355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гай Гэвриел Кей » Дорога в Сарантий » Текст книги (страница 1)
Дорога в Сарантий
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:01

Текст книги "Дорога в Сарантий"


Автор книги: Гай Гэвриел Кей



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Гай Гэвриел КЕЙ
Дорога в Сарантий

…и не понимали, на небесах мы, или на земле. Ибо нет на земле такого великолепия и такой красоты, и не знали мы, как ее описать. Знали лишь, что Бог живет там среди людей, и служба их прекраснее, чем церемонии других народов. Ибо не можем мы забыть эту красоту…

Летопись путешествия Владимира, Великого князя Киевского, в Константинополь


Моим сыновьям, Сэмюелю Александру и Мэтью Тайлеру, с любовью, наблюдая, как они «…все создают из ничего и звезды учат петь».

Пролог

В разгар лета ночные грозы в Сарантии случались часто, достаточно часто, чтобы можно было поверить в легенду о том, как император Апий вознесся к богу во время бури, среди сверкания молний и раскатов грома над Священным Городом. Даже Пертений Евбульский, который описывал эти события всего двадцать лет спустя, именно так ее изложил, прибавив лишь, что статуя правителя у Бронзовых Врат рухнула, а мощный дуб за стеной с грохотом раскололся. Историки часто предпочитают истине внешние эффекты. Издержки профессии.

В действительности же в ту ночь, когда Апий испустил свой последний вздох в Порфировом зале Аттенинского дворца, дождя не было. Изредка сверкали молнии, в начале вечера пару раз послышалось ворчание грома, гораздо дальше к северу от Сарантия, ближе к хлебным полям Тракезии, что, учитывая последующие события, можно было, не без оснований, принять за знамение.

Император не оставил здравствующих сыновей, а три его племянника наглядно доказали свою никчемность за год до того и получили по заслугам. В результате никто в Сарантии не был назначен преемником императора, когда Апий услышал – или не услышал – внутри себя последние в своей долгой жизни слова, и лишь ему одному голос бога сказал: «Покинь престол свой – повелитель императоров ждет тебя».

Каждый из трех человек, вошедших в Порфировый зал в прохладный предрассветный час, остро чувствовал неустойчивость положения. Евнух Гезий, канцлер Империи, благочестиво свел вместе кончики длинных тонких пальцев, потом с трудом опустился на колени и поцеловал голые ступни мертвого императора. То же после него проделал Адраст, глава гражданских служб Города, и Валерий, командир Бдительных императорской гвардии.

– Нужно собрать Сенат, – бумажным голосом прошелестел Гезий. – Немедленно.

– Да, – согласился Адраст, старательно расправляя складки своей длинной, до щиколоток, туники. – А патриарх должен начать траурную церемонию.

– В Городе необходимо сохранить порядок, – произнес Валерий тоном солдата. – По моему разумению.

Двое других посмотрели на него.

– Конечно, – деликатно ответил Адраст. И пригладил свою аккуратную бородку. Единственной причиной того, что Валерий присутствовал в этом зале и что он одним из первых узнал об этом прискорбном событии, была необходимость сохранить порядок. Его замечание прозвучало… слишком нарочито.

Войска находились главным образом на востоке и на севере. Крупные силы стояли неподалеку от Евбула, на нынешней границе с бассанидами. Другие, собранные в основном из наемников, защищали открытые пространства Тракезии от варварских набегов каршитов и врашей, но в последнее время те вели себя тихо.

– Я распоряжусь, чтобы известили знатные семейства, – небрежно произнес Гезий. – Они захотят выразить соболезнования.

– Естественно, – согласился Адраст. – Особенно Далейнов. Насколько мне известно, Флавий Далейн вернулся в Город всего два дня назад.

Евнух был слишком искушенным человеком, чтобы покраснеть.

Валерий уже двинулся к выходу.

