Текст книги "Уроки игры на тубе (СИ)"

Автор книги: Геннадий Астапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Уроки игры на тубе

Г. Астапов

Р а с с к а з

______________________________________________________________

 

Была осень. Мелкие дожди чередовались с солнечными деньками.

В доме культуры репетировали музыканты духового оркестра. В студии, на столе – графин с водой, черный шарф, а рядом со столом пюпитр с партитурой и продавленное кресло.

На огромной медной трубе, издающей басовый звук, надувая щеки, старательно играл худощавый человек. На каждом звуке он делал вдох, и под давлением выдувал воздух в мундштук инструмента.

– Я удивляюсь, Виолетов! Ну Ефим Никанорович, правда! Вы си-бемоль мажор не слышите! Вот не слышите! Всю жизнь играете на тубе, вы профессионал, я согласен. Да, вы состарились на тубе, вы её фанат и так далее. Согласен! Но сегодня си-бемоль мажор пролетает мимо ваших ушей! Не нравится мне ваша игра! Что же мне, заставить вас этюды и гаммы учить?

Круглолицый дирижер в досаде бросил дирижерскую палочку на стол, глотнул воды из графина, накинул на шею шарф и плюхнулся в кресло. И из него нервно махнул рукой в оркестр:

– Всё! Закончили! Завтра к девяти, опоздавших буду штрафовать! Ефим Никанорович, вы отвечаете за хранение? Соберите инструменты в кладовую и до свидания!

Дирижером он был по совместительству, а на самом деле две недели назад заступил на должность нового директора дома культуры.

Музыканты сдали инструменты и молча вышли в фойе. Когда вслед за ними вышел Виолетов с капюшоном на голове, барабанщик спросил:

– Никанорыч, чего он к тебе не ласковый? Играл нормально. Чего взъелся?

– Не знаю я. – пожал плечами Виолетов. – Может он прав?

Но возмутился Петя флейтист, застёгивая молнию куртки под подбородок.

– Брось ты, Никанорыч! Прав! Нормально играл, ребята подтвердят!

Все одиннадцать музыкантов согласно закивали, а Петр, парень со шрамом на щеке, высказал предположение:

– А у него вообще, есть музыкальное образование? Когда нам его представили, я стал копаться в Яндексе, искать данные. Про образование ничего не нашел, но зато выяснил прежнее место работы. И знаете где он работал? В частом оркестре на шумовых! Ха! И сразу в директора дома культуры и дирижеры государственного оркестра!

– Да ладно! – не поверил барабанщик. – Не то нашел.

– Сам проверь! Открой Яндекс и проверь! – обиделся Петр. – Нам его как представляли? Эффективный менеджер! Забыл? Менеджер, а не музыкант! Эффективный! Да его самого надо заставить гаммы играть, и упорно. Никанорыч ему в отцы годится, точнее в деды, зачем было оскорблять?

Виолетов благодарно кивнул.

– Я не оскорбился. Может у него свои взгляды на музыку, современные. А я даже в интернет не знаю как выходить.

– Причем тут интернет? – спросил Петр – Ты, Никанорыч, классный духовик! Про тебя в телевизоре показывали, в газетах писали! А грамоты, медали?

В эту минуту оркестранты повернулись назад: по мраморной лестнице спускался директор.

– До свидания, Олег Николаевич!

Тот склонил голову набок.

– До свидания! Не опаздывать!

Когда директор скрылся, кто-то сзади прошипел:

– Щегол! Птенец! Сколько ему лет интересно?

– В кадрах шептались: двадцать три. Новая политика, новые управленцы, прислали вот... Кадровики сами в шоке.

– Н-дас... Не комментирую...

Домой Виолетов шел через магазин Магнит. Купил хлеб, кефир, шоколадные конфеты и пару банок рыбных консервов. Затем заглянул в аптеку за пачкой валидола.

Дома никто не ждал. Жена его бросила много лет назад, у неё своя семья, муж, дети, внуки. Говорят, женщины не выдерживают тягот проживания с творческими людьми. И это, в порядке самокритики, заявляют сами творческие мужчины. Мол, все эти личности самовлюбленные самодуры. Они, в своих творческих порывах, находясь на небесах, забывают оттуда спуститься и подумать о хлебе насущном. Не видят и не ценят женщину, которая ради него, самовлюбленного, сгорает в семейном быту. И в целом Виолетов был с этим согласен, а потому не особо обижался на бывшую жену. Он осознавал свою почти мистическую страсть к тубе, и страсть эта затмевала, как говорится, сермяжную действительность. В общем, жена не оказалось женой декабриста, и как-то вечером не вернулась домой с работы. Позвонила, предупредила, исчезла.

