Текст книги "Римская история"

Автор книги: Гай Веллей Патеркул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

(5) Во время Серторианской войны в Испании шестьдесят четыре раба [123] под руководством Спартака бежали из гладиаторской школы в Капуе, захватили в этом городе мечи и сначала устремились на гору Везувий; вскоре, поскольку день ото дня их становилось все больше, они причинили Италии множество самых различных зол. (6) Их численность настолько возросла, что в последнем данном ими сражении они выставили сорок девять тысяч [124] воинов. Слава прекращения этого досталась Крассу, вскоре [с согласия] всех признанному принцепсом государства.

XXXI. Личность Гн. Помпея привлекла к себе внимание всего мира, считалось, что он во всех отношениях значительнее, чем гражданин [125]. Во время своего консульства он принес в высшей степени похвальную клятву не направляться после окончания магистратуры в какую-либо провинцию и остался ей верен. (2) Но спустя два года трибун А. Габиний внес закон: так как пираты угрожают скорее настоящей войной, чем разбойничьими нападениями, и устрашают мир больше флотом, чем грабежом, и так как уже разграблены некоторые города Италии, да будет послан для их подавления Гн. Помпей, и его власть на море в пятидесяти милях от берега должна быть равна проконсульской в провинциях. (3) Этот сенатус-консульт распространил власть одного человека почти на весь мир; но хотя такое же решение было принято семью годами [126] ранее применительно к претору М. Антонию [127], – иногда личность вредит примеру, который она дает, уменьшая или увеличивая [128] зависть, – в отношении Антония это восприняли равнодушно – ведь редко завидуют славе тех, чьего могущества не боятся. Напротив, опасаются чрезвычайной власти тех людей, которые могут по своему желанию ее удержать или от нее отказаться и которые не признают ничего, кроме своего желания. Среди оптиматов не было согласия, а планы их были сломлены силой.

XXXII. В этой связи достойны быть отмеченными как авторитет, так и скромность Кв. Катула [129]. А именно, выступая против закона на народной сходке, он сказал, что Помпей, определенно выдающийся человек, и даже чересчур выдающийся для свободного государства, но нельзя ведь все взваливать на одного человека, и добавил: «Если что с ним случится, кого вы поставите на его место?». – «Тебя, Кв. Катул!» – провозгласило собрание в один голос. Тогда он, обезоруженный этим единодушием и столь почетным для него суждением граждан, покинул сходку. (2) Достойны восхищения скромность этого человека и справедливость народа, ведь он чрезмерно не настаивал, и плебс, несмотря на свое несогласие и свою враждебность воле Катула, не захотел лишить его своей справедливой признательности.

(3) В то же время Котта [130] разделил судейские обязанности, которые Г. Гракх отнял у сената для передачи всадникам, а Сулла передал сенату, разделив поровну между обоими сословиями; Отон Росций своим законом восстановил места всадников в театре [131]. (4) Что касается Гн. Помпея, то, пользуясь помощью в этой войне многих выдающихся людей, он разместил флот почти во всех частях моря, нуждающихся в защите, и вскоре со своими непобедимыми силами освободил мир; после победы над пиратами во множестве схваток и во многих местах он обрушился на них со своим флотом у побережья Киликии, опрокинул их и обратил в бегство. (5) И чтобы поскорее завершить столь широко распространившуюся войну, он свел остатки пиратов в отдаленные от моря города, назначив им определенные места обитания. (6) Некоторые это осуждают, но хотя у каждого по отношении к автору [закона] достаточно ума, только ум делает великим и автором: ведь дав возможность жить без грабежа, он удержал их от разбоев.