– Поступайте с аристократами, как считаете нужным, – бросил он через плечо. – Но в Городе пять тысяч жителей, которые испугаются, что гнев святого Джада падет на оставшуюся без правителя Империю, когда услышат о его смерти. О них я должен позаботиться. Я извещу префекта, чтобы он готовил своих людей. Благодарите бога, что ночью не было грозы.

Он вышел из зала, тяжело топая по мозаичному полу, широкоплечий, все еще полный энергии в свои неполные шестьдесят лет. Двое оставшихся переглянулись. Адраст первым отвел глаза и посмотрел на покойника, лежащего на роскошном ложе, и на усыпанную драгоценными камнями птицу на серебряной ветке рядом с ложем. Оба молчали.

Выйдя из Аттенинского дворца, Валерий не задержался в садах Императорского квартала. До рассветных молитв было еще далеко. Белая луна стояла над водой. Предрассветный ветер дул с запада. Он слышат шум моря, ощущал принесенный бризом запах соли, смешанный с ароматом летних цветов и кедров.

Валерий двинулся под поздними звездами прочь от воды, мимо лабиринта дворцов, мимо трех маленьких часовен, мимо здания и цехов императорской Шелковой гильдии и смехотворно изукрашенных Маризианских бань, по направлению к казармам Бдительных рядом с Бронзовыми Вратами, ведущими в Город.

Молодой Леонт ждал снаружи. Валерий отдал ему точные распоряжения, которые старательно заучил некоторое время назад, готовясь к этому дню.

Его помощник удалился в казармы, и несколько минут спустя Валерий услышал шум: Бдительные готовились выступить. Он глубоко вдохнул воздух, чувствуя, как сильно бьется его сердце, сознавая, насколько важно скрыть свое напряжение. Он напомнил себе: надо послать гонца, чтобы предупредить Петра, жившего за пределами Императорского квартала, о том, что император Апий мертв и что большая игра началась. Про себя он возблагодарил бога за то, что сын его собственной сестры намного превосходит во всех отношениях трех племянников Апия.

Наконец, двери казарм раскрылись, и в предрассветном сумраке показались фигуры солдат. Валерий лишь дернул уголком губ, улыбкой это назвать было нельзя, и махнул рукой в сторону ипподрома.

* * *

На ипподроме должны были в тот день состояться гонки на колесницах. В прошлый раз Асторг из команды Синих выиграл последние четыре заезда. Сапожник Фотий, мастер по изготовлению сандалий, поставил такую сумму, которую не мог позволить себе проиграть, на то, что лучший возница Синих сегодня выиграет три первых заезда, что составит счастливую семерку. Вчера ночью Фотию снилось число двенадцать, а три заезда квадриг означало, что Асторг будет править двенадцатью лошадьми, а если сложить единицу и двойку числа двенадцать, снова получается тройка! Если бы вчера после обеда Фотий не увидел призрака на крыше колоннады напротив его мастерской, он был бы полностью уверен в выигрыше.

Он оставил жену и сына спящими в их комнате над мастерской и осторожно двинулся к ипподрому. Улицы города ночью опасны, он это знал точно. До восхода солнца было еще далеко. Белая ущербная луна на западе, над морем, плыла над башнями и куполами Императорского квартала. Фотий не мог платить за сидячее место каждый раз, когда приходил на гонки, не говоря уже о трибунах под навесом. А бесплатных мест для горожан было немного. Приходилось занимать их заранее.

Значительная толпа таких же, как он, желающих уже собралась на площади у смутно различимой в темноте каменной стены ипподрома. Само присутствие здесь взбудоражило Фотия и прогнало остатки сна. Он поспешно достал из сумки синюю тунику и натянул вместо обычной, коричневой. Быстрота и темнота помогли ему не подвергать испытанию стыдливость. Он присоединился к группе людей в таких же туниках. Это была его единственная уступка жене после того, как два года назад, во время особенно бурного летнего сезона, его избили болельщики Зеленых: теперь он не снимал неприметную одежду до тех пор, пока не окажется в относительной безопасности, среди «своих». Он поздоровался с некоторыми по имени и выслушал веселые приветствия. Кто-то протянул ему чашу дешевого вина, Фотий сделал глоток и передал ее дальше.

