Текст книги "Флот вторжения"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

– Годится, – сказал голос. – Теперь поворачивайся ко мне, медленно и без рывков. И чтобы лапы твои я тоже постоянно видел.

Йенс повернулся медленно и без рывков. В пяти футах, появившись, словно гриб после дождя, лежал распластавшись человек в хаки и металлической каске. Его винтовка была направлена прямо в грудь Йенса.

– Боже, как хорошо снова увидеть человека с винтовкой, – сказал Йенс.

– Заткнись, – велел солдат. Его «спрингфилд» не шелохнулся. – Ну что, снюхался с ящерами и шпионишь для них?

– Как? Ты что, спятил?

– На прошлой неделе мы шлепнули двоих, – красноречиво заметил солдат.

Жуткий холод пронзил нутро. Этот парень не шутил. Йенс сделал новую попытку:

– Я не шпион и могу доказать. Ей-богу.

– Расскажи это птичкам, приятель. Меня на такое не купишь.

– Да ты хоть выслушаешь меня, черт тебя подери? – закричал Йенс, охваченный злостью и страхом одновременно. – Я возвращаюсь из Уайт-Салфер-Спрингс, это в Западной Вирджинии. Там я встречался с генералом Маршаллом. Если он жив, то сможет за меня поручиться.

– Отлично, дружище. А я вот на прошлой неделе был в Риме и отобедал с самим Папой. – Тем не менее этот немытый и небритый солдат перестал целиться Йенсу в грудь.

– Делаем так. Пойдешь со мной. Свои бумажки попробуешь продать нашему лейтенанту. Если он купит твой товар, это уже будет его заботой. Двигай… Слушай, олух, велик оставь здесь.

И Ларсен двинулся вперед без велосипеда. Поначалу он не представлял себе, как сумеет пробраться сквозь казавшуюся непроходимой колючую проволоку. Но проход существовал. С виду в этом месте проволока, как и везде, была прикреплена к столбам, однако она лишь свисала с них. Йенсу не составляло труда ползти за солдатом, но сам он ни за что бы не выбрался. Он старался передвигаться как можно аккуратнее и все-таки несколько раз напоролся на проволоку. После этого Йенс стал прикидывать в уме вероятность заработать заражение крови.

Из змеящихся траншей, что находились за проволокой, на него смотрели такие же грязные лица других солдат. У лейтенанта вместо каски старого образца на голове красовался закругленный стальной шлем, выглядящий очень современно и воинственно. Выслушав рассказ Ларсена, лейтенант полез в карман гимнастерки, потом усмехнулся сам себе.

– Вот, ищу окурок, чтобы легче думалось, уж и забыл, когда курил в последний раз… Гори все адским пламенем, но я не знаю, что с тобой делать, приятель. Направлю-ка тебя к вышестоящему начальству – может, кто-то из них сообразит.

Сопровождаемый все тем же солдатом (парня звали Эдди Вагнер), Ларсен познакомился с капитаном, майором и подполковником по очереди. Он ждал, что теперь его перекинут к какому-нибудь полковнику, но подполковник прервал его странствия, сказав:

– Я отправлю вас, мистер, в штаб генерала Паттона. Если вы утверждаете, что встречались с Маршаллом, пусть генерал решает, что с вами делать.

Штаб генерала Паттона располагался в Оксфорде, примерно в двадцати милях к западу. Путь туда, начавшийся на рассвете следующего дня, продолжался почти до темноты. Ларсен сильно устал, натер нога и потому изрядно скорбел по своему исчезнувшему велосипеду. Но, тяжело ступая по снегу, он постепенно начал замечать, как много здесь сосредоточено полевой артиллерии. Стволы пушек были обвязаны ветвями и подняты вверх, замаскированные под стволы деревьев. Йенс видел, как много танков стоит в сараях и под копнами сена, сколько самолетов притаилось под маскировочными сетками, прикрывающими их от атаки с воздуха.

– Вижу, ваши ребята тут серьезно запаслись, – заметил он, когда они прошли больше половины пути. – Как вам удалось собрать все это под самыми мордами у ящеров?

