Текст книги "Исчезнувшие народы. Буртасы"

Автор книги: Геннадий Афанасьев

Жанр:

История

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Низами Гянджеви, изображая около 1203 г. в поэме «Искандер—Наме» фантастическое сражение Александра Македонского с объединенным войском народов Юго—Восточной Европы, писал:

Краснолицые русы сверкали. Они
Так сверкали, как магов сверкают огни,
Справа были хазары, буртасов же слева
Ясно слышались возгласы, полные гнева,
Были с крыльев исуйцы; предвестьем беды
Замыкали их войско аланов ряды.

Упоминание всех этих народностей у Низами не было случайным. С IX в. целая плеяда арабо – и персоязычных географов включает в свои описания стран сведения о хазарах, буртасах, булгарах, мадьярах, славянах, русов, представлявших в то время реальную политическую силу, от которой зависела стабильность раннефеодальных государственных образований в Поволжье и на Северном Кавказе, византийских колоний в Северном Причерноморье или закавказских владений халифата. От них зависела безопасность путей в Приволжско—Прикаспийском регионе.

Описание страны буртасов составляет важную часть географических трудов вплоть до XVI в. Однако проблема локализации их остается до сих пор нерешенной. Ведь сведения восточных географов о расстояниях между землями буртасов, хазар и булгар весьма противоречивы, что и позволяет наметить несколько десятков вариантов возможного размещения буртасов в Поволжье, каждый из которых опирается на соответствующие источники. Очевидно, проблему надо решать иначе.

Хронологические рамки этнонима «буртас»

Вопрос о локализации буртасов тесно связан с вопросом о хронологических рамках существования самого этого этнонима в восточных источниках. Точнее, с определением того периода, когда в них появляются достоверные сведения об этом народе. В сочинении арабского географа Кальби, написанном, вероятно, в 819 г., упоминается народ бурджасов. Некоторые историки считают возможным отождествить его с буртасами. Если такое отождествление верно, то можно считать, что сведения о буртасах стали поступать на Восток со второй половины VIII в.

Затем буртасы упомянуты в сочинениях восточных географов Ибн—Русте (903 г.), Истахри (903 -933 гг.) и Масуди (943 – 947 гг.), отражающих ситуацию IX в. Но уже в первой половине X в. термин «буртас» требовал объяснения. Так, Ибн—Хаукаль писал в 976 г.: «В настоящее время не осталось и следа ни из Булгара, ни из Буртаса, ни из Хазара, ибо Русы напали (или истребили) всех их, отняли у них все эти области и присвоили их себе. Те же, которые спаслись от их рук, рассеяны по ближайшим местам, из желания остаться вблизи своих стран и надеясь заключить с ними мир и подчиниться им». Считается, что в этом отрывке речь идет о знаменитом походе киевского князя Святослава на хазар в 965 г. Однако текстологический анализ восточных источников привел историков к выводу, что уже в начале X в., когда писали Истахри и Масуди, этнополитической общности буртасов не существовало. Материал, которым пользовались географы, был, хотя и достоверен, но мертв. Уже Ибн—Фадлан, проехавший в 922 г. от столицы хазар в низовьях Волги до столицы волжских булкар, ничего не слышал о буртасах, а анонимный автор сочинения 983 г. «Худуд аль-Алем» вообще смешивает их с булгарами.

Итак, первый период существования буртасов на исторической арене в качестве политического объединения может быть ограничен второй половиной VIII – началом X в. Нужно, однако, оговорить, что целый ряд восточных географов XI – XII вв. – Гардизи (1050 г.), Бакри (1094 г.), Марвази (1120 г.), Идриси (1154 г.) – тем не менее подробно описывают буртасов как реально существующее этнополитическое объединение, но, как установлено исследователями, все использованные ими материалы взяты из более раннего времени, например, из сочинений араба Джейхани, написанных около 900 г., и фактически отражают ситуацию IX в.

