Текст книги "Русская революция и «немецкое золото»"

Автор книги: Геннадий Соболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Вопрос о восточной Галиции я представлю австрийскому кабинету; этот вопрос должен быть решен в Вене. Холмский вопрос я беру на себя. Я имею право, я должен действовать, чтобы сохранить за нами польские симпатии, а не смотреть скрестивши руки, как сотни тысяч людей умирают с голоду.

21 января 1918 г.

Поездка в Вену. Впечатление венских беспорядков еще сильнее, чем я думал, и становится катастрофичным. Украинцы больше не обсуждают вопросов, они диктуют нам свои решения.

На вокзале, при чтении прежних протоколов, я нашел записи, касающиеся совещаний с Михаэлисом. Согласно им помощник государственного секретаря фон-Штумм сказал тогда: «Министерство иностранных дел находится в постоянных сношениях с украинцами, и сепаратистское движение в Украине очень сильно. Для поощрения его украинцы выставили требование объединения с Холмом и с восточной Галицией, населенной украинцами. Но пока Галиция принадлежит Австрии, претензия на Галицию невыполнима. Дело обстояло бы иначе, если бы Галиция объединилась с Польшей: в таком случае отказ от восточной Галиции был бы осуществим».

По-видимому, немцы уже давно предрешили этот мучительный вопрос.

22 января состоялось совещание, пришедшее к окончательному решению относительно украинского вопроса. Председательствовал император, и предоставил мне слово в первую очередь. Я сначала изложил все трудности, препятствующие миру с Россией, и которые уже известны из вышеприведенных записей моего дневника. Я выразил сомнение в том, что удастся добиться общего мира центральных держав с Петербургом. Затем я остановился на ходе переговоров с украинцами. Я доложил, что украинцы сначала требовали уступки Галиции, но что я их требование отклонил. Они также выставляли пожелания касательно русинской территории Венгрии, но разговоры эти были прекращены ввиду надлежащего отпора с моей стороны. Теперь они требовали разделения Галиции и создания австрийской провинции из восточной Галиции и Буковины. Я подчеркнул, что принятие украинского постулата должно иметь тяжелые последствия при дальнейшем развитии австро-польского вопроса. Но зато украинцы должны оказать нам громадную услугу в смысле немедленного подвоза муки. Кроме того Австро-Венгрия будет требовать полного уравнения в правах поляков, населяющих Украину.

Я особенно подчеркнул, что я считаю своим долгом дать полный отчет о совещаниях в Бресте, потому что решение не может быть предоставлено мне, а лишь всему кабинету в целом, и в первую очередь председателю австрийского совета министров. Австрийское правительство должно решить, можно ли принести эту жертву или нет; я, конечно, заранее предупреждал, что если мы отклоним украинские претензии, то нам, по-видимому, не удастся прийти к какому-либо соглашению с этой страной, и что мы в таком случае окажемся вынужденными вернуться из Брест-Литовска без всякого мира.

После меня взял слово председатель Совета министров д-р фон-Зейдлер; он прежде всего подчеркнул необходимость немедленно заключить мир и затем остановился на вопросе о создании украинского коронного владения Австрии, особенно с точки зрения парламентской. Председатель Совета министров заявил, что несмотря на то, что со стороны поляков следует ожидать резкой оппозиции, он рассчитывает, что большинство в две трети голосов палаты поддержит соответствующий законопроект. Он не скрывает от себя, что решению вопроса будут предшествовать жестокие прения и борьба, но еще раз подчеркнул надежду получить поддержку большинства, состоящего из двух третей голосов рейхстага, несмотря на польскую делегацию. После Зейдлера говорил венгерский председатель Совета министров д-р Векерле.

Он начал с того, что одобрил мое решение не делать украинцам уступок за счет русин, населяющих Венгрию. Невозможно разделить население Венгрии на основании строго проведенного принципа национальности. К тому же русины, населяющие Венгрию, находятся на слишком низком для умелого использования национальной независимости уровне культуры. Д-р Векерле настойчиво предупреждал против опасности такого вмешательства извне; он заявил, что опасность такого шага была бы крайне велика, что она приведет нас к наклонной плоскости, и что мы должны крепко настаивать на систематическом отклонении двуединой монархией всякого вмешательства извне. Одним словом, Векерле все же высказался против точки зрения председателя австрийского совета министров.