XXXIII. В то время, как пиратская война подходила к концу, Л. Лукулл, семь лет назад получивший по жребию после консульства Азию, сражался с Митридатом. Он совершил великие и достопамятные дела: часто и во многих местах разбивал Митридата, в результате выдающейся победы освободил от осады Кизик, победил в Армении Тиграна, величайшего из царей. Казалось, однако, что Лукулл скорее не хотел, чем не мог положить конец войне; во всех отношениях достойный похвалы и в бою почти непобедимый, он был поражен страстью к наживе. Народный трибун Манилий, человек продажный, орудие чужой власти, внес закон, чтобы война с Митридатом велась Гн. Помпеем. (2) Закон был принят, и между полководцами возникла перебранка. В то время как Помпей обвинял Лукулла в позорной наживе, Лукулл обвинял Помпея в безмерной жажде власти. И ни один из обоих не мог доказать, что его обвиняют ложно. (3) На самом деле Помпей с тех пор, как впервые приступил к государственным делам, не мог видеть рядом с собою равного, и там, где ему должно было быть первым, всегда хотел быть единственным, – никто не показал более великой страсти к славе и большего безразличия ко всему остальному. Неумеренный в поисках должностей, а при исполнении их в высшей степени сдержанный, он вступал в них с тем же удовольствием, с каким равнодушием их завершал, а если к чему стремился, то брал по своему усмотрению, а отказывался – по чужому. (4) Лукулл же, во всем другом величайший человек, был первым зачинщиком расточительной роскоши в постройках, празднествах и обстановке. За возведенные в море насыпи и за скалы, которые он срыл, чтобы дать морю проникнуть в сушу, Помпей Великий не без остроумия обычно называл его «Ксерксом в тоге» [132].

XXXIV. К этому времени под власть римского народа Кв. Метеллом [133] был передан остров Крит, который три года тревожил римское войско с помощью двадцати четырех тысяч воинов, проворных и быстрых, неутомимых в военных походах, прославленных в стрельбе из лука, которыми руководили Панар и Ласфен. (2) Это поприще славы не удержало Гн. Помпея, который пытался присвоить себе часть победы. Но триумф Лукулла и Метелла был особенно сочувственно встречен лучшими людьми как из-за исключительной доблести обоих полководцев, так и из-за зависти к ним Помпея.

(3) В это время М. Цицерон, который был обязан всем самому себе, человек прославленной, хотя и недавно приобретенной знатности, знаменитый своим образом жизни, наделенный величайшим дарованием, которому мы обязаны тем, что не побеждены дарованиями тех, чье оружие победили [134], будучи консулом, благодаря своей исключительной доблести, упорству, бдительности, заботливости раскрыл заговор Сергия Катилины, Лентула, Цетега, а также других лиц обоих сословий. (4) В страхе перед властью консула Каталина покинул Рим. Лентул, в прошлом консул, тогда претор во второй раз, и другие люди по поручению сената и приказу консула были умерщвлены в тюрьме.

XXXV. Знаменитый день заседания сената, в ходе которого произошли эти события, высветил до самых глубин достоинства М. Катона, уже проявившиеся и блиставшие во многих делах. (2) Будучи правнуком М. Катона, этого принцепса фамилии Порциев, человек, подобный самой доблести и во всех своих дарованиях более близкий к богам, чем к людям, он совершал справедливые поступки не для того, чтобы казаться справедливым, а потому что не мог поступать иначе и потому что в его глазах только справедливость имела смысл. Лишенный людских пороков, он был властителем своей судьбы. (3) Он был тогда народным трибуном-десигнатом и к тому же совсем еще юношей. Когда другие [135] призывали держать Лентула и заговорщиков под стражей в муниципиях, он, о чьем мнении спросили в последнюю очередь, обрушился против заговора с такой силой духа и таланта, что жаром своего слова навлек подозрение в том, что выступающие за промедление являются соучастниками заговорщиков. (4) Он так обрисовал опасности, которые повергнут город в руины и пепел и приведут к изменению политического положения, так подчеркнул заслуги консула, что сенат единодушно присоединился к его мнению и постановил строго наказать названных выше, а большая часть сенаторского сословия проводила Цицерона домой. (5) Что касается Катилины, то он проявил не меньшую силу духа в сведении счетов с жизнью, чем в совершении преступления, потому что он испустил дух, храбро сражаясь, хотя ему предстояло погибнуть во время казни.