К середине X в. относится и еще один интересный источник с упоминанием о буртасах. Это письмо хазарского царя Иосифа. В нем говорится о народах, живущих вдоль Волги, которая называлась тогда Итилем, и платящих ему дань. Народы эти таковы: «бурт-с» (буртасы), «булг-р» (булгары), «с–в–ар» (сувары), «арису» (мордва), «ц–р–мис» (черемисы), «в–н–н-тит» (вятичи), «с–в–р» (северяне) и др. Но эти сведения о границах хазарского каганата и окружающих его зависимых народах относятся ко времени былого могущества Хазарии, к VIII–IX вв.

Через два века этноним «буртас» вновь появляется в источниках. В «Слове о погибели русской земли» они упоминаются вместе с мордвой и черемисами как народы, впавшие в начале XII в. в зависимость от киевских князей. По сообщению Рашид– ад-Дина (1300–1310 гг.), золотоордынские ханы устроили в 1236–1257 гг. поход против буртасов. А в 1380 г. летопись перечисляет их в составе войск Мамая. В XVI–XVII вв. имя буртасов встречается в русских актовых документах: в Мордовском и Мещерском краях их считают пришлым населением, с которым связана и соответствующая топонимика. Эти источники характеризуют второй период существования буртасов – XI–XII вв.

Попытаемся наметить географические и культурно–хозяйственные ориентиры, указанные в восточных географов, для локализации буртасов в первый период их истории.

Отношение страны буртасов к Итилю

Обычно буртасов помещают на берегу Итиля. Такой подход к проблеме основан, однако, на материалах лишь одной группы письменных источников – сочинениях Истахри и Ибн—Хаукаля. Согласно первому автору, «буртасы – народ, соседящий с хазарами, нет между ними и хазарами другого народа; они люди, расположившиеся вдоль долины Атила», или Итиля. Ученик Истахри, Ибн—Хаукаль, пишет: «Восточный ее (реки Итиля – Г. А.) край выходит из страны Хирхиз – протекает по землям, лежащим между каймаками и гузами, и служит естественной границей между ними. Далее она течет на запад за болгарами, затем поворачивает на восток, так что протекает через Рус, а затем через Болгарию (Волжскую Булгарию – Г. А.); потом течет через Буртас, пока не впадет в Хазарское (Каспийское – Г. А.) море». Эти географы по сравнению с другими дают самую незначительную и разбросанную информацию о буртасах.

Другая группа географов помещает страну буртасов в стороне от Итиля. В «Худуд ал-Алеме» конкретно указывается: «К востоку от них (буртасов – Г. А.) – река Аттил; к югу от них – хазары». Совершенно очевидно, что в данном случае источник ясно разливает Итиль и расположенную к западу от него страну буртасов. Это же различие прослеживается и в рассказе Масуди о разгроме руссов в 913 г.: «Около 5000 из них спаслись и отправились на судах (по Итилю – Г. А.) в страну, примыкающую к стране буртасов, где они оставили свои суда, и стали на суше; но из них кто был убит жителями Буртаса, а кто попался мусульманам в стране Бургар, и те убили их». В другом разделе своего сочинения Масуди уточняет расположение страны буртасов: «Буртас… живет, как ранее упоминалось, на реке, названной по его имени», – причём эта река впадает в Итиль. Т. е. налицо противопоставление страны буртасов и Итиля. Итак, вторая группа источников помещает буртасов в стороне от этой реки – к западу от нее.

Сочинения Ибн—Русте, Гардизи, Бакри и Марвази составляют третью группу. В них страна буртасов описана значительно полнее. «Земля Буртасов лежит между Хозарскою и Болгарскою землями, на расстоянии пятнадцатидневного пути от первой», – пишет Ибн—Русте, а вслед за ним и остальные. Они не утверждают, что Итиль проходит через страну буртасов в отличие от Волжской Булгарии: «Болгарская земля смежна с землею Буртасов. Живут Болгары на берегу реки, которая впадает в море Хозарское и прозывается Итиль, протекая между землями Хозарской и Славянской».

