Текст книги "Рай начинается вчера"

Автор книги: Геннадий Пустобаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Еще будучи в лагере, Боря, раскрывая многие шулерские секреты, научил меня сносно играть в карты. И я, сейчас успешно внедряя их в жизнь, подыгрывал ему в карточных играх с отдыхающими.

Да, алчность и глупость людей были безграничны, и редко кто, проигрывая, понимал это и останавливался. Воистину, жадность губила, и Боря был прав, говоря о портмоне, просто валявшихся у нас под ногами. Деньги текли к нам, если и не рекой, то солидным ручьем. Казалось, что мы жили в раю. Утром пляж, днем карты, а вечерами рестораны и женщины, женщины, женщины! Наша жизнь действительно напоминала песню.

А на югах звездами небо блещет!

Волной морской шампанское там плещет!

И корабли, как Млечный Путь, манят!

А на душе прекрасная погода!

И губы женские, ну словно мармелад!

Смуглый красавец Боря с черными, как смоль, волосами и большими серо-зелеными глазами притягивал женщин, словно магнитом. Разомлев от шампанского и марочных вин, наши очередные Татьяны и Тамары с упоением слушали приблатненные песни из некой другой, таинственной и романтической, жизни, которые своим приятным бархатистым голосом с чувством исполнял на гитаре Боря:

В ночном отеле мотыльки порхают,

Их тусклый свет торшеров так манит.

Ты куришь томно так,.. лак на ногтях сверкает,

Дым сигареты призрачно висит!

Я замечал, что женщины были более склонны к авантюрам, чем мужчины. Большей частью они были актрисы и, создавая в своем воображении некую другую, яркую жизнь, бросались в нее с головой, как в омут.

В этих, пусть и мимолетных отношениях женщины словно хотели убежать и забыться от своей рутиной жизни с ее рутинной работой. От опостылевшего домашнего быта с его нескончаемым мытьем посуды, готовкой и стиркой, и от своих скучных мужей и любовников. На отдыхе они старались не думать о своем «сером» существовании, и потому их так влекло нечто новое, яркое и таинственное. И мы с Борей давали им этого «яркого и таинственного» не скупясь. Чтобы не привлекать к себе внимания, мы, долго не задерживаясь на одном курорте, двигались вдоль побережья, как завоеватели: опустошая при помощи карточных игр кошельки мужчин и соря деньгами, которых не считали, для своих все новых и новых женщин.

Время от времени мы так же ненадолго совершали поездки в другие, не южные города, где по наводкам выставляли богатые квартиры. Но, получив свои доли, спешно возвращались назад, в этот чудный «южный рай», где нас ждали все новые и новые развлечения.

Праздник продолжался!.. И на вопрос наших очередных Ларис и Ирин, кем мы работаем, Боря таинственным полушепотом честно (ну почти честно) говорил им, что мы летчики дальней стратегической авиации! Притом, показывая выколотые на своих плечах звезды, с притворной грустью открывал им страшную «военскую» тайну: «Скоро нас, девочки, в помощь африканским товарищам перебрасывают, а там местные племена звания только по наколкам понимают!»

Наши Леры и Наташи весело смеялись, понимая, что это шутки, но воспринимали их так, как и хотели воспринимать, ведь известно, что в каждой шутке есть и доля правды. А праздник продолжался:

А на югах ночные рестораны,

Мы спать с тобой ложимся очень рано.

А может, поздно – мы уже не знаем!

По полной жизнь свою мы прожигаем!

Но вскоре наш «светлый праздник» окончился, как заканчивается и всякий другой светлый праздник. И наши очередные Катюши и Светланы, так и не дождавшись двух своих «ассов», может быть, с грустью гадали об их судьбе.

А нас… А нас «подбили» в профессорской квартире опера, прибывшие по сигналу сработавшей сигнализации, о которой никто не знал, и которую установили буквально перед нашим прибытием.

Нам быстро «сплели лапти»… на целых пять лет!.. И полетели мы с Борей по курсу Норд-Ост, что было прямо противоположно южному направлению, зарабатывать себе новые наколки, в надежде когда-нибудь удивить ими дикие африканские племена.

Освободившись, мы после недолгой побывки на родине вновь рванули по хорошо знакомым курортным местам.

Но на этот раз наш праздник окончился, так и не начавшись.