XXXVI. Консульству Цицерона придало немалый блеск рождение в том году (девяносто два года назад) божественного Августа, которому предстояло затмить своим величием всех мужей всех народов. (2) Может показаться излишним указывать время жизни выдающихся талантов. Кому, в самом деле, неизвестно, что в это время расцвели разделенные всего несколькими годами Цицерон и Гортензий, а до них Красс, Котта [136], Сульпиций [137], а вскоре после этого Брут, Калидий [138], Целий [139], Кальв [140] и Цезарь, наиболее близкий к Цицерону, а также те, которые были как бы их учениками, Корвин [141] и Азиний Поллион, подражатель Фукидида Саллюстий, авторы поэтических произведений Варрон [142] и Лукреций, а также Катулл, не менее великий в своем поэтическом творчестве [143]. (3) Едва ли не глупо было бы перечислять гениев, которых мы еще помним, среди них выдающегося в нашем веке принцепса поэтов Вергилия, Рабирия [144], последователя Саллюстия Ливия, Тибулла и Назона [145], ведь насколько велико восхищение, настолько затруднительна оценка.

XXXVII. Пока эти события совершались в Италии, Гн. Помпей вел памятную всем войну против Митридата, который после отбытия Лукулла пополнил силы для своего нового войска. (2) Царь же, разбитый и обращенный в бегство, потеряв все свои войска, направляется в Армению к своему зятю Тиграну, могущественнейшему царю своего времени, не будь он сломлен оружием Лукулла. (3) Итак, преследуя одновременно обоих, Помпей вступил в Армению. Первым предстал перед Помпеем сын Тиграна, но без согласия своего отца, (4) а вскоре и сам царь собственной персоной, моля о милосердии, вверил его власти самого себя и царство, предпослав этому, что как нет другого народа, кроме римского, так и нет другого человека, кроме Помпея, союзу с которым он мог бы доверять, и что поэтому он снесет любую участь, будь она бедственной или благоприятной, как определит Помпей: не позорно потерпеть поражение от того, кого беззаконно было бы победить, не бесчестно подчиниться тому, кого фортуна поставила выше всех. (5) Царю был оставлен почет власти, но он был обложен огромной контрибуцией, которая, по обыкновению Помпея, была передана квестору и внесена в государственные книги. Сирия и другие провинции, которые он занимал, были отняты и одни из них были возвращены римскому народу, а другие впервые стали платить дань [146]. Власть царя была ограничена Арменией.

XXXVIII. Кажется, не противоречит выбранному нами плану труда кратко проследить, какие племена и народы перешли в разряд провинций, обложенных данью, и при каком это было полководце, поскольку факты, которые мы рассматривали отдельно, легче рассмотреть в совокупности. (2) Первым в Сицилию привел войско консул Клавдий, но только по прошествии пятидесяти двух лет, после захвата Сиракуз Марцеллом Клавдием, Сицилия стала провинцией [147]. Первым в Африку [вступил] Регул, почти на девятом году Первой Пунической войны, но только через сто девять лет, сто восемьдесят два года назад, П. Сципион Эмилиан, разрушив Карфаген, ввел Африку в разряд провинций [148]. Между Первой и Второй Пуническими войнами, в первый раз при консуле Т. Манлии [149] Сардиния обрела прочное ярмо нашей Империи. (3) Вот необычное свидетельство воинственности нашего государства: храм двуликого Януса был закрыт (в чем свидетельство прочного мира) первый раз при царях, второй – в консульство этого Т. Манлия, в третий – при принцепсе Августе [150]. (4) В Испанию первыми ввели войска Гней и Публий Сципионы в начале Второй Пунической войны, двести пятьдесят лет назад [151]. Затем ими владели по-разному, нередко частично теряли, вся Испания только при Августе стала платить дань. (5) Македонию подчинил Павел [152], Ахайю – Муммий [153], Этолию – Фульвий Нобилиор [154]; Л. Сципион, брат Африканского, отобрал Азию у Антиоха [155], но благодаря пожалованию сената и римского народа ею вскоре завладели цари Атталы; после пленения Аристоника ее сделал данницей М. Перпенна [156]. (6) Слава победы над Кипром не досталась никому. Ведь он сделался провинцией согласно сенатскому постановлению, в результате деятельности Катона и после смерти царя, принятой им добровольно. Под командованием Метелла [157] был наказан Крит, потерявший свободу, которой он пользовался слишком долго. Сирия и Понт являются памятниками доблести Гн. Помпея.

