Текст книги "Запас прочности"
Автор книги: Геннадий Евтушенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Поляков вскочил.
– Слушаюсь! – Потоптался и добавил обычным тоном: – Не подведу, людьми руководить приходилось, хоть и в другой обстановке. Только… – он замялся.
– Что – только?
Майор испытующе посмотрел на него. Поляков – на майора. Потом сказал:
– Да я всей душой. И у себя в полку на фронт просился. Только как с моим-то полком быть? Не зачислят в дезертиры? А то еще похоронку родным выпишут?
Майор махнул рукой.
– Вон ты о чем… Не время сейчас с этим разбираться. Но ты не боись – все решим, все сообщим, кому надо. Давай только для начала фашистов от Москвы отгоним. Остальное – не дрейфь, беру на себя. Веришь?
Дима кивнул.
– Верю.
Майор похлопал его по плечу.
– Такие орлы не только НКВД нужны. Нам, пехоте, немчуру бить сподручней. А сейчас… – он взглянул на Старикова. – Командиров отделений ко мне. И дай команду – готовиться к построению и маршу.
Майор быстро представил собравшимся Полякова и объявил, что рота должна вернуться на исходные позиции. На недоуменные вопросы по этому поводу заметил:
– Об этом всему личному составу объявлю. А сейчас – общее построение. Все. Всем в строй. Исполняйте. – Полякову кивнул: – Старшина, задержись.
Перед строем майор представил Полякова как командира первого взвода и временно исполняющего обязанности командира роты. Всему личному составу объявил благодарность за мужество, отвагу и решительные действия по отражению вражеской атаки. За уничтожение танков и живой силы противника. За взятие населенного пункта и захват важных оперативных документов.
Потом, несколько помедлив, вздохнул и продолжил:
– В этом бою вы проявили настоящее мужество и геройство. К сожалению, правее и левее наших позиций фашистам удалось прорвать оборону частично нашего полка, частично соседей. И таким образом, в настоящее время мы оказались в тылу немецкой армии. Тыл это неглубокий, – продолжил он, – но сохраняется серьезная опасность, что фашисты фланговыми ударами могут отрезать нас от основных сил. Поэтому, – он повысил голос, – приказываю: подорвать захваченные фашистские орудия, собрать трофеи и организованно отступить на прежние позиции. – Взглянул на часы. – Выступаем через двадцать минут. – Добавил: – Если успеем, то раньше. – И уже к Полякову: – Выполнять.
Но тут же остановил Дмитрия, отозвал в сторону. Сказал потихоньку:
– Что там на старых наших позициях – неизвестно. Пошли вперед дозор из надежных ребят. Стариков подскажет, кто посильнее и понадежней. Давай командуй.
* * *
Матвей утерся рукавом, взглянул иcподлобья на Валентина.
– Ну, шо будем делать?
Валька вздохнул.
– А я знаю?
Они сидели в Федосеевом подполе, говорили «за жизнь» и «меркували», как бороться с оккупантами. В том, что делать что-то надо, они не сомневались. Но что, как и чем – вот вопрос!
– Ну шо мы можем? – горевал Валька. – Шо у нас есть? Из оружия – пара наганов. Это ж ничего. Ну застрелим одного немца. Или полицая. Это шо? Много шума из ничего. Невелика потеря для фашистов.
Матвей возразил:
– Не скажи. Это для фашистов невелика. А полицая пристрелить – это очень даже велика. Я эту мразь Степанко просто обязан прикончить. Руки так и чешутся. И для других предателей наука – пусть подумают, идти служить фашистам или нет. Да и кто уже служит пусть задумаются. Может, стараться поменьше будут. Так что зря ничего не бывает.
Валентин пожал плечами.
– Да что я – против? Только мало этого!
– А ты сразу хочешь целую казарму немецкую или итальянскую взорвать? Не получится. Пока не получится. Но птичка по зернышку клюет. Начинать-то с чего-то надо.
– Согласен. Но что мы вдвоем с тобой сделаем? А ведь где-то есть наши! Есть. Вот связаться бы с ними! Знали бы, что делать!
Матвей вздохнул:
– Давай-ка пока не мечтать, а делать потихоньку хоть что-то. Вот, например, с итальяшками подружиться.
Валентин с недоумением взглянул на него.
