Текст книги "Спартак"

Автор книги: Геннадий Левицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Децимация

Рим готовился вздохнуть с облегчением, ожидая известия о том, что гладиаторское войско покинуло истерзанную Италию. Каково же было изумление римлян, когда они узнали, что рабы отказались от своего плана: к чему идти на родину, если она также находится под властью Рима? Зачем пробиваться через заснеженные Альпы, если позади богатая, цветущая Италия, не имеющая армии, способной ее защитить?

Десятки тысяч рабов потребовали от Спартака вести их на Рим, и фракиец был вынужден согласиться. Впрочем, он и сам понимал, что план развести людей по их странам практически невыполним. Ведь теперь в его родной Фракии Марк Лукулл подавлял последние очаги сопротивления гордого народа.

Рим вновь охватила паника. Люди побогаче устремились к Остии в надежде купить место на корабле и уплыть подальше от Вечного города. Любыми путями римляне пытались перебраться на Сардинию, Сицилию, в Испанию под защиту Помпея или в Африку. Даже грозные киликийские пираты страшили меньше, чем приближающаяся армия рабов. Хлебные лавки закрылись за неимением товара, любые продукты раскупались по баснословным ценам. Спартак был еще далеко на севере Италии, а Рим уже голодал, словно в осаде.

В такой обстановке сенаторы собрались в храме Беллоны, чтобы утвердить очередного военачальника для войны с восставшими рабами. По римским законам эту обязанность полагалось возложить на консулов, но бездарно воевавших Геллия и Лентула не допустили даже на заседание сената.

Много времени прошло в спорах, перебрали всех известных людей, но так и не нашли человека, способного противостоять Спартаку. Тогда поднялся принцепс* сената – умудренный опытом Луций Валерий Флакк:

– Уважаемые отцы народа, видимо, мы зашли в тупик, и я не нахожу в этом ничего удивительного. Мы уже отправляли на войну с рабами Клавдия, Вариния, Геллия и Лентула; как они сражались с гладиаторами, вы прекрасно знаете. В Риме давно ходят слухи, что сенат не способен назначить человека, сумеющего разбить рабов, а посылает одних лишь бездарностей. Теперь положение еще хуже – говорят, Спартак ведет на Рим сто двадцать тысяч рабов. Если избранный нами военачальник опять потерпит поражение, неизвестно, устоит ли Рим. Но еще раньше нас растерзает собственный народ, положение которого уже сейчас достаточно плачевно. Если мы не можем найти достойной кандидатуры военачальника, не лучше ли поручить его избрание народу?

– Предложение хорошее, – согласился Гней Анфидий Орест. – Думаю, оно удовлетворит и самых мужественных из нас, так как среди них не нашлось желающего возглавить легионы, и самых осторожных, так как снимает с сената всякую ответственность за неудачу избранного. Но как воплотить это в жизнь?

– Проще простого, – вновь подал голос Валерий Флакк. – Через пять дней – выборы преторов. Объявим, что на войну с рабами отправится кандидат, набравший наибольшее количество голосов.

– Не упустим ли мы драгоценное время? – усомнился Публий Пет. – Ведь рабы не будут стоять на месте целых пять дней.

– Мы не будем терять ни минуты, – уверил принцепс. – Пусть каждый из нас отправится собирать легионеров, где только возможно. Откройте оружейные и продуктовые склады и все, что там найдете, несите на Марсово поле. Избранный через пять дней претор должен получить войско, не испытывающее нужды ни в чем.

Мудрое решение сената привело к неожиданным результатам. За четыре дня до выборов половина претендентов в преторы сняла свои кандидатуры, причем устранились те, кто имел некоторый опыт в военном деле. Римляне и вовсе впали в уныние, но за три дня до выборов неожиданно выставил свою кандидатуру Марк Лициний Красс.

Если бы статуя богини Беллоны вдруг ожила и метнула копье, римляне удивились бы меньше, чем поступку Красса. Достаточно сказать, что Красс, будучи самым известным человеком в Риме, долгие годы не участвовал в политической жизни государства, никогда не претендовал на выборные должности и почти не появлялся в сенате.