Мимо прошел «жучок», торгующий списком заездов на этот день и своими предсказаниями. Фотий не умел читать, поэтому не заинтересовался, хотя видел, как другие платили по два медных фолла за листок. На середине форума перед ипподромом уже занял место юродивый, полуобнаженный и дурно пахнущий, и начал произносить речь перед толпой о греховности ристаний. У этого человека был хороший голос, и он мог позабавить… если не стоять с подветренной стороны. Уличные торговцы уже продавали фиги, кандарийские дыни и жареных ягнят. Фотий взял с собой кусок сыра и немного хлеба из вчерашней порции. Все равно от волнения он не ощущал голода.

Неподалеку толпились небольшие группки Зеленых. Фотий не видел среди них стеклодува Паппиона, но знал, что он там. Он заключил пари с Паппионом. С приближением рассвета Фотий, как всегда, начал сомневаться, не поступил ли он безрассудно, побившись об заклад. Тот призрак, который он видел, среди бела дня…

Летняя ночь была приятной, с моря дул ветерок. Когда начнутся гонки, будет жарко. Общественные бани к середине дня заполнятся народом, и таверны тоже.

Фотий, продолжая думать о своем пари, спросил себя, не следовало ли ему по дороге сюда зайти на кладбище с табличкой, на которой написано заклятие против первого возничего Зеленых – Скортия. Вероятнее всего, именно он станет сегодня главным препятствием между Асторгом и его шансом одержать семь побед под ряд. Он разбил плечо в прошлый раз, упав с колесницы, и не участвовал в тех гонках, когда Асторг в конце дня выиграл эти великолепные четыре заезда.

Фотия возмущало то, что темнокожий, почти безбородый новичок из пустынь Аммуза – или откуда он там родом – мог представлять угрозу его любимому Асторгу. Надо было все же купить ту табличку с заклятием, с досадой подумал сапожник. Два дня назад в притоне у доков зарезали одного из подмастерьев ткача, и его только что похоронили – идеальный шанс. Всем известно, что это придает проклятиям большую силу. Фотий решил, что если Асторга сегодня постигнет неудача, то винить ему следует лишь себя самого. Он понятия не имел, как заплатить Паппиону в случае проигрыша. Предпочитал об этом не думать, как и о слезах жены.

– Вперед, Синие! – внезапно крикнул он. Десяток человек рядом с ним с воодушевлением подхватили его крик.

– В задницу Синих! – раздался предсказуемый ответ со стороны противников.

– Среди Зеленых нет мужиков! – завопил в ответ стоящий рядом с Фотием человек. Стоящий в тени Фотий рассмеялся. Белая луна теперь скрылась за императорским дворцом. Наступал рассвет, Джад в своей колеснице поднимался на востоке, возвращаясь из путешествия сквозь тьму нижнего мира.

А позже начнут свой бег колесницы смертных во славу великого бога, и будет этот бег продолжаться весь летний день в священном городе Сарантии. И Синие, если будет на то воля Джада, одержат победу над проклятыми Зелеными, которые ничем не лучше варваров, или неверных бассанидов, или даже киндатов, как всем известно.

– Смотрите! – воскликнул кто-то и махнул рукой. Фотий обернулся. Он услышал топот солдат раньше, чем повернулся, и увидел их – тени, выходящие из теней через Бронзовые Врата на западной стороне площади.

Бдительные, сотни солдат с оружием и в доспехах под красно-золотыми туниками, вступили на форум перед ипподромом со стороны Императорского квартала. Для столь раннего времени дня это было так необычно, что внушало ужас. В минувшем году случились две небольшие потасовки, когда самые яростные приверженцы обоих цветов схватились врукопашную. Замелькали ножи и посохи, и городская стража призвала на помощь Бдительных, чтобы усмирить дерущихся. Усмирение силами Императорской гвардии Сарантия нельзя назвать мягким. Оба раза на мостовой осталось лежать около десятка мертвецов.