Тогда я взял слово вторично и заявил, что я отдаю себе полный отчет в громадном значении и в опасностях этого шага. Совершенно верно, что он приведет нас к наклонной плоскости, и никак нельзя предвидеть, где мы остановимся в нашем падении. Я поставил д-ру Векерле прямой вопрос, как должен поступить ответственный руководитель внешней политики, если и председатель австрийского Совета министров, и оба министра продовольствия говорят ему, что венгерской продовольственной поддержки хватит в лучшем случае на три месяца, и что если мы и по прошествии их не найдем пути для получения необходимых зерновых продуктов извне, то катастрофа совершенно неизбежна. Когда Векерле стал мне на это возражать, я со своей стороны заявил, что если он, Векерле, снабдит Австрию зерном, то я первый стану на его точку зрения, но пока он настаивает на своем категорическом отказе и не желает ничем помочь нам, мы находимся в положении человека, оказавшегося в третьем этаже загоревшегося дома и желающего выпрыгнуть из окна. Человек этот в ту минуту не задумается над тем, не переломает ли он себе при этом обе ноги, он предпочтет верной смерти шанс на спасение. Если положение фактически таково, что мы через два месяца окажемся без всякого продовольствия, то мы должны предусмотреть все последствия, могущие произойти из такого положения вещей. Д-р Зейдлер вторично просил слова и поддержал меня по всем пунктам.

В течение дальнейших прений обсуждался вопрос о вероятности неудачи австро-польского разрешения вопроса, в связи с украинским миром, и с новой конъюнктурой, которая должна создаться ввиду этого. В связи с первым вопросом попросил слова начальник отделения д-р Гратц. Он подчеркнул, что австро-польское разрешение вопроса обречено на неудачу, независимо от признания украинских требований, просто потому, что претензии Германии делают его неосуществимым. Независимо от громадных территориальных урезок русской Польши, немцы требовали подавления польской промышленности, права совладения польскими железными дорогами и государственными землями и перенесения части военного долга на Польшу. Мы не могли согласиться на присоединение к нам ослабленной такими методами и еле дышащей Польши, которая, конечно, оставалась бы при этом сама крайне неудовлетворенной. Д-р Гратц защищал ту точку зрения, что было бы благоразумнее вернуться к программе, обсуждавшейся уже раньше в общей своей схеме, к проекту, предоставляющему объединенную Польшу Германии, компенсируя за это двуединую монархию присоединением к ней Румынии. Д-р Гратц развивал эту точку зрения очень подробно, император затем сделал сводку высказанных мнений в таком духе, что прежде всего необходимо стремиться к миру с Россией и Украиной, и что с последней необходимо вступить в переговоры на основе раздробления Галиции. Вопрос о том, не следует ли окончательно бросить австро-польское разрешение вопроса, не выяснен окончательно, а только отложен.

К концу заседания слово попросил министр объединенных финансов Австрии и Венгрии, который, подобно д-ру Векерле, предостерегал против принятия австрийской точки зрения. Буриан подчеркнул, что война несомненно внесет изменение во внутреннюю структуру двуединой монархии, но для того, чтобы достигнуть действительно плодотворных результатов, она должна обязательно исходить изнутри, а не извне. Далее он подчеркнул, что если австрийской точке зрения на раздробление Галиции на две части все же суждено победить, то установление соответствующей формы этого раздробления будет иметь большое значение. Барон Буриан посоветовал ввести соответствующий параграф не в официальный договор, а в секретное добавление. Он, Буриан, считает, что единственная возможность ослабить тяжелые последствия линии поведения, намеченной австрийским правительством, заключается в применении именно такой тактики.

Таковы найденные в моем дневнике записи, касающиеся совещания. Итак, австрийское правительство не только заблаговременно высказало согласие на намечаемое соглашение с Украиной, но, больше того, согласие это последовало по прямому наказу, по усмотрению и под ответственностью самого правительства.

28 января 1918 г.

Вечером прибыл в Брест.

29 января 1918 г.

Прибыл Троцкий.

30 января 1918 г.