Во время нашей последней отсидки в одной жестокой лагерной разборке меня ударили финкой в спину. Отбив ее удар своей левой рукой, Боря тогда спас меня, повредив при этом себе сухожилие. Его рука из-за этого стала плохо сгибаться, а пальцы на ней едва шевелились. Со временем она усохла, подарив Боре новую кличку «Сухой».

И вот теперь, прибыв на юг, мы поняли, что «кина не будет!», и, как было раньше, у нас уже не получится.

Играть в карты, как раньше, Боря уже не мог. О гитаре тоже пришлось забыть, а так как калеченая рука его сильно смущала, на женщин он теперь смотрел, лишь грустно вздыхая: «Да, Михай! Чиркнули меня по судьбе, как по ниточке! Видно, отпелся я! Как говорится, «Финита ля комедия»!

Так-сяк некоторое время проваландавшись, мы грустно возвращались в родные пенаты. Время от времени потягивая коньяк, всю дорогу Боря хмуро молчал. Его настроение передалось и мне. И я, смотря на убегающий за окном вагона пейзаж, тоже грустно молчал.

Но судьба, видимо, забирая одно, взамен всегда дает другое. После одной короткой остановки на небольшой станции разбитная проводница Эллочка уговорила нас пустить к себе в купе человека:

– Ну, мальчики-котики! – горячо зашептала она. – Ну вы двое в купе, а ему и ехать-то всего-ничего два часика! Ну не бросать же человека… Со свадьбы едет! Ну, голубчики!

Боря, посмотрев на крылатый фирменный значок, словно собирающийся взлететь с ее упругой груди, согласился:

– Да о чем речь, Эллочка! Да для тебя и звезду генеральскую достанем! Зови своего тамаду…

Ввалившийся в наше купе подвыпивший труженик полей два часа, как заевший патефон, бубонил о трудностях своей семейной жизни. Пьяно икая, он только и говорил о том, что у него на работе делов – в-во, а его жена Дуська торчит в своей сберкассе, как вилка в салате! А как получка или аванс, то он ее ваще… в упор не видит!

– У нас-с… колхоз – мил-ли-нер! – опрокинув очередную рюмку нашего коньяка и ковыряя вилкой в банке со шпротами, смачно икал он. – И! Ик… платят нам, – бил он себя в грудь, – не меньше-е вашего, полярнички-и! Н-ну-у… пойми, – пьяно буровил он, обнимая Борю за плечи, – ну что ты видиш-шь… на с-своей бур-ровой?!!

– Буру я вижу! Буру! – хлопал его по плечу Боря.

– Бур-ришь?!! – вновь икал тот. – А й-я вот пашу-у и не ж-жалуюсь!.. Н-но… б-бардак у нас-с-с!.. Вон, з-здание… новое под с-сберкасс-су… все не д-достроят!.. А с-старое – что д-домик у Ниф-Нифа!… Плюнь – р-развалится! К-крыша течет… А храни-лище-е?!! – обводя полукруг с наколотой на вилку капающей маслом шпротиной. – Хранилищ-ще!… К теще в сарай… трудней по-п-пасть!.. Н-но!!! С-слава Богу, народ у нас-с ч-честный!.. И платят нам!!! – вновь поднимал он свой большой палец вверх. – В-во!!! В-вам, полярничкам-м и н-не… с-снилос-сь!

– А Дус-с-ська… со своей р-работой д-до п-печенок д-стала! Д-до печенок!!! – вновь икал он. – С-со свадьбы племянника… р-раньше меня-я уехала!.. За-а-рпла-ту-у некому выдав-а-ать… в-видите л-ли!!! Вот п-приеду-у! Я йе-ей в-выдам вс-с-е а-вансом-м!!!

Его пьяная болтовня раздражала меня и я, улегшись на верхнюю полку, попытался уснуть, но не мог. Петро, время от времени чокаясь рюмкой с Борей, все жужжал и жужжал о своей Дуське, как слепень над лошадиным крупом.

Когда, доехав до своей станции, он, на прощание обслюнявив Борю, вывалился из вагона, пытаясь прихватить с собой и Эллочку, Боря как-то сник, а я, поворочавшись, под монотонное покачивание вагона наконец-то уснул.

Ночью Боря, растолкав меня, горячо зашептал, дыша мне в лицо коньяком:

– Слушай, Михай! А ведь это мысль… сберкассу взять!

– Слышь, Боря, – полусонно уставился я на него, – я что-то не пойму, ты или перепил, или не допил?!!

– Да причем здесь это! – взял он меня за руку. – Ты не понимаешь… Ведь это судьба! Судьба, Михай! Ну ты подумай… Ведь этот крендель Петро не просто так сел к нам!