Из приведенных отрывков видно, что сочинения первой группы вступают в противоречие по данному вопросу с сочинениями второй и третьей групп. Это противоречие усиливается различием в объеме сведений о буртасах: в трудах Истахри и Ибн—Хаукаля, повторим, они слишком незначительны. Сомнения в правоте этих авторов, размещающих буртасов непосредственно на берегах Итиля, вызывает и тот факт, что они здесь же помещают и русов, на деле живших гораздо западнее этой реки. По–видимому, связь буртасов с Итилем в трудах Истахри и Ибн—Хаукаля отражает не конкретную реальность. Это своего рода географический ориентир для Восточной Европы в целом. В таком же контексте следует читать и письмо хазарского царя Иосифа, в котором также на Итиле располагаются все подвластные ему народы, в том числе вятичи и северяне, тогда как первые, по археологическим данным, жили в бассейне Оки – на верхнем Дону, а вторые – на левобережье Днепра.

Поэтому страну буртасов мы должны искать к западу от Итиля.

Хозяйственно–культурный тип буртасов

Как же характеризуют источники хозяйственную жизнь буртасов? Ответ на этот вопрос имеет существенное значение для поисков того – к западу от Итиля – Волги – агроклиматического района, той географической среды, где они жили. Прежде всего, письменные источники указывают, что у буртасов было развито земледелие. «Занимаются они и хлебопашеством», – пишет Ибн—Русте, а Бакри добавляет, что у них «обширные пашни». Эти сведения, конечно, еще не позволяют говорить о том, что земледелие у буртасов было ведущей формой хозяйства. Но сам факт, что упоминание о земледелии попало в труды восточных географов, свидетельствует о его значительной роли (особенно в контексте с сообщениями об отсутствии земледелия у соседей буртасов – русов, мадьяров и др.).

Важное место в хозяйстве буртасов отводится в письменных источниках животноводству. По Ибн—Русте и Гардизи, они владеют «верблюдами, рогатым скотом», а Бакри сообщает, что у них не только «большие стада рогатого скота», но «и овец». Важное добавление делает Марвази, утверждая, что кроме рогатого скота «они имеют свиней». Причем упоминание о свиньях стоит на первом месте, что сразу же характеризует буртасов не как кочевников–скотоводов, а как оседлых животноводов, населяющих южную часть лесостепной зоны, пограничной со степью.

Во многих сочинениях восточных географов особо подчеркивается, что буртасы занимались бортничеством. Ибн—Русте, Бакри и Марвази отмечают, что «главное их богатство составляет мед», а Гардизи добавляет: «Плодов в этой стране нет, вино у них делается из меда». Известно, что пчеловодство в своем развитии прошло три основных этапа: дикое (бортевое), колодное и рамочное. Два первых этапа характерны для древнейших форм хозяйства. Причем бортничество непосредственно связано или с использованием дупел толстых деревьев, или с их выдалбливанием, что возможно только в лесной и лесостепной зонах. Таким образом, наличие бортничества также указывает, что буртасы жили в лесной или лесостепной зоне.

Существенной статьей дохода буртасов был пушной промысел. «Из страны буртас вывозят шкуры черных лисиц, – пишет Масуди, – представляющие самые ценные меха. Из них существует несколько видов: бурые и белые, не уступающие в ценности собольему и песцовому… Черные лисьи меха не встречаются нигде в мире, кроме этой страны и соседних с нею стран. Неарабские цари стараются перещеголять друг друга роскошью шуб из этих мехов и делают из них шапки и шубы, так что черные меха ценятся очень дорого. Вывозят их в Баб–ул–Абваб (современный Дербент. – Г. А.), Берда`а (город в Закавказье. – Г. А.) и прочие страны Хорасана. Часто вывозят их в северные страны славянских земель… а затем везут в земли Франции и Испании. Оттуда вывозят черные и красные лисьи меха в Магриб». Состав мехового экспорта буртасов состоял кроме лисиц из куниц, горностаев, соболей, белок, бобров; наличие всего этого зверья могло быть только в лесостепи.