Что же заставило Красса отказаться от спокойной жизни и толкнуло навстречу опасностям самой трудной и неблагодарной войны?

Как ни странно, самое большое влияние на решение богача оказали успехи Гнея Помпея в Испании. Благодаря деньгам, уму, красноречию Марк Красс стал весьма весомым человеком в Риме. Его боялись и уважали, с ним считались и народные трибуны, и консулы, и сенаторы, но – увы – в воинской доблести молодой Помпей давно обошел бесстрашного соратника Суллы. Красс же не хотел быть вторым ни в чем.

Взяться за опасное дело Красса подтолкнул и денежный интерес. Армия Спартака топтала его поля, виноградники и оливковые рощи, разоряла виллы, разбросанные по всей Италии. Его тщательно отобранные рабы – гордость и пример для всех – уходили в лагерь мятежника. Уничтожался многолетний труд Красса, смысл его жизни и залог высокого положения. Подобное Красс терпеть больше не мог.

Марку Крассу даже не пришлось тратиться на подкуп избирателей, склонять на свою сторону политические партии. Во-первых, не было желающих ввязываться в тяжелую и позорную войну с рабами, в которой даже победа не принесла бы большой славы. Во-вторых, Рим верил в решимость и военный талант Красса. Да и как не поверить, если любое дело, за которое он брался, было «обречено» на успех.

Сорокатрехлетний Марк Красс победил на выборах с громадным перевесом. Среди прочих поздравить его пришел Луций Валерий Флакк.

– Марк Лициний Красс, однажды ты уже спас Рим: десять лет назад у Коллинских ворот ты разбил самнитов – злейших врагов римлян. Теперь новый, еще более страшный и многочисленный враг угрожает Вечному городу. И вновь его жизнь или смерть в твоих руках, Марк Красс.

– Слишком трагично звучат твои слова, уважаемый принцепс. Не преувеличиваешь ли ты силу горстки беглых рабов?

– Поверь, претор, все обстоит именно так. Впервые со времен Ганнибала Рим вынужден сражаться не ради славы и новых земель, но ради собственного спасения. Во главе рабов стоит человек, который, будь он свободным, мог бы сравняться с Александром, Пирром и Ганнибалом. Он сумел превратить толпы гладиаторов и пастухов в войско, с легкостью разбившее две римские консульские армии. С таким противником действуй очень осторожно, не ввязывайся в битву, если не будешь уверен в победе. Сенат поручает тебе защищать Рим, а с рабами поможет расправиться Помпей. У него в Испании война подходит к концу.

При всей своей опытности Луций Флакк напрасно упомянул об удачах Помпея. Это отнюдь не добавило благоразумия вновь избранному претору.

Крассу удалось собрать шесть легионов, но эти тридцать тысяч воинов были жалкой пародией на непобедимые римские армии. В это время Рим продолжал вести войны за пределами Италии: Помпей сражался в Испании с Серторием, а затем с его преемником Марком Перпеной; Марк Лукулл наводил порядок во Фракии, а Луций Лукулл бесстрашно преследовал Митридата и армянского царя Тиграна. Все лучшие воины Рима сражались под началом этих военачальников. Марку Крассу достались в основном лишь нищие голодные плебеи, вольноотпущенники и прочий сброд. Таких легионеров раньше даже не призывали на службу, а сами они и не взяли бы в руки меч, если бы не находились сейчас на грани голодной смерти. У другого на месте Красса опустились бы руки, но богач прекрасно понимал положение вещей и не требовал невозможного. Почти целиком на свои средства Красс вооружил легионы, снабдил их продовольствием и повел навстречу врагу.

По дороге к нему присоединились десять тысяч легионеров, оставшихся после поражения консульских армий. Таким образом, к границе Пицена Красс приблизился во главе сорокатысячной армии. Здесь претор остановился, намереваясь в случае необходимости закрыть рабам дорогу на Рим. Своему легату Муммию Красс приказал с двумя легионами следовать за Спартаком.