Кто-то сказал:

– Святой Джад, флаги! – И Фотий с опозданием заметил, что знамена Бдительных приспущены на древках. Он ощутил в душе порыв холодного ветра, прилетевшего ниоткуда.

Умер император.

Их отец, возлюбленный бога, покинул их. Сарантий осиротел, брошен на произвол судьбы, беззащитен перед всеми врагами с востока, с севера и с запада, злобными язычниками. А без божественного императора, кто знает, какие демоны или духи из потустороннего мира могут явиться и ввергнуть в хаос беспомощных смертных? Не поэтому ли он видел призрака? Фотий подумал о новом наступлении чумы, о войне, о голоде. В ту минуту он представил себе своего сына мертвым. Ужас бросил его на колени, на булыжники площади. Он почувствовал, что плачет по императору, которого никогда не видел, разве что на расстоянии, в виде священной фигуры в императорской ложе ипподрома.

Затем, будучи обыкновенным человеком, проживающим свои дни в мире обычных людей, сапожник Фотий понял, что сегодня гонок колесниц не будет. Что его безрассудное пари со стеклодувом аннулировано. Среди страха и горя он увидел луч надежды, подобный яркому копью солнечного света. Три заезда подряд? Это было дурацкое пари, и он избавился от него.

Теперь уже многие стояли на коленях. Юродивый, воспользовавшись случаем, громко выкрикивал свои обличения, но Фотий не мог разобрать слова из-за шума и не знал, что сейчас порицает этот человек. Безбожие, привилегии, раскол среди клириков, еретиков, верящих в Геладикоса. Обычные песни. Один из Бдительных подошел к нему и что-то тихо произнес. Святой не обратил на солдата внимания, как всегда. Но потом изумленный Фотий увидел, как аскет получил удар древком копья по икрам. Человек в лохмотьях вскрикнул – больше от изумления, чем от чего-то другого, – упал на колени и умолк. Тут прозвучал другой голос, перекрывая вопли толпы, суровый и уверенный, требующий внимания. Тем более что оратор сидел верхом на коне. Он был единственным всадником на форуме.

– Слушайте меня! Никто здесь не пострадает, если будет соблюдаться порядок. Вы видите наши знамена. Они вам все сказали. Наш славный император, возлюбленный Джада, его трижды возвышенный наместник на земле, покинул нас и вознесся к богу в чертоги за солнцем. Сегодня гонки колесниц не состоятся, но ворота ипподрома будут открыты для вас, и вы сможете поддерживать друг друга, пока Сенат Империи не соберется, чтобы провозгласить нового императора.

Раздался громкий ропот. Наследника нет, это знал каждый. Фотий увидел, что люди стекаются к форуму отовсюду. Новости такого рода распространяются с молниеносной быстротой. Он глубоко вдохнул воздух, борясь с новым приступом паники. Император умер. В Сарантии нет императора.

Всадник снова поднял руку, требуя тишины. Он сидел в седле прямой, как копье, в такой же одежде, как и его солдаты. Только черный конь и серебряная кайма на его верхней тунике указывали на его ранг. Ничего претенциозного. Крестьянин из Тракезии, который юношей пришел на юг, тяжелым трудом и немалой отвагой в бою проложил себе дорогу к высшим постам в армии. Все знали эту историю. Муж среди мужей, так говорили о Валерии Тракезийском, командире Бдительных.

– Во всех часовнях и святилищах Города будут находиться священники, другие придут к вам сюда, чтобы совершить траурные обряды на ипподроме, под солнцем бога.

– Да хранит тебя Джад, командир Валерий! – крикнул кто-то.