– Конечно, нет, – согласился я. – Сейчас на первой станции сойдем, догоним его, а там сберкассу и возьмем! Вместе с его Дуськой-заразой! И, если нам повезет, вместо «вышака» этак по пятнахе получим! Ну а потом, я думаю, поймем, что он к нам в вагон сел не зря.

– Ты не смейся, Михай, не смейся! – не обиделся он. – Пойми! Жизнь проходит, как этот курьерский! Сколько тебе? А?!! А мне?!! А я ведь старше тебя. Ты никогда не задумывался, что нас впереди ждет? Молчишь! Я скажу тебе, если ты еще не задумывался! Нары, параша, да нищая старость, если повезет дожить до нее. Пойми же, дурачок,.. ну не просто так этот Петро сел! Он ведь мысль подкинул! Я давно о стоящем деле думал. Чтобы раз… и в дамки! Это шанс у судьбы выиграть!

– У судьбы, Боря, – слазя с полки, усмехнулся я, – можно только досок на гроб выиграть, да и то если она подыграет.

– Досок на гроб мы и без этого можем выиграть, – взлохматил он свои волосы.

– Ну ты подумай! Ну будем мы, как два кузнечика прыгать, хаты выставляя, а дальше что?!! Вновь нары и параша, как я говорил… Понимаешь, Михай! Ну не бывает таких фартовых, чтобы при нашем деле вновь не сели. Не бывает! – выпил он залпом стакан минералки. – А если ты и впрямь фартовый, и не сядешь на кичу годков этак через пять, то тебя свои непременно спросят, рассказать как так… А там и на ножи поставить могут. Замкнутый круг, одним словом! А здесь деньги, Михай! Очень большие деньги!

– И это государственные деньги, Боря, – закурил я. – И за них государство нам в момент головы посрывает, как огурцы с грядки.

– Не посрывает, если все продумаем как надо! – не унимался он. – Брать сберкассу надо где-нибудь на периферии. Где крупные колхозы или комплексы имеются. Там годами одно и то же! Расслабуха! Там что магазины, что почты гвоздем открыть можно. Взять можно как цок-нахапок!

– Сказать, Боря, проще, чем сделать, – возразил я. – Там все друг друга знают. Засветиться – раз плюнуть. Да и когда деньги завозят, надо знать… Так что успокойся.

– Узнаем, Михай, узнаем! Лиха беда – начало! У нас в стране везде одинаково работягам бабло выдают. День-два, туда-обратно – высчитаем. Ты прикинь, если возьмем… На сколько лет нам тогда этих их получек хватит?!! Главное – не светиться сразу. А там домик на юге купить и тихо поживать-доживать.

– Я же тебе говорю, Боря, – зевнув, посмотрел я на него, – с твоим домиком на «вышак» в момент можно раскрутиться.

– Не понтуйся, брат! – похлопал он меня по плечу. – Кто не рискует, тот не пьет армянский коньяк!

– Как бы не захлебнуться в этом твоем коньяке, – поднялся я. – Пойду проветрюсь, а ты допивай свой коньяк, бери свою сберкассу и ложись-ка лучше спать.

– «Ничего, прорвемся!», как сказал один танкист, забыв снять с шалавы колготки! – тихо засмеялся он.

Не ответив ему, я вышел из купе.

Так, под стук колес, появилась мысль о краже сберкассы. Вначале она казалась чем-то нереальным, но постепенно обволакиваясь действиями, словно коконом, становилась все более и более материальной.

Наш выбор пал на один близлежащий к городу крупный совхоз. Да, сказать действительно было легче, чем сделать. Дело было серьезное и забирало много времени и сил. Боря, а потом и я побывали там, осматриваясь на местности.

«Настоящие художники, – шутил он, – недаром на местность выезжают… На пленэр! А мы чем хуже? Мы ведь тоже в некотором роде художники!»

Вопросов возникало много, и мы, как два полководца, споря и доказывая друг другу, постепенно решали их. Самым слабым местом в нашем плане была сигнализация, и с этим нельзя было не считаться. Но Боря, не унывая, весело подбадривал меня: «Не боись, Михай! Кто хочет, тот всегда найдет! Скоро «спец» по сигналке прибудет, и вроде все!»

«Спец» по сигналке мне не понравился. Это был нахальный малый со смазливым лицом и с холодным, крысиным выражением в белесых глазах.

