Он постарался запомнить все основные положения письма, чтобы суметь восстановить их позже в памяти.

Из глубины дома послышался скрип открывающейся двери:

– Ну, показывай мне своего русского, – донесся хриплый голос. Евгений быстро вернулся в гостиную. Мгновение спустя он предстал перед самым знаменитым англичанином современности – толстяком довольно симпатичной внешности, отмеченной печатью восьми десятков лет насыщенной событиями жизни.

– Больной чувствует себя лучше, – не без гордости за содеянное заявил Стивен, – и я разрешаю ему рюмку бренди.

Иванов понял, что это сигнал для него, и тут же отрекомендовал принесенную им в подарок бутылочку. После того как на Ялтинской конференции Сталин предложил Уинстону Черчиллю рюмочку армянского коньяка, британский премьер-министр оценил отменные вкусовые качества напитка и стал его поклонником. Это был абсолютно новый тогда пятидесятиградусный коньяк «Двин» десятилетней выдержки. Его еще не было в продаже. Первую партию отправили в Кремль, а в серию «Двин» запустили лишь годом позже, после Победы. И Черчилль стал регулярно получать его от Сталина.

Вскоре, однако, коньяк премьеру разонравился. В своем письме Сталину Черчилль заметил с сожалением, что «Двин» потерял свой былой вкус. Он даже намекал на то, что хозяин Кремля, возможно, перестал уважать проигравшего выборы премьера. В Кремле стали разбираться. Выяснилось, что мастер, который готовил коньяк, на заводе больше не работает, потому что был арестован и сослан в Сибирь. Сталин велел вернуть его на работу. Маргара Седракяна восстановили в прежней должности, вернули партбилет и даже позднее присвоили звание Героя Социалистического Труда. Мастер быстро вернул своему коньяку утраченный вкус. Черчилль оценил возвращенное качество напитка и, как поговаривали, выпивал ни мало ни много целую бутылку «Двина» в день.

Не берусь судить, что в этой истории правда, а что ложь, но, может быть, так оно и было…

Сэр Уинстон взглянул на этикетку принесенного Ивановым армянского коньяка и медленно выговорил:

– Ю-би-ле-ни.

– Возраст – 10 лет, крепость – 43 градуса, – пояснил Иванов. – Это первый коньяк мастера Седракяна, автора вашего любимого «Двина». Он его выпустил еще в 1937 году.

Хозяин дома одобрительно кивнул и велел разлить благородный напиток по рюмкам. Гости выпили за здоровье сэра Уинстона, который тут же закурил свою «Гавану».

– Ваш коньяк действительно неплохой. Вы, русские, настоящие мастера поражать нас своими талантами. Но поймите меня и не обижайтесь, – заявил старик, затянувшись ароматной сигарой, – вы для нас варвары. Не в дурном смысле, а в подлинном: так в Древнем мире все были варварами по отношению к грекам и римлянам. А мы их наследники. Англосаксы – представители классической культуры. Мы лучше других в мире выражаем два великих начала: ясность и чувство меры. У других народов, в том числе и у русского, они затуманились. Иначе вы не стали бы выкорчевывать на своей земле свои же традиции. Поэтому в душе я и считаю вас варварами.

Сэр Уинстон налил себе еще коньяку в уже осушенный им бокал.

– У России тот же путь, – продолжал хозяин дома, – что и у Европы, или никакого пути. Любой британец вам подтвердит, что Лев Толстой, Федор Достоевский, Антон Чехов – величайшие писатели. Мы чувствуем в них, а значит, и в России, своих единомышленников. Трагедия в том, что революция столкнула Россию с ее исторического пути. И превратила в нашего врага.

Старик поднес к лицу хрусталь, вдохнул аромат напитка, оценивая его букет, и продолжал, сделав глоток.

– Россия болеет дурной болезнью, и болезнь эта страшно заразительна. Я не смог вам помочь одолеть ее. Но другим, я уверен, повезет больше. И не сердитесь, господин Иванов, на меня за мою откровенность. На стариков грех сердиться.

Черчилль допил коньяк и затянулся сигарой. В русском госте, тем временем, начинали бушевать нешуточные страсти.

