Текст книги "Звери и суперзвери"

Автор книги: Гектор Хью Манро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Открытое окно

– Моя тетушка сейчас сойдет, мистер Наттель, – сказала весьма хладнокровная девушка лет пятнадцати, – а пока вам придется смириться со мной.

Фремтон Наттель попытался сказать что-нибудь правильное, чтобы должным образом польстить племяннице в данный момент, но без того чтобы недолжным образом расстроить тетушку, которая сейчас придет. Про себя он более обычного сомневался, смогут ли эти формальные визиты к целому ряду полных незнакомцев способствовать успокоению нервов, которым он предположительно занимается.

– Я знаю, как это будет, – сказала его сестра, когда он готовился мигрировать в сельское убежище, – ты похоронишь себя там, ты не будешь разговаривать ни с одной живой душой, и от хандры твои нервы станут еще хуже, чем были. Я просто дам тебе рекомендательные письма ко всем, кого я там знаю. Некоторые, насколько мне помнится, весьма милы.

Фремтону хотелось знать, входит ли миссис Сэпплтон, леди, которой он представил одно из рекомендательных писем, в разряд милых.

– Многих ли вокруг вы знаете? – спросила племянница, когда рассудила, что у них достаточно долго продолжалось молчаливое духовное общение.

– Ни души, – ответил Фремтон. – Понимаете, моя сестра несколько лет назад останавливалась здесь у приходского священника, и она дала мне рекомендательные письма к нескольким местным жителям.

Последнее замечание он сделал тоном явного сожаления.

– Значит, вы практически ничего не знаете о моей тетушке, – продолжала хладнокровная молодая леди.

– Только ее имя и адрес, – признался посетитель. Он хотел бы знать, замужем миссис Сэпплтон, или вдова. Нечто неопределенное в комнате казалось намекало на мужское присутствие.

– Ее большая трагедия произошла точно три года назад, – сказал ребенок, – значит, это было после отъезда вашей сестры.

– Трагедия? – спросил Фремтон; в этом покойном сельском месте трагедии казались как-то не к месту.

– Вы, наверное, удивлены, почему в октябрьский день мы держим это окно нараспашку, – сказала племянница, показывая на громадное французское окно, открытое на лужайку.

– Для этого времени года еще совсем тепло, – сказал Фремтон, – разве открытое окно имеет какое-нибудь отношение к трагедии?

– Через это окно три года назад в этот самый день ее муж и два ее младших брата ушли утром на охоту. И никогда не вернулись. Пересекая болото на пути к своему излюбленному месту для снайперской стрельбы, все трое утонули в предательской трясине. Понимаете, стояло страшно сырое лето и место, которое в другие годы было безопасно, вдруг поддалось под ногами без предупреждения. Их тела так и не были найдены. Такая ужасная история. – Здесь голос ребенка потерял ноту хладнокровия и стал по-человечески неуверенным. – Бедная тетушка все думает, что когда-нибудь они вернуться, они и маленький коричневый спаниель, который пропал вместе с ними, и войдут в это окно, как привыкли всегда делать. Вот почему каждый вечер окно держится открытым до полной темноты. Бедная дорогая тетя, она часто рассказывает мне, как они ушли, ее муж с белым дождевиком через руку, и Ронни, самый младший брат, как всегда напевающий – Берти, почему ты скачешь? – чтобы поддразнить ее, потому что она говорила, что эта песенка действует ей на нервы. Знаете, иногда тихими спокойными вечерами, вроде этого, у меня бывает жуткое ощущение, что все они входят в это окно…

Она прервалась с легким содроганием. Фремтон почувствовал облегчение, когда в комнату ворвалась тетушка с вихрем извинений на запоздалое появление.

– Надеюсь, Вера развлекла вас? – спросила она.

– С ней было очень интересно, – ответил Фремтон.

– Надеюсь, вы не возражаете, что окно открыто, – живо спросила миссис Сэпплтон, – мой муж и братья должны вернуться после стрельбы, а они всегда приходят этой дорогой. Сегодня они пошли пострелять на болота, поэтому устроят маленький кавардак на моих бедных коврах. Вы, мужчины, таковы, не правда?