«Знаешь, Михай! – когда я сказал о том Боре, вспыхнул он. – Мне его один серьезный человек рекомендовал! И мы с ним не свататься идем. Его дело телячье: отключить, включить сигнализацию, получить свою долю и адью, – и, посмотрев мне в глаза, серьезно добавил: – Главное, Михай, чтобы он свое дело хорошо знал».

«Спец» по сигналке по кличке Гуня дело свое знал…

Сберкассу мы взяли без особых осложнений насупившейся перед дождем ночью. Денег было конечно не так, как мы рассчитывали, но тоже очень много.

«Видать, Петро и здесь свою зарплату, успел получить! – свистящим шепотом нервно пошутил Боря, упаковывая под равнодушное тиканье ходиков тугие пачки купюр в большой рюкзак. – Ничего!!! Нам и этого с лихвой хватит!» – похлопал он по тугому рюкзаку, как по животу поросенка.

Выскользнув через черный ход, мы под полусонный лай собак, спотыкаясь в темноте, рванули через небольшой проулок. Преодолев его, как солдаты на марше, мы, проскочив луг, нырнули в лесок к припрятанному там автомобилю. В тоже время небо, слабо блеснув далекой молнией, хлынуло дождем.

– Вот и Бог нам помогает! – улаживая рюкзак в багажник, поднял Боря голову вверх, подставив свое лицо под холодные струи дождя.

– Сейчас главное – в грязи не забуриться, да на пост не нарваться! – усаживаясь за руль, нервно закурил Гуня.

– Не каркай! – оборвал я его.

Не ответив, он зыркнул в мою сторону и, заведя автомобиль, вырулил на дорогу.

Под проливным дождем, пропетляв по проселкам, мы вырулили на трассу и благополучно ушли.

Взяли меня ровно через месяц, как в песне: «Открылась дверь, и сонного подняли…»

Арест для любого человека – это, прежде всего, страх. И это не только страх перед наказанием. И это не только застывшие от тоски глаза мамы. И это не только косые взгляды соседей, с нездоровым любопытством перешептывающихся у подъезда. Одна мысль о том, что тебя, еще совсем недавно свободного, сажают в клетку, способна разорвать твою душу на части, как взрыв тело.

«Самое главное в нашей «творческой» жизни – это даже не суд, а арест, – как-то сказал мне Боря. – В любой момент, Михай, надо быть готовым к аресту… Это здесь… – обвел он взглядом обтянутый колючкой периметр зоны, – все задним числом самые умные сидят. Менты тоже далеко не фраера и не дурней нас, «умных»! У них в руках дубина, называемая «Закон»! А это сила, которая может так размазать, что мало не покажется! Хороший следак знает, что человек в момент ареста испытывает… И потому в первые дни старается чем угодно и как угодно выбить из него показания. Он, Михай, знает, – с тоской посмотрел он на курлыкающий над зоной клин журавлей, – что это потом человек опомнится и вместо своих эмоций начнет думать своей головой… Но пока начнет думать, смотришь, а дров уже «накосил»! Слово, оно ведь, что птица вольная, – вздохнул он. – Ляпнешь, и тю-тю! Потому иногда не вредно подумать о том, что следаку гнать будешь».

Невольная Борина наука не прошла для меня бесследно. Словно предчувствуя, я, как неоканчивающийся фильм, все крутил и крутил в голове сцену своего ареста. Но думки думками, а реальность – это реальность. Мой арест и особенно следствие были для меня очень нелегкими. Следователь волк был матерый и не верил ни единому моему слову. Все мои изощрения о том, что сберкассу я брал один, что все деньги я проиграл в карты на юге, что тех, с кем играл, не знаю и не помню, вызывали у него лишь сарказм. Но по тому, как начинались первые допросы, я хорошо понимал одно. У следователя на руках было лишь то, что было: отпечаток моего большого пальца, неосторожно оставленный мной на дверце сейфа через лопнувшую перчатку, да показание случайного свидетеля, заметившего лишь одного человека, уходившего в ту ночь от сберкассы по проулку.

