Текст книги "Мученики науки"

Автор книги: Гастон Тиссандье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Гастонъ Тиссандье
Мученики науки

съ 34 гравюрами и 20 портретами въ текстѣ

Дозволено цензурою С-Петербургъ, Іюля 25 1880 года.

Глава первая
(Вмѣсто введенія)
Герои труда и мученики научнаго прогресса

Великими людьми я называю только тѣхъ, которые оказали великія услуги человѣчеству.

Вольтеръ.

Науки и искусства въ такой же степени, какъ и подвиги героевъ, составляютъ славу народовъ.

Лаканалъ.

Съ самаго дѣтства намъ толкуютъ о завоевателяхъ, которымъ народы обязаны всѣми ужасами войны и въ тоже время ничего не говорятъ о скромныхъ труженикахъ, обезпечивающихъ обществамъ возможность пользоваться матеріальными и духовными благами. Мы хорошо знаемъ, что Ксерксъ сжегъ Аѳины, что Помпей и Цезарь пролили моря крови на поляхъ Фарсала; но намъ почти ничего неизвѣстно о жизни Эвклида или Архимеда, открытія которыхъ еще до сихъ поръ встрѣчаютъ такъ много полезныхъ приложеній въ повседневной жизни.

Однако, своей цивилизаціей мы обязаны не полководцамъ и завоевателямъ, а этимъ великимъ работникамъ всѣхъ странъ и всѣхъ временъ. Они оставили намъ въ наслѣдіе вертоградъ, который воздѣлывался ими въ теченіи многихъ вѣковъ, – мы собираемъ плоды, сѣмена которыхъ впервые были брошены ими.

«Изо всѣхъ именъ, которымъ посвящено общественное вниманіе, говоритъ Жоффруа-Сентъ-Илеръ, нѣтъ и, по истинѣ, не можетъ быть болѣе славныхъ, чѣмъ имена великихъ подвижниковъ знанія». Дѣйствительно, развѣ не имѣютъ права на нашу признательность эти герои труда, эти ученые, эти изслѣдователи, писатели, философы, завѣщавшіе намъ сокровища науки?

Сколько плодотворныхъ поучительныхъ указаній, сколько драгоцѣнныхъ примѣровъ находимъ мы въ исторіи ихъ жизни, ихъ борьбы съ невзгодами, затраченныхъ ими усилій!

Если мы желаемъ знать, какъ совершаются великія дѣянія, посмотримъ, какъ работаютъ эти люди, взглянемъ на ихъ энергію и непреклонность, которую они обнаруживаютъ.

Послушаемъ Ньютона и онъ намъ скажетъ, что онъ сдѣлалъ свои открытія, «постоянно думая о нихъ». Бюффонъ воскликнетъ: «геній – это терпѣніе». Всѣ повторятъ то-же самое. Трудъ и настойчивость – ихъ девизъ.

«Время и терпѣніе превращаютъ тутовый листъ въ шелкъ», гласитъ индійская поговорка. Ньютонъ пятнадцать разъ пересоставлялъ свою Хронологію, прежде чѣмъ нашелъ ее удовлетворительною. Микель-Анджело трудился постоянно, наскоро ѣлъ и иногда вставалъ по ночамъ, чтобы приниматься за работу. Въ теченіе сорока лѣтъ Бюффонъ ежедневно проводилъ за письменнымъ столомъ пять часовъ утромъ и пять часовъ вечеромъ. Монтескьё, говоря объ одномъ изъ своихъ произведеній, сказалъ какому-то своему другу: «Вы прочтете эту книгу въ нѣсколько часовъ, но увѣряю васъ, что трудъ, котораго она мнѣ стоила, убѣлилъ мою голову сѣдинами».

«Кто утверждаетъ, что можно сдѣлать что-нибудь безъ труда и заботы, сказалъ Франклинъ, – тотъ развратитель».

Какова-бы ни была цѣль, къ достиженію которой стремится человѣкъ, онъ не долженъ отдаваться всецѣло только работѣ; ему еще нужно стараться одержать побѣду надъ трудностями, потому-что препятствія всѣхъ родовъ заграждаютъ ему путь. Что бы не предпринималъ онъ, ему нужно выдержать борьбу за успѣхъ, за побѣду на аренѣ жизненной битвы. А гдѣ борьба, тамъ и опасность.

Если отважный путешественникъ устремится на завоеваніе новыхъ странъ и переѣзжая черезъ моря, черезъ цѣлыя части свѣта, станетъ расширять область географіи, изучать фауну или флору отдаленныхъ мѣстностей, то передъ нимъ возстанутъ безчисленныя опасности. На океанѣ буря преградитъ ему путь, на сушѣ люди и животныя нападутъ на него, утомленіе и голодъ сдѣлаются его спутниками. Онъ долженъ будетъ сражаться со всевозможными препятствіями.

