Текст книги "Ричард Длинные Руки – оверлорд"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Часть 2

Глава 1

Белая ярость вьюги погрузила замок в пелену наподобие густого тумана. Я выглянул в окно, на миг почудилось, что утонули в молоке. Только когда перешел на другую сторону башни, там через белую круговерть рассмотрел мутное оранжевое пятно: светящийся камень продолжает работать, хотя в такую метель хозяин собаку из дому не выгонит и сам предпочтет, чтобы его повесили в тепле, чем выйти в такую жуть.

Прямо из стены вышел человек, на удлиненном лице саркастическая улыбка, брови резко изломаны в том стиле, что признан «мефистофельским», но глаза как у Паскаля: мудрые и все понимающие.

– Холодно? – спросил он бодро. – Не одобряете зиму?

Я ответил так же приподнято:

– У природы нет плохой погоды, когда в душе человека огненная искра. Если ее раздуть, то что морозы?

Он удивленно вскинул брови.

– Огненная искорка? Это, простите за выражение, частичка Творца? Душа?..

– Именно.

Он покачал головой, в темных, как бездонные омуты, глазах я прочел немой укор.

– Простите, сэр Ричард, – сказал он несколько отстраненно, подчеркивая, что некое установившееся понимание между нами начинает быстро истаивать, – но вы что-то не то говорите. Наши противники сделали все, чтобы извратить суть наших идей. Вот даже вы уверены, что мы пытаемся загасить эту искру… Не так ли?

Я пробормотал в смущении:

– Ну… у меня пока слишком мало информации для окончательных выводов…

Он вскинул брови, внимательно вслушиваясь в слова, то ли незнакомые, то ли непривычно звучащие.

– Гм… Уже хорошо, что не делаете скоропалительных выводов. На самом деле между нашей фракцией и фракцией Михаила борьба за человека… продолжается. Не за то, чтобы загасить или раздуть эту искру, об этом не может быть и речи, а за наследство Творца…

Я буркнул:

– Он еще не умер, а вы уже имущество делите?

– Он все бросил, – отрезал Сатана жестко. – Бросил и покинул. Где он и что с ним – неизвестно. Не только мне, но и Михаилу. Как и всем другим архангелам, силам и престолам. А имущество, да будет вам известно, приходит в негодность, если о нем не заботиться!

Я сказал, защищаясь:

– Да вроде бы мир устроен так, что все в нем саморемонтируется! И саморазвивается.

– А в какую сторону развивается? – спросил Сатана. – Вот за выбор путей для человека и длится этот бой.

Я стиснул челюсти. Ненавижу, когда за меня кто-то выбирает: родители, воспитатели в детском саду, в школе и в армии, на работе, а кроме того – политики, дизайнеры, модельеры… За меня решают, что мне читать, надевать, каким шуткам смеяться, а каким хмуриться, я должен ненавидеть расизм и негров, говорить политкорректно и осуждать патриотизм, заниматься сексом часто и на виду – это говорит о моей лояльности, террористы и подпольщики сексом вроде бы не занимаются, во всяком случае не говорят о нем постоянно, кроме того, я должен голосовать только за…

– Да пошли вы все, – вырвалось у меня, я поспешно добавил: – Простите, я выразил вслух реакцию нормального человека со здоровой психикой. За Творца никто не решает?.. Ну вот, а человек – по его образу и подобию. Он дал возможность человеку самому решать.

Он поморщился.

– Не смешите. Сами прекрасно знаете, что все на вас действует. Даже погода, дурное настроение, ушибленный палец, подгорелое мясо… А уж бродячие проповедники так и вообще способны увлечь за собой массы на любую дурь. Потому мы следим за человеком и пытаемся на него воздействовать так же, как и Михаил со своей шайкой лизоблюдов.

– Ого!

– Представьте себе! И человек по-прежнему – яростное поле боя. И каждый ваш поступок, как бы вы ни говорили о свободе воли, – следствие нашего воздействия. То есть фракции Михаила или моей!