Я понимал и еще одно: если бы взяли Сухого или Гуню, то нас бы уже свели лбами, мордуя очными ставками. Но по тому, что их не было, и по появлявшемуся у следователя едва заметному нервозу, я уже точно знал, что взяли лишь одного меня, и потому я мог позволить себе некую импровизацию. Сдавать подельников, накручивая себе срок, было идиотизмом. Вся эта лабуда о «чистосердечном» была не для меня. И, как стойкий оловянный солдатик, плывущий на бумажном кораблике через пытающееся утянуть меня в пучину бумажное море, я, держась своих первоначальных показаний, успешно обходил закидухи и уловки следователя, как коварные рифы. От его участливого «чистосердечного признания» и подсадных стукачей, так называемых «наседок», мы быстро скатились до побоев, ну а от побоев чуть ли не до издевательств. Но следователю никоим образом так и не удалось расчувствовать меня. Я был уже не мальчик, и за моими плечами была уже хорошая школа, и в той школе я был не последний ученик.

Перепробовав «классические методы» допросов и запугиваний, он, не выдержав, кинул меня в камеру к отморозкам. Я прекрасно понимал, что эта мразь хочет со мной сделать, и приготовился к самому худшему. Но его мечты не оправдались и здесь. Больше к моему удивлению, чем к его разочарованию, так называемые «шерстяные» меня почему-то не тронули. А вскоре у меня появился и новый адвокат. И это был уже не казенный продажный адвокатишка, работающий под ментами, а серьезный и достаточно известный в своих кругах человек. И хотя я не верил и ему, мне стало несколько полегче. А вскоре сменили следователя, и дело мое пошло быстрее. Затем прошел суд, который и огласил мне приговор.

Мне вынесли почти максимальный срок, но, как бы там ни было, «вышку», на которую меня раскручивали, мне не дали. Впереди у меня была жизнь, и, какой бы она ни была, она несла, пусть маленькую, но все-таки надежду. Попав в лагерь, о Сухом я с тех пор ничего не слыхал.

И вот теперь, сидя напротив друг друга и вспоминая прошлое, мы невольно старались даже не приближаться к воспоминаниям о сберкассе. Смотря на Борю, я видел, как он постарел и осунулся. Жизнь если и не поломала его, то что-то явно согнула в нем.

Слушая его, я понимал, что после стольких лет разлуки ко мне он пришел не просто так… Не просто! Но я не выпытывал его, ожидая, когда он все скажет мне сам.

– Хочу я тебя, Михай, об одном одолжении попросить… – неловко помявшись, наконец, сказал он. – Ствол мне нужен…

– На кой он тебе?!! – внимательно посмотрев ему в глаза, тихо спросил я, наливая спиртное в стопки.

– Счет мне кой-кому выставить надо, – не отводя от меня пристального взгляда, спокойно ответил он.

– И кто этот счастливчик, если не секрет? – пригубил я тетин Пашин «каняк».

– Слон!

Покрутив свою стопку в руке, он выпил.

– Слон?!! Н-да! – скривился я, побарабанив пальцем по столу. – Это становится уже интересно!

Боря, не ответив, ковырял вилкой в остывшей картошке, а я, стараясь унять хоровод своих мыслей, замолчал, чувствуя, как у меня под ложечкой нехорошо засосало.

– Ну как, поможешь?!! – нарушил Сухой наше какое-то паскудное молчание.

– Одной волыной Слона не завалить, Боря. Он всегда со своим кодлом ходит. А это опасно, – поморщился я. – Если я правильно вкуриваю, о каком «Слоне» идет речь.

– Ты меня правильно понимаешь, Михай, – прищурился он и осторожно, словно боясь согнуть вилку, положил ее на стол. – Правильно!

– Их там, кажется, три «брата-акробата»? – пристально посмотрел я на него.

– Вот потому я и пришел к тебе, как… как к старому корешу, – кивнул Боря, и голос его при этом слегка дрогнул. – «Стечкин» мне, Михай, нужен… Ну и, если можно, «яблочко» одно! На второе рук не хватит, – серьезно посмотрел он на меня. – Помоги, брат! По своим каналам я все это не сразу надыбаю… Да и засветиться могу раньше, чем надыбаю.

Промолчав, я закурил.

– Я понимаю, Михай! Все понимаю! – торопливо заговорил он, словно боясь остановиться. – Ты тогда все на себя взял… За всех «паровозом» потянул!

– Взял, не взял, какая теперь разница? – вяло махнул я рукой. – Наверное, так надо было.

– Дело не в том, как надо было. Не в том! – чуть приподнявшись, остановил он меня жестом. – Прошу, выслушай! Не тормози меня!.. Я все эти долгие годы хотел увидеть тебя и поговорить. Долгие годы хотел и боялся этого разговора нашего! Но лучше поздно, чем никогда! Ты для меня, оказывается, был единственным другом! Единственным, кому я полностью доверял! Но тогда все пошло как-то не так! Все не так!!! Будь они прокляты те деньги! Этому выродку Гуне, видать, мало доли его показалось! Вот он и потянул их из схрона! Ничего не оставил гнида! А тут узнаю, что тебя взяли!.. Испугался я!.. Запаниковал!