– Ты должен идти по пятам рабов, но не вступать в сражение, – строго наказал претор своему легату. – Ежедневно посылай ко мне двух человек – утром и вечером. Через них сообщай обо всех действиях Спартака. Старайся по возможности брать в плен рабов из числа посланных за продовольствием или просто отставших. Все, что узнаешь у пленных относительно планов гладиаторов, немедленно сообщай мне.

Муммий довольно быстро нашел войско Спартака и десять дней следовал за рабами, в точности исполняя приказ претора. На одиннадцатый день от гладиаторского войска откололась примерно тысяча человек и осталась стоять на дороге. Остальное войско ушло вперед.

Остановился и Муммий с двумя легионами, разбив недалеко от неприятеля лагерь. Утро следующего дня не принесло никаких изменений: Спартак, как донесла разведка, ушел вперед, а отколовшаяся часть его войска продолжала стоять на пути римлян.

Муммий не знал, на что решиться: с одной стороны, претор запретил ему вступать в битву, с другой стороны, отряд мешает преследовать Спартака. Его, конечно, можно обойти стороной, но глупо оставлять у себя в тылу врага, если его можно с легкостью уничтожить.

Рабы не выдержали первых же ударов римлян и, лениво отбиваясь, начали отступать. Легионеры Муммия, предчувствуя легкую победу, усилили натиск. Преследуя рабов, они расстроили свои ряды, часть их в надежде на добычу устремилась в гладиаторский лагерь. Увлеченные преследованием противника, римляне не сразу заметили, как из-за холмов вышли стройные ряды гладиаторов; еще одна колонна врагов появилась из ближайшего леса. Ликторы Муммия затрубили отход, но было уже поздно: рабы со всех сторон набросились на легионеров, чей боевой опыт у многих исчислялся несколькими часами. Бросая оружие и походные мешки, воины легата обратились в бегство. От полного уничтожения их спасло лишь то, что у рабов не было конницы.

Еще один день Муммий потратил на то, чтобы собрать разбежавшиеся легионы. С такими вояками легат не мог преследовать Спартака, и он принял единственно верное решение – вести свое "храброе воинство" к Крассу.

Претор долго и терпеливо слушал легата. По мере приближения рассказа к концу все больше хмурились брови Марка Красса, нервно подергивалась щека.

– Как же ты допустил такой позор? – спросил Красс Муммия, когда тот закончил горестное повествование. – Предположим, тебя заманили в засаду, на войне всякое случается. Допустим, враги сильнее, но ведь у тебя были еще два пути: умереть или отступить более-менее организованно.

– Рабов было тысяч пять, не больше. Спартак с основными силами ушел на юг. С ними можно было бороться, и даже успешно, но только не с такими легионерами, – оправдывался Муммий. – Меня победила не сила рабов, но трусость собственных легионеров. Проклятые плебеи повернули вспять, едва мечи гладиаторов коснулись их щитов. С таким войском и тебя, претор, постигнет участь Геллия и Лентула.

– Это мы еще посмотрим… – голос Красса не предвещал ничего хорошего. – Легат, какая когорта покинула поле боя первой?

– Где тут разберешься: бежали все, кроме ветеранов.

– И все же найди виновных, Муммий, иначе наказаны будут оба твоих легиона. Мне бы не хотелось быть излишне жестоким.

Мимо военачальников устало брели участники неудачного сражения с рабами. Взгляд Красса вдруг остановился на одном из легионеров. По его развязной походке и лицу было видно, что воин успел залить горечь поражения доброй порцией вина.

– Эй, легионер, где твой меч? – спросил претор.

– Там, на поле… – неопределенно махнул рукой воин и, стараясь ступать как можно ровнее, двинулся дальше.