Я помолчал, оглушенный и подавленный, но бунтарская нотка заставила промямлить:

– Да… кто спорит… Белый ангел за правым, афроамериканец за левым… Каждый нашептывает свое… Ага, но все-таки, все-таки только нашептывают, но не рулят! А куда идти и в какую дурь вляпаться – выбираем сами. Так что насчет воздействия не преувеличивайте. Сами же сказали, что на нас действует даже поданный без сахара кофе, давка в транспорте или девка с вот такими!..

Он смотрел бесстрастно, но я уловил, что отыграл карту, и притоптанная было душа моя ожила и возрадовалась. Никто мною не рулит. А эти белый и черный за спиной – что-то вроде надоедливой рекламы. Мы так быстро научились не замечать ее только потому, что за века притерпелись к постоянным советам над правым и левым ухом и тоже научились на них не обращать ни малейшего, да, ни малейшего.

Или обращать, но не больше, чем на ту же рекламу. То есть замечаем, но она не рулит нашими поступками. Изволим – купим, не изволим – пошел бабочек ловить, и без разницы, кто подал совет: белый, черный или китаец.

Сатана уловил, что я отыскал какие-то прочные доводы и взобрался на них, как лягушка на болотную кочку, это я понял по его чуть помрачневшему лицу.

Заговорил он с прежней мягкостью и убедительностью опытного адвоката:

– Сэр Ричард, вы в своей понятной настороженности полагаете, что противник ваш – я, а Та Сторона – союзник. Точнее, ваш сюзерен, которому вы принесли присягу и должны повиноваться.

Я подумал невольно, что присягу я не приносил и Той Стороне, то есть Творцу, так что свободен, аки птица в поднебесье, что срет на всех, ползающих на поверхности, не разбирая, кто простолюдин, а кто король. А для меня, как демократа, очень важно как раз срать на все обязанности и устаревшие моральные ценности. А они все – устаревшие.

Он смотрел на меня неотрывно, я старался удержать неподвижной морду лица, да не уловит колебаний, физиономист хренов, нет во мне колебаний, я аки утес на Волге, под которым персидскую царевну.

Не дождавшись реакции, он продолжил с мягкой интеллигентной улыбкой:

– Сэр Ричард, я не просто говорю с вами, но говорю уважительно. Вы это заметили, конечно.

Я кивнул.

– Ну-ну, сперва вы мне на «ты».

– Но сразу же исправился, – возразил он, – как только вы свое неудовольствие изволили выразить! Теперь иначе, чем «сэр Ричард», я не обращаюсь.

– Согласен, – сказал я.

– А как обращается к вам Михаил?

– А это хто?

Он победно усмехнулся:

– Вот видите, даже не знаете.

Я не стал рыться в памяти: конечно, знаю, это так, уел просто. Но что верно, то верно, здесь Сатана попал в яблочко, архангел Михаил еще ни разу не снисходил до общения со мной. Видимо, держит ту же дистанцию, что и Творец в общении с бывшим соратником Люцифером, а ныне – Сатаной. Сатана, как понимаю, это вроде подпольной клички. Люцифер – правая рука Творца, а тут уж если рвать связи, то рвать все.

Да и вообще вспомнил, как описывалась та заваруха: когда был создан человек и Творец сказал, что мир будет принадлежать ему, человеку, потому, дескать, вы все, крылатые, поклонитесь новому владыке мира, ангелы поголовно возмутились: мол, мы – выше, мы – огненная стихая, мы – сама мысль, а это существо из глины, мокрое и противное…

Господь на них цыкнул, большинство умолкло, но самые независимые продолжали возмущаться, пока не выступили вообще против. Их побила та партия, что «за решения Господа, какую бы тот дурь ни решил», но вообще-то все ангелы к человеку относятся ревниво. И недолюбливают его, если честно.

Михаил же не просто ангел, он архангел, на свете всего их семеро, все они как генералы среди рядовых ангелов, а тех миллионы, не считая ангелов-хранителей. Михаил же, как скромно пишут, и среди архангелов – «первый среди равных». Ну, как был Юлий Цезарь «первым среди равных» в сенате, пока ему не надоела та бодяга и не провозгласил себя императором. Михаил осторожничает, вон сколько о Творце ни слуху ни духу, но все еще не решается объявить себя не только Первым, но и Единственным.

Но кто знает, что задумал на самом деле.