Виолетов перекусил, похлебал чаю, щелкнул телевизор. Затем достал телефон и набрал номер. Долго не отвечали.

– Алё? – несколько оживился он, услышав знакомый голос. – Света? Чем занята? Готовишь? А твой чего, не помогает? А хотите, я приеду приготовлю? Ты же знаешь, я умею. И твоему нравится. Да? Как хотите... Настроение, настроение... Новый меня ругал сегодня. Ты, говорит, профессионал, а играть не умеешь. Гаммы говорит играй! Но я тебе чего звоню? Сегодня сорок лет как я устроился на работу в дом культуры. А никто не вспомнил... Представляешь? Такой срок... Считай вся сознательная жизнь. Где только мы не играли. Гастроли, концерты, похороны, праздники... В трудовой книжке одна запись. Забыли... Конечно, не ахти какое событие... Ну, права, грустно... Может встретимся, отметим? Приходи со своим, я коньяк возьму? Посидим. А-а-а... Мама приехала... Тогда конечно, ладно, не отвлекаю. Всем привет. – сказал Виолетов и положил трубку.

Потом раскрыл валидол, достал таблетку и положил под язык. Удобно улегся на диване и незаметно заснул. Утром проснулся в половине девятого, и в испуге, ругая себя всякими словами, не бреясь, не завтракая, наспех одевшись, ринулся на работу. Вчера флейтист Петр был оштрафован на премию. Просто написали в приказ: в связи с опозданием лишить премиальных за месяц. И вот тебе на! Сегодня Виолетов влип! Не, не зря этот эффективный менеджер за них взялся, потому и эффективный! Нет дисциплины!

Как ни торопился, а на полчаса опоздал. По дороге опять закинул валидол под язык, и, всклокоченные волосы, галстук набекрень – ввалился в репетиторскую. Все были на месте, безмолвно смотрели на него, как на упавшего с неба, так нелеп был его вид.

Дирижер поднялся с кресла и подошел к нему, стал разглядывать, поджимая губы.

– Любопытный вы человек, Ефим Никанорович. – протянул он медленно – Очень. Устали? Конечно устали. Может отдохнем? Как вы считаете? Не пора ли вам отдохнуть? Почтенный, уважаемый гражданин... Или может вам шампанского налить? Или может цветы преподнести? А? А? Ну да. Да. Тут с утра ваша супруга прибегала, напомнила нам... Что же, вот, мы забыли. Бывает. Бывает. Поздравляем вас с безупречной службой! Кроме сегодняшнего опоздания конечно. – дирижер повернулся к коллективу. – Где, где цветы и шампанское? Аплодисменты?

Музыканты дружно захлопали, заулыбались. Виолетову вручили большой букет из золотистых роз, алых герберов, хризантем и альстромерий. Потом появились фужеры и шампанское.

Виолетов растроганно шмыгнул носом и достал носовой платок.

– Вы что, с утра скинулись? Когда успели? – шепнул Пете флейтисту.

– Светка шампань притащила. И цветы. Во бабы, все даты помнят! Энергичная, и не скажешь, что на пенсии.

После торжественной части дирижер озвучил план гастролей. Вскоре предстояли поездки по районным городкам и селам области. Опять автобус, дешевые гостиницы, недосып и буфетная кухня. К такой жизни они привыкли. Как псовые борзые, которым необходим простор, масштаб, движение, а без движения они жиреют и портится характер.

А в конце рабочего дня дирижер поманил Виолетова пальцем и, глядя ему в переносицу, сказал:

– Через десять минут зайдите в кабинет. – и сам отправился туда же.

Когда Виолетов постучал в дверь, тот уже сидел за широким столом и сосредоточенно смотрел в монитор компьютера.

– А, заходите... Садитесь... – потом достал из органайзера красный карандаш и стал вертеть его по столу. И опять, глядя в переносицу, сообщил: – Я решил вас уволить. Просмотрел документы, трудовую книжку... Вы известный музыкант, нет вопросов, но времена другие. Духовые оркестры теперь никому не нужны. И туба ваша не нужна, все это устарело, от этого несет нафталином. Сегодня я озвучил план гастролей, но это старый план, его подписывал бывший директор. Я изучил отчеты за прошлый год, экономические показатели. Ваши гастроли убыточны. Скоро начнутся большие изменения. Вместо духового оркестра мы создадим кое-что молодежное, массовое. Я подсчитал, экономически не выгодно содержать одиннадцать человек в оркестре, достаточно пять – семь. И то временно, пока идет реорганизация. Скоро все получат уведомление на увольнение. Вот – так. Есть пожелания на последок?