– Муммий! – рявкнул позеленевший от злости Красс. – Через два часа когорта, первой показавшая спину врагу, должна стоять впереди строя. Кроме провинившейся когорты, там должны быть все потерявшие или бросившие оружие.

В означенное претором время огромным квадратом выстроились все восемь легионов. В центре его стояла третья когорта Умбрийского легиона Муммия. Хотя часть легионеров когорты полегла в бою или разбежалась по домам, на их место встали те, кто потерял при бегстве оружие. В итоге их число составило пятьсот человек.

Марк Красс окинул презрительным взглядом провинившихся легионеров. Вдруг гримаса отвращения на лице претора сменилась удивлением: в первом ряду когорты стоял центурион Рутилл. С большим трудом Красс отвел свой взгляд от прославленного легионера, отмеченного за храбрость самим Суллой, и обратился к легионам:

– Воины! Мы явились свидетелями неслыханного позора: римские легионеры бежали от врагов. Я мог бы понять подобные действия, если бы противником был Ганнибал, Серторий или Митридат. Увы! Причиной их позорного бегства явилась толпа рабов и гладиаторов. Как же мне поступить с этими презренными трусами, чтобы смыть оскорбление, нанесенное римскому оружию?

– Марк Красс, ты недооцениваешь своего соперника, – подал голос Публий Пет. – Гладиаторы научились сражаться не хуже Митридата, и от них бежали уже два консула. Не думаю, что эти несчастные воины, попавшие в засаду, заслуживают сурового наказания.

– Я не отвечаю за действия Геллия и Лентула; пусть их оценят римский сенат и народ. Я не могу судить легионеров, которые были в подчинении у консулов, но эти предатели, – Красс кивнул в сторону третьей когорты, – шли под моими знаменами. Их страх и малодушие ложатся пятном на всех нас. Если оставить без внимания то, что римский легионер бежит при виде раба и бросает оружие предков вместо того, чтобы разить им врагов, нам никогда не победить Спартака. Лично я не хочу разделить участь своих предшественников: Клавдия, Вариния, Геллия, Лентула; да и Рим не может позволить себе такую роскошь, как еще раз потерпеть поражение от гладиаторского войска. Ведь мы – последняя надежда оставшихся в городе матерей, сестер, детей и стариков. Разобьют нас рабы – и путь им к нашим очагам, к самому сердцу народа и государства свободен. Ради спасения Вечного города я больше не намерен терпеть позорного бегства и трусости. Дарованной сенатом властью я, Марк Красс, приказываю наказать предателей по обычаю наших предков. Пусть ликторы разделят их на десятки и подготовят к децимации. Эта суровая мера послужит уроком для всех, кто сомневается в силе римского оружия и собственном мужестве.

Мертвая тишина воцарилась на огромном пространстве, занятом десятками тысяч легионеров. Каждый римлянин знал о существовании этого жестокого наказания, но оно не применялось уже более столетия. Легионеры про себя задавались вопросом: соответствует ли суровость наказания вине их товарищей?

Наконец слова попросил военный трибун, под началом которого состояла когорта, запятнавшая себя бегством с поля боя.

– Говори, трибун, – разрешил Красс, – но предупреждаю: мое решение непреклонно, и какие-либо просьбы бесполезны.

– Претор! Я прошу милости не для себя и не для этих трусов – они заслужили децимации. Но среди них стоит центурион Марк Рутилл, участник пятидесяти восьми битв. Дважды он был награжден гражданским венком, стенной венок принял из рук Луция Корнелия Суллы при взятии Афин. Последним покинул поле боя доблестный центурион и в нынешнем сражении. Скажи, Марк Красс, заслужил ли сей ветеран позорной смерти?

– Да, заслужил. Ибо первое дело центуриона – вести за собой легионеров, а уж затем самому рваться в бой. Какой толк, что Рутилл стойко сражался, если его центурия побежала первой и увлекла за собой остальных?