Легко сказать – не сердиться. Коммуниста Иванова заявление хозяина дома просто взбесило. Уард, знавший о горячности друга и, видимо, почувствовавший приближавшийся взрыв, не стал испытывать судьбу и поспешил увести Женю из дома Черчилля. И слава богу, так как советский офицер был вполне готов доказать сэру Уинстону, что в определении варваров тот не преувеличивал.

По дороге в Кливден Иванов долго не мог успокоиться от нанесенного, как он полагал, ему и его народу оскорбления. Стив терпеливо слушал его гневные тирады и не перечил, дожидаясь момента, когда этот взбалмошный русский, его друг, наконец, не успокоится.

Ждать пришлось до самого Кливдена.

Много позднее, вспоминая слова сэра Уинстона, Иванов признавал, что старик-то по сути дела был прав, называя русских варварами, а события 17-го года – национальной трагедией России. Тогда в начале 60-х этих взглядов он не разделял и разделять не мог. Долголетнее и настойчивое промывание мозгов полностью очистило его сознание от зачатков каких бы то ни было сомнений. Верный ленинец и преданный Родине офицер, Иванов был уверен в своей коммунистической правоте. Назидательная проповедь главного идеолога империализма сэра Уинстона Черчилля лишь укрепляла его в этой уверенности.

Остыв и взяв себя в руки в тот вечер, он попытался воспроизвести в памяти те прочитанные им куски из письма с информацией о новой европейской стратегии НАТО. Погрузившись в работу, он, как всегда, забывал обо всем.

Еще он подумал о том, что к подобным поездкам – а их к тому времени становилось благодаря доктору Уарду все больше – необходимо готовиться тщательнее. Хотя бы для того, чтобы не просто фиксировать документы, которые попадались ему на глаза, а копировать их.

В понедельник утром он представил резиденту отчет о материалах, увиденных им в доме Черчилля. А потом заказал для себя у техника резидентуры миниатюрный фотоаппарат «Минокс». Супругу же попросил пришить дополнительные внутренние карманы к его пиджакам.

Глава 17
Визитеры

– Женя, брось на пару дней все дела и займись нашей гостьей, – сказал, как отрезал резидент, тут же отрекомендовав Иванова находившейся в его кабинете даме средних лет с миловидной девушкой, очевидно, дочерью.

Так летом 1961 года к гуще навалившихся на Иванова в ту пору дел добавилось еще одно – сопровождение в Лондоне супруги начальника ГРУ генерала армии Ивана Александровича Серова с дочерью. Вера Ивановна, жена «главного шефа», и Светлана Ивановна, дочь начальника советской военной разведки, оказались в Англии в составе делегации ученых, но к миссии последних не имели, естественно, никакого отношения.

Вере Ивановне было сорок семь лет. Уроженка станицы Усть-Медведицкой Ростовской области, она вышла замуж за Ивана Александровича Серова в 1933 году, когда тот служил командиром разведбатареи 9-го артиллерийского полка Рабоче-крестьянской Красной Армии в Краснодаре. Вера Ивановна родила ему двух детей: в 1933 году сына Володю и в 1939-м – дочь Светлану.

Нельзя сказать, что поручение резидента Иванов встретил с восторгом. У него всегда было очень много работы, но в то лето навалилось все сразу. Назревал Берлинский кризис. Поездки в Кливден к лорду Астору и в лондонский особняк Джона Профьюмо к Валери Хобсон стали приносить неплохие результаты, да и доктор Уард снабжал его все более весомыми сведениями, требующими тщательнейшей профессиональной проработки.

Разведчику было некогда развлекать мадам Серову и ее дочь. Да и стремлением выслужиться перед начальством Иванов никогда не отличался, что, впрочем, не способствовало его продвижению по службе. Но приказ есть приказ. Поэтому два жарких июльских дня Иванов был вынужден прислуживать дамам, к которым не питал никакой особой симпатии. Уж слишком одиозной была фигура самого Серова, с которым Иванов не раз сталкивался в коридорах ГРУ и о стычках с которым ему неоднократно рассказывал его тесть Александр Федорович Горкин, проработавший немало лет сначала секретарем Верховного Совета СССР, а затем председателем Верховного суда Советского Союза.

Старик Горкин время от времени давал своему зятю, молодому офицеру военной разведки Евгению Иванову, один и тот же совет, постоянно забывая, что повторяется:

– Женя, держись подальше от своего шефа.