Сатана смотрел на меня с интересом, быстрая, как ящерица, улыбка пробежала по его узким губам. Он сказал легко:

– Ладно, даже не спрашиваю насчет ваших дел…

– Вы же видите, – буркнул я.

– Не вижу, – возразил он, – что вам мешает оставить этот мир.

– Не все закруглил.

– Еще что-то есть?

– Да.

– Ладно, – произнес он, подумав, – отбываю, а вам на прощанье такой детский вопрос: если Бог есть, то почему его нет?

Он давно исчез, а я ходил по комнате, стискивая кулаки и сжимая челюсти. В самом деле, дьявол вот он – всегда есть, всегда зрим, а где же Бог? Почему оставил наедине?.. Впрочем, даже Иисус на кресте, когда распинали, закричал в отчаянии: Господи, Отец Мой, почему ты меня оставил?

Так что не надо ныть, я не один… оставленный. Может быть, это как раз и означает, что я – взрослый. Папа и мама то и дело спасают ребеночка, а когда ребеночек вырастает, он уже сам должен решать свои дела. Сейчас вот, размышляя по-взрослому, я начинаю улавливать, в каком месте и в чем натяжка. Как бы он ни говорил о Той Стороне, намекая, что они-де с Богом в контрах и каждый из них доказывает свое, но я-то вижу, вижу… Кто-то не заметит, везде ж дураки, один я умный, а где неумный, там знаком с яндексом, а это уже знак, что умный, раз ни одну порнуху искал.

На самом деле, основным оппонентом моего собеседника является не Бог, как бы Сатана ни подтасовывал факты, а кто-то из минионов Бога. Ну там архангел Михаил, Гавриил или Израил. Сам Господь с того момента, как низверг этого революционера с небес, внес его в игнор и больше с ним не общается.

Правда, известно и то, что у Сатаны сохранился свободный допуск на небеса. Мол, хоть и оппозиционер, но имеет право лично возносить жалобы Верховному. Но опять же, нет сведений, в какой форме это происходит. Возможно, он обращается к Господу, а отвечает ему кто-то из архангелов, занявших освободившееся после его бунта место по правую или левую руку Бога.

Так что не надо про личные контры. Может быть, когда-то Люцифер был настолько силен и блистал, оправдывая свое имя, что в самом деле был равен по силе Богу… Я вообще-то могу предположить и вовсе крамольное, что раньше Люцифер вообще был неизмеримо сильнее, ну там в эпоху Древнего Египта, расцвета майя и ацтеков, Древнего Рима с его оргиями. Будучи гордым и надменным, он таким и остался и как-то не заметил, что родился младенец, который хоть и медленно, но постоянно набирал силу. И однажды стал настолько силен, что тысячи людей признали Его главным.

Конечно, Люцифер постарался уничтожить Его влияние массовыми казнями сторонников нового бога на аренах Колизея, тысячами распятых вдоль всех главных дорог из города в город, а также устраивал грандиозные цирковые зрелища для плебса с сотнями сражающихся гладиаторов, даже морскими битвами в специально выкопанных котлованах… но та новая вера оказалась сильнее старой, построенной на довольно простеньких, скажем прямо, чувственных удовольствиях.

И вот произошло открытое столкновение, деталей которого не знаем. Наверняка будут раскрыты, как и большинство секретных документов, только по истечении длительного времени, в данном случае – через два-три миллиарда лет, а то и больше. Словом, Люцифер в результате битвы… которая вполне могла быть заурядными выборами, но под пером хронистов превратилась в низвержение этого самого блистательного архангела, рухнул с его сторонниками вниз, в оппозицию.

Детали столкновения никому не известны, знаем только результат: Бог на небе, Люцифер – на земле. Ссора произошла из-за человека, которого Бог назвал своим наместником, что очень обидело ангелов. Теперь стараются всеми силами подосрать человеку и доказать Богу, что тот сильно ошибся, отдав землю и весь мир человеку, а не им, более совершенным созданиям.

Главное же в том, что Бог в самом деле, что бы там церковь ни говорила о чудесах и явлениях, оставил человека наедине с Сатаной. Вдохнув в него душу, то есть частицу себя, он полагает, что этого достаточно. Люцифер же уверен, что если самого Бога чуть-чуть не свергли, то человека, в котором огонек едва теплится, намного проще накрыть мокрым одеялом чувственной страсти, пороков, пристрастий, чревоугодия и прочей похоти.