А Мотя невозмутимо продолжил:
– Они ребята простые, веселые. В казарме у них можно поболтаться, а заодно выведать, сколько у них народу, где посты. Можно даже оружия или гранат натырить. Они же безалаберные, жизнь беззаботную любят. Я видел: во дворе у себя винтовки на ветки повесят и в футбол гоняют. Никакой охраны. Бери – не хочу.
Валентин согласно кивнул.
– Это да… – почесал затылок. – А че они такие беззаботные? Вроде и воевать не хотят.
– Да это точно – не хотят. А что мы им плохого сделали? Думаю, это еще со старых времен, никогда мы с ними не воевали. Это щас Гитлер да Муссолини их заставляют. А самим итальяшкам эта война по фигу. Их призвали и загнали к нам. А сами мужики эти ждут не дождутся, когда все закончится и поедут они домой к своим женкам с детишками в теплые края. Я так думаю.
Валька вздохнул.
– Согласен. Займемся итальянцами. Но думаю, что нужно и Сашку Беленко пощупать. Не верю я, что он просто так фашистам служить стал. Может, он наш? Ты сеструху попроси, пусть она с ним потолкует. Они ж вроде до войны кентовали…
Матвей протянул:
– Не… Он ей не скажет. Тут подумать надо, как к нему подобраться. Он один не бывает, возле него вечно кто-то крутится. И домой не придешь – охрана. – Вздохнул. – Ладно, что-нибудь и по этому делу придумаем. А пока – итальянцы.
* * *
В недавно покинутой траншее ничего не изменилось. Убрали только тела погибших. Впрочем, немецкие трупы так и остались в поле перед нашей позицией. Кто куда добежал, так на том месте и остался. «Земли нашей захотели, – со злостью смотрел на них Поляков, – теперь получили. Сколько кому отмерено. В братской могиле. В ней места всем хватит. И вам, и другим. Которые вместе с вами пришли и еще придут. Уж мы позаботимся».
Бойцы заново осваивали покинутые было свои места. Ковбасюк поправил бруствер, собрал и выбросил из траншеи стреляные гильзы, поставил ружье на сошки, припал к прицелу.
– Ну что, – кивнул ему Поляков, – осваиваешь? Мне теперь некогда будет с ним возиться. Подыскивай себе второго номера. Теперь ты будешь главный пэтээровец. – Помолчал. – Может, знаешь, у кого опыт есть? Так скажи. Чтоб не обучать новичка.
– Та какой же ж опыт? Откуда? Это только у нас одно ружье и есть. Больше таких вообще нет! Это ж новье!
Поляков удивился.
– А у нас откуда? Тем более одно.
Фёдор пояснил.
– Так Василий, мой бывший первый, у Дегтярева этого, что ружье изобрел, еще до войны работал. А потом, когда первая партия этих пэтээрок пришла к нам, а мы держали в ту пору оборону где-то возле Волоколамска, ему и карты в руки. Начальник какой-то с завода, где их делали, с этими ружьями приехал, вроде обучать, как с ними обращаться, как увидел Васыля, сразу к нему обниматься полез. Оказалось – вместе работали. Васыль даже у него в учениках ходил. Потом только этот с завода рассказал, что не хотели Васыля моего на фронт отпускать, да и бронь у него была. А как узнал Вася, что семья его вся под бомбежкой погибла, удержать не смогли. – Он вздохнул. – А теперь, видишь, и сам в земле сырой. – Взглянул куда-то на небо, снова вздохнул, покачал головой, продолжил, незаметно для себя перескочив на украинский. – Такэ життя. И хто знае, шо дали будэ? – Тряхнул головой, вопросительно глянув на Полякова. – Что-то меня на мову потянуло. Вы понимаете?
Поляков пожал плечами.
– Так я ж c Донбасса. Или забыл? У нас там что по-украински, что по-русски – все все понимают… Так что там дальше?