Не мало натуралистовъ, начиная съ Плинія Старшаго и кончая Викторомъ Жакмономъ, пали жертвами желанія вырвать у природы какую-нибудь новую истину. Смерть Плинія – это въ нѣкоторомъ родѣ вѣчная исторія человѣка, подавляемаго силою стихій. Великій наблюдатель, находясь въ Миценѣ, видитъ оттуда, какъ на вершинѣ Везувія появляется дымъ, выбрасываемый вулканомъ; приказавши снарядить суда, онъ садится и направляется къ домамъ, расположеннымъ почти у самой подошвы кратера, потому-что ему хочется возможно ближе изучить величественное явленіе. Суда оказываются покрытыми дождемъ раскаленнаго пепла, температура котораго повышается по мѣрѣ того, какъ они приближаются къ вулкану; тамъ и сямъ съ шипѣніемъ падаютъ въ волны камни; устрашенный кормчій хочетъ повернуть корабль назадъ и бѣжать отъ этихъ опасныхъ мѣстъ. Но Плиній отвѣчаетъ знаменитой фразой: «Счастье помогаетъ смѣлымъ». Натуралистъ сходитъ на берегъ и созерцаетъ издали зловѣщіе огни кратера. Ночь онъ проводитъ въ одномъ домѣ, оставить который его принуждаютъ въ началѣ утра подземные удары и дождь раскаленныхъ камней. Чтобъ предохранить себя отъ дѣйствія этой вулканической бомбардировки, Плиній и его спутники, подвязываютъ къ головамъ подушки посредствомъ бинтовъ, сдѣланныхъ изъ бѣлья; но потоки лавы уже устремляются со всѣхъ сторонъ и катятся къ морю, наполняя воздухъ пламенемъ и удушливыми газами. Всѣ бѣгутъ въ смятеніи. Плинія, стоящаго на берегу, охватываетъ облако сѣрнистаго пара, онъ чувствуетъ, что задыхается и приказываетъ двумъ рабамъ поддерживать себя. Потомъ онъ падаетъ бездыханный… «На слѣдующій день его тѣло было найдено нетронутымъ, безъ малѣйшей раны, и одѣтое такъ, какъ его оставили. Можно было бы принять его скорѣе за спящаго человѣка., чѣмъ за мертваго»[1]1
  　Lettres de Pline le jeune, lettre 16.


[Закрыть].

Со времени этого памятнаго событія, любовь къ природѣ и преданность наукѣ имѣли много другихъ жертвъ. Припомнимъ нѣкоторыя изъ нихъ и прежде всего разскажемъ трогательную исторію шведскаго натуралиста Гассельквиста[2]2
  　Родился въ Швеціи, былъ Линкепинга, въ Тарневеллѣ, 3 янв. 1722.


[Закрыть]. Его учитель, Линней, какъ-то выразилъ сожалѣніе, что естественная исторія Палестины мало изслѣдована. Гассельквистъ, не смотря на свою болѣзненность, хилость и видимую неспособность къ преодолѣнію трудностей утомительнаго путешествія, тотчасъ же рѣшилъ восполнить этотъ пробѣлъ въ наукѣ. Онъ употребилъ два года на приготовленіе къ путешествію читая всѣ лучшія сочиненія о Левантѣ и въ то-же время изучая языки тѣхъ странъ, посѣтить которыя онъ былъ намѣренъ. Его пламенное усердіе снискало ему всеобщія симпатіи. Жители Стокгольма и Готенберга сложились, чтобы снабдить его средствами; онъ отплылъ въ Смирну и прибылъ туда 26 ноября 1749. Юный натуралистъ провелъ въ этомъ городѣ около года, непрерывно совершалъ экскурсіи по Магнезіи и Сипплу (Sipyle), проѣхалъ черезъ Египетъ, посѣтилъ Розетту, Александрію и отправилъ въ упсальскую и стокгольмскую академіи наукъ множество мемуаровъ о своихъ открытіяхъ и наблюденіяхъ. Оба эти ученыя общества избрали его въ число своихъ членовъ. Онъ былъ кромѣ того избранъ въ адъюнкты упсальскимъ медицинскимъ факультетомъ, присудившимъ уже ему степень доктора. Въ мартѣ 1751 г. Гассельквистъ покинулъ Каиръ и долго путешествовалъ по Палестинѣ, гдѣ изслѣдовалъ содомское яблоко, терновникъ Христа и произвелъ интересныя наблюденія надъ саранчею. Упорный кашель, сопровождавшійся частыми геморроидальными припадками, заставлялъ его испытывать невыносимыя страданія; благоразуміе повелѣвало ему вернуться на родину; но натуралистъ думалъ, что имъ еще мало сдѣлано для науки. Не смотря на то, что онъ владѣлъ уже богатою коллекціей растеній и безчисленными образчиками естественной исторіи страны, онъ хотѣлъ побывать еще на Кипрѣ и затѣмъ опять вернуться въ Смирну для новой жатвы. Пожирающая энергія окончательно подкосила его слабый организмъ: Гассельквистъ умеръ на чужбинѣ, вдали отъ близкихъ, едва достигнувши тридцати лѣтъ.[3]3
  Traités de l'Académic des Sciences de Stockholm, 1758. Похвальное слово Гассельквисту.