Казалось, всадник не услышал. Грубоватый и сильный тракезиец никогда не заигрывал с толпой, как другие обитатели Императорского квартала. Его Бдительные выполняли свой долг умело и не становились открыто ни на чью сторону, хотя иногда им случалось калечить и даже убивать людей. Зеленым и Синим доставалось поровну, а иногда даже высокопоставленным гражданам, ибо многие из самых буйных болельщиков были сыновьями аристократов. Никто даже не знал, какую партию предпочитал Валерий и каковы его убеждения среди многих ответвлений веры джадитов, хотя об этом и судачили. Его племянник покровительствовал Синим, это всем известно, но члены одной семьи часто принадлежали к разным факциям.

Фотий хотел было вернуться домой, к жене и сыну, после утренней молитвы в маленькой часовне возле форума Мезар, которую он любил. Восточная сторона неба посерела. Он посмотрел в сторону ипподрома и увидел, что Бдительные, как и было обещано, открывают ворота.

Он заколебался, но тут заметил стеклодува Паппиона, который стоял немного в стороне от других Зеленых один среди пустого пространства. Он плакал, слезы стекали на его бороду. Фотий, под влиянием совершенно неожиданного чувства, подошел к нему. Паппион увидел его и вытер глаза. Не произнеся ни слова, оба они бок о бок вышли на обширное пространство ипподрома. Божественное солнце поднялось из-за лесов и полей к востоку от тройных стен Сарантия, и день начался.

Плавт Бонос никогда не стремился стать сенатором. Это назначение, на сороковом году жизни, вызвало у него скорее раздражение, чем радость. Помимо всего прочего, существовал возмутительно устаревший закон, согласно которому сенаторы не имели права давать ссуду больше, чем под шесть процентов. Члены «фамилий» – семей аристократов, занесенных в особые Списки Империи, – имели право брать восемь процентов, а всем остальным, даже неверным и киндатам, дозволялось брать десять процентов. Эти цифры удваивались, разумеется, для морских предприятий, но только человек, одержимый демоном безумия, вложил бы деньги в путешествие купца под двенадцать процентов. Боноса едва ли можно было назвать безумцем, но в последнее время он готов был впасть в меланхолию.

Сенатор Сарантийской империи. Какая честь! Даже восторг жены раздражал его, настолько слабо она разбиралась в положении дел. Сенат делал то, что приказывал ему император или его советники, не меньше и, уж конечно, не больше. Сенат не обладал ни властью, ни законным престижем. Возможно, когда-то так и было, еще на западе, в самые первые дни после основания Родиаса, когда этот могучий город начал вырастать на холме и гордые, спокойные мужи – пускай они и были язычниками – обсуждали, как лучше всего обустроить государство. Но к тому времени, когда Родиас в Батиаре стал сердцем и очагом Империи, охватившей весь мир – это было четыреста лет тому назад! – его Сенат уже был послушным орудием императоров, живущих в многоярусном дворце у реки.

Те легендарные дворцовые сады теперь заросли сорняками, их засыпало обломками, Большой дворец разграблен и сожжен пожарами сто лет назад. Печальный, съежившийся Родиас служил домом слабому верховному патриарху Джада и варварам-завоевателям с севера и востока – антам, которые по-прежнему мажут волосы медвежьим салом, как сообщали надежные источники.

А Сенат здесь, в Сарантии, в Новом Родиасе, был таким же ничтожным и покорным, как когда-то в Западной империи. Возможно, мрачно думал Бонос, оглядывая зал заседаний Сената с его затейливыми мозаиками на полу, на стенах и на вогнутой поверхности маленького, изящного купола, что те же самые варвары, которые разграбили Родиас, – или другие, еще хуже, – могут скоро сотворить то же с этой страной, где стали править императоры после потери запада. Борьба за преемственность делает уязвимой любую Империю, очень уязвимой.

Апий правил тридцать шесть лет. Трудно в это поверить. Старый, усталый, в последние годы попавший под влияние астрологов, он отказался назвать преемника после того, как его племянники не выдержали испытания, которое он им устроил. Троих из них теперь не стоило принимать в расчет: слепые не могут сидеть на Золотом Троне, как и явно увечные. Вырванные ноздри и выколотые глаза гарантировали, что кандидатуры ссыльных сыновей сестры Апия не будут рассматриваться Сенатом.