Она продолжала радостно болтать об охоте, об отсутствии охотничьей птицы и о перспективах зимней охоты на уток. Фремтону все это казалось чистым ужасом. Он делал отчаянные, но лишь частично успешные, попытки повернуть разговор к менее горячим темам; он сознавал, что хозяйка уделяет ему лишь часть своего внимания, а ее глаза постоянно блуждают мимо него в открытое окно и на лужайку в окне. Несчастливое совпадение, что ему пришлось нанести визит именно в день трагической годовщины.

– Врачи пришли к согласию прописать мне полный покой, отсутствие умственного возбуждения, уклонение от резких физических нагрузок любой природы, – объявил Фремтон, который находился в состоянии широко распространенного заблуждения, что абсолютные незнакомцы и случайные знакомые умирают от желания услышать последние новости о лечении и немощах другого, их причинах и протекании. – По поводу диеты врачи не столь согласны, – продолжал он.

– Вот как? – сказала миссис Сэпплтон голосом, лишь в последний момент подавив зевок. Потов он вдруг просияла напряженным вниманием – но не к тому, что говорил Фремтон.

– Вот они, наконец! – воскликнула она. – Как раз к чаю, и не кажется, что они по уши в грязи!

Фремтон слегка вздрогнул и повернулся к племяннице, намереваясь выразить взглядом сочувственное понимание. Однако, ребенок смотрел в открытое окно с изумлением и ужасом в глазах. В холодном потрясении безымянного страха Фремтон повернулся на своем стуле и посмотрел в том же направлении.

В сгущающемся сумраке через лужайку к окну шли три фигуры, все несли под мышками ружья, один из них был дополнительно обременен белым плащом, висящем на плече. Близко к их ногам жался уставший коричневый спаниель. Они бесшумно приблизились к дому, а потом хриплый молодой голос запел из темноты: – Берти, почему ты скачешь?

Фремтон дико схватил свой стек и шляпу; дверь в холл, дорожка из гравия и входные ворота были смутно отмеченными этапами его панического отступления. Велосипедисту, едущему по дороге, пришлось врезаться в живую изгородь, чтобы избежать неминуемого столкновения.

– Вот и мы, дорогая, – сказал владелец белого макинтоша, входя в окно, – слегка грязные, но в основном сухие. Кто это выскочил, когда мы вошли?

– Весьма экстраординарный человек, мистер Наттель, – ответила миссис Сэпплтон, – говорил только о своих болезнях и унесся без слова прощания или извинения, когда вы появились. Можно подумать, что он увидел привидение.

– Мне кажется, это из-за спаниеля, – спокойно объяснила племянница, – он говорил мне, что боится собак. Как-то раз на кладбище где-то на берегах Ганга за ним охотилась стая одичавших собак и ему пришлось провести ночь в свежеотрытой могиле, когда эти твари рычали, хрипели и пускали слюну прямо над ним. Достаточно, чтобы расстроились нервы.

Ее коньком была романтика.

Сказочник

Стоял жаркий день, и в вагоне поезда было соответственно душно, а следующая остановка ожидалась лишь в Темплкомбе почти через час. Пассажирами купе были девочка, девочка поменьше и мальчик. Тетушка, присматривающая за детьми, занимала место в одном углу, а напротив сидел холостяк, с ними незнакомый, однако девочки и мальчик определенно неспроста сидели на его половине. И тетушка, и дети все время вели лаконичный и упорный диалог, вызывая впечатление домашней мухи, которая отказывается признать поражение. Большинство замечаний тетушки начинались словом «нельзя» а почти все реплики детей – словом «почему». Холостяк помалкивал.

– Нельзя, Сирил, нельзя, – воскликнула тетушка, когда мальчик начал шлепать по диванным подушкам, подымая тучу пыли при каждом ударе.

– Сядь и смотри в окно, – добавила она.

Ребенок неохотно подвинулся к окну. – Почему овец угоняют с поля? – спросил он.

– Наверное, их переводят на другое поле, где больше травы, – неуверенно сказала тетушка.

– На этом поле полно травы, – возразил мальчик, – здесь вообще ничего нет, кроме травы. Тетя, на этом поле полно травы.

– Наверное, на другом поле трава лучше, – беспомощно предложила тетушка.

– Почему лучше? – возник мгновенный и неизбежный вопрос.

– Ах, посмотри на этих коров! – воскликнула тетушка. Вдоль дороги почти на каждом поле стояли коровы, но она заговорила так, словно обращала внимание на диковину.

– Почему трава на другом поле лучше? – упорствовал Сирил.