– Слушай, Боря, зачем ворошить то, что быльем поросло? Да Бог с теми деньгами. Забыли!

– Не поросло, Михай!!! Не поросло! Это, как ты говоришь, «былье» совесть моя пропахивает! И еще как пропахивает! Я в жизни своей много чего не так делал, но крысой никогда не был и корешей своих никогда не кидал! А он, Михай, все потянул! – со злобой повторил он. – Как только узнал, гнида?!. Но нашел я его! По «сочам» травил он с шалавами наше бабло, мразь! Видит Бог, по-хорошему я хотел… – дрогнул его голос.

– А он давай гнать да на бас брать: «Мол, кореша своего спроси!» Да что там говорить! – вновь налил он себе. – Рыпнулся он тогда на меня, да, видно, не рассчитал… Пришил я его!!! Кровь на себя взял!!! – выпил он залпом. – А вскоре и сам загремел. На хате одной засыпался! Ну и поволокло меня, как по кочкам… Фарт как отвернулся! А когда откинулся… А-а! – махнул он рукой.

– Устал я, Михай! От всего устал. С чего встал, на то и сел… Вернулся я в родительский дом. Мать к тому времени уже умерла, а из родных сеструха Зойка одна… Ты знаешь ее. Да племянница Настя. Они недалеко жили. Ну и стал я Зойке помогать на ее рынке. Сначала вроде не в жилу было, но потом вроде и ничего. Вроде налаживаться жизнь начала. Я даже женщину себе нашел! Жениться думал… – усмехнулся он.

– Да не так сталося, как гадалося! Вот тут-то и объявился Слон с братьями. Вначале вроде мягко стелили, да жестко потом всем спать стало. Пыхнул как-то наш рынок синим пламенем! Сварные, мол, варили… Но шила-то в мешке не утаишь. Люди чуяли, чьих рук это дело. Да не пойман – не вор. А вскоре братки и вовсе прихватили рынок с потрохами. Ну а потом стали павильоны ставить да с людей шкуры драть. Встретился я тогда с человеком одним. С Ваней Печорой! Слыхал, небось?!!

Я молча кивнул.

– Ваня Печора вроде и был прошляк, но в свое время авторитетом серьезным слыл, – торопливо продолжал говорить Боря. – И, хотя от дел он тогда уже и отошел, понятиям своим человеческим не изменял. Ну вот Печора и свел меня тогда с одним жучарой! По понятиям тот был вроде как из фраеров честных, хотя и жид! Этот маланец, видно, по самое не хочу чем-то Печоре обязан был. Я как понял, Ваня его для таких дел и держал: сильно «вумных» бедными делать. В общем, прокрутили мы тогда дельце одно, ну и выставили Слона на хорошие бабки. Втачали тому пару цистерн с водой, как за спирт, да три вагона с воздухом на закусь в придачу! На счет того, как кого обмахать, голова у того жидка работала, как котел у паровоза!.. Печора… он ведь с фраерами дел никогда не имел. После того жидок с долей своей сразу слинял, а мы с Ваней остались…

Боря, кашлянув, закурил.

– Все вроде чисто было сработано, да, видно, не рассчитали мы тяг Слона… В общем, замордовали они Печору! Зверски замордовали!!! Я, что греха таить, грешным делом, подумал, что и мне каюк!!! И до меня они дотянутся. Но бежать не стал… Не имел я права Зойку с Настей под нож ставить! Не имел. Я тогда, Михай, с жизнью попрощался, но, видно, не нам то решать. Все, слава Богу, обошлось! Ваня,.. пухом земля ему будет, – вздохнул Боря, перекрестившись, – никого не сдал! Крепкий был человек! И вечная память ему! Одним словом, Печора!!! Но знаешь, оно хоть и обошло мимо меня, но душу щемило. В тревоге жил,.. как в дурном сне… Словно чувствовал, что беда рядом ходит. Так оно и вышло! Настю нашу, – дрогнул его голос. – Убили Настю! Убили! Братец Слона… Младший… Эдик! Он с двумя дружками!

Боря вновь налил себе и, одним глотком выпив, закашлялся.