Первое пленарное заседание. Нет сомнения, что революционное движение в Австрии и в Германии до крайности повысило надежды петербуржцев на переворот. Мне кажется, что возможность добиться соглашения с русскими почти что исключена. По настроению русских чувствуется, что они рассчитывают на наступление мировой революции в течение ближайших недель, и их тактика сводится к тому, чтобы выиграть время и выждать этот момент. Заседание не имело никаких серьезных результатов, одни только колкости, которыми обмениваются Кюльман и Троцкий. Сегодня первое заседание комиссии по территориальным вопросам. Я буду председательствовать и поставлю на обсуждение наши территориальные проблемы.

При настоящей конъюнктуре для нас интересно только то, что отношения между Петербургом и Киевом заметно ухудшились и большевики уже вообще больше не признают самостоятельности киевской комиссии.

1 февраля 1918 г.

Я председательствовал на совещании с петербургскими русскими относительно территориальных вопросов. Я хотел свести, наконец, русских и украинцев на очную ставку, и добиться мира или от тех, или от других. У меня при этом еще есть слабая надежда, что заключение мира с одной из сторон произведет такое сильное впечатление на другую; что в конце концов удастся помириться с обеими.

Как я и ожидал, на мой вопрос Троцкому о том, признает ли он, что право обсуждать вопросы о границах Украины принадлежит одним только украинцам, я получил ответ резко отрицательный. На этом, после некоторых пререканий, я предложил прервать заседание и созвать пленарное заседание с тем, чтобы дать киевлянам возможность первоначально обсудить эти вопросы с петербуржцами.

2 февраля 1918 г.

Я просил украинцев переговорить наконец с петербуржцами напрямик; успех был, пожалуй, слишком велик. Представители Украины просто осыпали петербуржцев дикой бранью, ясно показывавшей, какая пропасть лежит между этими двумя правительствами, и что не мы виноваты, что они никак не могут примириться. Троцкий был в таком расстроенном состоянии, что на него было жалко смотреть. Он был страшно бледен, лицо его вздрагивало, он уставился прямо перед собой и что-то нервно чертил на промокательной бумажке. Большие капли пота струились у него со лба. Он, очевидно, тяжело переживал оскорбления, наносимые ему перед иностранцами его же собственными соотечественниками.

Сюда недавно прибыли оба брата Рихтгофен. Старший заставил снизиться шестьдесят, а второй «только» тридцать неприятельских аэропланов. У старшего лицо красивой молодой девушки. Он рассказал мне, как это делается. Он уверяет, что это очень просто, нужно только подлетать к неприятельскому аэроплану сзади, на совершенно незначительное расстояние, а затем стрелять в упор – тогда тот обязательно упадет. Только при этом необходимо предварительно победить «собственную свою погань» и не бояться подлететь к противнику вплотную. Современные герои.

О братьях Рихтгофен рассказывают две прелестные истории.

Англичане назначили приз за жизнь старшего. Когда Рихтгофен узнал об этом, то сообщил им в подброшенных листовках, что для облегчения их работы, его аппарат будет с завтрашнего дня раскрашен в красный цвет, дабы его было легче узнать. Когда на следующее утро его эскадрилью выкатили из ангара, оказалось, что все аэропланы ярко красны. Один за всех и все за одного.

А вот другая история: Рихтгофен и один англичанин кружились друг около друга и перестреливались, как сумасшедшие. Постепенно круги все суживаются, они оба уже начинают отчетливо различать черты друг друга. Вдруг с пулеметом Рихтгофена происходит что-то неладное, он больше не может стрелять. Англичанин удивленно всматривается и, когда, наконец, соображает в чем дело, машет рукой, поворачивается и улетает. Fair play! Я бы хотел знать этого англичанина и сказать ему, что в моих глазах он выше героев древнего мира.

3 февраля 1918 г.

Отъезд в Берлин. Кюльман, Гофман, Коллоредо.

4 февраля 1918 г.

Приезд в Берлин. Днем ничего, так как немцы совещаются между собой.

5 февраля 1918 г.

Целый день заседание. У меня было много ожесточенных схваток с Людендорфом. Хотя до полной ясности мы не дошли, мы все же на пути к ней. Помимо выяснения брестской тактики дело идет о том, чтобы наконец письменно закрепить, что мы обязались бороться за довоенные владения Германии. Людендорф сильно возражал и сказал: «Если Германия заключит мир без определенных приобретений, то она войну потеряла».