Недовольное выражение на лице холостяка превратилось в хмурость. Он черствый, малосимпатичный человек, мысленно решила тетушка. Она была совершенно неспособна прийти к какому-нибудь удовлетворительному решению относительно травы на другом поле.

Меньшая девочка устроила вылазку в ином направлении, начав декламировать «По дороге в Мандалей». Она знала только первую строчку стихотворения, но использовала свое ограниченное знание самым полным образом. Она повторяла строку снова и снова мечтательным, но решительным и очень громким голосом, и холостяку казалось, что кто-то поспорил с нею, что она не сможет повторить строку вслух две тысячи раз без остановки. Тот, кто сделал на это ставку, похоже, проигрывал пари.

– Подойдите сюда и послушайте сказку, – сказала тетушка, когда холостяк дважды взглянул на нее и один раз – на сигнальный шнур к проводнику.

Дети нехотя потянулись в тетушкин угол. Очевидно, ее репутация сказочницы не заслуживала у них высокой оценки.

Тихим доверительным голосом, часто прерываемым громкими нетерпеливыми вопросами слушателей, она начала неувлекательную и прискорбно скучную сказку о маленькой девочке, которая была доброй, у которой из-за ее вежливости было много друзей и которую в конце спасали от бешеного быка многочисленные спасители, восхищенные ее высокой моралью.

– Стали бы ее спасать, если бы она не была доброй? – потребовала ответа большая из девочек. Именно такой вопрос хотел бы задать и холостяк.

– Вообще-то, да, – неубедительно признала тетушка, – но не думаю, что они так быстро прибежали бы на помощь, если бы так не любили ее.

– Это самая глупая сказка, которую я слышала, – с громадной убежденностью сказала большая девочка.

– Она такая глупая, что я почти сразу перестал слушать, – сказал Сирил.

Меньшая девочка не стала комментировать сказку, так как уже долго бормотала себе под нос, повторяя полюбившуюся строчку.

– Кажется, как сказочница вы не добились успеха, – вдруг сказал холостяк из своего угла.

Тетушка мгновенно ощетинилась, защищаясь от неожиданной атаки.

– Очень трудно рассказывать такие сказки, которые дети могли бы одновременно понять и принять, – чопорно сказала она.

– Я с вами не согласен, – ответил холостяк.

– Наверное, вы сами хотите рассказать сказку, – парировала тетушка.

– Расскажите нам сказку, – потребовала большая девочка.

– Давным-давно, – начал холостяк, – жила-была девочка по имени Берта, которая была чрезвычайно доброй.

Мгновенно пробудившийся интерес детей начал сразу угасать; все сказки оказывались страшно похожими друг на друга вне зависимости от того, кто их рассказывал.

– Она делала все, что ей говорили, она всегда говорила правду, она держала одежду в чистоте, она ела молочные пудинги, словно это было печенье, намазанное джемом, она учила все уроки наизусть и всегда и со всеми было очень вежлива.

– Она была красивая? – спросила большая девочка.

– Не такая красивая, как вы обе, но все же чудовищно хорошенькая, – сказал холостяк.

Возникла волна реакции в пользу сказки; слово «чудовищная» в соединении с понятием красоты было впечатляющей новинкой. Казалось, оно вводило частичку правды, столь недостающей в тетушкиных сказках о детской жизни.

– У нее было такое хорошее поведение, – продолжал холостяк, – что она заслужила несколько медалей, которые всегда носила на платье. У нее была медаль за послушание, медаль за исполнительность, и третья – за хорошее поведение. Это были громадные металлические медали и они звенели одна о другую при ходьбе. Ни у кого из детей города, где она жила, не было целых трех медалей, и поэтому все знали, что она – исключительно хорошая девочка.

– Чудовищно хорошая, – процитировал Сирил.

– Все только и говорили о ее хорошем поведении, об этом услышал принц той страны и сказал, что раз она такая добрая, ей раз в неделю позволяется гулять в дворцовом парке, который находился рядом с городом. Это был красивый парк, туда еще никогда не пускали детей, так что для Берты было большой честью получить позволение ходить туда.

– В парке были овцы? – требовательно спросил Сирил.

– Нет, – ответил холостяк, – овец не было.

– Почему там не было овец? – последовал неизбежный вопрос.

Тетушка позволила себе улыбку, которая скорее смахивала на ухмылку.

– Овец в парке не было, – сказал холостяк, – потому что мать принца видела вещий сон, что ее сын будет убит либо овцой, либо упавшими на него часами. По этой причине принц не держал овец в парке и часов во дворце.