XXXIX. Галлии, куда впервые ввели войско Домиций и Фабий, внук Павла, получивший имя Аллоброгский, с большими потерями для нас мы часто захватывали и теряли [158]. Но блистательнейшим по сравнению с ними выглядит подвиг Г. Цезаря: ведь под его командованием и ауспициями они были сокрушены и стали платить почти ту же унизительную [159] дань, как и остальной мир. Тем, кто сделал… Нумидийский [160]. (2) Киликию покорил Исаврик, а после войны с Антиохом Вульсон Манлий – Галлогрецию. Вифиния, как было сказано выше, досталась в наследство по завещанию Никомеда. Божественный Август, кроме Испании и других народов, именами которых блистает его форум, сделал провинцией, платящей дань, также и Египет и внес в казну контрибуцию, почти равную той, которую его отец извлек из Галлий. (3) Что касается Тиб. Цезаря, который вырвал у испанцев окончательное признание покорности, то он того же добился от иллирийцев и далматов. Он также присоединил к нашей империи новые провинции: Рецию, страну винделиков [161], Нориков [162], скордисков и Паннонию. Их он добился силой оружия, Каппадокию же сделал данницей римского народа благодаря своему авторитету. Но продолжим по порядку.

XL. Затем последовала кампания Гн. Помпея, неясно чем более великая – славою или трудностями. Он проник как победитель в Мидию, Албанию и Иберию; затем направил свое оружие к народам, обитающим по правую сторону Понта и вглубь от него: к колхам, гениохам [163] и ахеям [164]. Из-за предательства своего сына Фарнака [165] Митридат оказался последним из полноправных царей, побежденных ауспициями Помпея, кроме царей парфян. (2) Тогда Помпей, победив все народы, против которых выступал, достигнув большего величия, чем ожидал сам и сограждане, превзойдя во всех отношениях судьбу смертного, вернулся в Италию. Его возвращение сделало мнение о нем более благоприятным. Ведь многие утверждали, что он не вернется в Рим без войска и по своему усмотрению ограничит предел общественной свободы. (3) Чем более этого опасались граждане, тем приятнее было возвращение столь великого полководца, носившее гражданский характер: ведь, распустив в Брундизии все свое войско, не оставив себе ничего, кроме титула «император», он вернулся в Рим с личной свитой, которую по своему обыкновению держал при себе, и на протяжении двух дней отпраздновал великолепнейший триумф над столькими царями, ц внес в эрарий, продав военную добычу, сумму более значительную, чем кто бы то ни было до него, кроме Павла.

(4) В отсутствие Гн. Помпея народные трибуны Т. Ампий и Т. Лабиен [166] провели закон, согласно которому во время цирковых игр он пользовался бы золотой короной и всеми украшениями триумфатора, в театре же претекстой и золотой короной. Но Помпей воспользовался этим правом не более одного раза, – но даже это оказалось чрезмерным. Фортуна возвысила достоинство этого человека такими деяниями: первый раз он отметил триумф над Африкой, во второй – над Европой, в третий – над Азией, и сколько есть частей света, столько было памятников его побед. (5) Но такое превосходство всегда вызывает зависть. Поэтому и Лукулл, не забывший причиненную ему обиду, и Метелл Критский, имевший основание жаловаться, – ведь Помпей сделал украшением своего триумфа взятых им в плен вождей, – и вместе с ними часть оптиматов [167] препятствовали тому, чтобы Помпей выплатил по собственному усмотрению то, что обещал городам, и расплатился с теми, кто этого заслужил.