Я отвлекся от высокого, услышав, как далеко по коридору Макс жизнерадостно крикнул:

– Сэр Растер! Я там внизу велел наносить горячей воды в бочки! Пойдемте, искупаемся?

И едва слышный густой голос Растера:

– В бочках? Что это за купание?.. Я люблю в реке или в озере…

– В реке здорово, – послышался затихающий голос Макса. – Или в тихом озере, когда плывешь, как по зеркалу… Но сейчас же зима!

И ответ Растера:

– Да сколько той зимы?

Я вздохнул. Зима вообще-то всегда тянется бесконечно. Но потом да, как будто и не было. И все потому, что зимой ничего не происходит. А вот мне надо успеть многое. И не за зиму.

Приоткрыв дверь, я сказал вытянувшемуся стражу:

– Тут только что сэр Растер прошел. Пригласи его, если он не утопал далеко.

Послышались удаляющиеся голоса, я вернулся к столу с расстеленной картой. Как и вся Европа во времена Средневековья, Армландия покрыта, можно сказать, сплошным лесом, что прерывается то широкими реками, то горными цепями, а где стеклянными глазами озер.

Потому те изолированные участки вселенского леса именуются местными по-своему: вот знаменитый Арденнский лес с жутким монстром-вепрем, на другом конце отмечен лес Оденвальд, а там, если память не изменяет, великий герой Костяной Зигфрид наклонился испить воды у ручья, и предатель Гаген нанес удар копьем в вышитый кленовый листок на спине, единственное уязвимое место…

Когда был в Тарасконе, кто-то рассказал мне, что в непроходимом лесу обитал чудовищный тараск, что пожирал всех путешественников, паломников и просто охотников. Его прокляла святая Марта, он издох, а на месте его гибели выстроили город, названный Тарасконом.

Вот этот лес, судя по названию, зовется Броселиандом, хотя это вряд ли тот самый. Скорее всего, реминисценция, ибо в настоящем Броселианде жили Мерлин с его Вивиан… ага, а вот и лес Оберон, знаменитое место чародейств… чувствую, придется пролить немало поту, очищая эти дебри и стараясь сделать их доступными для жизни. В Обероне Гуон Бордоский поддался чарам гнома, а в мрачной чаще Гекалла сгинул отряд христианских рыцарей вместе с доблестным бароном Луисом Корваланом во главе и приором Эрдочетом, который должен был защищать рыцарей от темных сил…

Сэр Растер явился с лязгом и грохотом. Он даже на отдыхе обычно в доспехах, чтобы не разнеживаться, шумно поприветствовал лорда и сюзерена и сразу завертел головой в поисках второго стола с яствами и кувшином доброго старого вина.

– Сэр Растер, – сказал я, – раз уж вы шли мимо, топайте ближе… В Армландии я новичок, а вы здесь не одного медведя съели. Нужна консультация.

Он приосанился.

– Ну да, кто же еще расскажет про здешние дороги? Знаю все до единой тропки! Разве что в Орочий Лес не заглядывал да в Зачарованный как-то не довелось. Просто не довелось, но собирался.

Я отмахнулся:

– Очистим и Орочий, и Зачарованный, и вообще все места сделаем пригодными для экономической экспансии. А орков приспособим камень добывать в каменоломнях! Камня понадобится много.

Он ахнул, опасливо посмотрел по сторонам и пугливо прикрыл рот ладонью.

– Я ничего не слышал, – заверил он. – Господи, да если это получится… вот где слава, вот где подвиги! Сэр Ричард, располагайте мною. Я хоть и старый конь, но моя остывающая кровь вскипает, когда растопыренные уши ловят звуки боевой трубы.

– Да это что, – ответил я почти равнодушно, – это наведение порядка в доме. А потом надо будет и с соседями… гм… подружиться покрепче. Чтоб без всякой автотаркии. Экономика и фрейдизм правят миром, а мы будем править экономикой и этим самым, если духу хватит.