– Возможно ли одному человеку остановить табун диких лошадей? – в волнении спросил трибун. – Разве ты не видишь, претор, какие недостойные и трусливые люди попали под его начало…

– Трибун, я не нуждаюсь в твоей защите, – подал голос Рутилл. – Претор прав, я виновен и готов нести заслуженное наказание. Об одном лишь прошу: пусть позор и смерть отмеченных жребием не будет напрасной. Я готов положить свою голову под топор немедленно, если это поможет, наконец, восстановить железную дисциплину в легионах и уничтожить Спартака.

– Благодарю, центурион, ты понял то, чего не смог понять трибун. Пусть жребий по воле богов решит, кому суждено лечь под топор ликтора. Буду рад, если тебя, Марк Рутилл, минет ужасная участь.

Страшное наказание – смертная казнь каждого десятого из провинившихся – давно не применялось в Риме, и легионеры отказывались верить, что такое возможно. Однако, повинуясь претору, беглецов разделили на десятки и бросили среди них жребий. Согласно древним правилам, пятьдесят самых невезучих ликторы сначала принялись избивать розгами. Мало кто верил, включая и подвергшихся наказанию розгами, что децимация закончится для них смертью. Всем казалось, что в последний миг Красс поднимет руку и прекратит эту страшную процедуру.

Но вот принесли огромную дубовую колоду; возле нее встали два ликтора с топорами. Словно в кошмарном сне, смотрели римляне, как их товарищи клали головы на колоду и через мгновение лишались их. Пятьдесят человек, со всех ног бежавших от рабов, стремясь спасти свою жизнь, позорно лишились ее от рук своих товарищей.

Рутиллу повезло, боги уберегли его от смертельного жребия. Но в глазах старого воина было не меньше печали и горечи чем на лицах обреченных. Центуриона и остальных, оставшихся в живых легионеров третьей когорты, перевели до окончания войны в обоз. Трусы не имели права защищать свою родину с мечом в руке.

Справедливо ли поступил Красс? Действия его оценивались неоднозначно; большинство порицало жестокое убийство сограждан, но отныне легионеры боялись своего военачальника больше, чем войска гладиаторов.

Спартак в Бруттии

Воспользовавшись тем, что Красс был занят восстановлением дисциплины в легионах, Спартак устремился на юг. Не встречая сопротивления, фракиец прошел разоренную бандами Крикса Апулию, затем Луканию и, наконец, остановился в Бруттии.

Красс, потерявший время из-за оплошности Муммия, теперь спешно гнал свои легионы по следам рабов. В Бруттий он вторгся лишь днем позже Спартака.

Таким образом, римляне и гладиаторы оказались на узком Регийском полуострове – на самом носке италийского «сапога». Казалось, столкновения не избежать. На столь малом пространстве просто невозможно разойтись двум враждебным армиям, но Красс не собирался испытывать судьбу в одном решающем сражении. Сама природа подсказала ему другой путь к победе, более долгий, но и более надежный.

Претор приказал в самом узком месте Бруттия выкопать огромный ров и насыпать вал. Легионеры Красса, ставшие теперь на редкость послушными, отложили мечи и с отменным рвением взялись за лопаты и кирки.

В один из дней Красс в сопровождении Публия Пета и военных трибунов наблюдал, как копошатся во рву его люди.

– Кажется, строительство вала на этом участке подходит к концу, – удовлетворенно отметил Пет. – Теперь уж рабам не выбраться из ловушки.

– Я не стал бы радоваться раньше времени, – промолвил Красс.

– Ты думаешь, рабы могут одолеть заграждения, сломить сопротивление легионеров и вновь вырваться в Луканию?

– Весьма сомнительно.

– Что же тогда тебя тревожит?

– Море, Публий, море. При определенных обстоятельствах оно может стать такой же хорошей дорогой, как Аппиева. Но если Аппиева дорога приведет только в Капую, то по морю можно уплыть в любое место земли. Или ты забыл, Публий, как мы ускользнули из Испании?

– В Малаке мы захватили превосходные корабли. У рабов их нет. Надеюсь, что нет, – поправился Пет.