XLI. За этим последовало консульство Г. Цезаря, который овладевает рукою пишущего и заставляет, как бы он ни торопился, задержать внимание на своей личности. Он происходил из наизнатнейшей семьи Юлиев и, как это установлено всеми знатоками старины, вел свое происхождение от Анхиза и Венеры. Выделявшийся среди граждан внешностью, наделенный неукротимой силой духа, неумеренный в щедротах, вознесшийся духом выше всего человеческого, естественного и вероятного, величием помыслов, стремительностью в военных действиях, выносливостью в опасностях уподоблявшийся Великому Александру, но рассудительному, а не гневному, (2) наконец, сном и пищей всегда пользовавшийся для поддержания жизни, а не для удовольствия. Хотя он находился в близком кровном родстве с Г. Марием и одновременно был зятем Цинны, никакой страх не вынудил его разойтись с его дочерью, тогда как консуляр М. Пизон, чтобы угодить Сулле, развелся с Аннией, которая прежде была женою Цинны. Цезарю едва исполнилось восемнадцать лет, когда Сулла захватил власть. Переменив одежду и приняв облик, не соответствующий его положению, Цезарь ночью бежал из города скорее от соучастников и прислужников Суллы, разыскивавших его, чтобы убить, чем от него самого. (3) Позднее, будучи еще очень юным, он был захвачен пиратами и на протяжении всего времени, пока они его удерживали, вел себя так, что вызывал у них и страх и уважение одновременно. Никогда, ни днем, ни ночью, (зачем же замалчивать то, что, пожалуй, является самым главным, но не может быть выражено многозначительными словами) он не снимал ни обуви, ни одежды, конечно, для того, чтобы изменением привычного облика не вызвать подозрения у тех, кто стерег его, не сводя с него глаз.

XLII. Долго рассказывать, на что и сколько раз он дерзал и сколько его начинаний в испуге пресек магистрат римского народа, управлявший Азией. Приведем то, что доказывает, каким человеком предстояло ему стать в ближайшем будущем: (2) едва ночь сменила день, в который он был выкуплен на общественные деньги городов, (а до того он добился, чтобы пираты вернули городам заложников), как он, будучи частным лицом, повел собранный на скорую руку флот в то место, где находились пираты. Часть их флота он обратил в бегство, часть пустил ко дну, а несколько кораблей и множество людей захватил; (3) радуясь этой ночной экспедиции, он с триумфом возвратился к своим и, отдав тех, кого захватил, под стражу [168], направился в Вифинию к проконсулу Юнку [169], – ведь он одновременно правил Азией, – чтобы тот распорядился о казни пленников; когда тот отказался это сделать, объяснив, что собирается продать пленников (ведь безделью сопутствует зависть), Цезарь с невероятной быстротой вернулся к морю и, прежде чем дошли какие-либо распоряжения проконсула относительно этого дела, распял на кресте всех, кого захватил.

XLIII. Едва введенный в жреческую должность, – ведь в свое отсутствие Цезарь был назначен понтификом вместо консуляра Котты [170], – (когда он был почти мальчиком, Марий и Цинна избрали его фламином Юпитера, но победа Суллы, объявившего все их распоряжения недействительными, отменила это назначение), – он поспешил в Италию и, чтобы его не заметили пираты, державшие тогда в своих руках все моря, а их враждебное отношение к себе он заслужил, пересек очень широкий залив Адриатического моря на четырехвесельном судне вместе с двумя друзьями и десятью рабами. (2) Заметив во время этого плавания, как ему показалось, пиратские корабли, он разделся и привязал к бедру кинжал, готовясь к любому повороту судьбы, но вскоре понял, что это обман зрения: издали он принял деревья за мачты и реи.