Виолетов не слышал. Смотрел в окно, где падал первый снег на крыши домов, на тополя, березы. В стенах этого здания он провел сорок лет. Хорошо помнил долгострой, когда начиналось строительство котлована, возводились стены. Потом создавались различные кружки, (теперь их нет), потом вот духовой оркестр на профессиональной основе, что само по себе редкость. В те еще, давние годы, ни один праздник не обходился без духового оркестра. Ни одно собрание. Виолетову было двадцать лет, когда после армии он начинал здесь работать.

– Ефим Никанорович! А, Ефим Никанорович! Вы где? Я спрашиваю, не хотите перевестись на другую должность? Дворники нам нужны, сантехник! А?

Виолетов отрицательно качнул головой.

– Я артист, трубач, я умею играть. Я всегда играл на тубе.

– Да знаю, знаю. Ваш бюгельгорн давно списан, играть на нем нельзя. Какие он издает звуки? Его купили в Ленинграде, когда построили дом культуры. Специально ездили, я читал бумаги. А догадываетесь, сколько теперь стоит новая туба? Ну вот. Можно на эти деньги купить автомобиль. Согласитесь, автомобиль для нас привлекательнее, чем какая-то труба.

– Она не какая-то! – неожиданно вспылил Виолетов. – Она мне... Она... Да что вам говорить! Вы... эффективный менеджер! Ничего не понимаете в музыке, мальчишка и профан! Извините!

Пару минут директор молча стучал пальцами по столу, потом опять принялся вертеть карандаш.

– Как знаете. У вас есть право отработать три месяца. Но играть на испорченном инструменте больше не будете. А можете уволиться сразу и получить компенсацию. Выбирайте.

– Когда писать заявление?

– Хоть сейчас.

– Ручку дайте и бумагу.

Виолетов настрочил заявление и сунул директору.

– Вы говорите, туба списана и ни на что не годится. Можно мне её забрать? Ведь она теперь никому не нужна? А я бы заплатил. Зарплатой за три месяца!

Директор подписал заявление и буркнул:

– Заберите. Потом составим акт о передаче её вам, как ветерану производства, в подарок. Распишитесь дня через два, и расчетные получите в кассе. Всего доброго.

Домой Виолетов вернулся безработным, но с тубой. Туба действительно была изношенной, все пять вентилей пропускали воздух, а если сказать честно, дирижер прав, она издавала жалобные звуки. И играть на ней занятие не из легких. Ее терзали, потому как другой не было, и терпели. Об этом могли бы сказать все музыканты, но не говорили...

Виолетов подумал и позвонил жене.

– Свет, спасибо за цветы и шампанское. Это было трогательно. А знаешь, меня уволили. К этому шло. Старушка отказалась играть. Мне предлагали остаться дворником или сантехником. Как он себе это представляет? Я ничего в руках не держал кроме тубы. Чем буду заниматься? Чем-чем... Не знаю... Буду её ремонтировать, паять... Не расстраиваюсь я, нет. Просто в новом статусе... Привыкнуть надо.

Неделю Виолетов спасал инструмент. А потом в местной газете появилось скромное объявление:

 

«Даю уроки игры на тубе. Ефим.»

 

Но никто по указанному телефону не звонил. Не звонили и после неоднократной пролонгации действия объявления. Время шло, в конце концов Виолетов усомнился в газетных возможностях, и про объявление перестал вспоминать.

В городе орудовала зима. Метели разбросали сугробы по улицам, морозы художничали по оконным стеклам, как по холстам.

Однажды, накинув капюшон, Виолетов бежал рысцой по улице, закрывая лицо от ветра. И увидел знакомую фигуру Пети флейтиста. Тот укутался в воротник пальто и бежал навстречу. Обрадовались, поздоровались, и устремились в супермаркет постоять под калорифером, погреться.

– Как живешь, Никанорыч? – стуча зубами спросил Петр. – Не скучаешь?

– Хорошо живу. – ответил Виолетов. – А ты? Я слышал тоже уволили?

– Если б только меня. Все получили извещения, расформировывают оркестр.

– Жалко. Какой был коллектив!

Петр покивал и перевел разговор в другое русло.