– Вот именно, мы не знаем, чем располагает Спартак. А ведь он не настолько глуп, чтобы так просто дать поймать себя в ловушку. На что-то же он надеялся, когда вел гладиаторов в крайне неудобный для маневров Бруттий.

– Если у него и есть несколько лодок или кораблей – их недостаточно для огромной армии рабов, – упорно не желал верить в худшее Публий Пет.

– До Сицилии рукой подать. Если хотя бы части рабов удастся преодолеть Мессинский пролив, Риму будет очень трудно подавить мятеж. Возможно, на это уйдут многие годы.

В это время легионеры подвели к Крассу десятка два пленных. Претор сразу заметил, что эти люди не походят на рабов. Более того, мелькнула мысль, что он уже где-то видел людей, одетых в точно такие же пестрые наряды народов, населяющих берега Внутреннего моря. Красс не стал тратить время на воспоминания, а просто спросил легионеров:

– Кто такие?

– Пленные пираты, – доложил центурион. – Ночью на триере привезли рабам оружие и хлеб, получили хорошие денежки, но воспользоваться ими не успели. В темноте сели на мель и захвачены нами вместе со всем добром. Прикажешь повесить их, претор? Или распять на крестах?

– Погоди, это успеется, – Красс обратился к пиратам: – Кто среди вас старший?

Вперед вышел могучий корсар и с ненавистью взглянул на претора.

– Твое имя?

– Аристоник.

– Аристоник… – Красс задумался, пытаясь что-то вспомнить. – Кажется, лет шестьдесят назад человек с таким именем возглавил бунт рабов в Пергаме. Не его ли лавры не дают тебе покоя?

– Меня интересуют только деньги. Я не обладаю твоими познаниями, и человек, о котором ты говоришь, мне неизвестен.

– И все же ты разделишь его судьбу, с той лишь разницей, что умрешь гораздо более мучительной смертью.

– Я не боюсь смерти, иначе незачем было выбирать столь опасную работу.

– Грабеж и убийства ты называешь работой?! – взорвался Красс, но столь же быстро остыл, осененный новой мыслью. Голос его стал мягче и добрее. – А что скажешь, Аристоник, если я отпущу тебя и твоих товарищей?

– Я принимаю твои слова как неудачную шутку. Вели нас повесить и не трать напрасно время.

– Я даже оставлю тебе деньги, полученные от гладиаторов, и помогу снять с мели корабль, – продолжал Красс.

– Если это не шутка, то что же ты хочешь взамен?

– Почти ничего. Я желаю, чтобы пираты прекратили всякие сношения с рабами. Убеди своих товарищей, что помогать врагам Рима – чрезвычайно опасное занятие.

– Я готов поручиться за себя и своих людей, но не уверен, что твое требование исполнят остальные киликийцы. Торговля с рабами приносит хороший доход.

– Попытайся уговорить своих товарищей отказаться от этого источника прибыли. Поверь, Аристоник, это и в ваших интересах, ибо, если хотя бы одна триера приблизиться к побережью Бруттия, я сразу же после того, как разберусь с рабами, займусь пиратами. А Красс умеет держать слово и доводить дело до конца. Можешь спросить об этом любого римлянина.

– Так, значит, я свободен? – переспросил пират, все еще не веря в свое чудесное спасение.

– Да, можешь прямо сейчас отправляться на корабль со своими головорезами, – кивнул Красс и, некоторое время поколебавшись, предложил: – Я хочу дать тебе возможность заработать. Ведь ты признался, что ничем не интересуешься, кроме денег. Привези рабам еще раз оружие, железо или что вы им там продаете, и постарайся узнать планы Спартака. Все сведения будут щедро оплачены.

– Сделаю все, как пожелаешь, римлянин. Киликийцы также умеют быть благодарными.

Так неожиданно Марк Красс приобрел союзников, правда, не слишком достойных, но ведь услугами пиратов пользовались и Луций Лукулл, и даже Сулла Счастливый.