Когда спор стал все больше обостряться, Гертлинг толкнул меня и шепнул: «Оставьте его, мы оба справимся с этим без Людендорфа».

Я сейчас буду разрабатывать сводку и пошлю Гертлингу.

Вечером: ужин у Гогенлоэ.

6 февраля 1918 г.

Вечером приехал в Брест. Визнер работал прекрасно и неутомимо; выяснению положения, по крайней мере, что касается украинских требований, способствовал вчерашний приезд вождя австрийских русин, Николая Василько, несмотря на то, что – очевидно, под влиянием роли, которую его русско-украинские товарищи сейчас играют в Бресте – он здесь говорит в гораздо более шовинистических тонах, чем я от него ожидал по его прежним венским выступлениям. Я в Берлине советовал как можно скорее покончить с украинцами. Я сказал, что после этого я смогу начать переговоры с Троцким от имени Германии. Мы переговорим с ним с глазу на глаз и попытаемся, таким образом, выяснить, возможно ли соглашение. Это идея Гратца. После некоторого сопротивления они согласились.

7 февраля 1918 г.

Я имел разговор с Троцким. Я взял с собой Гратца, который превзошел все ожидания, которые я на него возлагал. Я начал с того, что сказал Троцкому, что у меня впечатление, что мы стоим непосредственно перед разрывом и возобновлением войны, и что перед тем, как совершить этот чреватый последствиями шаг, я бы хотел знать, действительно ли он неизбежен. Я поэтому прошу Троцкого сказать мне прямо и откровенно, какие условия он бы считал приемлемыми. На это Троцкий ответил мне совершенно ясно и определенно, что он отнюдь не столь наивен, как мы думаем, что он отлично знает, что нет лучшей аргументации, нежели сила, и что центральные державы вполне способны отнять у России ее губернии. В совещаниях с Кюльманом он несколько раз пытался перекинуть мост и указывал ему, что дело идет не о свободном самоопределении народов в оккупированных областях, а о грубой голой силе, и что он, Троцкий, вынужден преклониться перед силой. Он никогда не откажется от своих принципов и никогда не согласится сказать, что он признает такое толкование самоопределения народов. Пускай немцы скажут без всяких оговорок, какие границы они требуют, а он тогда объявит всей Европе, что дело идет о грубой аннексии, но что Россия слишком слаба, чтобы защищаться. Один только отказ от Моонзундских островов кажется ему уж чересчур неприемлемым. Во-вторых, и это весьма характерно, Троцкий сказал, что он ни за что не даст согласия на то, чтобы мы заключили отдельный мир с Украиной, что Украина уже больше не в руках Рады, а в руках большевистских частей. Она является частью России, и заключение мира с нею означало бы вмешательство во внутренние дела России. Фактически же дело обстоит так, что дней десять тому назад русские войска действительно вошли в Киев, но с тех пор их оттуда уже прогнали, и сейчас Рада по-прежнему полновластна. Я не могу точно утверждать, плохо ли Троцкий информирован, или он нарочно искажает истину, но мне кажется, что первая гипотеза вернее.

Последняя надежда прийти к соглашению с Петербургом исчезла. В Берлине была перехвачена прокламация русского правительства, призывающая немецких солдат к убийству императора и генералов, и к братскому соединению с Советами. На это последовала телеграмма императора Вильгельма Кюльману с приказом немедленно покончить с переговорами и, кроме оккупированных областей, потребовать еще и неоккупированные области Эстляндии и Лифляндии – и все это без малейшего права народов на самоопределение.

Подлость этих большевиков делает переговоры невозможными. Я вполне понимаю, что такое поведение могло взорвать Германию, но берлинское поручение все же не подлежит выполнению. Не следует впутывать во всю эту историю Эстляндию и Лифляндию.

8 февраля 1918 г.