Александр Федорович был человеком строгих правил и никогда за всю свою долгую жизнь, – а прожил он ни много ни мало девять десятков лет, – не позволял себе произнести ни одного матерного слова. Но когда речь заходила о Серове, он каждый раз едва сдерживал себя от площадной брани в его адрес.

– Ух, этот Иван, этот… – скрипел зубами Александр Федорович, стараясь подавить возмущение…

Как-то на подмосковной даче в Снегирях, во время прогулки, тесть в очередной раз вспылил на Серова:

– Сегодня было совещание в Кремле. Твой шеф так раскомандовался, будто стоял на плацу перед вверенным ему полком. Слушать никого не хотел. Всем брался указывать. А сам-то – ну да ты его знаешь, Женька, – низкорослый, голосок тонкий, то и дело срывается. И вот этот человечишка то и дело вскакивал с места, прерывал выступающих и начинал присутствующим свою волю диктовать. Пришлось мне вмешаться. Я ему и говорю: «Товарищ Серов, уважайте аудиторию! Что это за манера постоянно командовать!» И что ты думаешь, он остановился? Ни боже мой. Продолжал в том же духе. Я его одернул второй раз, третий. Только тогда его, наконец, проняло. Успокоился твой генерал.

– Что это вы, Александр Федорович, так неравнодушны к моему главному шефу. С чего бы это? – поинтересовался однажды Евгений Михайлович.

– С чего, Женя? – переспросил тот. – А ты поинтересуйся, за что Серов получал от Сталина полководческие ордена или звание героя. Думаешь, за борьбу с фашистами? Нет. За истязание собственного народа. За услуги жандарма и палача.

Иван Александрович Серов начал свое восхождение к высотам власти в 1939 году. Тогда он, не слишком удачливый выпускник Военной академии имени М. В. Фрунзе, нежданно-негаданно попал под так называемый «бериевский призыв». Майор-артиллерист понравился Лаврентию Павловичу Берии и вскоре стал генерал-майором. Его назначили сначала заместителем начальника московской рабоче-крестьянской милиции, через пару недель – уже ее начальником, а через шесть месяцев – ни много ни мало министром внутренних дел Украины и по совместительству заместителем наркома НКВД.

Такой головокружительный взлет простого офицера-артиллериста, впрочем, мало кого мог удивить в то время. Шла жестокая чистка кадров Красной Армии, точнее говоря, расправа над ней – более сорока тысяч офицеров стали ее жертвами. На смену расстрелянным и сосланным в ГУЛАГ командирам становились малоопытные, но беззаветно преданные сталинскому режиму новобранцы.

На Украине в 39-м судьба свела Серова с Хрущевым, где тот возглавлял республиканский ЦК. В грозные годы репрессий они поддерживали друг друга. Оставались друзьями и в пору военного лихолетья и после войны.

Хрущев относил Серова к наиболее надежным и верным своим союзникам. Доверие это прошло испытание временем. Не случайно в июле 53-го Хрущев предложил членам Президиума ЦК именно кандидатуру замминистра внутренних дел Серова для организации ареста Лаврентия Павловича Берии. Тот после смерти Сталина вновь возглавил Министерство внутренних дел и Министерство госбезопасности – главные оплоты власти в стране. Хрущев эту реставрацию властных полномочий Берии рассматривал как претензию на абсолютную власть и решился на физическое устранение опасного соперника.

Арест Берии и его ликвидация были возложены на генерала Москаленко. Кандидатура Серова тогда не прошла. Зато позднее решением Хрущева он сменил Игнатьева, ставленника Маленкова, на посту руководителя Лубянки. Вскоре, впрочем, Хрущев снял и самого Маленкова с должности премьер-министра страны. Никита Сергеевич смещал с кремлевского пьедестала всех, кто мешал его единоличной власти.

Серов в некотором смысле был уникальной фигурой в истории советской разведки. Четверть века (!) он стоял у ее руля: сначала на первых ролях в НКВД, затем стал председателем КГБ и, наконец, начальником ГРУ ГШ – военной разведки страны. Дослужился до звания генерала армии, получил звание Героя Советского Союза, стал кавалером чуть ли не всех известных в стране орденов. Его парадный китель украшали шесть орденов Ленина, ордена Суворова и Кутузова I степени, три ордена Красного Знамени и золотые погоны генерала армии – разве эти отличия не говорили сами за себя?