Следующие две недели претор занимался исключительно строительством заграждений от моря до моря. Великая и трудная работа сверх всяких ожиданий была выполнена очень быстро. Словно ножом, римляне разрезали Бруттий рвом длиной в триста стадий (53,5 км), шириной и глубиной в пятнадцать футов (4,5 м). Вдоль рва насыпали высокий вал, на самом верху которого установили палисады*.

Красс отгородил рабов от Италии, кроме того, уберег своих легионеров от вредного безделья. Богач знал: ничто так не развращает человека, как лень и невозможность заниматься трудом, физическим или умственным. Свои философские умозаключения Марк Красс в полной мере проверил на легионерах. Теперь утомленные тяжелым трудом люди желали лишь одного: отбросить в сторону ненавистные лопаты, взять мечи в покрывшиеся мозолями руки и бить врага. Сражение с гладиаторами сейчас казалось легкой разминкой в сравнении с задачей, которую поставил перед ними претор.

Красс был доволен настроениями своих легионеров и проделанной ими титанической работой, но одно обстоятельство все же тревожило его. Рабы не проявляли никакого интереса к сооружениям римлян и ни разу даже не пытались им помешать. Опасаясь какого-нибудь подвоха, Красс послал на Сицилию две тысячи легионеров. Они должны были помочь тамошнему претору защитить побережье, если рабы попытаются переправиться на остров. Красс уже готовил к отправке на Сицилию еще три тысячи воинов, но неожиданно прибыл отпущенный на свободу киликиец.

– Аристоник!? – удивился претор. – Не ожидал еще раз тебя увидеть.

– Ты плохо думаешь о нашем брате, а ведь я пришел с хорошими вестями.

Претор, конечно же, горел желанием услышать их, но римская гордость не позволяла торопить гостя. Наконец после небольшой паузы, показавшейся Крассу вечностью, пират продолжил:

– Киликийские братья приняли решение не подходить к берегам Бруттия до окончания войны с рабами.

– Хорошо. Был ли ты в лагере Спартака? – не удержался претор.

– Да. И получил от него выгодное предложение. Фракиец попросил переправить на Сицилию две тысячи рабов и даже вручил два таланта золота в виде задатка. Поскольку я не собираюсь выполнять эту работу, золото мне не принадлежит. Я прикажу сгрузить его с корабля. Распорядись, чтобы твои люди его забрали.

– Золото принадлежит тебе. Более того, я твой должник.

– Оставь это, римлянин. Ты уже рассчитался со мной тем, что сохранил мне жизнь. Хотя мы, киликийцы, мало ее ценим, все же стоит она дороже золота.

– Благодарю, Аристоник, ты принес добрые вести, и главное – вовремя.

– Теперь я могу вернуться на корабль?

– Да, конечно. Прощай, киликиец, и постарайся больше не попадаться в руки римлян. А если это все же случится, скажи, что оказал услугу Марку Крассу. Возможно, это спасет тебя еще раз; по крайней мере, мое имя должно тебе помочь.

Тем временем вождь гладиаторов ожидал появления обещанных киликийских триер, чтобы переправить свое войско на остров.

Не случайно взор Спартака обратился на Сицилию. Остров всегда был "дымящимся вулканом Рима" и стоил ему немало крови.

Чрезвычайно плодородная земля Сицилии, ее превосходный климат издавна манили к себе соседей. Вначале остров колонизировали греки, затем он вошел в сферу влияния Карфагена. Наконец на Сицилию положил глаз быстро набиравший силу новый хищник – Рим. Из-за острова разгорелась Первая Пуническая война. Долгое время римляне терпели поражения, но не в правилах этого народа было отступаться от задуманного. Ценою десятков тысяч жизней своих соотечественников Рим изгнал карфагенян с Сицилии. Постепенно отстраняя от власти на острове греческих тиранов, по мере возможности придавая своей агрессии видимость законности, Рим овладевал Сицилией. Наконец в 227 году Сицилия была объявлена первой римской провинцией.