– Ну шо дальше… Дальше взял меня Васыль вторым номером. Потому что не один день вместе мы были, из одного котелка кашу ели и при отступлении, бывало, один сухарик на двоих по-братски делили. И был он мне не то старшим братом, не то вторым отцом. По возрасту Василий мне как раз в отцы годился. Держали оборону под этим Волоколамском трое суток подряд, и днем, и ночью из боя не выходили. Он один танков шесть подбил. Не знаю точно, потому как с ног я валился. Он орет: «Патрон!», а я глаза не могу открыть – засыпаю. Верите – прям в бою глаза слипаются – и баста! Он меня колотит по морде, кричит: – Федька, не спи! – Я глаза кулаками протру, а они снова закрываются. А ему, Васылю, хоть бы хны! «Мне, – кричит, – спать некогда! Мне фашистов бить надо». Ну и я, конечно, старался. Потом отступали мы куда-то. Все перепуталось: день, ночь. Помню, на полуторке долго ехали. Я все кемарил. Проснулся, а мы уж здесь, у Денисюка. – Покрутил головой. – Вроде закрепились, как говорится, ни шагу назад. Две атаки отбили, а тут Васыля и убило. А вас Денисюк привел. Я думал, шо вы спец по этим пэтээркам. А вы – нет. – Усмехнулся. – Но разобрались быстро. И стреляете добрэ. Таки дила. – Он взглянул на Полякова. – Значит, сейчас я, – кивнул на ружье, – по нему главный? – Помолчал. – Ну шо ж, стрелять умею. Управлюсь. Не подведу. От побачитэ**.
** Увидите (укр.)
Поляков с усмешкой покачал головой.
– Да видел я, как ты с ним управлялся в контратаке. Конечно, не подведешь. – Он встал. – Ладно. Потом еще поговорим. А то, может, курнем?
– Так вы ж того… Вроде и не курите?
– Вообще-то не курю… Но за компанию можно чуток. Оно как-то на душе с махоркой легче становится.
– Ну шо ж, – кивнул Ковбасюк, – тоди угощайтэсь.
Он вынул кисет, ловко смастарил самокрутку, протянул Димке.
– Цэ вам.
Дмитрий закурил, сел на край окопа, оглянулся. В тылу, метрах в семидесяти, золотилась роща. Он вздохнул. «Красота какая… Октябрь. Погулять бы там… Подышать запахом прелой листвы… – Вздохнул, усмехнулся. Грусть незаметно подкралась к сердцу. – Погулять… Ты еще скажи с Лизой погулять, с детьми… Где они сейчас, мои дорогие? Небось где-нибудь на Урале мерзнут. Там, видать, уже и подмораживает… Где их теперь искать? Ничего, – успокаивал себя Димка, – разберемся. Найдемся. Сейчас главное – фашиста разбить. А там видно будет». В том, что фашиста он разобьет, Димка не сомневался. Конечно, неудачи первых месяцев войны здорово огорошили. Бывало, панические настроения и его охватывали. Слишком уж быстро немцы продвигались вперед, захватывая все новые территории. Но со временем их продвижение притормаживалось, притормаживалось, а теперь вот под Москвой они и вовсе стали. «Ладно, – думал он, – это вы врасплох нас застали. Покуражились. А самое главное вот оно – только начинается. Теперь посмотрим, чья возьмет». Он затушил самокрутку, закашлялся. Зло подумал: «И на кой хрен я курнуть вздумал? Так, глядишь, и привыкну. Оно мне надо? – Тяжело поднялся, еще раз взглянул на золотившуюся листвой рощу. – Красота… – Вздохнул, усмехнулся, покачал головой. – Красота. И артиллерия».
Там, на опушке этой красоты размещалась позиция сорокапяток. А прямо перед ней сгоревший немецкий танк. Димка покачал головой. «И как они успели этот танк чпокнуть? В упор, метров с тридцати… Смелые ребята, не разбежались … Да… С такими молодцами не пропадешь, повоюем».
Он кивнул Фёдору.
– Ну, брат, спасибо за табачок. Пошел я.
И уверенно, по-хозяйски двинулся по траншее.
Красноармейцы деловито обустраивались на новом старом месте: углубляли окопы, поправляли бруствер, вырезали дерн и аккуратно укладывали его перед траншеей, устраивали углубления в стенках и складывали в них противогазы, обоймы с патронами, вещмешки.
Поляков вызвал старшину, приказал связаться с тыловиками, позаботиться насчет обеда и боеприпасов. А сам вызвал взводных для постановки задач по обороне. Пока они не прибыли, присел на травке в небольшой ложбинке за траншеей и задумался: «Чего говорить, как говорить?» Никогда раньше делать этого не приходилось. Но долго думать ему не дали: Фёдор прибежал, затормошил:
– Товарищ старшина, товарищ старшина! Начальство прибыло, щас здесь будут. Встретить надо.