– Изнасиловали гаденыши, а затем, – голос его засипел, – утопили! Живую еще утопили!.. Зойка, как узнала… А-а!.. Что там говорить!.. Они не только Настю утопили. Они жизнь нашу оставшуюся в слезах утопили!.. Кусок сердца живьем… из груди вырвали!!! – ударил он себя по груди. – Настя для нас лучиком света была в жизни нашей постылой. Зойка души в ней не чаяла. Выучить Настю все хотела, коль сама не смогла. Выучили!!!

Закурив, Боря замолчал. Закурил и я, не зная, что сказать. Так мы молча курили, и лишь тихий шорох листвы нарушал наше молчание. Теплое чувство, смешанное с состраданием к Боре, его сестре Зойке, которую в далекой своей юности я хорошо знал, и к ее несчастной дочери Насте, которую я никогда не видел, стало наполнять меня. Я молча смотрел, как легкий сигаретный дымок, поднимаясь над нами, бесследно исчезая, растворялся в теплом осеннем небе. Растворялся, как когда-то растворилась, словно ее и не было вовсе, полная призрачных надежд и наша молодость:

…А на югах ах ласковое море!

А на югах ах не бывает горя!

И солнце светит лишь для нас с тобой!

Швейцаром кла-а-аняется-я месяц зо-ло-той!

Да, наша молодость ушла, и нет ей возврата! Но, уходя, она, наверное, навсегда оставляет в любом из нас что-то хорошее.

– А ты не связываешь смерть Насти с вашим кидаловом? – нарушил я молчание.

Боря, словно отгоняя дурман воспоминаний, покачал головой:

– Не думаю! Слон бы мне, как и Ване, горло перерезал, и кранты. Он бы не тянул! Он в таких делах никогда не тянул! А Ваня ему ничего не сказал. Ну, а до жидка они, видать, не дотянулись. Жидок – жук майский еще тот! Н-е-ет, не думаю. Настя девочка видная была, и, видать, случайно попалась на глаза этому нелюдю Эдику, – вновь засипел его голос. – Этот гнида не одну девчонку испоганил. Любит, гаденыш, «сладкое». Ведет себя нагло, паскуда, как колымский педераст! За спинами братьев прикрывается, мразь! А после того… сразу на родину сбежал с дружками. Долго его не было! А поутихло – вновь объявился… По его делу… одного несчастного притянули менты. Видать, заставили взять все на себя. А в камере тот и удавился. Вроде бы как сам. Фуфло прогнали, мол, совесть замучила. Вот и все…

Боря взял бутылку, налил в рюмки и, поводив горлышком бутылки о край своей рюмки, вновь спросил:

– Так как… Поможешь?!!

– Ты не возьмешь, Боря, Слона на цок-нахопок. Не тот случай. Не уйдешь… – помолчав, ответил я.

Боря грустно улыбнулся:

– Еще помнишь! – и, поведя плечами, тряхнул головой: – А я и не думаю, Михай, уходить! Я на них на таран пойду! Как Гастелло!.. Не боюсь я! Устал я бояться. Ведь всю жизнь свою только и делал, что боялся. Всю жизнь!

Он залпом опрокинул рюмку и, не поморщившись, поставил ее на стол.

– Поверь мне, это не пьяный базар. Я, Михай, как Настю схоронили, даже пьянеть перестал. Не берет она меня, – кивнул он в сторону бутылки. – Видать, и отпился. Ты знаешь, разменял я свою жизнь, как золотой червонец на мелкие гроши, а их распылил пылью невидимой. Ничего не осталось у меня, кроме усталости в душе… Так чего мне бояться?.. Нечего мне бояться! Ты знаешь, – улыбнулся он своей некогда обворожительной улыбкой, и его глаза вспыхнули былым задором, – я только сейчас, наверное, и понял, что человек начинает жить по-настоящему только тогда, когда перестает бояться. Страх человека, как путами, вяжет, и, когда рвешь эти путы, только тогда и жить начинаешь. Ну как, Сашок, поможешь?!! – неожиданно назвал он меня по имени.

– Подумать, Боря, надо! Подумать! – вздохнул я, но в глубине души у меня заныло от предчувствия нехорошего.

Я уже знал, что не смогу отказать ему.

– Подумать… Не все так просто. Не все!.. Знаешь, что… давай через неделю встретимся. Найдешь меня.

Боря посмотрел мне в глаза и с благодарностью сказал:

– Спасибо, Сашок!

Закурив, я улыбнулся ему в ответ.

Зашуршав сумкой, Боря достал из нее толстый сверток, завернутый в газету, и положил его передо мной на стол.