[Закрыть]

Еще трогательнѣе исторія французскаго натуралиста Филибера Коммерсона[4]4
  Род. въ Шатильонѣ-ле-Домбъ, 18 ноября 1727.


[Закрыть]. Онъ блистательно учился въ Монпелье и получилъ степень доктора въ 1755. Наклонность къ занятію естественными науками была въ немъ до того неудержима, что его отецъ, думавшій сначала сдѣлать изъ него чиновника, предоставилъ ему полную свободу въ выборѣ занятій. Послѣ экзаменовъ юный Коммерсонъ посѣтилъ Севенскія горы, Пиренеи, Швейцарію и изъѣздилъ все побережье Средиземнаго моря. Онъ гербаризировалъ съ такимъ страстнымъ увлеченіемъ, что если видѣлъ растеніе, котораго не было въ его гербаріѣ, то доставалъ его за какую бы то ни было цѣну, рискуя даже жизнью. Однажды Коммерсонъ, какъ Авессаломъ, запутался волосами въ вѣтвяхъ дерева и такъ повисъ; освободиться изъ этого положенія онъ могъ только упавши въ рѣку, гдѣ чуть не утонулъ. Въ другой разъ ему удалось избѣжать водопада, скатившись въ пропасть.

Этотъ неутомимый путешественникъ тѣмъ не менѣе любилъ семью и домашній очагъ; въ 1760 году онъ женился на молодой дѣвушкѣ дю-Шаролэ. «Знайте, писалъ онъ одному другу, что, начавши въ первый разъ собирать растенія въ этой странѣ, я нашелъ тамъ нѣкоторый чувствительный цвѣтовъ и хочу его помѣстить не въ гербарій, а въ брачную комнату». Черезъ два года у него былъ сынъ, рожденіе котораго стоило жизни матери.

Коммерсонъ не замедлилъ стать знаменитостью. Великій Линней предложилъ молодому естествоиспытателю описать для шведской королевы самые любопытные экземпляры рыбъ Средиземнаго моря. Коммерсонъ отвѣчалъ тѣмъ, что сдѣлалъ одну изъ важнѣйшихъ ихтіологическихъ работъ XVIII вѣка. Онъ основалъ въ Монпелье великолѣпный ботаническій садъ, познакомился съ Лаландомъ и сдѣлавшись его другомъ, вскорѣ затѣмъ принялъ предложенное ему мѣсто натуралиста въ кругосвѣтной экспедиціи, начальникомъ которой былъ Бугэнвилль.

Въ ту самую минуту, когда Филиберъ Коммерсонъ собирался уѣзжать, молодой слуга, Баре, по прозванію Боннфуа (чистосердечный), неотлучно бывшій при немъ въ теченіи двухъ лѣтъ и нѣсколько ознакомившійся съ растеніями и гербаріями, сталъ умолять его взять его съ собой. Коммерсонъ долго колебался, но наконецъ согласился. Годъ спустя, на Таити, Баре Боннфуа, пользовавшійся не смотря на свою сдержанность, общей любовью на кораблѣ, встрѣтился съ туземцами, которые вдругъ закричали: «Это женщина!» Баре-Боннфуа убѣжалъ, но случившееся, дошло до ушей Бугэнвилля и тогда слуга или, вѣрнѣе, служанка Коммерсона принуждена была сказать истину:

– Я знала, оправдывалась она, какимъ опасностямъ я подвергала себя; но я – сирота и полюбила науку.

Баре-Боннфуа осталась вѣрнымъ слугою. Ее простили. Она продолжала исполнять обязанности ассистента при Коммерсонѣ, который выказалъ уваженіе къ ней, посвятивши ей новое растеніе подъ именемъ баретіи: «Образъ Діаны колчаноносицы, говорилъ онъ о ней, и мудрой и строгой Минервы!»

Въ Ріо-де-Жанейро, въ Буэносъ-Айресѣ Коммерсонъ собралъ настоящія богатства. Послѣ двадцати одномѣсячнаго плаванія, проѣхавши десять тысячъ льё со времени своего выѣзда изъ Рошфора, онъ прибылъ на Иль-де-Франсъ, гдѣ его удержалъ извѣстный интендантъ колоніи Пуавръ. Французское правительство поручило натуралисту продолжать работы на Мадагаскарѣ. «Какая удивительная страна! писалъ онъ своему другу Лаланду. Она заслуживаетъ вниманія не одного странствующаго наблюдателя, но цѣлыхъ академій».