Он посмотрел на меня с великим уважением:

– Как много вы знаете, сэр Ричард…

Я скривился:

– Истинный рыцарь, как бы он ни был беден, никогда не унизится до какой-либо полезной работы. Потому мы так хороши в сражениях, их полезным делом назвать трудно… Да ладно, не оглядывайся с таким испугом, мы тут одни, никто не слышит такой крамолы. Сэр Растер, я все изучаю карту… Как вы думаете, можно будет одновременно решить проблему бунтующих лордов и безопасность границ Армландии?

Он сказал осторожно:

– Как подскажет Господь.

Я покачал головой:

– Бог думает о нас, но он не думает за нас.

Карта растянута на всю столешницу, Растер заходил то с одного конца, то с другого, хмыкал, крутил головой, иногда рассматривал что-то с таким вниманием, словно наблюдал за красивой мужской дракой.

– Да, чудесная карта, – сказал он, – как будто лечу на драконе и рассматриваю все с его спины.

– Да, – согласился я равнодушно, – здесь, как я понимаю, мы граничим не с Турнедо?

Он наклонился над картой.

– Где?.. А здесь, в самом деле, нашим соседом является королевство Шателлен. Столица там Дартмут, это я так, на всякий случай. А то вдруг не спросите, а мне осведомленность показать хочется.

– Что за королевство? – потребовал я.

Он пренебрежительно отмахнулся:

– Да так, самое обычное, вдобавок мелкое. Меньше, чем Фоссано Барбароссы, меньше, чем Турнедо Гилленберга. Даже меньше, пожалуй, Армландии. Но все-таки королевство. Там достаточно графств и герцогств, чтобы считаться королевством. Земли населены неплохо.

Я в недоумении всматривался в карту.

– Не понимаю, – сказал я.

Растер повернул голову ко мне.

– Чего, сэр Ричард?

– Полоска тоненькая, – пояснил я. – И длинная. Тянется между Хребтом и королевством Гиллеберда.

– Верно, сэр Ричард. Наша Армландия соприкасается с Шателленом полосой не шире, чем в три-пять миль. А то и меньше.

– Не понимаю, – повторил я. – Для меня странно, что воинственный Гиллеберд не перехватил этот коридор, чтобы отрезать любые дороги из Армландии! Тем более что королевство Шателлен, как вы говорите, маленькое и слабое. Ведь слабее, чем Турнедо?

– Слабее, – подтвердил Растер. – Король Роджер Найтингейл, он правит сейчас Шателленом, воевать не любит. Сразу отдал бы Гиллеберду, если бы тот попытался отнять те земли.

– Так почему же?

Он посмотрел на меня с удивлением и некоторой жалостью. Мол, как ты живешь, если не знаешь таких простых вещей?

– Там на границе Орочий Лес, – пояснил он. – Туда все равно никто не смеет входить. Пока еще никто не вернулся. Король Шателлен охотно отдаст, но Гиллеберд не дурак. Если вдруг объявил бы тот лес своим, то, возможно, некоторые лорды начали бы предлагать отправиться туда всем войском и перебить всю нечисть. А Гиллеберд – расчетливый военачальник, хоть и король. В нем нет привычной королевской дурости. В смысле, не станет воевать с противником, силы которого неизвестны.

Я кивнул.

– Разумно. Гиллеберд – предсказуемый политик, что для меня очень удобно. Значит, на границе Армландии с Шателленом этот Орочий Лес, половина в Шателлене, половина у нас, и самый краешек заходит на земли Гиллеберда… и только он мешает дружественным связям наших братских народов?

Растер посмотрел на меня с удивлением.

– Вообще-то две трети на землях Шателлена, – сообщил он почти злорадно. – Потому Гиллеберд и не хочет отрезать их королевство от Армландии.

Я потребовал:

– Сэр Растер, расскажите о нашем восточном соседе.

– Что именно?

– Все. И подробнее, подробнее.

Глава 2

Он рассказывал, а я мыслил, строил планы, хотя странными путями бродит человеческая мысль: вот ломаю голову, как наладить отношения и с этим правителем, сосед все-таки, а следующая мысль уже о волосах в носу сэра Растера: такие длинные, что первыми пробуют суп в ложке, когда подносит ко рту… И случайно или нарочно вошедшая служанка не присела к полу, укладывая поленья в камин, а нагнулась так, что определенные мысли сразу же во всей красе, такие яркие картинки, что прямо не знаю, а пальцы уже разок дернулись, что-то им тоже привиделось…

– Хорошо, – сказал я. – Картина, в целом, понятна.