– Не скажу, что было просто, – ответил Вагнер, который после вчерашнего дня почти убедился, что Йенс не шпион. – Собирали понемногу, чаще всего по ночам. А ящеры – они не вмешивались. Слава Богу, это значит, они совсем не поняли, что мы здесь громоздим. Но поймут, и еще как поймут!

Ларсен хотел было спросить, что именно поймут ящеры, но, подумав, решил промолчать. Ему не хотелось снова будить подозрение в своем провожатом. Ясно, что армия стягивает силы для серьезного удара. Пока неизвестно только, в каком направлений он будет нанесен.

Штаб генерала Паттона располагался в белом здании с деревянной кровлей, на окраине Оксфорда (хотя городишко с населением менее тысячи человек едва ли мог иметь окраины). Часовые у входа были чисто выбриты и более опрятно одеты, чем кто-либо из военных, которых приходилось встречать Йенсу.

Один часовой вежливо кивнул ему:

– Мы ожидаем вас, сэр. Подполковник Тобин сообщил по телефону, что вы находитесь в пути. Генерал примет вас сразу же.

– Благодарю, – ответил Ларсен.

Видя такой давным-давно забытый порядок, он еще сильнее ощутил, насколько замызган сам.

Это чувство усилилось, когда Йенс вошел в дом. Генерал-майор Паттон – на погонах его кожаной куртки с бараньим воротником было по две больших звезды – был не только чисто выбрит и аккуратно одет. Его брюки имели стрелки. Желтый свет керосиновой лампы проложил тени в уголках его рта, прочертил морщины на лбу и под бледными, выразительными глазами. Должно быть, генералу было под шестьдесят, но Йенс не решился бы дать ему столько лет.

Паттон провел рукой по ежику рыжеватых с проседью волос, затем ткнул пальцем в сторону Йенса.

– Я рискнул отправить по радио запрос насчет вас, мистер, – прогремел он хриплым голосом, в котором слегка улавливался говор южанина. – Генерал Маршалл велел мне спросить у вас о том, что он вам рассказывал о ящерах в Сиэтле.

Охватившая Йенса паника быстро подавила чувство облегчения, что Маршалл жив.

– Сэр, я не помню, чтобы он говорил что-либо о ящерах в Сиэтле.

Суровое выражение на лице Паттона сменилось улыбкой.

– И хорошо, что не помните. Если бы помнили, я бы сразу понял, что передо мной – еще один завравшийся мерзавец. Присаживайтесь, сынок. – Когда Ларсен плюхнулся на стул, генерал продолжил: – Маршалл также говорит, что вы – важный человек. Я давно знаю генерала, он не бросается попусту словами. Так кто же вы такой, черт побери?

– Сэр, я – физик, работавший над одним проектом в Металлургической лаборатории Чикагского университета. – Йенс видел, что эти слова ничего не значат для Паттона. Он пояснил: – До появления ящеров мы работали над созданием для Соединенных Штатов уранового оружия – атомной бомбы.

– Боже, – тихо проговорил Паттон. – Выходит, генерал Маршалл не шутил, да? – Он засмеялся совсем как молодой. – Ну, мистер Ларсен… нет, вы должны именоваться доктором Ларсеном, правда? Так вот, если вы хотите вернуться в Чикаго, ей-богу, вы попали куда надо.

– Как вы сказали?

– Мы намереваемся схватить ящеров за нос и дать им пинок под зад, – с явным удовольствием сказал Паттон. – Подойдите к столу и взгляните на карту.

Ларсен подошел и взглянул. Карта, приколотая кнопками, была вырвана из старого номера журнала «Нейшнл Джиогрэфик».

– Мы находимся здесь, – сообщил Паттон, ткнув пальцем. Ларсен кивнул. Генерал продолжал: – В моем распоряжении находятся Вторая бронетанковая армия, еще ряд частей, пехота и поддержка авиации. А вот здесь, – его палец передвинулся в район к западу от Мэдисона, столицы штата Висконсин, – находится генерал Омар Брэдли с еще большими силами. Теперь мы лишь дожидаемся отчаянного снежного урагана.

– Как вы сказали? – снова переспросил Йенс.