Поляков поднял голову. Неподалеку увидел группу военных, человек шесть. Они шли не по траншее, а поверху, вдоль нее. Дмитрий разглядел среди них и знакомого майора Савельева. Только шел он в этой шестерке замыкающим. Сразу видно: не главный. А главным был грузный пожилой командир с усталым взглядом и мешками под глазами. Когда эта группа приблизилась, Дмитрий одернул гимнастерку и подался вперед. Приложив руку к виску, четко доложил:
– Товарищ командир! Личный состав роты обустраивается и готовится к отражению атаки противника.
Командир поморщился, покачал головой.
– Что ж ты так орешь? – Смерил его взглядом с головы до ног. Обернулся к свите: – Кто таков? Что-то не припомню.
Савельев протиснулся вперед.
– Я вам докладывал, товарищ комбриг. Это старшина Поляков. Следовал в шестьдесят девятую бригаду НКВД в Тулу, попал под артобстрел, один выжил. Вот Денисюк покойный и взял его к себе. Шустрый старшина оказался. В самый критический момент принял командование на себя, повел роту в атаку. До самого Малеева фашиста гнали, ценные документы добыли. Теперь вот временно командует. – Он вздохнул. – Нет здесь других командиров. Все полегли… И Денисюк тоже.
Комбриг молча покивал головой, исподлобья оглядывая Полякова. Потом спросил:
– В шестьдесят девятую, говоришь, следовал?
Дмитрий подтвердил.
– Так точно, товарищ комбриг.
– Знаю, знаю. Шестьдесят девятая тоже здорово дерется. Но пока задержись у нас. Там посмотрим. – Вскинул голову, повернулся к Савельеву. – Ротного я тебе дам. Если не сегодня, завтра точно. – Задумался. Покачал головой. – Вопрос не простой. С командирами проблема. Но что-то придумаем. А пока Поляков пусть командует. – Помолчал. Кивнул в Димкину сторону: – А этого молодца вообще не отпускай. Ни в шестьдесят девятую, ни в какую другую. При новом ротном пусть взводом покомандует, дальше видно будет.
Так Дмитрий оказался на новом месте службы.
Новый ротный прибыл на следующий день. Привел его Савельев. Хмуро сказал:
– Знакомьтесь. Это капитан Деркач Савелий Иванович. Назначен командиром роты. А это, – показал Деркачу пальцем на Димку, – старшина Поляков. Командир первого взвода, временно командовал ротой. – Повторил: – Знакомьтесь. – Повернулся к Деркачу, сказал, как будто Полякова здесь не было. – Опыта ни командного, ни боевого у него нет. Остальное все есть. Обстановку он тебе доложит. Обживайся. Личному составу он же представит. А у меня других дел по горло. Вопросы?
Ответом было молчание. Савельев удовлетворенно кивнул.
– Вопросов нет. Возникнут – я на КП.
Он развернулся и исчез за поворотом траншеи.
– Ну что? Рассказывай, – обернулся к Димке Деркач.
Долго беседовать им было некогда. Поляков быстро и коротко рассказал о себе. Деркач о себе. Был он кадровым военным, воевал с начала войны. Командовал взводом и ротой. В окружении, к счастью, не был. В полк прибыл ночью с пополнением.
– Я из госпиталя, – продолжил он. – Ранение не тяжелое, но в ногу. Три недели провалялся, заштопали. Готов воевать дальше. Такие дела. Остальное по ходу узнаешь. Как и я о тебе. – Помолчал. – Пополнение человек пятьдесят, там в штабе делят. Кого куда и кому сколько. Ну а меня сразу сюда. Говорят, ни одного командира тут не осталось. А тебя похвалили. – Пытливо посмотрел Димке в глаза. Добавил: – Ну, это в бою посмотрим. В бою, знаешь, человека насквозь видно.
Димке это не понравилось. Он недружелюбно взглянул на командира. Недовольно бросил:
– Меня уже просветили. Насквозь.
Деркач по-свойски похлопал его по плечу.
– Да ты не серчай. Я в июле, августе такого насмотрелся… – махнул рукой. Вздохнул. – Ладно. Жизнь покажет, кто есть кто. – Повторил: – Не серчай. Живы будем – не помрем. – Помолчал. – КП у тебя есть?