Сегодня должен быть заключен мир с Украиной. Это первый мир за эту ужасную войну. Но действительно ли Рада до сих пор продержалась в Киеве? Василько показывает мне телеграмму, полученную украинской делегацией из Киева и датированную 6-м числом, а на мое предложение командировать туда австрийского офицера генерального штаба, для получения точных сведений, Троцкий ответил отказом. Его заявление, будто большевики уже захватили Украину, очевидно, все же было хитростью. К тому же, Гратц, видевший Троцкого сегодня утром, чтобы сообщить ему о нашем намерении заключить украинский мир еще сегодня же, говорит, что он, по-видимому, очень подавлен. Это укрепляет мое решение подписать. Гратц организовал на завтра совещание с петербуржцами, которое должно окончательно выяснить, возможно ли соглашение, или разрыв неминуем. Во всяком случае, нет сомнения,что брестское интермеццо идет быстрыми шагами к концу.

По заключении мира с Украиной, я получил от императора нижеследующую телеграмму:

9 февраля 1918 г.

«Глубоко взволнованный и осчастливленный известием о заключении мира с Украиной, приношу Вам, дорогой граф Чернин, сердечную благодарность за вашу целесообразную и успешную деятельность.

Вы мне доставили лучший день моего правления, по сие время полного столь тяжелых забот, и я молю всевышнего Бога помочь вам и дальше на вашем трудном поприще на благо империи и населяющих ее народов.

Карл»

11 февраля 1918 г.

Троцкий отказывается подписать. Война кончена, но мира нет… Вследствие этого мы были поставлены во время переговоров с Петербургом в следующее положение: у нас не было никакой возможности заставить германцев согласиться на отказ от Курляндии и Литвы. Физической силы у нас не было. С одной стороны давление, исходящее от верховного командования, а с другой – лицемерная игра русских отнимали у нас возможность действовать. Мы поэтому стояли перед альтернативой: или отколоться при заключении мира от Германии и подписать сепаратный договор, или сообща с тремя союзниками заключить мир, включающий открытую аннексию русских губерний.

Первая альтернатива шла навстречу большой опасности расширить уже заметную трещину, подтачивающую Четверной союз, и превратить ее в целую пропасть. Четверной союз уже не был в состоянии перенести такие испытания. Нашим войскам предстояло напрячься еще последний раз, и мы должны были во всяком случае избежать всего такого, что могло бы поколебать решимость Четверного союза. С другой стороны мы стояли перед лицом с опасностью, что заключение мира даст Вильсону, единственному государственному деятелю всего мира, готовому обсудить идею компромиссного мира, совершенно неверное представление о наших настоящих намерениях. Я тогда надеялся – и в этом я не ошибся – что этот выдающийся человек оценит все положение и согласится с тем, что у нас нет выбора поступить иначе. Вышеупомянутые его речи, произнесенные им по нашему адресу после Бреста, подтвердили верность моих предположений.

Мир с Украиной состоялся под давлением начинающегося форменного голода. Он носит на себе все признаки своего происхождения. Это правда. Но не менее справедливо и то, что хотя мы и получили из Украины гораздо меньше того, на что рассчитывали, – без этой поддержки мы и вовсе не могли бы продержаться до нового урожая. Статистика показывает, что весной и летом 1918 г. из Украины прибыло 42 000 вагонов. Это продовольствие больше неоткуда было получить. Пусть те, кто осуждают мир, помнят, что эти припасы спасли миллионы людей от голодной смерти.

Далее несомненно, что запасы, имевшиеся на Украине, были так велики, что если бы не дурная организация добывания запасов и их транспорта, поставка их в Австрию могла бы быть очень усилена.

В мае 1919 г. государственный секретарь по моей просьбе сообщил мне для опубликования статистические данные:

«Краткое описание организации ввоза зерновых продуктов из Украины (на основе Брест-Литовского мира) и ее результатов

После того, как нам с большим трудом удалось прийти к соответствующему соглашению с Германией относительно дележа украинских продуктов продовольствия, в Киев была командирована миссия, в которую входили не только правительственные чиновники, но и наиболее опытные и квалифицированные специалисты, которыми правительство располагало.

Германия и Венгрия также командировали специалистов. Между ними были люди, имеющие в русском хлебном деле опыт нескольких десятков лет и состоявшие раньше на службе как германских фирм, так и хлебных фирм Антанты (так напр., бывший служащий известной французской хлебной фирмы Луи Дрейфус).