(3) Остальные его деяния в Риме достаточно известны и не нуждаются в искусном изложении: прославленное обвинение Долабеллы [171] и благожелательность граждан во время этого процесса, которой обычно пользуются обвиняемые, и знаменитейшие политические споры с Кв. Катулом и другими самыми выдающимися людьми, и поражение Кв. Катула, общепризнанного главы сената, еще до претуры домогавшегося должности великого понтифика [172], (4) и во время пребывания в должности эдила восстановление, несмотря на сопротивление нобилитета, памятников Г. Мария, равно как возвращение гражданских прав детям проскрибированных, и удивительные по мужеству и рвению претура и квестура в Испании [173] (а он был квестором под началом Антистия Вета, деда нынешнего Вета, консуляра и понтифика, отца двух консуляров и жрецов, человека настолько достойного, насколько может быть достойной человеческая честность).

XLIV. Во время этого консульства между ним, Гн. Помпеем и М. Крассом был заключен союз ради могущества [174], который оказался гибельным не только для Рима и мира, но не в меньшей степени для них самих, хотя и в разное время. (2) У Помпея была причина следовать этому замыслу, чтобы с помощью консула Цезаря, наконец, закрепить свои распоряжения в заморских провинциях, чему, как было сказано, многие противодействовали. А Цезарь учитывал для себя то, что, уступив славе Помпея, он приумножит свою и, перенеся на него ненависть народа к их общей власти, укрепит свое собственное могущество. Красс держался за авторитет Помпея и силу Цезаря, поскольку один не мог добиться первого места. (3) Связь между Цезарем и Помпеем была укреплена также браком, ведь Гн. Магн взял в жены дочь Цезаря.

(4) В это консульство Цезарь внес закон о разделении между плебеями Кампанского поля [175]. Помпей этот закон не поддержал. Вследствие этого туда было выведено около двадцати тысяч граждан и были восстановлены права города, которые Капуя утратила во время Пунической войны, примерно сто пятьдесят два года назад, когда она была низведена римлянами до положения префектуры [176]. (5) Бибул, коллега Цезаря, который скорее стремился, чем мог помешать его мероприятиям, большую часть года отсиживался дома. Тем самым, желая вызвать ненависть к коллеге, он приумножал его могущество. Тогда Цезарю были определены на пять лет Галлии [177].

XLV. В это время П. Клодий, – человек знатный, красноречивый, дерзкий, ни в делах, ни в речах не знавший меры, той, какую он сам себе определил, энергичный исполнитель дурных замыслов, обесчещенный развратом с сестрой, обвиненный в прелюбодеянии среди вызывающих благоговение святынь римского народа [178], испытывая тяжкую неприязнь Цицерону, – ибо какая может быть дружба между столь непохожими людьми, – перешел из патрициев в плебеи и в качестве народного трибуна внес закон: «Кто казнит римского гражданина без суда и следствия, да будет лишен огня и воды» [179]. Хотя в этих словах Цицерон и не был назван по имени, угроза относилась только к нему. (2) Таким образом, человек, заслуживший наивысшую награду за спасение отечества, подвергся бедствию изгнания. Цезарь и Помпей не избежали подозрения в причастности к изгнанию Цицерона. Считалось, что Цицерон навлек на себя кару тем, что не пожелал быть членом коллегии двадцати, назначенной для раздела кампанской земли. (3) Спустя два года благодаря запоздалой, но энергичной защите Гн. Помпея достоинство Цицерона было восстановлено по мольбе Италии, по решению сената, благодаря доблести и активности народного трибуна Анния Милона. После изгнания и возвращения Нумидика никто не был изгнан с большей ненавистью и возвращен с большей радостью. Насколько злобно Клодий разрушил его дом, настолько же великолепно сенат его восстановил. (4) Тот же Клодий во время своего трибуната под предлогом почетного поручения удалил из государства Марка Катона, а именно внес предложение, чтобы тот в качестве квестора с преторскими полномочиями вместе с коллегой-квестором был направлен на остров Кипр для лишения прав царствования Птолемея, заслужившего такое поругание порочностью и безнравственностью. (5) Но тот перед прибытием Катона покончил с собой. Оттуда Катон доставил в Рим гораздо больше денег, чем надеялись: такой человек не нуждается в похвале за бескорыстие, но можно высказать ему упреки едва ли не за высокомерие: вместе с консулами и сенаторами весь город высыпал навстречу Катону, когда тот плыл на кораблях по Тибру, а он покинул корабли не раньше, чем прибыл на то место, где должны были выгрузить деньги.