Собравши богатую жатву растительныхъ сокровищъ на Мадагаскарѣ, Коммерсонъ въ 1771 году вернулся на Иль-де-Франсъ. Онъ сталъ приводить въ порядокъ научный матеріалъ, собираясь во Францію, чтобы вкусить отъ плода своихъ трудовъ. Академія наукъ призывала труженика въ свои нѣдра, но утомленіе и чрезмѣрная дѣятельность разрушили его здоровье. Въ день своего избранія въ члены академіи Коммерсонъ былъ уже мертвъ. Онъ умеръ за недѣлю до этого на Иль-де-Франсѣ, 21 марта 1773. За нѣсколько мѣсяцевъ онъ чувствовалъ приближеніе кончины. Слѣдующія строки, взятыя изъ послѣднихъ писемъ его къ своему шурину, звучатъ какъ эхо раздирающей скорби:

«Если я умру, то поручаю вамъ моего сына, а себя самого вашимъ молитвамъ… Прошу васъ тысячу и тысячу разъ, напишите мнѣ что нибудь о моемъ сироткѣ! Мнѣ кажется, что его уносятъ отъ меня все дальше и дальше и что я стараюсь наслаждаться воспоминаніемъ о немъ въ послѣдній разъ».

Коммерсонъ оставилъ послѣ себя для того, чтобы оплакивать его, двухъ свидѣтелей своей агоніи, двухъ друзей, двухъ прежнихъ сотрудниковъ, рисовальщика Жоссиньи и вѣрную Баре-Боннфуа, доставившую въ музей коллекціи несчастнаго натуралиста.

«Коммерсонъ, говорилъ Кювье, былъ человѣкъ неутомимо дѣятельный и глубоко свѣдующій. Если-бы онъ самъ обнародовалъ свои наблюденія, то занялъ бы одно изъ первыхъ мѣстъ въ ряду натуралистовъ… Нельзя не скорбѣть о той небрежности, съ какой отнеслись къ его коллекціямъ; потому-что если-бы изъ нихъ тотчасъ-же извлекли пользу, Франція еще тогда бы стала страною, наиболѣе способствовавшей прогрессу естествознанія. Работы Коммерсона необыкновенны. Удивительно, какъ одинъ человѣкъ могъ сдѣлать такъ много въ такое короткое время и въ такой жаркой странѣ. Ничего не можетъ быть труднѣе, какъ разсѣкать въ тропическихъ странахъ рыбъ; однакоже Коммерсонъ отдавался этому занятію съ безпримѣрной ревностью»[5]5
  Lalande. Eloge historique de Commerson dans les observations sur la physique etl'histoire naturelle, par l'abbé Rozier, 1755. – Magasin pittoresque, 1873. – Nonvele biographie de Firmin Didot.


[Закрыть].

Мы не можемъ говорить о великихъ подвигахъ, на которые вдохновляютъ естественныя науки, не остановившись на Викторѣ Жакмонѣ, этомъ неподражаемомъ умѣ, гдѣ грація и нѣжность соединились съ мужествомъ, настойчивостью, любовью къ знанію, этомъ молодомъ человѣкѣ, умершемъ всего на тридцать первомъ году, вдали отъ дома, къ которому онъ былъ такъ привязанъ, вдали отъ родныхъ, боготворившихъ его. Жакмонъ высадился въ Калькуттѣ 5 мая 1829 г.; онъ хотѣлъ изслѣдовать страну, составлявшую въ то время для науки еще загадку. Три съ половиною года путешествовалъ онъ по низменнымъ равнинамъ Индіи и по ея гористымъ мѣстностямъ, затѣмъ прибылъ въ Кашмиръ и направилъ свой путь къ долинамъ и высотамъ Гималайскихъ горъ. Кому неизвѣстна въ настоящее время изъ писемъ Жакмона эта удивительная эпопея натуралиста Парижскаго Музея, который, получая годичнаго содержанія всего шесть тысячъ франковъ, вдругъ очутился въ вихрѣ пышной жизни расточительныхъ иностранцевъ, посѣщалъ дворцы государей порабощенной Индіи и ухитрялся вести себя среди этой азіятской роскоши такъ, чтобы не ронять достоинства французскаго имени? Кто не читалъ разсказовъ, ставшихъ безсмертными, благодаря его письмамъ, сценъ, набросанныхъ имъ прелестнымъ слогомъ, гдѣ поражаешься одинаково блескомъ таланта и зрѣлостью ума?