– Да какое тут КП? Только обустраиваемся.
– Обустраиваемся… – пробурчал Деркач. – Тут у нас, я невооруженным взглядом вижу, линия обороны небось километра на два растянулась. Из окопа много не накомандуешь… Ладно. Давай вызывай сначала взводных, я с ними познакомлюсь, потом по позиции пойдем, детально знакомиться с обстановкой буду.
К вечеру в роту прибыло пополнение – двадцать человек, большей частью необстрелянная молодежь. Все из восточного Приуралья. Командиров среди них не было. По взводам ребят распределили быстро. Полякова Деркач назначил своим заместителем и пошел с ним по позиции. На этот раз не спешил. Кивнул на подбитый Димкой танк.
– Хорошая работа. Молодцы артиллеристы.
Поляков промолчал. А Деркач не зря об этом танке заговорил. Задержался напротив подбитой машины, сказал:
– Хорошая позиция для разведки. И корректировки огня. – Помолчал. – Как фашист? Не молотил артиллерией, минометами? Авиация?
Димка пожал плечами.
– Пока нет. Мы их все же здорово шуганули. Видно, пока очухаться не могут.
Ротный недовольно насупился.
– Не расслабляйся. Очухаться… Немец – вояка серьезный. То, что вы разок их шуганули, еще ничего не значит. – Взглянул в глаза Полякову. – И не обижайся. Не в куклы играем. Наши ошибки – это наша кровь. А она цены не имеет… Не дуйся. Я тебе не мораль читаю, не политграмоту преподаю. А говорю как человек, на своем горбу много чего испытавший. Считай, от границы до Москвы на пузе своем тыщи километров прополз. И порох я не в арсенале нюхал, а в бою. И не в одном… То, что шуганули немцев, это хорошо. Особенно с моральной стороны. Почуяли люди, что фашисты тоже из костей и мяса сделаны. И что их бить очень даже можно. И нужно. Только расслабляться нельзя. Вот насчет этого танка. Головой клянусь, сидит под ним фашист и наблюдает за нами. Его-то в первую очередь и надо шугануть. Это первое. Второе: я согласую с комбатом вопрос, чтобы не только они за нами, но и мы за ними наблюдали. Это уж как он скажет: своих орлов из разведки даст или нам поручит. Тоже продумай варианты, людей подбери. Чтобы в последний момент с высунутым языком не бегать. Понял?
Поляков вздохнул:
– Да понял я. Только и я здесь без году неделя. Но это детали. Знаю, кого подключить. Сделаем.
– Ну вот, – удовлетворенно кивнул, Деркач. – Теперь главное. Жиденькая у нас цепочка в обороне получается. На самотек расположение бойцов пускать нельзя. Здесь две вещи главные: первая – места новичков в траншее. – Помолчал. – Мне в штабе один приятель старинный попался, покурили мы с ним. И вот что он мне по секрету поведал: пару дней назад в соседний полк тоже пополнение прибыло. Молодые, здоровые ребята. Вроде все путем. А как немецкие танки поперли на них, они позиции бросили и в лес! От танков старики с трудом кое-как отбились, с большими при этом потерями, а этих ссыкунов заградотряд чуть ли не сутки в лесу вылавливал да на позицию возвращал!
Димка вспомнил, что в бою, который нашей удачной контратакой завершился, тоже ссыкуны были, но промолчал.
А Савелий Иванович тем временем продолжал:
– Кое-кого тогда и к стенке поставили. Вот так-то! Это я к чему? Во-первых, молодых и необстрелянных нужно разместить между опытными вояками. Да мало того, надо бы опытным задание дать – следить за молодняком, поддерживать. А насчет заградотрядов объяснить: это на первый случай. Выловили они трусов и вернули в строй. А могли и расстрелять к едреной фене. Прежде чем бежать, пусть подумают: сражаться до конца и, может, победить и остаться живым или подохнуть, как трусу и собаке паршивой от нашей же пули.
Во-вторых. Это уже другая музыка: жидковатая у нас цепочка обороны, слишком растянута. Пойдем, на месте разберемся. Надо как-то реорганизовать это дело, соорудить что-то вроде опорных пунктов обороны, а образовавшиеся пустоты надежно перекрыть огнем. – Он взглянул на Полякова. – Понимаешь? Жиденько мы их встретим, если бойцы друг от друга метрах в пятнадцати – двадцати находиться будут. Надо сейчас определить вероятные направления атаки и именно там обеспечить плотность огня. Чтобы ни одна сволочь фашистская там не проскользнула. Понял?