– Мы обнаружили, что ящеры не любят воевать в зимних условиях, даже при слабом морозе. – Паттон усмехнулся. – Как всякие ползучие твари, они от холода делаются вялыми. Скверная погода поможет удержать их самолеты на земле. Когда повалит снег, мои силы двинутся на северо-запад, а Брэдли ударит с юго-востока. Даст Бог, мы соединимся где-то неподалеку от Блумингтона, это в Иллинойсе. Таким образом, мы возьмем передовые части ящеров, наступающих на Чикаго, в кольцо. В клещи, как говорили нацисты в России.

Движением рук Паттон зримо показал соединение двух потоков американских сил, заставив и Ларсена увидеть это. Реальный шанс ударить в спину космическим захватчикам… конечно, он воодушевил и Йенса. Немало людей по всему жиру пытались наносить удары по ящерам. Но мало кому это удавалось.

– Сэр, я не солдат и не пытаюсь им быть, но… потянем ли мы это?

– Это рискованная игра, – согласился Паттон. – Но если мы ее не выиграем, Соединенных Штатов не будет, ибо мы не получим новой возможности сконцентрировать такое количество сил. И я отказываюсь верить, что моя страна перестанет существовать. Я ни на секунду не сомневаюсь, что мы будем испытывать состояние замешательства и страха, но враг будет находиться в еще большем замешательстве и страхе, поскольку мы поведем с ним бой, а не наоборот.

Рискованная игра… Шанс… Ларсен медленно кивал. Настоящая победа над ящерами подняла бы моральный дух во всем мире. Поражение… что ж, человечество прошло через множество поражений. Стоит ли обращать внимание еще на одно?

– Вам придется остаться здесь, пока не начнется наступление. Мы не можем позволить вам отправиться дальше через захваченную ящерами территорию. Вдруг вы попадете им в лапы? – сказал Паттон.

– Но что с того? Ведь их «зелье правды» не действует, – возразил Ларсен.

– Доктор Ларсен, вы – тихая душа, и я боюсь, что вы жили как бы под колпаком, – ответил Паттон. – Для вытягивания правды из человека существуют более грубые методы, чем какие-то там зелья. Простите меня, сэр, но я не могу пойти на такой риск. В любом случае скоро начнутся тяжелые бои. С нами вам будет Куда безопаснее, чем в вашем одиноком странствии.

Йенс отнюдь не был в этом уверен. Танки и грузовики скорее вызовут на себя огонь, причем в большем объеме, чем одинокий человек на велосипеде. Впрочем, теперь ему пришлось бы двигаться пешком. Но он находился не в той ситуации, чтобы спорить с генералом. И как раз сейчас адъютант принес поднос с жареной курицей, несколькими печеными картофелинами и бутылкой вина.

– Я приглашаю вас поужинать со мной, – сказал Пат-тон.

– Благодарю вас, с удовольствием.

Ларсен изо всех сил сдерживался, чтобы не схватить сочную, золотисто-коричневую курицу и не разорвать ее, словно голодный волк. После консервов в церкви и быстрого, но голодного путешествия по дорогам Индианы в такое чудо просто не верилось.

Немного позже, доедая последний кусочек мяса с куриной ножки, Йенс сказал:

– Я всего лишь хочу вернуться к своей работе и к своей жене. Боже мой, она, наверное, думает, что меня уже нет в живых.

Самому ему оставалось лишь надеяться, что Барбара до сих пор жива.

– Понимаю. Я тоже скучаю по своей Беатрисе, – тяжело вздохнув, проговорил Паттон. Он наполнил свой бокал.

– За снег, доктор Ларсен.

– За снег, – повторил Йенс. Они звонко чокнулись.

* * *

Мойше Русси много раз приходил на радиостанцию ящеров, но никогда – под дулом. У стола с микрофоном стоял Золрааг.

– Может, это выступление вы проведете по принуждению, герр Русси, но вы будете говорить, – сказал губернатор ящеров и в подтверждение своих слов кашлянул.

– Разумеется, ваше превосходительство, раз уж вы меня сюда привели.

Русси удивило, насколько мало он боится. Почти три года, проведенные в гетто при немцах, были в некотором роде генеральной репетицией смерти. Теперь пришло ее время.

Мойше не хотел умирать, не произнеся молитвы.

– Если бы вы не доказали, что действительно ничего не знаете об исчезновении вашей самки и детеныша, у вас не осталось бы даже этого последнего шанса проявить себя полезным в наших глазах, – сказал Золрааг.