– Будем воевать? – спросил он радостно.

– Безусловно, – ответил я бодро. – Но когда и с кем – пока неизвестно. Подумаю, кому бы дать отпор. Если понадобится, даже заранее… А есть у нас какая-то информация об императоре Карле?

Растер отшатнулся в удивлении.

– Карле? Да кто о нем не знает!.. Хоть и далековато от нас, но земля слухами полнится. Неустрашимый воитель, покорил уже больше двадцати королевств, но, исполненный неустрашимости и воинской доблести, готов идти до последнего моря, как он сам изрек!.. Господи, сэр Ричард? Неужели… неужели с самим императором?

Голос его упал до шепота, в глазах ужас. Я поспешно покачал головой:

– Не так сразу, сэр Растер. Все должно созреть… Кстати, что вот за странная дорога? Какая-то непонятная петля вот здесь.

Я провел пальцем над дорогой, что шла прямая, как будто ее строили всемогущие инженеры, а потом вдруг начала пугливо шарахаться в стороны.

Растер с лязгом пожал плечами.

– Там Сад Фей…

– Ого, – сказал я с удовольствием, – хоть что-то красивое! А то Орочий, Гиблый, Синее Болото… Когда метель уляжется, надо бы съездить… Вроде недалеко.

Он посмотрел на меня с сомнением, словно не был уверен в моем рассудке.

– Сэр Ричард, – сказал он, – я понимаю, у вас настолько горячее сердце, любой мороз вам… словом, нипочем. Но какие феи зимой?

В дверь заглянул страж.

– Сэр Ричард, к вам барон Альбрехт. Пустить или в шею?

– Что за грубый народ, – проворчал я. – В шею… Барона в шею нельзя. Их иначе, иначе… Впрочем, пусть входит, вопросы есть.

Альбрехт вошел сосредоточенный, совсем незимний, когда одно веселье как на уме, так и в других местах, отвесил на ходу учтивый поклон.

– Здравствуйте, барон, – сказал я. – Что-то вы серьезный… Вы правы, сэр Растер, как-то не подумал. Какой из меня гроссграф? Феи – это ж вроде бабочки-переростки, ну крыловским стрекозам родня… Муравьи в норках зимуют, а феи в каждом сезоне новые?

Растер покачал головой в сомнении.

– Да вроде тоже куда-то деваются на зиму. Потом у них все расцветает. Весной, правда, никто у них не бывал, грязь, дорог нет, а когда подсохнет, кое-кто попадал к ним. Рассказывают, крестьяне из деревни Брехаловка там не раз бывали.

Альбрехт перебил насмешливо:

– Сэр Растер, это все бабьи сказки. Я трижды туда приезжал. Никаких фей! Сад, правда, великолепный. Но бабочки там мелкие, как и жуки. И муравьев много!.. Муравьи, правда, крупные. Думаю, что если бы феи были, они бы в первую очередь извели муравьев.

Растер спросил недоверчиво:

– Но крестьяне ж видели фей? А кто-то и общался?

Барон Альбрехт фыркнул, выпрямился, весь из себя достоинство.

– Сэр Растер, вы можете допустить, что грубые простолюдины смогли узреть дивных фей, а человек мыслящий и с тонкой галантной душой, исполненной деликатности и всяческих достоинств, не заметил бы?

Растер протянул:

– Так это исполненный деликатности! А где такие? Вымерли…

Альбрехт улыбнулся, показывая, что оценил попытку старого вояки сострить. Но только попытку.

– Какие планы, сэр Ричард? Могу быть чем-то полезен?

– Можете, – сказал я. – Я отлучусь ненадолго, а вы тут присматривайте совместно, чтобы замок не растащили.

Альбрехт смотрел остро и недоверчиво.

– Я не должен спрашивать, куда направляетесь?

– Спрашивать можете, – сообщил я, – но вот ответа не обещаю.

– Тогда не буду, – улыбнулся Альбрехт, а специально для Растера пояснил: – Когда спрашиваю, а не получаю ответа – это урон престижу и рыцарскому достоинству.