Поляков вздохнул, смахнул со лба внезапно выступивший пот.
– Понять-то я понял. Только успеем ли? Дел невпроворот.
Ротный покачал головой.
– А ты думал как? Война – работа серьезная. И платят тут кровью. Так что надо поднапрячься и сделать ее качественно и до конца. Вопросы?
Поляков пожал плечами.
– Вопросов нет.
– Тогда вперед.
Димка подумал: «Знать бы еще точно, где этот перед». И рванул за командиром.
Но оказалось, что Деркач знал, где перед. И немецких наблюдателей они уничтожили под подбитым Поляковым танком, и своих разместили под бронемашиной, только другой, поближе к немецким позициям. И бойцов рапределили по-новому в опорных пунктах. А насчет заградотрядов провели беседы с красноармейцами и командиры взводов.
Как специально, почти двое суток фашисты их не тревожили. Разведка доложила, что немцы тоже готовятся к обороне: у Малеева появились колючие заграждения и минные поля.
Утром на позиции роты появился Савельев. Теперь он был командиром батальона. Его предшественник ушел на повышение.
– Ну как ты тут? Освоился? – пытливо взглянул комбат на Деркача.
– А как же? – ответил тот с усмешкой. – Да у меня и выбора не было.
– Ну-ну, – покачал тот головой. – Пошли, посмотрим, что ты тут перестроил.
Они двинулись по траншее. Вскоре Савельев тормознул, кивнул на останки сгоревшего танка, повернулся к Полякову.
– Как с крестником твоим? Разобрались?
Димка не успел слова сказать, вмешался Деркач.
– Естественно. Ночью ребята сработали. Аж три фашиста там заседали. Со всеми разом и разобрались.
– И как же?
– Да запросто. Тут же чистое поле. Ребята наши, как пластуны заправские, сторонкой, сторонкой, а потом с немецкой стороны подкрались. А там, под танком, немецкий порядок: плащ-палатка аккуратно расстелена, с нашей стороны бруствер, на нем бинокль. Красота… Ребята уж думали немчура на ночь к своим перебралась, потом слышат – внутри они по-своему тихонько лопочут. Ну, сержант этот, как его? – повернулся Деркач к старшине Старикову, сопровождавшему их.
– Семёнов, – подсказал тот.
– Это у которого под Брянском брата убили? – подал голос Поляков.
– Ну да, – отозвался старшина.
– Так дальше что? – не выдержал Савельев.
– Что дальше… Семёнов лимонку нежненько так сверху в танк и опустил. Там же дырка большая, на месте башни-то… Ну, и готово. Всех троих одним махом.
– Одним махом, – эхом повторил комбат. Помолчал. – А может, языка надо было взять?
Поляков промолчал, не сказал, что Семёнов языка брать не собирался. А Деркач вступился за него.
– Видно, ситуация не позволила.
Они прошли по всей позиции роты. Кое-где комбат задерживался, коротко беседовал с бойцами. У пулеметчиков проверял обзор, сектора обстрела. На правом фланге остановился у пожилого бойца с немецким пулеметом. Кивнул на него.
– А эта машинка откуда? – Как будто про себя протянул: – Машиненгевер…
Поляков пояснил:
– Да это мы в Малеево прихватили. Вы ж там были…
– Были… – задумчиво протянул комбат. – И как? – поинтересовался он у пулеметчика.
Тот пожал плечами.
– Да в бою еще не пробовал. А так, для тренировки пару очередей дал. Вроде нормально бьет.
– Ну, – сказал Савельев, – бей!
А потом, отозвав его в сторонку, тихо, почти шепотом, добавил:
– Знаю, что пулеметы эти хороши. Только ты их вслух особо не расхваливай. Усек? А то начнешь рассказ здесь, а заканчивать будешь где-нибудь в Сибири. В лагере.
Лицо у Деркача побледнело, вытянулось. Он хотел что-то сказать, но Савельев остудил его.
– Ты понял? Хвалить оружие противника – последнее дело. Кое-кто не поймет. Я сам в разведке немного послужил. Знаю. Так что, когда вдвоем с тобой чай будем пить, расскажешь. И то – с оглядкой. А больше – ни гугу. – Повторил: – Понял?