Официальная миссия прибыла в Киев в середине марта и тотчас же принялась за работу. Но весьма скоро обнаружилось, что работа эта наталкивается на исключительные препятствия.

Украинское правительство, утверждавшее в Брест-Литовске, что из Украины можно вывезти громадные запасы, по-видимому превышающие миллион тонн, было тем временем заменено другим министерством. Кабинет, оказавшийся у руля, не выказал особой склонности или по крайней мере спешности исполнить эти обязательства во всей их полноте, а наоборот, пытался доказать, прибегая при этом к самой разнообразной аргументации, что это совершенно невозможно.

К этому надо прибавить, что Брестский мир предусматривал буквальный обмен поезда за поезд вывозного товара за вывозной товар, и что ни Германия ни Австро-Венгрия не были в состоянии выполнить, хотя бы частью, обязательства по выдаче таких ценностей (в первую очередь, требовалась мануфактура).

Поэтому приходилось подумать о том, чтобы пока закупать этот товар в кредит, и, после весьма долгих и отнюдь не легких переговоров, удалось убедить украинское правительство оказать нам кредит в валюте (обеспеченный векселями в марках и кронах на Берлин и Вену). В конце концов, соответствующие договоры были заключены, и в общем обе центральные державы, таким образом, выручили шестьсот сорок четыре миллиона карбованцев.

Что же касается синдиката для скупки рублей, заключенного под руководством высшего германского финансового мира самыми значительными банками Берлина, Вены и Будапешта, то в первые месяцы своего существования ему удалось развить лишь весьма слабую деятельность. Уже самое образование этого синдиката было связано с большими затруднениями и, в частности, с потерей времени, а впоследствии к тому же оказалось, что его организация чрезвычайно тяжеловесна. Во всяком случае, ему удалось извлечь лишь сравнительно незначительные суммы рублей, так что украинский закупочный комитет, особенно вначале, страдал от хронической недостаточности платежеспособности.

Правда, что даже и лучшая регулировка денежного вопроса могла бы вызвать решительное улучшение вывоза лишь из немногих, наиболее богатых губерний, потому что основное затруднение все равно заключалось именно в недостатке продуктов. Несомненный факт, что Киев и Одесса сами определенно стояли перед риском хлебного кризиса, служит лучшей характеристикой создавшегося положения.

Дело в том, что четырехмесячные военные тяготы и опустошения, произведенные большевиками (с ноября 1917 г. по март 1918 г.), обнаруживались чересчур ясно: обработка полей, а, следовательно, и урожаи были всюду сокращены, заготовленные запасы были отчасти уничтожены при уходе большевиков на север, а отчасти взяты ими с собой. Но все же сборы, произведенные в стране, обнаружили наличность некоторых, хотя и скромных, запасов, вызывавших потребность в необходимости организации закупочного комитета. Однако свободная закупка на Украине, первоначально намеченная нами и Германией, не могла быть проведена на деле, потому что украинское правительство заявило, что оно желает само стать во главе подобной организации, и ревниво и упрямо придерживалось такого решения. Между тем, революция, а затем и вторжение большевиков, уничтожили в деревне всякий авторитет, крестьянство было революционизировано, имения захвачены и искромсаны революционерами. Таким образом, по вопросу о закупке зерна власть правительства оказалась совершенно недостаточной, а с другой стороны (как это видно из некоторых отдельных случаев), она все же была достаточно сильной, чтобы ставить нам трудные, иногда непреоборимые препятствия.

Приходилось поэтому идти заодно с правительством, т. е. устанавливать с ним известный компромисс. По окончании переговоров, длившихся целые недели, такое соглашение, наконец, под сильным дипломатическим давлением состоялось, и 25-го апреля 1918 г. был подписан соответствующий договор.

Он предусматривал организацию крупного хозяйственного германо-австро-венгерского центра, или, говоря проще, громадного склада зерновых продуктов, куда центральные державы командировали бы доверенных специалистов по хлебному делу, из числа самых опытных, и лучше всех изучивших условия хлебной торговли в России в течение многолетней практики.