Тетушка подавила вздох восхищения.

– Был ли принц убит овцой или часами? – спросил Сирил.

– Он жив до сих пор, поэтому нельзя сказать, что сон оправдался, – невозмутимо ответил холостяк, – во всяком случае овец в парке не было, однако, по всему парку бегало множество поросят.

– Какого цвета?

– Черные с белыми мордами, белые с черными пятачками, сплошь черные, серые с белыми пятнами и некоторые – совсем белые.

Сказочник немного помолчал, чтобы мысль о сокровищах парка захватила детское воображение, а потом продолжил:

– Берте было очень жалко, что она не нашла в парке цветов. Со слезами на глазах она обещала своим тетушкам, что не станет срывать ни одного цветка в парке принца и ей хотелось выполнить свое обещание, поэтому конечно она чувствовала себя глупо, обнаружив, что рвать нечего.

– Почему не было цветов?

– Потому что их съели поросята, – мгновенно ответил холостяк. – Садовники сказали принцу, что в парке могут быть либо цветы, либо поросята, и он решил, пусть будут поросята и не будет цветов.

Одобрительное бормотание выразило восхищение блистательным повелением принца: так много людей приняло бы совсем другое решение.

– В парке было много другого приятного. Были пруды с золотыми, голубыми и зелеными рыбками; были деревья с красивыми попугаями, которые каждую секунду говорили умные слова; были певчие птички, которые пели модные песенки. Берта гуляла, безмерно наслаждаясь, и думала про себя: – Если бы я не вела себя так хорошо, мне не разрешили бы ходить в этом красивом парке и наслаждаться всем, что я вижу. Три медали звенели одна о другую во время ходьбы и напоминали ей, какая она добрая. И вдруг огромный волк пробрался в парк, чтобы посмотреть, нельзя ли там раздобыть себе на обед жирного поросенка.

– Какого цвета был волк? – спросили дети с немедленно обострившимся интересом.

– Сплошь цвета грязи, с черным языком и бледно-серыми глазами, горевшими невыразимой свирепостью. Первое, что он увидел в парке, была Берта: ее чистый передник был таким белоснежным, что его было видно издалека. Берта заметила, что волк крадется к ней, и захотела, чтобы ей не позволили гулять в этом парке. Она побежала как могла быстро, а волк помчался за ней громадными прыжками и скачками. Ей удалось добежать до миртовых кустов и она спряталась в самом густом кусте. Волк вынюхивал ее среди ветвей, черный язык высовывался из его пасти, а бледно-серые глаза пылали яростью. Берта ужасно испугалась и подумала про себя:

– Если бы я не была так чрезвычайно добра, то сейчас была бы в безопасности.

Однако, запах мирта был так силен, что волк не смог вынюхать, где прячется Берта, а кусты – такие густые, что он мог бы охотиться в них очень долго и не увидеть даже ее следов. Поэтому волк подумал, что лучше будет уйти и попробовать вместо нее поймать поросенка. Но когда волк крался и вынюхивал рядом к ней, Берта дрожала, а когда она дрожала, то медаль за послушание звенела, стукаясь о медали за обязательность и хорошее поведение. Волк уже уходил, когда услышал предательский звон медалей. Он остановился послушать: медали снова зазвенели за ближайшем кустом. Волк бросился в куст, его бледно-серые глаза пылали свирепостью и торжеством. Он вытащил Берту и сожрал ее до последнего кусочка. От нее остались только туфельки, клочки одежды и три медали за хорошее поведение.

– Он поймал поросенка?

– Нет, все поросята убежали.

– Сказка началась плохо, – сказала меньшая девочка, – но у нее хороший конец.

– Это самая хорошая сказка, которую я слышала, – с громадной убежденностью сказала большая девочка.

– Это единственная хорошая сказка, которую слышал я, – сказал Сирил.

Обратное мнение высказала тетушка.

– Это самая неприличная сказка для маленьких детей! Вы подрываете результаты многолетнего терпеливого воспитания.

– Во всяком случае, – сказал холостяк, укладывая вещи и собираясь покинуть купе, – я удержал их в покое целых десять минут, а это больше того, на что способны вы.

– Несчастная женщина! – говорил он сам себе, шагая по платформе станции Темплкомб, – Следующие полгода они будут приставать к ней на людях и требовать рассказать неприличную сказку!