– Вот как? – удивился Растер.

Лицо его просияло, явно начал вспоминать всех, кто ему не ответил, это ж какой пропадает великолепный повод вызвать на дуэль!

Сколько той зимы, если провести ее за хорошо накрытым столом, но мне нужно успеть даже не за зиму, а за оставшиеся пять дней, а то снова Сатана появится, а я разведу руками.

Что такое Зорр – помню так ясно, что иной раз мурашки по коже. Потому вылез из-под толстого одеяла затемно, хорошо – если доберусь за световой день, вооружился до зубов и поднялся в седло в доспехе Арианта, с его мечом и луком, с молотом у пояса и не забыл проверить, все ли кольца на пальцах. Пусть даже те, с которыми еще не разобрался. Я запасливый.

И лишь потом закутался в теплый плащ, подгреб под себя длинные полы, к путешествию готов. Пес выбежал и прыгал вокруг, я наклонился и поцеловал в холодный нос.

– Я тебя люблю, – сказал я. – Отлучусь ненадолго! Замок оставляю под твоей руководящей и направляющей, понял?..

Горячий язык, как мокрой тряпкой, молниеносно очистил мое лицо от микробов. Я отшатнулся, вытерся рукавом, а Пес радостно гавкнул: подловил!

– Подловил, – согласился я. – Итак, бди и жди нашего возвращения!

Решетка заскрипела, поднимаясь, копыта Зайчика простучали по превратившимся в матовое стекло доскам моста. Я оглянулся пару раз, а когда замок отдалился, пригнулся, зарылся в пышную гриву и шепнул:

– На север… На север, мой дорогой Зайчик…

Встречный ветер все усиливался, я страшился поднять голову, только рев урагана, затем свист и визг, а внизу неумолчный шелест. Я не знаю, сколько так мчались, наконец, тело занемело настолько, что мои руки на конской шее закоченели и стали разжиматься.

Я прошептал:

– Стоп… Надо перевести дух.

Зайчик резко начал сбавлять скорость, визг перешел в рев, потом и тот утих, Зайчик остановился, я подивился внезапному безветрию, губы еле шевелились, но со второй попытки в ладони опустилась чашка с горячим кофе.

Над Зайчиком струится перегретый воздух, как над выпавшим из костра накаленным камнем. Он повернул голову, глаза багровые, в них бушует неистовый огонь, словно я заглянул через них в плавильную печь.

Кофе прогрел застывшую глотку, вторая порция согрела желудок. Я подумал насчет третьей чашки крепкого бодрящего напитка, но это уже допинг, надо уметь на своих ресурсах.

– Погнали дальше, – сказал я со вздохом. – Если бы я тоже умел так разогреваться…

Еще пару раз остановился ближе к полудню, снова напился горячего кофе, пятый раз пустил в обычный конский галоп, когда закат уже начал окрашиваться в багровый цвет.

Надо бы заскочить в какой-нибудь город по дороге, расспросить: в том ли направлении двигаюсь. Я вертел головой по сторонам, когда впереди начал вырастать необычный серый столб. Я успел рассмотреть статую человека, торопливо крикнул:

– Зайчик, стой, стой!

Он остановился как вкопанный, я едва не перелетел через его голову. Скалу из серого гранита умело обтесали так, что теперь это огромный косматый мужик с молотом в руке и скверной усмешкой. Широкие мускулистые плечи и вздутая грудь говорят о неимоверной силе, а внизу на постаменте старинными рунами высечено: «Тор, сын Одина».

– Так, – сказал я с облегчением, – похоже, я знаю, где мы… Едем верно, скоро покажется и сам стольный град.

Можно бы ехать, но странное чувство удержало, я смотрел на Тора, самого могучего из северных богов, пытался собрать в кучку новые мысли, что разбегаются, как тараканы. Сейчас вот чудится, что христианство выросло совсем не из смирения, как ему приписывают. Ну не могу я преклонить колени перед этим мужиком, пусть он даже в сто раз сильнее меня! Мужчине всегда трудно преклонить колени перед другим мужчиной. Он может преклонить их перед женщиной, ребенком или старцем, что уже как бы не мужчина, но не перед таким же здоровяком, налитым грубой силой и с такими мышцами. Даже если преклонишь из уважения, все равно останется гаденький подтекст, что преклоняешь из страха перед его мощью.