Но в то время, как весь этот аппарат был еще только в периоде организации, в Вене (под впечатлением событий, происшедших во время путешествия императора в северную Чехию) потеряли терпение; военные круги нашли, что им не следует больше присматриваться к трудам коммерческой организации в оккупированной войсками области в качестве посторонних зрителей. Генеральный штаб убедил императора издать указ, поручающий австро-венгерским частям сбор зерновых продуктов в оккупированных ими областях. Для проведения такой тактики в Одессу был командирован генерал (до тех пор действовавший в Румынии), который и начал вести оттуда свою особую линию «военных действий». Для оплаты зерновых продуктов были применены кроны, получаемые из Вены. Военная организация закупки зерновых продуктов была, таким образом, создана путем обращения императора к правительству с предложением предоставить военному министерству сто миллионов крон, которые фактически и были затем препровождены военной закупочной организации.

Действия военной организации, происходившие в то самое время, когда гражданская организация только еще образовывалась, очень повредили последней, а широкое распространение наших бумажных денег также имело чрезвычайно пагубное влияние на курс нашей валюты на Украине. К тому же кроны, пущенные таким образом в обращение на Украине, попали контрабандным путем на скандинавские и голландские рынки и, спустя несколько месяцев, безусловно, содействовали известному падению крон.

Сепаратные выступления военного ведомства Австро-Венгрии подверглись очень резкому осуждению германцев, и когда в середине мая острая продовольственная нужда заставила нас обратиться к Германии с просьбой выручить нас до нового урожая, соответствующая помощь была нам оказана только при условии, что в будущем действия военного ведомства Австро-Венгрии будут прекращены, и руководство украинскими делами перейдет к Германии.

В те времена мы надеялись на большой подвоз припасов особенно из Бессарабии, где Германия организовала сбор зерновых продуктов, при поддержке румынского правительства. Но в этой надежде пришлось также разочароваться, а в июне и в июле выяснилось, что и на Украину приходилось все меньше рассчитывать. По-видимому, все крупные запасы страны были уже истощены; при этом, организация сборов никогда и не стояла на должной высоте, потому что перекупка, производимая нашими военными организациями, часто мешала системе максимальных цен.

Между тем, все подготовления для сбора урожая 1918 г. были сделаны. К этому времени закупочная организация была несколько лучше финансирована и разработана, необходимые личные связи были созданы, и, таким образом, открывалась возможность вывоза из страны больших запасов. Но сначала нужно было удовлетворить нужды украинских городов, особенно тех, где уже наступал голод, затем украинских воинских частей и, наконец, очень значительных германских и австро-венгерских оккупационных частей. Украинское правительство соглашалось на экспорт зерна лишь после обеспечения всех этих групп населения известными запасами, и против такой точки зрения трудно было спорить.

Но в скором времени обнаружилось, что обработка всей пахотной земли очень сократилась – такое положение вещей являлось следствием хаотических правовых взаимоотношений, господствовавших на Украине со времени аграрной революции. Под влиянием этого местные власти не были склонны допускать экспорт – и дело доходило до запрещения вывоза из одного округа в другой – совершенно аналогично тому, что происходило у нас.

Но важнее все было то, что, под влиянием военных поражений Германии, теперь стало особенно заметна агитация (часто замечаемая уже и раньше) агентов Антанты. Положение насажденного Германией киевского правительства было чрезвычайно шаткое. К тому же, по всей стране все еще работали большевистские агенты, агитация которых против нашей организации становилась все успешнее. Все это, вместе взятое, затрудняло работу и в сентябре и октябре – а затем произошло падение центральных держав.

Затруднения, вызываемые проблемой транспорта, были также чрезвычайно велики, приходилось или доставлять сначала подвоз к Черному морю, а затем по морю и, наконец, вверх по течению Дуная, или же прямо через всю Галицию. Но для последнего пути часто недоставало вагонов, а на Украине, к этому присоединялось еще и сопротивление, оказываемое местными железнодорожниками, подстрекаемыми большевиками и т. д.

Хотя недостаток припасов в самой Украине и ограниченность наших финансов и привели к тому, что надежды, распространенные у нас в эпоху заключения Брест-Литовского мира, не были выполнены даже и приблизительно – можно утверждать, что для устранения исключительно тяжких затруднений было сделано все, что находится в человеческих силах. Силы эти были особенно использованы путем привлечения самых лучших и опытных хлебных фирм.