Бонос покачал головой, злясь на самого себя. Следуя ходу его мыслей, возникало предположение, что пятьдесят человек в этом зале действительно должны принять какое-то решение. На деле же они просто утвердят результат интриг, которые сейчас плетутся в Императорском квартале. Канцлер Гезий, или Адраст, или Гиларин – смотритель императорской опочивальни – очень скоро придут и сообщат им свое мудрое решение. Это все притворство, театральное действо.

А Флавий Далейн вернулся в Сарантий из своих родовых поместий на противоположном, южном берегу пролива два дня назад. Весьма кстати.

У Боноса не было разногласий ни с кем из семейства Далейнов, по крайней мере, насколько ему было известно. Это хорошо. Они ему не слишком нравились, но вряд ли имеет значение, как купец не слишком высокого происхождения относится к самому богатому и знатному семейству Империи.

Орадий, распорядитель Сената, подал сигнал к началу заседания. Но бурлящий зал не обратил на него внимания. Бонос прошел к своей скамье и сел, отвесив официальный поклон в сторону скамьи распорядителя. Другие это заметили и последовали его примеру. В конце концов установился порядок. И в этот момент Бонос осознал, что у дверей собралась толпа.

Грохот тяжелых кулаков вызывал страх, двери сотрясались, толпа громко выкрикивала имена. По-видимому, граждане Сарантия хотели предложить достойным сенаторам Империи собственных кандидатов.

Судя по доносящимся звукам, там шло сражение. «Какой сюрприз», – с насмешкой подумал Бонос. Под его зачарованным взглядом затейливо вызолоченные двери зала заседаний Сената – создающие отчасти иллюзию, будто здесь решаются важные насущные дела, – начали прогибаться под ударами снаружи. «Прекрасный символ», – подумал Бонос. Двери казались великолепными, но уступали малейшему давлению. У кого-то из сидящих дальше на скамье вырвался жалкий писк. Плавт Бонос, отличавшийся эксцентричным складом ума, расхохотался.

Двери с грохотом распахнулись. Четыре стражника отступили назад. Толпа горожан – и среди них несколько рабов – ворвалась в зал. Затем передние остановились, оробев. «Мозаики, золото, драгоценные камни тоже могут пригодиться», – подумал Бонос, все еще во власти насмешливого изумления. Лик Геладикоса, мчащегося на колеснице к своему отцу-Солнцу, – образ, вызывающий немало возражений в нынешней Империи, – смотрел с купола вниз.

Казалось, никто из находящихся в зале заседаний Сената не способен как-то ответить на это вторжение. Толпа бурлила, снаружи напирали остальные, уже проникшие в зал отступали назад, не зная толком, что им делать теперь, когда они оказались внутри. Здесь были представители обеих факций, и Синих и Зеленых. Бонос посмотрел на распорядителя. Орадий прикипел к своему месту и сидел неподвижно. Подавив смех, Бонос мысленно пожал плечами и встал.

– Граждане Сарантия, – торжественно произнес он, простирая вперед руки, – добро пожаловать! Я уверен, что ваша помощь в принятии нами решения в это тяжелое время будет неоценимой. Окажите нам честь и назовите имена тех кандидатов, которых вы считаете достойными взойти на Золотой Трон, перед тем как вы удалитесь и позволите нам просить у Джада его божественной помощи в нашей трудной задаче.

Собственно говоря, это отняло совсем немного времени.

Бонос заставил секретаря Сената послушно повторить и записать каждое из названных имен. Здесь почти не было неожиданностей. Очевидные кандидатуры стратигов, не менее очевидные – аристократов. Чиновники имперской канцелярии. Возничий. Бонос, сохраняя серьезное и внимательное выражение лица, заставил записать и его имя: Асторг из факции Синих. После можно будет над этим посмеяться.