– Не подумай, что тянул до последнего, ожидая, что скажешь мне… Доля это твоя… И не перебивай меня. Я не возьму это назад! Можешь их выкинуть, но я не возьму… Когда тебя взяли, – вновь торопливо заговорил он, – меня тоже менты проверяли… Но у меня алиби было железное! Помнишь Дину?.. Умная баба была… И меня любила! – вздохнул он. – Она меня и отмазала. Они, видать, проверяли всех, кто с тобой рядом мог быть. А мы то и срок тянули с тобой по одной статье, и шконки наши на зоне рядом были, и откинулись вместе… Струхнул, в общем, я, но и здесь обошлось! А потом я к хорошим людям обратился и перетер с ними о тебе… Ну они и помогли… Помнишь Шакала в «пресс-хате»? Так это ему тогда с воли шепнули, что если хоть один волос с головы твоей упадет, то его брательника опустят на зоне в петушатню, и ему самому кранты будут да вместе с вилами – не спрыгнет! Да и с адвокатом они же помогли!.. Уважали! Мне, Сашок, знаешь, как совесть жгли деньги эти! Не мог я без них тебе на глаза появиться. Не мог!.. Я понимаю, что это далеко не все, но честно тебе скажу, больше я вряд ли смогу отдать.

Лежа ночью в кровати, я долго не мог уснуть. Тревога изнутри все сосала и сосала меня. Слон это серьезно, и мне прежде надо было поговорить с Варравой. Что он мне скажет, я догадывался, но не поговорить с ним я не мог. «Да-а!.. А может?.. Может!.. Что может?!! Что! Ты же знаешь, что не сможешь отказать!» – нервно подумал я, и вновь моя жизнь закачалась, как под ногами кочка на болоте. Закурив, я молча смотрел в окно, и вдруг мой взгляд наткнулся на чуть наклоненный рогаликом месяц: «…Швейцаром кланяется месяц золотой!»

«Швейцаром! Тьфу!» – со злостью сплюнул я и, затушив сигарету, резко задернув штору, укрылся с головой одеялом.

– 14 -

Серьезный разговор

Внимательно выслушав меня, Варрава, отхлебнув из кружки чифира, закурил, подвинув пачку сигарет ко мне.

– Знаешь, Михай, что я тебе скажу… Не нравится мне все это. Я не считаю, что тебе, а следовательно, и нам стоит подписываться на это. Я слышал об этой истории. Тебе твой Сухой, кстати, не говорил, что Слон тех двоих, что были с его ублюдком-братом, утопил? Так сказать, концы в воду. Молчишь? Значит, не говорил. Неужели не знает?!! А я вот знаю! Но речь сейчас не о том… не о том, Михай! Я внимательно слушал тебя. А теперь ты меня послушай и не перебивай! Вот ты говоришь о нем: «Были, был…» Пойми меня правильно, «был» – это все прошлое, – приподнял он свою руку. – Прошлое, Михай! Человек не может жить прошлыми заслугами. Не бывает так у людей, что ты что-то сделаешь, и тебе это будут помнить вечно. Человеку надо постоянно доказывать, – поднял он указательный палец вверх, – своими новыми делами, кто он и чего стоит! Доказывать свое я! Постоянно доказывать! Не мне тебе говорить, что и коронованных развенчивали за их дела и не только развенчивали. А и на ножи ставили. Ты что, думаешь, если бы я сейчас ничего не делал, мне все на подносе подносили? Не-е-т! Не подносили. А подносят, потому что боятся! А если боятся, значит, уважают! И ты, если бы ничего не делал, не сидел бы здесь! А твой бывший подельник, – сделав ударение на «бывший», продолжал Варрава, – какими такими делами доказал? А?!! Ну вот ты тогда сберкассу на себя взял! Хотя копали под тебя, я знаю, серьезно. Серьезно? – внимательно посмотрев на меня, спросил Варрава. – Опять молчишь! Так я повторюсь. Серьезно! Очень серьезно! Ты тогда все правильно сделал! За групповуху мог бы и «вышак» себе заработать. Но ты тогда ни своего Сухого, ни того другого не сдал. Ну и что?!! Сильно они тебя подогревали, когда ты на зону пошел за них срок мотать?!! А когда откинулся, сколько уже прошло?!! А?!! Сечешь, о чем я базарю? Почему не нашел тебя сразу и не поговорил с тобой чисто по-человечески? Он что, не знал, что ты откинулся? Все, кому надо знали, а он не знал!