Викторъ Жакмонъ, не смотря на разнообразіе своихъ путевыхъ впечатлѣній, никогда не терялъ изъ виду интересовъ науки. Утомленіе и непріятности странствованія не приводили его въ отчаяніе. Трудъ и цѣль принятой имъ на себя миссіи были его путеводными звѣздами. Часть путешествія Жакмонъ сдѣлалъ верхомъ, сопровождаемый двумя спагами, которые составляли его конвой, причемъ онъ останавливался по временамъ, чтобы занести въ памятную книжку какія-нибудь замѣтки и привести въ порядокъ бумаги своего дневника. Было время, когда упрекали Жакмона за то, что онъ мало дѣлаетъ для науки, но съ его памяти скоро было свято это несправедливое обвиненіе. Дѣйствительно, въ грудѣ собраннаго имъ матеріала, какъ писалъ натуралистъ своему отцу, «было надъ чѣмъ поработать». Но судьба не позволила Жакмону воспользовался плодами своихъ долгихъ усилій; въ теченіе болѣе чѣмъ двухъ лѣтъ онъ болѣлъ страшной болѣзнью, которая свела его, наконецъ, въ могилу[6]6
  Д-ръ Журдане собралъ объ этомъ предметѣ чрезвычайно интересные документы, въ своемъ прекрасномъ сочиненіи: La pression de l'air, 2 vol. in-8, G. Masson, 1875.


[Закрыть].

Викторъ Жакмонъ.

Жакмонъ умеръ въ Бомбеѣ послѣ неслыханныхъ страданій, вызывающихъ въ насъ удивленіе въ виду стоицизма, съ какимъ онъ переносилъ эти муки. Спокойная твердость не покинула его даже въ предсмертный часъ. Онъ нашелъ въ себѣ еще силы написать письмо своему нѣжно любимому брату Порфиру:.. «Конецъ мой, – если только это конецъ, – тихъ и спокоенъ. Если бы ты былъ здѣсь, сидѣлъ вотъ тутъ, на моей постели, съ отцомъ и Фредерикомъ, душа моя разбилась-бы и на приближеніе смерти я не смотрѣлъ бы съ такою покорностью судьбѣ и безмятежностью. Утѣшься, утѣшь отца; утѣшьте другъ-друга, милые мои. Но я окончательно ослабѣлъ отъ усилія написать что-нибудь. Пора сказать вамъ – прощайте! Прощайте! О, какъ любилъ васъ бѣдный вашъ Викторъ! Прощайте навсегда!»

Смерть положила предѣлъ тоскѣ Жакмона. Глаза этого путешественника, котораго можно назвать мученикомъ долга, закрылись навѣки.

Чтобъ привести образчики жертвъ изъ области другихъ наукъ, укажемъ еще на жизнь астронома Шаппъ-д’Отероша, столь дѣятельную, богатую и прерванную такимъ роковымъ образомъ.

Аббатъ Жанъ Шаппъ д’Отеронь[7]7
  Род. въ Моріакѣ (Овернь), въ 1722.


[Закрыть], одинъ изъ самыхъ молодыхъ членовъ академіи наукъ былъ командированъ ею въ Сибирь, для наблюденія изъ Тобольска за прохожденіемъ Венеры 6 іюня 1761 года. Онъ покинулъ Парижъ въ концѣ 1760 года и безъ всякихъ затрудненій прибылъ въ С.-Петербургъ. Но вторая половина его путешествія отъ русской столицы до Тобольска была значительно тяжелѣе. Въ двѣнадцать дней астрономъ долженъ былъ сдѣлать въ саняхъ три тысячи верстъ, посреди всевозможнаго рода препятствій. Перевозка инструментовъ была для него источникомъ тысячи затрудненій и постоянныхъ опасеній. Благодаря своей энергіи и неутомимости, онъ однако во время достигъ мѣста, откуда ему слѣдовало, произвести свои наблюденія. 5 іюня солнце весь день было покрыто толстымъ слоемъ облаковъ. Ночью облака не разсѣялись. Аббатъ Шаппъ находился въ смертельномъ страхѣ. «Этотъ феноменъ, говорилъ онъ, котораго ожидали цѣлое столѣтіе, привлекалъ на себя страстное вниманіе всѣхъ астрономовъ… Вернуться въ Парижъ, не достигши цѣли моего путешествія; лишиться плода всѣхъ избѣгнутыхъ мною опасностей, трудностей, съ которыми я боролся только въ надеждѣ на успѣхъ; лишиться его, благодаря какому-то облаку въ тотъ самый моментъ, когда все мнѣ ручалось за благополучный исходъ, – это такое положеніе, о которомъ невозможно дать понятія на словахъ».

На зарѣ облака ушли. Шаппъ не могъ видѣть только начала явленія. Но онъ сдѣлалъ наблюденіе надъ всѣми его остальными фазами.

Путешествуя, астрономъ смотрѣлъ не на однѣ только звѣзды. Черезъ шесть лѣтъ послѣ своего возвращенія во Францію, онъ издалъ книгу о своихъ приключеніяхъ, снабженную между прочимъ очень любопытными разоблаченіями внутренней жизни азіятской Россіи… Императрица Россіи, отмстила ему тѣмъ, что выступила сама въ качествѣ автора. Сѣверная Семирамида напечатала въ Амстердамѣ книгу на французскомъ языкѣ подъ заглавіемъ: «Противоядіе или разборъ скверной книжки, великолѣпно напечатанной и названной: Путешествіе по Сибири въ 1761, совершенное Шаппомъ д'Отерошемъ». Достаточно одного заглавія, чтобъ понять, въ какомъ духѣ написана эта книга…. Приводимъ изъ нея одно мѣсто.