– Никанорыч, есть один мужик, на аккордеоне шарит божественно. Заслушаешься! Вот ему нужны пара музыкантов, духовиков. Пойдешь? Меня он уже соблазнил. Хочешь, айда к нам!

– Сколько человек в оркестре?

– Говорю же, пока трое. Мы с тобой, и он. А подумай как хорошо зазвучит: аккордеон, флейта и туба. Никанорыч, соглашайся!

– Играть то где?

– Где-где. В переходах.

Виолетов дышал на пальцы, грел их и растирал.

– А что? Я согласен. Мужик твой согласится?

– Я ему за тебя говорил. Ты, кстати, сифон свой наладил? Воздух не сечет?

– Наладил, наладил. – обиделся Виолетов на слово «сифон».

– Отлично! Вечером на репетицию!

Они договорились о встрече и разбежались. Сыгрались быстро, все таки профессионалы, а не совсем обычное сочетание музыкальных инструментов прибавляло слушателей. Толпа их хвалила, и Виолетов даже заметил – появились свои, постоянные зрители, и раз от раза тех становилось больше.

Однако в переходах он играл не долго, стеснялся. Просто за этим занятием могла застукать Светлана с мужем, а этого не хотелось. Не хотелось услышать её осуждающее: « Ефимушка, как низко ты пал!». Да и стоять с шапкой – унизительно артисту. Будто просить милостыню с протянутой рукой. Виолетов никого не осуждал и прекрасно понимал, что это совсем не милостыня, а работа, притом не легкая. Иногда хорошо оплачиваемая. Он и сам давал деньги уличным музыкантам, и любил их. Это, если разобраться, и есть то, чем занимаются все артисты: продают свой талант на концертах. Улица – та же сцена, свободный концерт. Все понимал, говорил об этом, но переступить через принципы не мог. И ушел. За это над собой подшучивал избитой фразой: умру нищим, но гордым.

Шутки шутками, принципы принципами, а средства понемногу кончались, экономить приходилось на всем. Только по пятничным вечерам позволял себе расслабиться: покупал всякой съедобной всячины. В один из таких вечеров он вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и остановился. Возле его двери стояла женщина и звонила в квартиру. Вполне себе симпатичная дама, среднего роста, средней упитанности, волосы распущенные, а глаза... Черные, посажены слегка наискосок, как в фильмах у индийских княгинь. Если обернуть эту даму в шестиметровый сари, нарисовать родинку на лбу – вот вам супруга махараджи. Но была она одета в легкую шубку выше колен, на голове полушалок, и лет, на вскидку, около сорока пяти. Дама окинула Виолетова заинтересованным взглядом и спросила:

– Виолетов вы?

– Я. – почему-то волнуясь, ответил он.

– Ефим?

– Да.

Теперь дама стала его оценивать. Кончики припухлых губ тронула усмешка. Симпатичный мужчина, высок, интеллигентная бородка, седоват, стоит с пакетом, из которого выглядывает сосиска и длинный батон.

– Будем стоять здесь? Вы не смелый. Пригласите? – попросила незнакомка, переминаясь на каблуках.

– Конечно, конечно. – опомнился Виолетов. – Позвольте открою.

Они вошли в квартиру, Виолетов помог гостье снять шубу, недоумевая при этом, почему она не побоялась и согласилась. Первый раз к незнакомому мужчине...

– Не решаюсь спросить: вы кто? Из налоговой?

Та вошла в комнату и обвела взглядом интерьер. Виолетов и за собой следил, и поддерживал чистоту в жилище. Стены были увешаны анонсами и рекламными плакатами оркестра за многие годы. На диване лежала начищенная и подремонтированная туба.

– Миленько здесь. А мне нравится. Почему из налоговой? И почему боитесь? Не платите налогов?

– Нет, это первое, что пришло в голову. Вы такая ммм, такая, холеная... – смущаясь, ответил Виолетов. – Загадочная... Кто вы?

– Уроки музыки вы даете?

– А-а, вот оно что! Разве объявление выходит до сих пор?

– Нет. Я его читала еще осенью, но не было возможности с вами встретиться. И вот вчера отыскала ваш адрес.

– Неожиданно. Так. Но я общем готов. У вас кто, мальчик?

– В смысле?

– Кому нужны уроки? Сыну? Если ему лет десять, двенадцать, то можно. Меньше не желательно, инструмент тяжелый, да и дыхалки не хватит. – пояснил Виолетов, приглашая гостью присесть рядом с тубой.

– Уроки нужны мне. – сказала дама и потрогала пальчиком надраенную медь. – Холо-о-дная.