Таким образом, по восточным источникам можно составить своеобразный перечень занятий буртасов – в порядке их значимости. Это, прежде всего, охота с целью добычи пушнины на экспорт, затем пчеловодство, животноводство и земледелие. Однако в такой именно градации можно усомниться. Ведь восточные географы делали акцент на то, что для них ново, непривычно и удивительно. Поэтому широкая слава буртасского мехового товара приводит к тому, что подсобное занятие ставится ими на первое место в хозяйстве. С другой стороный, южане, конечно же, замечают отсутствие плодов в этой стране, вследствие чего вино у них делается из меда, потому в их трудах пчеловодству и отведено второе по важности место. Но, как бы там ни было, хозяйственно–культурный тип буртасов можно определить как тип оседлых животноводов и земледельцев с развитыми подсобными промыслами – охотой и бортничеством. Такое хозяйство возможно только в лесостепной зоне. В степях его нельзя вести по многим причинам, в том числе – по уровню развития производительных сил того времени.

К западу от Волги расположены две физико–географичские зоны – степь и лесостепь. Южная граница лесостепи между Днепром и Волгой проходит по линии Полтава – Балаклея – Валуйки – Россошь – Новохоперск – Саратов. Отдельные острова лесостепи в виде луговых и черноземных почв, широколиственных дубрав вклиниваются в степную зону по длинам рек Хопер, Бузулук, Медведица – левым притокам Дона. Очерченная территория характеризуется специфическим составом фауны, отличающимся от степной зоны: здесь – бобры, белки, горностаи, лисицы, куницы и т. д., т. е. те самые звери, пушнину которых добывали буртасы, согласно источникам.

Все это направляет нас на поиски археологических памятников буртасов в лесостепную зону к западу от Волги. И в этих поисках нам может помочь упоминаемая у Масуди и Димашки река Буртас. Где она расположена? Явится ли дополнительным ориентиром в поисках страны буртасов?

Где находится река буртас?

Согласно Масуди, «хазары имеют челны, на которых они плавают из своего города вверх по реке, которая течет в их реку (Итиль. – Г. А.) из верхних мест и которая называется Буртас». Несколько далее он опять замечает: «Буртас… живет, как ранее упоминалось, на реке, названной по его имени»; это же повторяет и другой восточный географ – Димашки.

Действительно в юго–западной части современной Пензенской области течет речка с таким названием (впадает в Вышу – приток Цны). Но отождествление ее с рекой, о которой писал Масуди, было отвергнуто исследователями. Во–первых, она слишком мала для судоходства, а во–вторых, буртасская топонимика в этом районе позднего происхождения.

Из описании же Масуди – Димашки ясно, что речь идет о многоводной судоходной реке, западном притоке Итиля, а не Выши, который протекает по лесостепи. Но ни в среднем, ни в нижнем течении Волги между землями хазар и волжских булгар таких притоков нет. Вероятно, здесь следует вспомнить рассказ Масуди о протоке, соединяющей Волгу с Азовским морем: «Я же видел, что большая часть занимавшихся описанием морей из древних и новых упоминают в своих сочинениях, что рукав Константинии, выходящей из Майотаса, соединяется с Хазарским морем; но я не знаю, как это возможно и откуда они это взяли, путем ли собственного наблюдения, путем ли умозаключения и сравнения». И продолжает: «В верховьях хазарской реки есть устье, соединяющееся с рукавом моря Нейтас, которое есть Русское (Азовское. – Г. А.) море; никто, кроме них, не плавает по нем, и они (русы) живут на одном из его берегов». В свое время было замечено, что это – ошибочное – мнение Масуди, разделяемое и другими арабскими географами, будто рукав Волги соединяется с рукавом Азовского моря или Доном, имеет источником то обстоятельство, что с самых ранних времен судам и ладьям, плававшим по Волге и Дону, небольшое расстояние между этими реками никогда не служило препятствием: их перетаскивали волоком через сушу. Эту же идею проводит в настоящее время Б. А. Рыбаков, отмечая, что при отсутствии надежной топографии наезженная переправа из Дона в Волгу создавала у арабских географов впечатление об их слиянии – Дон воспринимался как правый приток Волги.