«Его обсерваторія, говоритъ государыня о Шаппѣ, была расположена въ четверти мили отъ города. Онъ пригласилъ въ нее весь городъ и всѣ предмѣстья. И дѣйствительно, явилось столько народа, что надо приписать чуду, если наблюденіе окажется безошибочнымъ. Потому-что все время, пока оно продолжалось, аббатъ не только наблюдалъ, но и кричалъ на отмѣтчика, разсуждалъ съ присутствующими, отвѣчалъ на вопросы, которые ему предлагали, шутилъ, строилъ куры дамамъ и спорилъ съ г. Павловскимъ объ Апокалипсисѣ и концѣ міра».

Великая Екатерина была неправа. Можно упрекнуть аббата Шаппа за то, что его наблюденія не абсолютно точны; но нельзя отрицать, что этотъ астрономъ ревностно способствовалъ преуспѣянію науки, которой онъ отдалъ свою жизнь.

Въ 1769 году явленіе, наблюдавшееся Шаппомъ въ Сибири, должно было повториться и могло быть видимо на этотъ разъ въ Калифорніи. Шаппъ д’Отерошъ, въ которомъ страстная любовь къ наукѣ еще не потухла, снова рѣшилъ подвергнуть себя всѣмъ бѣдствіямъ пребыванія въ странѣ почти неизвѣстной и дикой, какою она была въ ту эпоху. Калифорнія принадлежала тогда Испаніи. Шаппъ д’Отерошъ выѣхалъ изъ Кадикса 18-го сентября 1768, въ сопровожденіи двухъ офицеровъ Карла III. Переѣздъ черезъ океанъ продолжался 77 дней. Послѣ страшнаго утомленія, астроному, подавленному физическими страданіями, удалось однако установить свои инструменты и приступить къ наблюденіямъ. 6 іюня 1769 г. небо было замѣчательно чисто и ни одна фаза прохожденія планеты не осталась незамѣченной.

Такимъ образомъ Шаппъ д’Отерошъ еще разъ успѣлъ совершить возложенную на него миссію, но въ Калифорніи свирѣпствовала тогда горячечная эпидемія, и онъ заболѣлъ. Выдержавъ горячку и не совсѣмъ еще оправившись, самоотверженный изслѣдователь захотѣлъ во чтобы то ни стало наблюдать затмѣніе 18 іюня. Не смотря на слабость, онъ цѣлую ночь астрономировалъ небо. На слѣдующій день горячка возвратилась, Шаппъ слегъ въ гамакъ и умеръ, исчисляя фазы видѣннаго имъ затмѣнія. Бумага, на которой онъ чертилъ цифры, выпала у него изъ рукъ. «Я знаю, что мнѣ остается жить только нѣсколько часовъ, сказалъ аббатъ передъ этимъ, но я умираю довольный, что выполнилъ свой долгъ»[8]8
  Mémoires de l'Académie de Paris, 1769. Éloge de Chappe d'Auteroche, par Grandjean de Fouchy.


[Закрыть].

Реформаторъ, стремящійся просвѣтить человѣчество, разрушить безполезные предразсудки, раздвинуть границы ума, и бросить въ него сѣмена новыхъ идей, встрѣтитъ препятствія другаго рода, но они не будутъ страшнѣе вышеописанныхъ. Ревность, зависть, ненависть съ остервенѣніемъ накинутся на него, изворотливое невѣжество безпрестанно будетъ его преслѣдовать. Галилея гонятъ, Палисси заключаютъ въ тюрьму, Рамуса убиваютъ въ мрачную Варфоломеевскую ночь, Этьенъ Доле погибаетъ въ пламени костра, зажженнаго инквизиціей. Къ несчастью, большинство изъ этихъ геніевъ, начиная съ Сократа, выпившаго ядъ, отдаются преждевременно осуществленію своихъ идеаловъ и, по удачному выраженію Казиміра Делавиня, оказываются виновными, потому-что черезчуръ рано стали правыми.

Физикъ и химикъ, вопрошающіе природу путемъ опыта, знакомы еще съ другими опасностями. Работы, предпринимаемыя ими, подвергаютъ ихъ иногда дѣйствію изучаемыхъ элементовъ, или силъ, которыя они употребляютъ при экспериментахъ.

6 Августа 1753 года ученый секретарь С.-Петербургской академіи наукъ, Рихманъ, желая сдѣлать наблюденіе надъ электричествомъ облаковъ, подошелъ къ металлическому пруту, который былъ проведенъ въ его рабочемъ кабинетѣ и выходилъ наружу, поднимаясь своимъ остріемъ надъ кровлей.