Деркач сглотнул слюну, внезапно заполнившую весь рот. Повел плечами, для чего-то оглянулся, кивнул.
– Понял.
– Ну вот. Пулеметы хороши, но твоих слов я не слышал. – Потом добавил: – И смени позицию пулеметчика. А то эти тренировочные очереди немцы, что под танком сидели, небось засекли. Так что первая мина в эту точку и прилетит. А место это оставь как запасную позицию. Потом в бою сориентируешься.
Деркач кивнул, многозначительно сказал:
– Все по всем вопросам понял.
Савельев повернулся к сопровождающим. Задумался о чем-то. Потом спросил:
– А как с питанием? Горячим бойцов успеваете кормить?
– Пока тихо – успеваем. Ну а если бой… тут уж не загадаешь, как будет, – ответил Стариков, почесав за ухом. – Есть другая проблема. Вши так заели – мочи нет. Вот бочку с трудом нашли. Одежку прожаривать будем. – Вздохнул. – Другой управы на эту гадость нет. Одна надежа – прожарка. А на это время нужно. Ежели завтра фашист день помолчит – успеем.
Савельев покачал головой.
– Да, это тоже проблема. Но, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. – Обернулся к Деркачу. – Может, в ночь и начнете? Подальше в лес зайти можно, сверху чем-то прикрыть…
Деркач не согласился:
– Это ж не на час работы. Людям всю ночь не спать. А если завтра бой? Воевать лучше вшивым, чем сонным. Злее будем.
Савельев кивнул.
– Тоже верно.
Проводив комбата, ротный надолго задумался. Потом спросил Полякова:
– Слушай, я, может, что-то не то ляпнул, комбат вроде недовольный ушел?
Димка пожал плечами.
– А мне показалось, что ушел он очень даже довольный.
– Да? Ну ладно. Если что не так – переживем. – И добавил свое любимое: – Живы будем – не помрем. – Потом спросил неожиданно: – А что это он насчет танка говорил? Крестником каким-то тебя назвал?
Поляков пожал плечами.
– Да не бери в голову. Мелочи это.
– Мелочи… – недовольно протянул Деркач. – Для кого-то, может, мелочи. А для меня мелочей не бывает. Ну? Колись!
– Да что колоться? Я этот танк в первом же бою подбил. Ну и что?
Деркач вздохнул, покачал головой, похлопал его по плечу.
– Скромняга… Орден тебе за это причитается. Ладно, после победы получишь.
А с рассветом на роту обрушилась лавина огня. Минут двадцать сотни снарядов и мин перепахивали нашу оборону. Поляков изо всей силы вжимался в дно траншеи. Понимал, что надо поднять голову, осмотреться, оценить обстановку. Но сил на это не было. Как будто ненасытный молох вжимал его тело в землю. И он не мог пересилить неведомо откуда навалившийся на него мучительный страх. Порой сверху сыпались земля, клочья дерна, песок. Стенки траншеи вздрагивали и гудели. Огонь был такой плотный, что свиста снарядов и мин почти не было слышно. Только взрывы. Не отдельное уханье разрывающихся боеприпасов, а сплошной гул. Потом этот гул стал медленно удаляться. Немцы перенесли огонь в глубину обороны. Поляков приподнял голову. И вовремя – над ним уже навис Деркач. Крикнул в самое ухо:
– Ну как, живой?
Поляков скорее прочитал это по губам, чем услышал – уши заложило. Он отчаянно замотал головой, зажал голову руками. Перед ним мелькало лицо командира с открытым в беззвучном крике ртом. Он сел, облокотившись на стенку траншеи. Деркач ладонями плотно зажал его уши, надул щеки, и Димка понял, что нужно делать. Он поднатужился, как бывало в детстве, когда после купания в ставке надо было выгнать воду из ушей. Что-то внутри него щелкнуло, и слух возвратился. Окружающий мир ожил.
– Ну? – снова склонился к нему ротный. – Порядок? Давай вперед. Глянем, чего тут фашист наворотил.