Весь жизненный путь генерала Серова в представлении самого Ивана Александровича был наполнен упорным, длительным и безоглядным трудом без сна и отдыха. Главный смысл этого труда состоял в том, что он возникал по требованию и во имя интересов партии. Высшая награда за этот труд для него, большевика с 1926 года, состояла лишь в одном – доверии партии.

Он, генерал Серов, должен был защитить страну от шпионов и провокаторов, диверсантов и вредителей, от тунеядцев и изменников Родины, реальных и потенциальных – волжских немцев, крымских татар, чеченцев, ингушей и иже с ними. Он был горд тем, что выполнил свой долг с честью. Войска НКВД не дали раковой опухоли предательства разрастись по стране. Красная Армия могла уверенно вести победоносные бои с гитлеровскими дивизиями, не беспокоясь о тыле. Его прикрывали чекисты. Его защищал генерал Иван Серов.

Разве легко было, полагал он, по приказу Сталина и Берии организовать переселение более чем миллиона человек в Казахстан и Сибирь, да еще в условиях военного времени?! Но сотни тысяч людей оказались врагами социалистической родины, выступили на стороне оккупантов! И он, верный защитник Родины, вступил в решительную борьбу с ними. Серов никогда не сомневался в праве партии действовать мечом диктатуры, в святом, на его взгляд, праве революции уничтожать своих врагов. Он и оппозиции никогда не сочувствовал. Он всегда утверждал, что Бухарин, Рыков, Каменев, Зиновьев или Троцкий шли антиленинским, антисталинским путем.

Пройдут годы, и история сама разберется, кто кого защищал. И расставит все имена по своим местам.

– В царские времена твой главный шеф был бы отличным тюремщиком, как и его отец, – в другой раз говорил Горкин.

Ему, председателю Верховного суда СССР, было хорошо известно о досье, подготовленном на генерала Серова в середине 50-х министром внутренних дел страны Дудоровым. В нем было личное дело отца Серова. Как оказалось, с 1905 по 1917 год он работал в полицейской страже Вологодской тюрьмы. После революции Александр Серов скрылся в неизвестном направлении, а его сын, чтобы избежать неприятностей, утаил от партии прошлое своего отца, преследовавшего революционеров-большевиков. Хрущев знал об этом, но Серов после смерти Сталина был нужен ему для борьбы с друзьями-соперниками. И Иван Александрович верноподданно служил Хрущеву в благодарность за доверие.

Иванов остерегался своего могущественного начальника. Когда в 1958 году он вернулся из командировки в Норвегию, то умышленно обходил кабинет шефа стороной и старался избегать любой возможности попадаться ему на глаза. Однажды Серов, заметив Евгения в коридоре – тот, как всегда, двигался в направлении от начальника, окликнул его:

– Куда вы так спешите, товарищ Иванов? Ну-ка зайдите ко мне на минутку.

В кабинет начальника ГРУ Евгений Михайлович вошел как на аутодафе.

– Отступать, если уж таков ваш выбор, надо незаметно, – сказал ему Серов. – Если же противник видит ваш отход, вы обречены: спасенья не будет. Ни к чему столь демонстративно избегать свиданий со мной. Вы что же, боитесь немилости? Так за один ваш самовольный отъезд из Осло она вам была бы гарантирована, если бы кому-нибудь понадобилось вас наказать. Разве не так? А я подписал приказ о вашем переводе на английское направление. Желаю успехов, капитан. И не спешите записывать меня в стан своих врагов. Нам еще долго плыть в одной лодке. Вы меня поняли?

– Так точно, товарищ генерал армии, – отбарабанил Иванов одеревеневшим языком, на самом деле не очень-то понимая, что именно имеет в виду начальник ГРУ.

Вечером он рассказал обо всем Горкину. Тот лукаво улыбнулся и заметил:

– Вот каналья! Заискивает с нами. Недавно Анатолия Константинова отправил военно-воздушным атташе в Лондон, теперь тебя, мужа второй моей дочери, готовит к командировке в Англию. Лучший способ победить врага – усыпить его бдительность. Не теряй ее, Женечка, никогда, особенно с такими людьми, как Серов.