При немъ находился художникъ Соколовъ, принимавшій участіе въ опытѣ съ цѣлью облегчить его описаніе посредствомъ рисунка. Погода была бурная. Темныя грозовыя облака носились въ воздухѣ. Рихманъ поднесъ къ металлическому пруту родъ электроскопа. Вдругъ оттуда выскочилъ огненный шаръ голубаго цвѣта, величиною съ кулакъ, и поразилъ несчастнаго профессора. Соколовъ тоже упалъ, но мало-по-малу пришелъ въ себя. Рихманъ былъ мертвъ.

Молнія ударила его въ голову, прошла черезъ все тѣло и вышла изъ лѣвой ступни. Нѣсколько капель крови выступили изъ раны, открывшейся на лбу Рихмана; на лѣвой ногѣ находилось голубое пятнышко въ томъ мѣстѣ, гдѣ сожженный башмакъ былъ продыравленъ. Кафтанъ Соколова оказался покрытымъ темными полосками, какъ будто-бы къ нему прикладывали раскаленную желѣзную проволоку[9]9
  Histoire de l'Académie des sciences, 1753.


[Закрыть].

Рихманъ.

30-го Декабря 1840 г. Герви, молодой лаборантъ химіи въ фармацевтической школѣ, работалъ надъ сгущеніемъ углекислаго газа, употребляя для этого аппаратъ Тилорье. Все, казалось, шло хорошо, какъ вдругъ раздался страшный взрывъ, вслѣдствіе недостаточнаго сопротивленія металлическихъ стѣнокъ внутреннему давленію газа; аппаратъ разлетѣлся въ дребезги, оторвавъ у Герви обѣ ноги. Три дня спустя Герви умеръ.

Человѣкъ, предлагающій обществу какое нибудь механическое изобрѣтеніе, которое можетъ стать новымъ орудіемъ цивилизаціи, встрѣчается съ цѣлою арміею рутинеровъ; слѣпые рабы, они возстаютъ противъ того, что можетъ дать имъ свободу. Денисъ Папинъ видитъ, какъ его паровое судно разбиваютъ рейнскіе лодочники. Жакаръ навлекаетъ на себя гнѣвъ ліонскихъ рабочихъ; но не одна чернь вооружается противъ таланта: люди просвѣщенные, даже самые сильные умы увлекаются иногда этимъ потокомъ реакціи и отрицаютъ полезность того или другаго новаго изобрѣтенія.

Фультонъ предлагаетъ Директоріи ввести въ употребленіе торпеды, но его не слушаютъ. Однако, по приказанію перваго консула, Вольней, Лапласъ и Монжъ образовали коммиссію для разсмотрѣнія предложенія Фультона, который изложилъ предъ ними, въ чемъ состоитъ его изобрѣтеніе. Были сдеѣланы опыты въ Брестѣ; но, послѣ нѣсколькихъ неудовлетворительныхъ попытокъ, Бонапартъ навсегда лишилъ изобрѣтателя своей протекціи.

Позднѣе Араго совершилъ такую-же ошибку какъ и Наполеонъ: знаменитый астрономъ отрицалъ желѣзныя дороги. Въ болѣе недавнее время Бабине не боялся утверждать, что проектъ погруженія электрическаго кабеля на дно океана – сумасшедшее предпріятіе.

Обязанности профессіональнаго долга точно также не обходятся безъ жертвъ: врачъ во время эпидемій, минеръ въ нѣдрахъ земли умѣютъ умирать…

Зрѣлище всѣхъ этихъ мучениковъ прогресса, этихъ воиновъ, страдающихъ и гибнущихъ за благородное дѣло, трогаетъ насъ и вызываетъ наше сочувствіе; но оно не должно лишать насъ мужества. Когда отечество въ опасности, кто изъ насъ станетъ колебаться передъ вопросомъ, взяться ему за оружіе или нѣтъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что его страшитъ смерть предковъ, нѣкогда павшихъ на поляхъ битвъ? Героизмъ нашихъ дѣдовъ не дѣйствуетъ на насъ угнетающимъ образомъ; напротивъ, онъ воодушевляетъ, служа для насъ примѣромъ…

Фультонъ объясняетъ коммиссіи свой проектъ относительно употребленія торпедъ.

То же должно имѣть мѣсто и въ области науки; тотъ былъ-бы нравственный преступникъ, кто отказался-бы открыть руку изъ страха выпустить заключенныя въ ней истины; тотъ былъ бы трусъ, кто отступилъ-бы передъ тяжестью труда и долга, потому только что его предшественники, раньше подвизавшіеся на этомъ поприщѣ, испытали неудачи.

Жизнь великихъ работниковъ науки должна возбуждать въ насъ стремленіе къ труду, являя намъ примѣры настойчивости, неослабной энергіи, что составляетъ тайну успѣха, иногда тайну генія; во всѣхъ случаяхъ трудъ – неисчерпаемый источникъ силы и утѣшенія.