Орадий, когда явная опасность миновала, собрался с духом и произнес неискреннюю благодарственную речь в своей выразительной, обтекаемой манере. Кажется, ее достаточно хорошо приняли, хотя Бонос сомневался, поняла ли чернь в зале хотя бы половину того, о чем ей поведала архаичная риторика этой речи. Орадий попросил стражу помочь преданным гражданам Империи покинуть зал. И они ушли – лавочники, подмастерья, члены гильдий, нищие, представители многочисленных народов, населяющих огромный город.

«Сарантийцы не отличаются склонностью к мятежам, – кисло подумал Бонос, – пока их каждый день снабжают бесплатным хлебом, разрешают спорить о религии и наслаждаться выступлениями любимых танцоров, актеров и гонками колесниц».

«Подумать только, возница! Священный император – Асторг, возница. Прекрасный образ! Возможно, он хлыстом наведет порядок», – снова ненадолго развеселился Бонос.

Израсходовав вспышку инициативы, Плавт Бонос боком прислонился к спинке скамьи, облокотившись на одну руку, и стал ждать посланников из Императорского квартала, которые придут и сообщат сенаторам, какое именно решение им следует принять.

Однако все оказалось несколько сложнее. Убийство, даже в Сарантии, иногда может стать неожиданностью.

В респектабельных кварталах Города во время жизни предыдущего поколения вошло в моду пристраивать к третьим и четвертым этажам домов балконы. Нависая над узкими улицами, эти солнечные покои, словно в насмешку, почти полностью блокировали солнечный свет, как и следовало ожидать. И все ради утверждения своего статуса и чтобы дать представительницам благородных семейств возможность наблюдать за жизнью улицы из-за расшитых бисером занавесок, а иногда через потайные форточки в окнах, не подвергаясь унизительному риску быть замеченными.

При императоре Апии префект издал указ, определяющий то расстояние, на которое подобные сооружения могли выдаваться вперед от стены здания, после чего многие солярии, нарушавшие этот закон, ликвидировали. Незачем говорить, что это происходило не на тех улицах, где стояли дома подлинно состоятельных и влиятельных горожан. Одни патриции пользовались своей властью, чтобы жаловаться, а другие в ответ пускали в ход взятки или угрозы. Конечно, частную инициативу невозможно было полностью подавить, и некоторые прискорбные инциденты имели место в минувшие годы даже в самых аристократических кварталах.

* * *

На одной из таких улиц, вдоль которой выстроились красивые фасады кирпичных домов, щедро украшенные дорогими фонарями для ночного освещения, на широком балконе сидит мужчина и попеременно смотрит то на улицу внизу, то на женщину в спальне у него за спиной. Она изысканно медленными, грациозными движениями заплетает волосы в косы и укладывает локоны.

Он думает, что она, отбросив стеснение, в каком-то смысле, оказывает ему честь. Сидя обнаженной на краю постели, она демонстрирует свое тело, его выпуклости и ложбинки: поднятая рука, гладкая впадинка под ней, медового цвета груди и бедра и слегка оттененное местечко между бедер, где его так приветливо принимали минувшей ночью.

Той ночью, когда явился гонец с известием о кончине императора.

По правде говоря, он ошибается, в одном: в данный момент ее беззастенчивая нагота больше свидетельствует о погруженности в себя, чем о каких-либо чувствах или эмоциях, вызванных им самим. В конце концов, она привыкла демонстрировать тело мужчинам. Он это знает, но предпочитает иногда забывать.

Он наблюдает за ней с легкой улыбкой. У него гладковыбритое круглое лицо с мягким подбородком и серыми проницательными глазами. Его нельзя назвать красивым или притягивающим взоры, но от него исходят добродушие и искренность. И это, конечно, приносит пользу.

Ее темно-каштановые волосы, отмечает он, за лето приобрели рыжеватый отлив. Интересно, когда это она успевала столько пробыть на воздухе? Скорее всего, этот оттенок создан искусственно. Мужчина не задает вопросов. У него нет охоты расспрашивать ее о том, чем она занимается, когда они не вместе, не в этом доме, который он купил для нее.