В таком случае правомерен вопрос об отождествлении реки Буртас с Доном, который в районе Калача–на–Дону так близко подходит к Волге, что информаторы Масуди вполне могли принять его за правый приток Итиля.

«Откуда есть пошли» буртасы

Итак, для локализации буртасов первого периода их существования второй половины VIII – начале X в. есть следующие ориентиры: их археологические памятники должны находится западнее Волги в южной части лесостепной зоны, точнее, в бассейне Дона.

Археологические культуры этого периода в лесостепной зоне Восточной Европы выявлены достаточно хорошо. К северу от Саратова, по обоим берегам Волги между устьями Черемшана и Камы, расположены памятники волжских булгар. К западу, в бассейне Цны и Мокши, в междуречье Суры и Оки, расположены памятники мордвы, или, как их называет царь Иосиф, арису. Лесостепная зона Днепровского левобережья вплоть до Северского Донца занята Роменской культурой северян. В бассейне верхнего Дона сосредоточены памятники Боршевской культуры вятичей.

По южной окраине лесостепной зоны в бассейне Дона и островкам лесостепи в речных долинах левых его притоков, между памятниками роменской культуры и мордвы жили в середине VIII – начале X в. аланы, которых относят к Салтово–маяцкой культуре. Это полностью соответствует ориентирам, которые мы выделили для локализации буртасов. По характеру находок и поселений аланские памятники, расположенные в этом месте, нельзя спутать ни с какими другими.

Открытие в конце XIX в. Салтово—Маяцкой культуры явилось значительным событием в изучении древностей Восточной Европы. С самого начала исследования Верхнее—Салтовского катакомбного могильника на Северском Донце и Маяцкого городища на Дону, а позже – аланского (лесостепного) варианта этой культуры, среди ученых возникла дискуссия об этнической принадлежности ее носителей. Ряд ученых (А. А. Спицын, Ю. В. Готье), указывая на сходство открытых памятников с аланскими древностями Северного Кавказа, видели в носителях Салтово—Маяцкой культуры алан. Другие (Д. Я. Самоквасов, Д. И. Багалей, В. А. Бабенко) полагали, что эта культура принадлежала хазарам. Высказывались предположения о связи некоторой части носителей этой культуры с венграми или шведами.

Ныне, благодаря исследованиям М. И. Артамонова, Н. Я. Мерперта, И. И. Ляпушкина и С. А. Плетневой, выясняется, что Салтово—Маяцкая культура неоднородна и состоит из нескольких местных вариантов, в той или иной степени связанных с определенными этносами и характеризующих в целом культуру населения хазарского каганата. Сейчас уже не подлежит сомнению, что в основе формирования ее лесостепного варианта лежит аланская культура Северного Кавказа.

Первые известия об аланах в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе появляются в письменных источниках I в. в сочинениях Плиния Секунда и Дионисия. Почти в то же время рядом с аланами упоминаются язиги, язаматы, яксаматы – вероятно, предки средневековых асов, входившие в единую с аланами этнолингвистическую общность. После разгрома аланов гуннами в 372 г. часть аланов, пройдя Европу, достигла Северной Африки, другая осталась на Северном Кавказе. В середине I тысячелетия начинается процесс формирования аланского народа, составной частью которого были асы. Этот этноним сохраняется на Северном Кавказе и в последующее века. В «Армянской географии» VII в. говорится о народе аланов–аштигор; грузинские источники называют овсы или оси; персидские, арабские, византийские и китайские – асами; русская летопись – ясами; венгерские документы – яз–ок и т. д. Исследователи предполагают, что соотношение названий аланы и асы – это соотношение общего и частного в единой этнолингвистической общности. Видимо, поэтому венецианский торговец и дипломат Иосафат Барбаро, рассказывая о путешествии в Тану, в низовьях Дона, в 1436 г., говорит, что «Алания заимствовала свое имя от народа Аланского, называвшего себя на своем языке Ас. Народ сей, исповедовавший христианскую веру, был истреблен и выгнан из жилищ своих татарами».