«Изучая что-нибудь, сказалъ Огюстенъ Тьерри, переживаешь тяжелыя времена, не чувствуя ихъ гнета; дѣлаешься самъ господиномъ своей судьбы, направляя свою жизнь къ благородной цѣли. Будучи слѣпъ и страдая почти непрерывно безъ всякой надежды на облегченіе, я это могу сказать по праву и меня не заподозрятъ во лжи; существуетъ нѣчто лучшее, чѣмъ матеріальныя наслажденія, чѣмъ богатство, чѣмъ само здоровье, это – любовь къ наукѣ».[10]10
  Dix ans d'études historiques. 1856.


[Закрыть]

Другое соображеніе также должно намъ дать поддержку. Между причинами, пораждающими мучениковъ науки, есть такія, которыя уже изчезли въ новомъ обществѣ: онѣ берутъ начало не въ стихіяхъ, а въ самомъ человѣкѣ, въ его предразсудкахъ, въ его невѣжествѣ. Гоненія, имѣвшія столько жертвъ въ прошломъ, перестали угрожать тому, кто вводитъ что-нибудь новое; никто ихъ не знаетъ въ настоящее время. Мы можемъ еще видѣть Ливингстоновъ, изнемогающихъ отъ изнурительныхъ болѣзней на театрѣ своихъ изслѣдованій, но не увидимъ уже больше Христофоровъ Колумбовъ, заковываемыхъ въ цѣпи ненавистью и криводушіемъ. Нельзя не вспомнить съ удовольствіемъ слѣдующихъ утѣшительныхъ словъ Бернардена де Сенъ-Пьерра: «наши предки жили въ желѣзномъ вѣкѣ, вѣкъ золотой передъ нами»

Два столѣтія тому назадъ Рике[11]11
  Родился въ Безьерѣ въ 1604. Умеръ въ Тулузѣ въ 1680.


[Закрыть], прорывшій во Франціи Южный каналъ, соединяющій Атлантическій океанъ съ Средиземнымъ моремъ, умеръ въ нищетѣ. Это громадное предпріятіе до сихъ поръ еще вызываетъ всеобщее удивленіе. «Рике, – говоритъ Дагессо, – вооруженный, вмѣсто всякихъ инструментовъ, плохимъ желѣзнымъ компасомъ, отдалъ свою жизнь этой работѣ, жизнь генія, руководимаго настойчивостью и вѣрою»[12]12
  Рике встрѣтилъ, роя Южный каналъ, враждебное отношеніе со всѣхъ сторонъ. Замѣчательная вещь, оппозиція главнымъ образомъ шла со стороны южныхъ городовъ, которые больше всего должны были воспользоваться результатами осуществленія великаго предпріятія. Это потому, что частный интересъ заставлялъ забывать общій. Когда былъ поднятъ вопросъ объ осушеніи болотъ Эгъ-Мортъ, то нѣкоторые члены штатовъ Лангедока воспротивились этой работѣ. Они боялись, что разъ болота превратятся въ пахатныя земли, ихъ хлѣбъ упадетъ въ цѣнѣ. Кольберъ умѣлъ, однако, не обращать вниманія на эти эгоистическія и скряжническія соображенія.


[Закрыть]. Онъ умеръ отъ утомленія, въ моментъ, когда каналъ былъ готовъ къ открытію. Гигантское сооруженіе стоило не менѣе 17 милліоновъ ливровъ. Рике убилъ на него весь свой капиталъ и оставилъ болѣе двухъ милліоновъ долговъ. «Мое предпріятіе, писалъ онъ Кольберу въ 1667 году, самое дорогое изъ моихъ дѣтей; въ немъ я вижу славу, вижу, что оно вамъ нравится, но я не вижу въ немъ пользы для себя. Я завѣщаю своимъ дѣтямъ почетное имя, но не оставлю имъ денегъ».

Зрѣлище человѣка, умирающаго бѣднякомъ въ то время, когда онъ обогатилъ страну, очень печально: но въ нашъ вѣкъ оно уже больше не встрѣчается. Фердинанды Лессепсы, созидающему генію которыхъ міръ обязанъ великими работами, Дарвины, открывающіе уму новыя перспективы, не бѣдствуютъ; въ XIX столѣтіи ихъ не преслѣдуютъ: избранные люди, трудящіеся такимъ образомъ во славу своей родины и на благо человѣчества, живутъ окруженные почтеніемъ и удивленіемъ своихъ согражданъ.

Только въ прошломъ, видимъ мы, какъ борются среди опасностей, препятствій и гоненій эти славные мученики прогресса, вызывая въ насъ удивленіе и возбуждая нашу энергію.

Философъ не даромъ сказалъ: «прекраснѣе природы, прекраснѣе искусства, прекраснѣе науки, – человѣкъ, оказывающійся сильнѣе бѣдствій».

Наконецъ, не забудемъ, что, по изреченію Біаса, одного изъ семи греческихъ мудрецовъ, «самый несчастный человѣкъ тотъ, кто не умѣетъ выноситъ несчастій».