Впрочем, и после этого акта остров приносил римлянам, кроме множества благ, немало хлопот. Плодородная земля требовала труда сотен тысяч рабов, которые всегда были недовольны своей участью и пытались изменить незавидный образ жизни. Периодически вспыхивали восстания рабов; два из них были весьма значительны.

Первое сицилийское восстание началось в 136 году. Его возглавил сириец Евн, провозгласивший себя царем Антиохом. Источники сообщают о двухстах тысячах восставших, и хотя это, вероятнее всего, преувеличение, в руках рабов оказались города Энна, Агригент, Тавромений, Катана, Мессана. Четыре долгих года длилась война римлян с рабами. Лишь в 132 году консулу Публию Рупилию при помощи предательства удалось овладеть столицей "рабского царства" Энной.

Перебитых на войне рабов заменили новыми, но мир и спокойствие на Сицилии воцарились ненадолго.

В 104 году началось второе восстание рабов, потрясшее до основания владычество римлян на острове. Его возглавил некий Сальвий, который объявил себя царем Трифоном. Практически весь остров, за исключением крупных городов, оказался в руках рабов. Они успешно сражались с сицилийским претором Лицинием Нервой и семнадцатитысячной армией присланного сенатом Луция Лукулла. Лишь в 100 году консульской армии во главе с Манием Аквилием удалось подавить восстание.

Островное положение Сицилии создавало определенные трудности при переброске легионов с континента и способствовало тому, что "рабские царства" могли продержаться довольно долго. Кроме того, плодородная земля и огромное количество трудившихся на ней рабов поставляли мятежникам и необходимые продукты, и воинов.

Марку Крассу даже подумать было страшно о том, что произойдет, если Спартак высадится на Сицилии во главе десятков тысяч рабов. Вот почему претор всеми силами стремился не допустить гладиаторов на остров, а фракиец, в свою очередь, любыми путями пытался туда попасть.

Спартак напрасно две недели прождал обещанные пиратские корабли. Более того, киликийцы прекратили с рабами выгодную для них торговлю. После ухода Аристоника ни одна триера не бросила якорь у занятых гладиаторами берегов Бруттия. Спартак понял, что жестоко обманулся в своих надеждах на пиратов, но все же не отказался от мысли переправиться на спасительный остров.

Он приказал собрать лодки со всего побережья. Вдобавок тысячи людей таскали бревна, доски, бочки – словом, все, что могло пригодиться для постройки плотов.

За этим занятием рабов застала зима, а вместе с ней наступил сезон бурь и штормов. И вот в один из зимних дней на почти уже готовую флотилию налетел ураган и в считанные минуты рассеял большую часть плотов по морю, а часть разбил о скалы. Кучи щепок и бревен на прибрежном песке – единственное, что осталось от нехитрой гладиаторской флотилии.

Рабов обуял ужас: им казалось, что боги воспротивились их намерениям. Можно было, конечно, еще раз попытаться построить подобный флот, но едва ли кто отважился бы выйти на нем в бушующее море. Все труды оказались напрасными, а главное, было упущено драгоценное время. Берег Сицилии, который был прекрасно виден в ясную погоду, оставался, как и несколько месяцев назад, недосягаемым.

Тем временем еще один враг поразил войско восставших рабов, и был он не менее страшен, чем Красс с его легионами, огромным рвом и стеной. Рабы, привыкшие за время войны не отказывать себе в пище, с ужасом обнаружили, что все запасы съедены и им грозит голодная смерть. В общий котел пошли тягловые, а затем и боевые кони. Вскоре Спартак лишился почти всей своей конницы – любимого детища и предмета его гордости, очень часто обеспечивавшего победу гладиаторам.

Вместе с наступлением голода, естественно, упало и воинственное настроение рабов, иссякла их вера в победу. Все чаще раздавались голоса в пользу сдачи в плен Крассу – он, дескать, милостив к рабам. Под давлением своего деморализованного войска Спартак был вынужден послать к Крассу людей для переговоров.