В середине VIII в. некоторые племена северокавказских алан–асов мигрируют из предгорной зоны Северного Кавказа на север, в бассейн Среднего Дона. Этот процесс достаточно хорошо фиксируется как на Северном Кавказе, где в середине VIII в. оказались заброшенными большая группа аланских катакомбных могильников и поселения (в частности, в районе современного Кисловодска), так и в лесостепной зоне Донецко—Донского междуречья, где в это же самое время появились те самые катакомбные могильники и поселения; они и получили название аланского варианта Салтово—Маяцкой культуры.

В последние годы интерес к этим памятникам значительно усилился. Обследование бассейна Среднего Дона позволило более четко выделить территорию, занятую в VIII–X вв. племенами – носителями Салтовской культуры в лесостепи. Широкие работы по исследованию Маяцкого городища развернула Советско—Болгаро-Венгерская экспедиция Института археологии АН СССР.

Маяцкое городище, раскопки которого ведутся с 1975 г., расположено на высоком берегу Дона у места впадения в него реки Тихая Сосна. Центральным элементом комплекса является белокаменная крепость трапециевидной формы площадью 0,93 га. Первоначальная толщина стен, сложенных из меловых блоков, достигала 6 м, а высота – 5 м. Вершину стены венчал зубчатый парапет и валганг (площадка) для стрелков. Крепостные стены с трех сторон окружал глубокий ров с перемычкой для дороги напротив ворот. С четвертой стороны подход к укреплению защищал крутой склон Дона. Внутри крепости выделялся отгороженный дополнительной стеной участок площадью 0,19 га, где были раскопаны административные, жилые и хозяйственные постройки. На стенах крепости обнаружены многочисленные рисунки, среди которых изображения лошадей, верблюдов, оленей, сцены битвы всадника и пешего лучника, а также надписи, сделанные одной из разновидностей рунической графики. Крепость представляла собой крупный феодальный замок, поставленный на границе с землями донских славян и контролировавший водный путь по Дону из хазарского домена.

Рядом с городищем располагалось обширное селище с плотной застройкой. Археологи раскопали остатки жилых строений полуземляночного типа. Их нижняя часть была значительно углублена в землю или материковую скалу. Стены верхней части строились в виде сруба. В центре такого «однокомнатного» жилища располагался очаг, а в одном из углов иногда устраивался пристенный камин. В таких сооружениях жили, как правило, в зимнее время. В летнее для жилья использовали более легкие постройки, слегка углубленные в землю, чем–то напоминающие юрты кочевников. Рядом с домами находились хозяйственные сооружения: глубокие подвалы–погреба, ямы колоколовидной формы для хранения зерна, легкие постройки для молодняка. Жилища располагались на территории селища «гнездами» – усадьбами родственных коллективов. В состав таких усадеб входили и культовые сооружения – семейные святилища огня, окруженные небольшими семейными кладбищами и погребениями животных, заколотых в ритуальных целях.

На окраине селища, несколько в стороне от основной массы построек, находился хуторок гончаров. Он состоял из мастерской, размещенной в четырех отдельных полуземлянках, где были установлены гончарные круги, сушилки и четыре двухъярусные печи для обжига посуды. Здесь были найдены кухонные горшки, подвесные котлы для варки пищи, лощеная столовая посуда и крупные пифосы для хранения припасов.

С противоположной стороны к селищу примыкал катакомбный могильник с одиночными и парными захоронениями. Похороны обычно сопровождались тризнами и ритуальными погребениями животных. К сожалению, большая часть погребений оказалась разграбленной в древности, поэтому непотревоженные захоронения редки. Но и то, что удалось собрать после грабителей, свидетельствует о высоком уровне культуры жившего здесь населения: разнообразные бронзовые и серебряные поясные наборы воинов, богато украшенная конская сбруя с упряжью, золотые серьги, бусы, доставленные из малоазийских провинций Византии и т. д. Найденная в погребениях столовая посуда как две капли воды похожа на сосуды, изготовляемые в то время северокавказскими аланами, что еще раз свидетельствует о «генетической» связи культуры буртасов, оставивших этот могильник, с аланской культурой Северного Кавказа.