И они двинулись по траншее. Вся позиция была изрыта разрывами снарядов. Но потери оказались меньше, чем можно было ожидать при виде той страшной картины, что представилась их глазам: трое убитых и шестеро раненых. Ранеными занимались санитары. Убитых быстро убрать не удалось: от немецких позиций на них уже двигались танки. Поляков начал считать: один, два, три… После девятого бросил – не до счета было. Удовлетворенно подумал: «Хорошо, что все на месте. Никто не сдрейфил, не рванул назад». Заорал что было мочи:
– Приготовиться к бою!
Но рота и без его команды готовилась.
Танки между тем открыли огонь. Снаряды летели поверх голов и взрывались где-то в тылу.
– На психику давят, – прохрипел возвратившийся Деркач. Спросил: – Ну, как у тебя? Порядок?
– Порядок.
– Вижу. Держись, я на КП.
Поляков молча кивнул.
Сорокапятки открыли огонь. Димка обернулся. Стреляли только две пушки. «Третью, видно, накрыли, – подумал он. – Хреново». И двинулся в сторону Ковбасюка. Нужно было проверить, как он справляется с новой должностью. Поляков бросил взгляд в тыл. «Может, третье орудие починили»? И челюсть у него отвисла: из леса выползали наши танки! Сначала не спеша, а потом чуть ли не все разом пыхнули выхлопными трубами, выпустив облачка сероватого дыма, и ходко рванули вперед. «Теперь посмотрим, чья возьмет»! Наши танки, легко преодолев траншею, вышли на поле боя. Началась танковая артиллерийская дуэль.
Вдали показалась вражеская пехота. Димке пора было приниматься за дело. Общие команды подавать было бессмысленно: кто их услышит? И он, двигаясь от бойца к бойцу, каждого просил не пулять в божий свет, а стараться вести прицельный огонь. Красноармейцы вели себя по-разному: одни действительно старались стрелять прицельно, другие просто палили вперед, подавляя навалившийся страх, некоторые же сидели на дне окопа.
– Ну что, страшно? – наклонился к одному из них Поляков. – Давай вставай, стрелять надо.
Тот медлил.
– Ну!!! – прикрикнул Поляков. – Что, в штаны наложил? А мать твою и жену кто защищать будет? – Сменил тон. – Давай, давай. Ты ж знаешь, тут кто кого. Или ты, или тебя. Давай!
Подхватил бойца за ворот бушлата, помог встать. Тот припал к винтовке, выстрелил не целясь.
– Ну хоть так. Сноровка в бою придет.
На поле боя уже горели три наших танка и два фашистских. В это время из леса появился еще один наш танк. Большой, тяжелый. Казалось, не спеша перевалил через траншею, остановился, повел стволом. Грохнул пушкой. И сразу попал. Еще выстрел, снова попал. Пять выстрелов успел за несколько минут сделать этот красавец, и три немецких танка пылали ярким пламенем. Остальные попятились назад. «Во дает!» – восхитился Поляков. И заорал:
– Приготовиться к атаке!
Странно, но страха в этот момент он не испытывал. Только азарт. Азарт боя. Может быть, это был тот азарт, который он ощущал в прошлой, победной контратаке, а может быть, это было чувство превосходства над теми, кто сидел на дне траншеи. Кто знает? Он уже готов был выскочить из окопа, чтобы увлечь за собой взвод. Но тут один из его пожилых бойцов дернул Димку за край шинели, крикнул, кивнув головой куда-то в тыл:
– Гляди, старшой!
Поляков обернулся. «Мать честная!»
На краю леса показалась наша кавалерия! Лошади теснились по всей опушке. Потом плотной колонной рысью двинулись вперед. Поляковские бойцы присели в окопах, и кавалеристы, легко преодолев траншею и рассыпавшись по полю лавиной, с шашками наголо и гиканьем понеслись вперед. Вот это была картина! У Димки от восторга дыхание перехватило. Но он быстро с этим справился и заорал что было мочи:
– Братцы! В атаку! Бей фашистов!
И сам ловко выскочил из траншеи, увлекая за собой подчиненных. Танки и кавалеристы оторвались от пехоты. Казалось, грохот боя переместился вперед, и они просто бежали. Задыхаясь, падали, вставали и снова бежали навстречу врагу, будто не было там, впереди, смерти. А была только победа! Бежали молча, изо всех сил, словно боялись, что танкисты и кавалерия сокрушат вражью силу и одержат победу без них. Поляков на бегу успевал поглядывать на своих спешащих рядом бойцов и думал: «На этот-то раз назад из Малеева не уйдем!»