XLVI. Затем Цезарь совершил в Галлии великие подвиги, которые едва ли можно описать во многих свитках. Не удовлетворившись многочисленными счастливыми победами и бесчисленными тысячами пленных и убитых врагов, он во главе войска даже переправился в Британию как бы в поисках другого мира для нашей и своей Империи. Между тем прежняя пара [180], – Гн. Помпей и М. Красс, – вступила в свое второе консульство, которое было достигнуто нечестным путем и велось недостойным образом. (2) Согласно закону который был предложен народу Помпеем, Цезарю был предоставлен повторный срок для управления провинциями, Крассу, мечтавшему о парфянской войне, была назначена Сирия [181]. Этот человек, безупречнейший во всем остальном, равнодушный к наслаждениям, не знал меры и не признавал границ в страстной жажде славы и денег. (3) Когда он отправился в Сирию, народные трибуны тщетно пытались его удержать всевозможными зловещими предзнаменованиями [182]. О, если бы они исполнились только по отношению к нему самому! Потеря полководца при уцелевшем войске была бы незначительным ущербом для республики. (4) Когда Красс перешел Евфрат и направлялся в Селевкию, Ород окружил его со всех сторон бесчисленной конницей и уничтожил вместе с большею частью римского войска. Гай Кассий, в недалеком будущем виновник отвратительнейшего преступления, а тогда квестор, спас остатки легионов (5) и удержал Сирию под властью римского народа, победоносно обратив в бегство и рассеяв парфян, вошедших в эту провинцию.

XLVII. В это и последующее время, о котором было сказано выше, Цезарем было перебито более четырехсот тысяч врагов и еще больше взято в плен. Приходилось сражаться то в открытом бою, то во время переходов, то совершая вылазки. Дважды он проникал и в Британию. Едва ли не любая из девяти летних кампаний Цезаря в полной мере заслуживала триумфа, а под Алезией совершались такие подвиги, на которые едва ли мог решиться человек, а осуществить почти никто, разве лишь бог. (2) На седьмом году пребывания Цезаря в Галлии скончалась Юлия, жена Магна, бывшая порукой согласия между Гн. Помпеем и Г. Цезарем, которое даже при ней было шатким из-за соперничества в борьбе за власть. Фортуна, чтобы разрушить всякую связь между полководцами, обреченными ею на такое потрясение основ, в короткое время унесла и сына Помпея, рожденного Юлией. (3) Так как предвыборная борьба, не знавшая ни меры, ни границ, дошла в своем безумии до применения оружия и резни граждан, Гн. Помпею было предоставлено третье, причем единоличное консульство по решению даже тех, кто раньше был противником занятия им этой должности. Слава этой магистратуры, которая, кажется, означала примирение с оптиматами, была причиной полного отчуждения от Г. Цезаря. Однако всю мощь своего консульства он употребил на сдерживание злоупотреблений при выборах.

(4) Тогда П. Клодий при вспыхнувшей во время встречи у Бовилл ссоре был зарезан Милоном, кандидатом в консулы, – поступок, гибельный в качестве примера, но спасительный для государства. Катон высказал во всеуслышание свое мнение в его оправдание. Случись это раньше, не было бы недостатка в людях, которые бы последовали его примеру и одобрили бы убийство человека, который более, чем кто-либо другой был врагом государства и всех благонамеренных людей.