Это напомнило ему о том, почему они находятся здесь именно сейчас. Он отводит взгляд от женщины на ложе – ее зовут Алиана – и снова смотрит на улицу. Там наблюдается движение, так как утро уже началось, и к этому моменту новость уже должна разнестись по Сарантию.

Дверь, за которой он наблюдает, остается закрытой. Возле нее стоят стражники, но они стоят там всегда. Он знает имена этих двоих, и других тоже, и откуда они родом. Такие подробности иногда имеют значение. В подобных вещах он очень тщателен и не так благодушен, как может показаться поверхностному наблюдателю.

Перед рассветом в эту дверь вошел человек и, судя по его виду, принес важное известие. Канцлер Гезий решил сделать свой ход. Значит, игра началась. Мужчина на балконе надеется выиграть ее, но у него уже достаточно опыта в мире власти, и он понимает, что может проиграть. Его зовут Петр.

– Я тебе надоела, – произносит женщина, прерывая молчание. Голос ее тих, в нем слышится насмешка. Руки, укладывающие волосы, не перестают двигаться. – Увы, этот день наступил.

– Этот день никогда не наступит, – спокойно отвечает мужчина, тоже слегка насмешливо. Они давно играют в эту игру, основанную на прочности их невероятных отношений. Однако сейчас он не сводит глаз с двери.

– Я снова окажусь на улице, отданная на милость факций. Стану игрушкой самых необузданных болельщиков с привычками варваров. Отвергнутая актриса, опозоренная и покинутая, чьи лучшие годы уже позади.

Ей было двадцать лет в тот год, когда умер император Апий. Мужчина же прожил 31 лето; не молод, но о нем говорили – и раньше и после, – что он принадлежит к числу тех, кто никогда не был молодым.

– Держу пари, – тихо шепчет он, – что всего через два дня какой-нибудь влюбленный богач из высшего света или процветающий торговец шелками или афганскими пряностями завоюет твое непостоянное сердце, посулив украшения и собственную баню.

– Собственная баня – это большой соблазн, – соглашается Алиана.

Петр с улыбкой бросает на нее взгляд. Она знала, что он это сделает, и отнюдь не случайно оказалась сидящей к нему боком, подняв руки к волосам и повернувшись лицом с широко раскрытыми темными глазами. Она играет на сцене с семилетнего возраста. Несколько мгновений она сохраняет эту позу, потом начинает смеяться.

Мужчина с мягким лицом, после занятий любовью одетый лишь в серо-голубую тунику, качает головой. Его песочного цвета волосы уже начали слегка редеть, но еще не поседели.

– Наш возлюбленный император умер, наследника нигде не видно, Сарантию грозит смертельная опасность, а ты напрасно мучишь опечаленного и встревоженного человека.

– Можно я подойду и еще немного его помучаю? – спрашивает она.

Она видит, что он колеблется. Это ее удивляет и даже, по правде говоря, волнует: как сильно он ее желает, если даже в это утро…

Но в эту секунду с улицы внизу доносятся один за другим звуки. Ключ скрипит в замке, открывается и закрывается тяжелая дверь, звучат быстрые голоса, слишком громкие, потом еще один голос отдает резкую команду. Человек за занавеской быстро оборачивается и снова смотрит на улицу.

Женщина замирает. В это мгновение своей жизни она обдумывает много разных вещей. Но, по правде говоря, настоящее решение уже принято раньше. Она доверяет ему и самой себе, как ни удивительно. Она заворачивается в простыню, словно защищаясь, а потом задает вопрос, обращаясь к его напряженному лицу, с которого совершенно исчезло обычное добродушное выражение:

– Какая на нем одежда?

Много позже мужчина решит, что ему не следовало так уж удивляться ее вопросу и тому, что она захотела ему открыть этим вопросом. С самого начала его в ней привлекали ее ум и проницательность не меньше, чем красота и талант, которые заставляли сарантийцев приходить в театр каждый вечер, когда она выступала, восторгаться и разражаться смехом и аплодисментами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю