Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Геннадий Шпаликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Бывает все на свете хорошо, в чем дело, сразу не поймешь

Бывает все на свете хорошо,

В чем дело, сразу не поймешь,

А просто летний дождь прошел,

Нормальный летний дождь.

Мелькнет в толпе знакомое лицо,

Веселые глаза,

А в них бежит Садовое кольцо,

А в них блестит Садовое кольцо,

И летняя гроза.

А я иду, шагаю по Москве,

И я пройти еще смогу

Соленый Тихий океан,

И тундру, и тайгу.

Над лодкой белый парус распущу,

Пока не знаю, с кем,

Но если я по дому загрущу,

Под снегом я фиалку отыщу

И вспомню о Москве.

У лошади была грудная жаба

У лошади была грудная жаба,

Но лошадь, как известно, не овца,

И лошадь на парады приезжала

И маршалу об этом ни словца…

А маршала сразила скарлатина,

Она его сразила наповал,

Но маршал был выносливый мужчина

И лошади об этом не сказал.

1959

Лают бешено собаки в затухающую даль...

(Песня из пьесы)

Лают бешено собаки

В затухающую даль,

Я пришел к вам в черном фраке,

Элегантный, как рояль.

Было холодно и мокро,

Жались тени по углам,

Проливали слезы стекла,

Как герои мелодрам.

Вы сидели на диване,

Походили на портрет.

Молча я сжимал в кармане

Леденящий пистолет.

Расположен книзу дулом

Сквозь карман он мог стрелять,

Я все думал, думал, думал–

Убивать, не убивать?

И от сырости осенней

Дрожи я сдержать не мог,

Вы упали на колени

У моих красивых ног.

Выстрел, дым, сверкнуло пламя,

Ничего уже не жаль.

Я лежал к дверям ногами–

Элегантный, как рояль.

1959

МОЖАЙСК

В желтых липах спрятан вечер,

Сумерки спокойно сини,

Город тих и обесцвечен,

Город стынет.

Тротуары, тротуары

Шелестят сухой листвою,

Город старый, очень старый

Под Москвою.

Деревянный, краснокрыший,

С бесконечностью заборов,

Колокольным звоном слышен

Всех соборов.

Полутени потемнели,

Тени смазались краями,

Переулки загорели

Фонарями.

Здесь остриженный, безусый,

В тарантасе плакал глухо

Очень милый, очень грустный

Пьер Безухов.

1956

Ах улицы, единственный приют

Ах улицы, единственный приют,

Не для бездомных–Для живущих в городе.

Мне улицы покоя не дают,

Они мои товарищи и вороги.

Мне кажется – не я по ним иду,

А подчиняюсь, двигаю ногами,

А улицы ведут меня, ведут,

По заданной единожды программе.

Программе переулков дорогих,

Намерений веселых и благих.

Декабрь 1963

БАТУМ

Работа нетяжелая,

И мне присуждено

Пить местное, дешевое

Грузинское вино.

Я пью его без устали,

Стакан на свет гляжу,

С матросами безусыми

По городу брожу.

С матросами безусыми

Брожу я до утра

За девочками с бусами

Из чешского стекла.

Матросам завтра вечером

К Босфору отплывать,

Они спешат, их четверо,

Я пятый – мне плевать.

Мне оставаться в городе,

Где море и базар,

Где девочки негордые

Выходят на бульвар.

САДОВОЕ КОЛЬЦО

Я вижу вас, я помню вас

И эту улицу ночную,

Когда повсюду свет погас,

А я по городу кочую.

Прощай, Садовое кольцо,

Я опускаюсь, опускаюсь

И на высокое крыльцо

Чужого дома поднимаюсь.

Чужие люди отворят

Чужие двери с недоверьем,

А мы отрежем и отмерим

И каждый вздох, и чуждый взгляд.

Прощай, Садовое кольцо,

Товарища родные плечи,

Я вижу строгое лицо,

Я слышу правильные речи.

А мы ни в чем не виноваты,

Мы постучались ночью к вам,

Как все бездомные солдаты,

Что просят крова по дворам.

От мороза – проза холодеет так

От мороза – проза

Холодеет так,

Розовая рожа,

Вскинутый пятак.

Чет не чет,

А, может, черт, – Может, все возможно,

Если улица течет

У тебя подножно.

Если улицы, мосты,

Переулки, лестницы,

Навсегда в себя вместил

Все во мне поместится.

Все поместится во мне,

Все во мне поместится,

Онемею – онемел,

Переулки, лестницы.

Я шагаю по Москве, как шагают по доске.

Я шагаю по Москве,

Как шагают по доске.

Что такое – сквер направо

И налево тоже сквер.

Здесь когда–то Пушкин жил,

Пушкин с Вяземским дружил,

Горевал, лежал в постели,

Говорил, что он простыл.

Кто он, я не знаю – кто,

А скорей всего никто,

У подъезда, на скамейке

Человек сидит в пальто.

Человек он пожилой,

На Арбате дом жилой, —

В доме летняя еда,

А на улице – среда

Переходит в понедельник

Безо всякого труда.

Голова моя пуста,

Как пустынные места,

Я куда–то улетаю

Словно дерево с листа.

1963

ПЕРЕД СНЕГОМ

Такой туман, и мост исчез.

Рукой прохожего узнаешь через дождь,

Когда над незнакомою рекой

По незнакомой улице идешь.

Все незнакомо, все переменилось,

А час назад, до первых фонарей,

Все тосковало,

Все непогодой,

Слякотью томилось, —

И тьмы звало, и все же становилось

И на душе и в небесах – смурней.

Декабрь 1973

В темноте кто–то ломом колотит

В темноте кто–то ломом колотит

И лопатой стучится об лед,

И зима проступает во плоти,

И трамвай мимо рынка идет.

Безусловно все то, что условно.

Это утро твое, немота,

Слава Богу, что жизнь многословна,

Так живи, не жалей живота.

Я тебя в этой жизни жалею,

Умоляю тебя, не грусти.

В тополя бы, в июнь бы, в аллею,

По которой брести да брести.

Мне б до лета рукой дотянуться,

А другою рукой – до тебя,

А потом в эту зиму вернуться,

Одному, ни о ком не скорбя.

Вот миную Даниловский рынок,

Захочу – возле рынка сойду,

Мимо крынок, корзин и картинок,

У девчонки в капустном ряду

Я спрошу помидор на закуску,

Пошагаю по снегу к пивной.

Это грустно, по–моему, вкусно,

Не мечтаю о жизни иной.

Вчерашний день погас, а нынешний не начат...

Вчерашний день погас,

А нынешний не начат,

И утро, без прикрас,

Актрисою заплачет.

Без грима, нагишом,

Приходит утром утро,

А далее – в мешок–Забот, зевот… И мудро

Что утро настает,

И день не обозначен,

И ты небрит и мрачен.

Светлеет. День не начат,

Но он пешком идет.

Стоял себе расколотый —

Вокруг ходил турист,

Но вот украл Царь–колокол

Известный аферист.

Отнес его в Столешников

За несколько минут,

А там сказали вежливо,

Что бронзу не берут.

Таскал его он волоком,

Стоял с ним на углу,

Потом продал Царь–колокол

Британскому послу.

И вот уже на Западе

Большое торжество —

И бронзовые запонки

Штампуют из него.

И за границей весело

В газетах говорят,

Что в ужасе повесился

Кремлевский комендант.

А аферист закованный

Был сослан на Тайшет,

И повторили колокол

Из пресс–папье–маше.

Не побоялись бога мы

И скрыли свой позор —

Вокруг ходил растроганный

Рабиндранат Тагор.

Ходил вокруг да около,

Зубами проверял,

Но ничего про колокол

Плохого не сказал.

Посвящается Феллини

Мертвец играл на дудочке,

По городу гулял,

И незнакомой дурочке

Он руку предлагал.

А дурочка, как Золушка,

Ему в глаза глядит,—

Он говорит о золоте,

О славе говорит.

Мертвец, певец и умница,

Его слова просты —

Пусты ночные улицы,

И площади пусты.

«Мне больно, мне невесело,

Мне холодно зимой,

Возьми меня невестою,

Возьми меня с собой».

П. К. Ф.

Что за жизнь с пиротехником —

Фейерверк, а не жизнь,

Это адская техника,

Подрывной реализм.

Он веселый и видный,

Он красиво живет,

Только он, очевидно,

Очень скоро помрет.

На народном гулянье,

Озарив небосклон,

Пиротехникой ранен,

Окачурится он.

Я продам нашу дачу,

Распродам гардероб,

Эти деньги потрачу

На березовый гроб.

И по рыночной площади

Мимо надписи «стоп»

Две пожарные лошади

Повезут его гроб.

Скажут девочкам в ГУМе,

Пионер и бандит —

Пиротехник не умер,

Пиротехник убит.

1959

ЛЕТО

Летали летние качели

На самом деле,—

Дитя орало в колыбели,

И летний день куда–то плыл.

И травы превращались в сено,

Не сразу, скажем,– постепенно,—

Все было, было постепенно,

Как постепенен летний день.

ПЕРЕДЕЛКИНО

Меняют люди адреса,

Переезжают, расстаются,

Но лишь осенние леса

На белом свете остаются.

Останется не разговор

И не обиды – по привычке,

А поля сжатого простор,

Дорога лесом к электричке.

Меж дач пустых она вела,—

Достатка, славы, привилегий,

Телега нас обогнала,

И ехал парень на телеге.

Останется – наверняка —

В тумане белая река,

Туман ее обворожил,

Костром на берегу украсил,

На воду бакен положил —

Движение обезопасил.

Я жизнью своей рискую, с гранатой на танк выхожу

Я жизнью своей рискую,

С гранатой на танк выхожу

За мирную жизнь городскую,

За все, чем я так дорожу.

Я помню страны позывные,

Они раздавались везде —

На пункты идти призывные,

Отечество наше в беде.

Живыми вернуться просили.

Живыми вернутся не все,

Вагоны идут по России,

По травам ее, по росе.

И брат расставался с сестрою,

Покинув детей и жену,

Я юностью связан с войною,

И я ненавижу войну.

Я понял, я знаю, как важно

Веслом на закате грести,

Сирени душистой и влажной

Невесте своей принести.

Пусть пчелы летают – не пули,

И дети родятся не зря,

Пусть будет работа в июле

И отпуск в конце января.

За лесом гремит канонада,

А завтра нам снова шагать.

Не надо, не надо, не надо,

Не надо меня забывать.

Я видел и радость и горе,

И я расскажу молодым,

Как дым от пожарища горек

И сладок Отечества дым.

ПЕСНЯ

С паровозами и туманами

В набегающие поля

На свидания с дальними странами

Уезжаем и ты и я.

Уезжаем от мокрых улиц,

Безразличия чьих–то глаз,

Парусами странствий надулись

Носовые платки у нас.

Мы вернемся, когда наскучит

Жизнь с медведями, без людей,

В город мокрый и самый лучший,

В город осени и дождей.

1955

Далеко ли, близко прежние года...

Далеко ли, близко

Прежние года,

Девичьи записки,

Снов белиберда.

Что–то мне не спится,

Одному в ночи —

Пьяных–то в столице!

Даром, москвичи.

Мысли торопливо

Мечутся вразброд:

Чьи–то очи… Ива…

Пьяненький народ.

Все перемешалось,

В голове туман…

Может, выпил малость?

Нет, совсем не пьян.

Темень, впропалую,

Не видать ни зги.

Хочешь, поцелую —

Только помоги.

Помоги мне верный

Выбрать в ночи путь,

Доберусь, наверное,

Это как–нибудь.

Мысли торопливо

Сжал – не закричи!

Чьи–то очи… Ива…

Жуть в глухой ночи.

21 июля 1954

Эта улица тем хороша

Эта улица тем хороша

Удивительной этой зимою —

Независимо и не спеша

Возвращается улица к морю.

Поверну за углом – а потом

Эту синюю воду увижу.

А потом? А потом – суп с котом,

Я не знаю, что будет потом,

Но я знаю, я понял, я – выжил.

ОСТРОВА В ОКЕАНЕ

Я от вас отставал, острова,

И негаданно, и нечаянно, —

Не летела туда голова —

Надоевшая и печальная.

А летела она через мост,

В переулки, печали и улицы, —

Где не горе вставало в рост,

Не сутулясь и не сутуляся.

Там летела, без дела, листва,

Дом стоял, от беды перегруженный,

Я на улице этой привстал,

Слава Богу, тобой разбуженный.

Октябрь 1974

Рано утром волна окатит

Рано утром волна окатит

Белоснежной своей водой,

И покажется в небе катер

Замечательно молодой.

Мимо пристаней и черешен,

Отделенный речной водой,

Появляется в небе леший

Замечательно молодой.

Драют палубу там матросы,

Капитана зовут на «ты»,

И на девочек там подросток

Сыплет яблоки и цветы.

Ах, как рады марины и кати

В сентябре или там – в феврале,

Что летает по небу катер,

По веселой, по круглой земле.

Не летучим себе, не голландцем,

А спокойно, средь бела дня,

Он российским летит новобранцем,

Он рукою коснулся меня.

Пролетая в траве или дыме,

Успевает трубой проорать —

Молодыми жить, молодыми —

Молодыми – не умирать.

Ах, ты катер, ты мой приятель

Над веселием и бедой,

В белом небе весенний катер

Замечательно молодой.

СТИХИ 7 ОКТЯБРЯ

Почему и во всем непременно

Мне охота себе объяснить

И осенней воды перемену,

И осоки железную нить?

По ту сторону речки, над лесом,

Появилась во мне и сама

Мелочами своими воскресла

Незабвенная эта зима.

На ледяной реке

Следы, дымы и звуки,

И варежка в руке

Предчувствием разлуки.

А солнце в январе —

Из–за того же леса,

А я на лед смотрел —

Мне это интересно.

Отпоют нас деревья, кусты...

Отпоют нас деревья, кусты,

Люди, те, что во сне не заметим,

Отпоют окружные мосты,

Или Киевский, или ветер.

Да и степь отпоет, отпоет,

И товарищи, кто поумнее,

А еще на реке пароход,

Если голос, конечно, имеет.

Басом, тенором – все мне одно,

Хорошо пароходом отпетым

Опускаться на светлое дно

В мешковину по форме одетым.

Я затем мешковину одел,

Чтобы после, на расстоянье,

Тихо всплыть по вечерней воде

И услышать свое отпеванье.

Декабрь 1973

ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕНИНГРАДЕ 65 ГОДА

Все трезво. На Охте.

И скатерть бела.

Но локти, но локти

Летят со стола.

Все трезво. На Стрелке.

И скатерть бела.

Тарелки, тарелки

Летят со стола.

Все трезво. На Мойке.

Там мост да канал.

Но тут уж покойник

Меня доконал.

Ах, Черная речка,

Конец февраля,

И песня, конечно,

Про некий рояль.

Еще была песня

Про тот пароход,

Который от Пресни,

От Саши плывет.

Я не приукрашу

Ничуть те года.

Еще бы Наташу

И Пашу – туда.

Сквозь, насквозь, а на устах невинных

Сквозь, насквозь,

А на устах невинных

Сквозь изморозь —

Море голосов воробьиных.

О, этот прибой,

Еле, но различимый,

Что мне поделать с тобой,

Если неизлечимо…

Январь 1974

Я к вам травою прорасту

Я к вам травою прорасту,

Попробую к вам дотянуться,

Как почка тянется к листу

Вся в ожидании проснуться.

Однажды утром зацвести,

Пока ее никто не видит,

А уж на ней роса блестит

И сохнет, если солнце выйдет.

Оно восходит каждый раз

И согревает нашу землю,

И достигает ваших глаз,

А я ему уже не внемлю.

Не приоткроет мне оно

Опущенные тяжко веки,

И обо мне грустить смешно,

Как о реальном человеке.

А я – осенняя трава,

Летящие по ветру листья,

Но мысль об этом не нова,

Принадлежит к разряду истин.

Желанье вечное гнетет,

Травой хотя бы сохраниться —

Она весною прорастет

И к жизни присоединится.

НОЧЬ

На окошко подуешь – получится

Поцелуй, или вздох, или след,

Настроенье твое не улучшится,

Поцелую тому столько лет.

Эти оконы, зимние, синие,

Нацелованы до тебя —

Все равно они ночью красивые

До того, что во тьме ослепят.

2 января 1974

В коммунальное помещение, где засохли в банках цветы...

В коммунальное помещение,

Где засохли в банках цветы,

Ты пришла, как чудное видение

И как гений чистой красоты.

Потом ушла…

К чему рыданье!

К чему похвал ненужный хор!

Осталось прежнее страданье

И холостяцкий коридор.

1955

Сжигала женщина листву

Сжигала женщина листву,

Бесцельно, запросто.

Рукой по чистому листу —

Молчком, безрадостно.

По золоту, по сентябрю —

Горели листья.

Я по–аварски говорю —

Остановитесь.

Родной, единственный язык,

Он – непереводимый —

Что мне пожаловаться вкрик,

Ей – нелюдимо.

Октябрь 1974

Мы поехали за город

Мы поехали за город,

А за городом дожди.

А за городом заборы,

За заборами – вожди.

Там трава немятая,

Дышится легко.

Там конфеты мятные,

Птичье молоко.

За семью заборами,

За семью запорами

Там конфеты мятные,

Птичье молоко.

О СОБАКАХ

Я со псом разговаривал ночью,

Объясняясь,– наедине,—

Жизнь моя удается не очень,

Удается она не вполне.

Ну, а все же, а все же, а все же,—

Я спросил у случайного пса,—

Я не лучше, но я и не плоше,

Как и ты – среди псов – не краса.

Ты не лучший, единственный – верно,

На меня ты печально глядишь,

Я ж смотрю на тебя суеверно,

Объясняя собачую жизнь.

Я со псом разговаривал ночью,

Разговаривал – наедине,—

И выходит – у псов жизнь не очень,

Удается она не вполне.

За два дня до конца високосного года

1

За два дня до конца високосного года

Наступает на свете такая погода

И такая вокруг тишина,

За два дня до конца високосного года

Участь каждого решена.

2

Это мне говорили. Я видел

Серп луны. Синеву. Тишину.

Прорицатели – не в обиде,—

Я хочу полететь на Луну.

На чем во сне я не летал?

На «Блерио», «Фармане»,

И даже девочек катал

Я на катамаране.

И улыбаюсь я во сне,

Ору во сне, как рота,

И надо просыпаться мне,

А неохота.

СТИХИ ПРО ТЕЛЕФОНЫ

Я знаю, как стары

Стихи про телефоны.

От станции Мары

И до горы Афона

Протянут телефон.

(А если не протянут,

То, значит, его тянут.)

Я расстоянье взял

Немалое – нарочно:

Звонит провинциал,

Провинциалу тошно.

Уже провинциал

Отпил, оттанцевал

И не находит места,

А дома ждет невеста.

Завидую ему.

А где моя невеста?

В Москве или в Крыму —

Мне это неизвестно.

(Читателю о том

Читать неинтересно.)

Читатель, ты прости,

Когда грустит писатель,

Ему сюжет вести

Все кажется некстати.

Г–2, Г–2, Г–2 —

Твой номер набираю,

Набрал его, едва

Твой голос разбираю.

ПОЛОВИНА ДЕВЯТОГО

Солнцем обрызган целый мир,

Празднично блещет улица.

После

утренней тьмы

квартир

Люди стоят

и щурятся.

Сдвинься, попробуй,—

не хватит сил,

И у подъездов,

спросонок,

Город большой на мгновенье

застыл,

Зажмурившись,

как котенок.

В январе уже тепло

В январе уже тепло,

И пускай мороз, но солнце

Посылает божий стронций

На оконное стекло.

Прижимаюсь лбом к стеклу,

Рожей радуюсь теплу!

По дорожке мы идем

По дорожке мы идем

Вдоль, до Шереметьево,—

Не глядим, уже – грядем,

Самолет заметили.

Он сверкал, но его

Вовсе не было,

А снега – не травой,—

Так,– снегобыло.

Где она, я не спросил,—

А душа сидела рядом,

Лампочку я погасил,

И душа сказала: надо.

– А весна?

– Ты спи.

– Не спится.

– Ты окно открой.

– Открыл.

– Это снится.

– Ты синица. Ты птица. Ты кошка. Ты сволочь.

Ты умница. Ты спи сама.

– Сплю, и ты спи.

1970–е

НА ПЕРВОЕ СОЛНЦЕ

Я выхожу, большой, неуклюжий,

Под солнце, которое в самом зените,

И наступаю в синие лужи,

Я говорю им: вы извините!

Вы извините, синие лужи,—

Я ошалелый и неуклюжий.

Март 1957

АПРЕЛЬСКИЙ ВЕЧЕР

Зеленые от остроумия,

Веселостью изнемогая,

Шли двое.

Между ними – мумия,

Красивая и молодая.

10 апреля 1957

ВЕСНА В МОСКВЕ

Мимозу продают у магазина,

Голуби в небе —

не знаю чьи,

И радужно сияют

от бензина

Лиловые

московские

ручьи.

Апрель 1956

ГЕНОЧКА

Москва, июль печет в разгаре,

Жар, как рубашка к зданиям прилип.

Я у фонтана, на Тверском бульваре

Сижу под жидковатой тенью лип.

Девчонки рядом с малышом крикливым,

Малыш ревет, затаскан по рукам,

А девочки довольны и счастливы

Столь благодатной ролью юных мам.

И, вытирая слезы с мокрой рожи,

Дают ему игрушки и мячи:

«Ну, Геночка, ну перестань, хороший,

Одну минутку, милый, помолчи».

Ты помолчи, девчонки будут рады,

Им не узнать, что, радостью залит,

Твой тезка на скамейке рядом

С тобою, мальчуган, сидит.

И пусть давным–давно он не ребенок,

Но так приятно, нечего скрывать,

Что хоть тебя устами тех девчонок

Сумели милым, Геночкой назвать…

1954

На подоконнике жена сидела ранним летом,

На подоконнике жена

Сидела ранним летом,

А комната озарена

Была вечерним светом.

Да, лето только началось,

А к нам вчера приехал гость.

Сегодня он уехал —

И нам оставил эхо.

То эхо – воблы три кило —

Нет громогласней эха!

Еще на улице светло,

И жаль, что он уехал.

ДО НЕВОЗМОЖНОГО ВКУСНЫЕ ПИРОЖКИ

Голод

пополам

режет,

Настроение

плачет…

И вдруг:

«Пирожки

свежие,

Свежие

и горячие,

Лучшие в мире…»

Лизнул слюну с губ —

«Берите

четыре

За руб».

Рассказывать об этом можно

И в стихах

и устно,

Пирожки до невозможного

Вкусные.

1955

Солнце бьет из всех расщелин

Никогда не думал, что такая

Может быть тоска на белом свете.

К. Симонов

Солнце бьет из всех расщелин,

Прерывая грустный рассказ

О том, что в середине недели

Вдруг приходит тоска.

Распускаешь невольно нюни,

Настроение нечем крыть,

Очень понятны строчки Бунина,

Что в этом случае нужно пить.

Но насчет водки, поймите,

Я совершеннейший нелюбитель.

Еще, как на горе, весенние месяцы,

В крови обязательное брожение.

А что если взять и… повеситься,

Так, под настроение.

Или, вспомнив девчонку в столице,

Веселые искры глаз

Согласно весне и апрелю влюбиться

В нее второй раз?

Плохо одному в зимнюю стужу,

До омерзения скучно в расплавленный зной,

Но, оказалось, гораздо хуже

Бывает тоска весной.

5 апреля 1955

СТИХИ О ВЫЗДОРОВЛЕНИИ

Целебней трав лесных,

А трав настой целебен,—

Пусть входят в ваши сны

Орел и черный лебедь.

Я вам не говорил,

Но к тайнам я причастен,—

Размах орлиных крыл

Прикроет от несчастий.

О, тайны ореол,

И защитит орел,

И лебедь успокоит.

Невзгод не перечесть,

Но, если что случится,—

Запомните, что есть

Еще такая птица:

Ни лебедь, ни орел,

Ни даже дух болотный,—

Но прост его пароль —

Он человек залетный.

Беда ли, ерунда

Взойдет к тебе на крышу,

Ты свистни, я тогда —

Ты свистни – я услышу.

1969

Зубы заговаривал, а теперь – забыл

Зубы заговаривал,

А теперь – забыл

Я секреты варева,

Травы ворожбы.

Говорю: дорога

Лучше к январю,

Что глазами трогал,

То и повторю.

То, что губ касалось,

Тронула рука,—

Это не казалось,

А наверняка.

Говорю: во плоти

Вижу существо,—

А во мне колотит

Жизни волшебство.

Зубы заговаривать,

Чепуху молоть,

Чтоб дорожкой гаревой

Убегала плоть.

Чтобы возле рынка,

В сборище людском,

Плавать невидимкой

В небе городском.

1973

СОН

Там, за рекою,

Там, за голубою,

Может, за Окою,

Дерево рябое.

И вода рябая,

Желтая вода,

Еле выгребаю,

Я по ней плыву,

Дерево рябое

На том берегу.

Белая вода —

Ты не море,

Горе – не беда,

Просто горе.

БЕССОННИЦА

Бессонница, бываешь ты рекой,

Болотом, озером и свыше наказаньем,

А иногда бываешь никакой,

Никем, ничем – без роду и названья.

Насмешливо за шиворот берешь,

Осудишь, в полночь одного посадишь,

Насмешливо весь мир перевернешь

И шпоры всадишь.

Бессонница… Ты девочка какая?

А может быть, ты рыба? Скажем, язь?

А может быть, ты девочка нагая,

Которая приходит не спросясь?

Она меня не слушала,

А только кашу кушала

И думала: прибрать бы, а может, постирать,

А может, вроде свадьбы чего–нибудь сыграть?

Чего–то, вроде, около,—

Кружилось в голове,

Оно болотом скокало,

То справа, то левей.

Я говорю: не уходи,

Ночь занимается.

Ночь впереди и позади,

Лежать и маяться.

А ей–то, господи, куда?

Мороз, пороша.

Беда с бессонницей, беда,—

Со мною тоже.