XLVIII. Некоторое время спустя проявились первые вспышки гражданской войны, хотя каждый справедливый человек жаждал, чтобы и Цезарь и Помпей распустили войска. Ведь Помпей во время второго консулата пожелал получить назначение в Испании и, ведя дела в Риме, управлял ими заочно через своих легатов Афрания и Петрея, в прошлом консула и претора; тех, кто требовал у Цезаря распустить войска, он одобрял, тех, кто требовал того же от него самого, притеснял. (2) Если бы за два года до того, как взялись за оружие, по завершении строительства театра и других сооружений вокруг него, Помпей умер в Кампании от поразившей его тяжелой болезни (в то время вся Италия возносила молитвы о его выздоровлении – честь, которой не удостоился до него ни один гражданин), фортуна не смогла бы поколебать его положения, и величие, какое имел на земле, он донес бы нетронутым к подземным богам. (3) Но никто не сделал больше для разжигания войны и многочисленных бедствий, которые сопутствовали ей на протяжении следующих двадцати лет, чем народный трибун Г. Курион, человек знатный, красноречивый, наглый расточитель как своего, так и чужого состояния и целомудрия, щедро одаренный беспутством, наделенный даром речи во вред государству, (4) дух которого не мог быть насыщен ни наслаждениями, ни сладострастием, ни богатством, ни честолюбием. Сначала он принял сторону Помпея, то есть, как тогда считали, государства, но вскоре, делая вид, что он против Помпея и Цезаря, в душе был за Цезаря. Оставим под сомнением, сделал ли он это даром, или, как говорят, за сто тысяч сестерциев. (5) В конце концов в высшей степени спасительные и уже одобренные условия мира, которые с самыми основательными намерениями выдвигал Цезарь и равным образом принимал Помпей, он расстроил и разрушил, и лишь Цицерон старался восстановить общественное согласие. Что касается порядка этих событий и тех, что были упомянуты ранее, читатель узнает об этом в специальных сочинениях других историков, но я надеюсь, что однажды расскажу о них сполна. [*]

(6) Теперь, возвращаясь к повествованию в предложенной форме, порадуемся сначала за Кв. Катула, обоих Лукуллов, Метелла и Гортензия, которые процветали в государстве, не знавшем вражды, возвысились, не ведая опасности, и были унесены смертью спокойной или, по крайней мере, не ускоренной роком до начала гражданских войн.

XLIX. При консулах Лентуле и Марцелле, в 703 г. от основания Рима и за семьдесят восемь лет до того, как ты, М. Виниций, вступил в консульство, вспыхнула гражданская война. Дело одного полководца казалось более справедливым другого – более надежным; (2) здесь все блистательно, там – прочно; Помпея вооружил авторитет сената, Цезаря – доверие воинов. Консулы и сенат передали высшую власть не Помпею, а его делу. (3) Ничто не было упущено Цезарем для сохранения мира, ничто не было принято помпеянцами, так как один из консулов был, в самом деле, более непреклонным, Лентул же не мог быть здоровым, пока здравствовало государство [183]. Что касается М. Катона, он твердо заявил, что предпочитает умереть прежде, чем государство примет какое-либо условие частного лица. Почтенный человек старой закалки предпочел бы партию Помпея, благоразумный последовал бы за Цезарем, и было более почетно следовать за первым, в то время как второй внушал священный трепет. (4) В конце концов все требования Цезаря были с презрением отвергнуты, так что ему оставалось довольствоваться одним легионом, оставленным под предлогом защиты провинции, и разрешалось, коль он пожелает, домогаться консульства, вступить в Рим в качестве частного лица и обратиться к голосам римского народа. Решив воевать, Цезарь с войском перешел Рубикон. Гн. Помпей, консулы и большая часть сената, оставив Рим, а затем Италию, переправились в Диррахий.