Совсем другое дело – преклонить перед Господом Богом, что уж точно не здоровенный мужчина, а некий святой дух… даже не дух, а вообще нечто лучшее, что есть в человеке, то есть душа… Это как бы преклонить колени перед Идеей, перед своим служением чему-то чистому и великому, что есть одновременно и Бог, и то, к чему стремишься всей душой, всем сердцем и всеми фибрами.

Рыцарство настолько щепетильно в таких делах, что даже отправляясь на отвоевывание Гроба Господнего от неверных, относилось к Христу с покровительственным сочувствием, как к несчастному, которого надо спасти. Даже колени преклоняли не перед ним, а перед Пречистой Девой. А перед Христом… гм… хоть и Бог, но все-таки мужчина, а к мужчинам в крови чувство соперничества, мы ж из той глины, из которой Сатана налепил потом обезьян, стараясь создать свое человечество.

– Из гордости выросло христианство, – сказал я вслух, чтобы самому услышать такую крамольную мысль, – из гордости и чувства достоинства… А смирение, послушание – брехня, все брехня. Из смирения только буддизм вырастет…

Задолго до крепости Зорр я начал останавливаться, сверять направление, и наконец узнал знакомые места, когда выехал из Зорра в поисках доблестнейшего рыцаря, верного слуги церкви, отважного сэра Галантлара.

Небо в облаках, запад воспламенился, а красное крохотное солнце неумолимо приближается к пылающей земле, словно намеревается окунуться в озеро расплавленного металла.

– Быстрее, – поторопил я, но не столько Зайчика, как себя, – не лето, ночь зимой не наступает, а прямо прыгает на плечи.

Зайчик наддал, на фоне пылающего неба, словно мы повернули на запад, грозно заблистали огнем каменные башни Зорра, приблизились. Снег скрыл выжженную землю, но кое-где ветер сдул все до земли, и я содрогнулся, видя прокаленную до твердости камня почву. Стена, самая толстая из всех, что я видел, с оплавленными камнями, кое-где вмятины, словно неведомая магия размягчила в каком-то месте гранит до вязкости мокрой глины, а затем туда камнем из катапульты…

Ворота в следах жестоких боев, высокие башни закопчены. Я привстал на стременах, лагерь противника все-таки на почтительном расстоянии от ворот и от стен. Десяток шатров, около сотни костров, с таким войском столицу Зорра не взять.

Сердце сперва ликующе подпрыгнуло: Зорр выстоял, хотя что-то в этом неправильное. Зорр не сдался, несмотря на пленение короля Шарлегайла. На башнях гордо реют его флаги, со стен на лагерь противника смотрят часовые. В лагере возле самого высокого роскошного шатра развевается имперское знамя грозного Карла. Такое войско не даст выйти обессиленным отрядам Зорра, но штурмовать, понятно, уже не сможет.

Я пустил коня в галоп, часовые на стене сразу повернулись в мою сторону. У ворот я остановился, крикнул:

– Свой!..

Сверху крикнули:

– Кто это «свой»?

– Здесь меня произвели в рыцари, – крикнул я. – Если помните, кто привез вам мощи Тертуллиана, я был с ними!

– Это было давно, – ответил стражник. – Назови имя!

– Да кто помнит мое имя, – ответил я тоскливо. – Сэр Ричард Длинные Руки!

На стене заговорили, а в лагере несколько человек вскочили на уже оседланных коней и понеслись в мою сторону. Со стены кто-то побежал вниз во двор, грохоча сапогами по каменным ступеням. Я на всякий случай снял с плеча лук и натянул тетиву.

Со стены крикнули:

– Сейчас откроем калитку!..

– Жду, – ответил я.

Со стены зло закричали стражникам ворот:

– Да побыстрее там! У нас нечем их отгонять, убьют парня…

Со стороны лагеря ко мне несутся пятеро, доспехи легкие, кони тоже сухие, поджарые, быстроногие. Я натянул тетиву, выждал чуть, пусть все пятеро войдут в зону поражения, разжал пальцы и тут же выхватил вторую стрелу, выстрелил и выхватил третью.