– Я выполняю ваши приказы, ваше превосходительство. Русси произнес эти слова покорным тоном. Пусть губернатор думает, что он струсил. Но внутренне Мойше ликовал. Хотя он не знал, каким образом исчезли Ривка и Рейвен, Мойше все же знал достаточно, чтобы поставить под удар немало людей. Его язык дернулся при воспоминании о струе газа, который ящеры ввели ему в рот. Но несмотря на их препарат, он остался в состоянии лгать.

Фармакологические средства подобного рода, существующие у людей, действовали куда слабее, чем им приписывалось. Будучи в прошлом студентом-медиком, Русси чувствовал, насколько сложен человеческий организм. Сначала он испугался, что препараты ящеров действуют намного изощреннее, особенно когда после введения дозы он впал в сонное состояние. Однако каким-то образом ему удалось не выболтать правду. Интересно, что входило в состав этого препарата? Даже если его действие и отличалось от обещанного, Мойше все же ощутил его на себе.

– Вначале, герр Русси, прочитайте текст про себя, затем вслух, перед микрофоном. Вы знаете, каково будет наказание за отказ подчиниться.

Русси сел на стул. Этот стул, да еще стол, были единственной в студии мебелью, имеющей нормальные человеческие размеры. Один из охранников встал у Русси за спиной и направил дуло ему в затылок. Угрозы Золраага не были пустыми – игры кончились

Интересно, кто печатал и писал этот текст? Какой-нибудь несчастный, всеми силами стремившийся приспособиться к новым хозяевам. Сколько поляков, сколько евреев отчаянно пытались приспособиться к нацистам? Так почему бы теперь им не лебезить перед ящерами?

Мойше ожидал увидеть именно такие слова: помпезное восхваление пришельцев за все, что они сделали, включая уничтожение Вашингтона. Студийный инженер взглянул на хронограф и сказал на своем языке, затем по-немецки:

– Полная тишина – мы начинаем. Герр Русси, говорите. Русси в последний раз прошептал про себя молитву и низко склонился перед микрофоном. Он глубоко вздохнул, желая убедиться, что голос будет звучать четко.

– У микрофона – Мойше Русси. Вследствие болезни и иных личных обстоятельств в течение некоторого времени я не выступал на радио… – До сих пор он читал то, что лежало перед ним. Следующей фразы в тексте не было: – Сомневаюсь, буду ли я вообще выступать снова.

Золрааг достаточно хорошо говорил по-немецки, чтобы сообразить, что Мойше отклонился от текста. Русси ждал: вот сейчас пуля размозжит ему череп. Он надеялся, что не услышит выстрела и не успеет ничего почувствовать. Но слава Богу, это прервало бы программу! Однако губернатор ящеров не обнаруживал никаких признаков беспокойства.

Русси продолжал:

– Мне велели петь Расе хвалебные песни за уничтожение Вашингтона, дабы всему человечеству стало ясно, что эта трагедия постигла американцев за их упрямство и глупое сопротивление и что им давным-давно следовало бы капитулировать. Однако все это ложь.

И вновь Мойше ждал какой-то реакции со стороны Золраага, ждал пуля, от которой его мозги полетят по всей студии. Но Золрааг просто стоял и слушал. Тогда Русси ринулся дальше, выжимая как можно больше из непонятного терпения ящеров.

– Когда я рассказывал о том, что немцы творили в Варшаве, я говорил правду. И мне совсем не жаль, что их не стало. Мы, варшавские евреи, встретили Расу как освободителей. Но они стремятся поработить всех людей. Для тех, кому еще нужны доказательства, таким доказательством может служить уничтожение Вашингтона. Сражайтесь насмерть, чтобы мы все смогли обрести свободу. Лучше так, чем вечное подчинение. Прощайте и удачи вам.

Когда он кончил, тишина в студии продолжалась более минуты. Потом Золрааг сказал:

– Благодарю вас, герр Русси. Это все.

– Но… – Приготовившись к мученической смерти, Мойше чувствовал себя почти обманутым, когда она не наступила. – То, что я говорил, что сказал миру…

– Я все записал, герр Русси, – ответил инженер. – Передадим завтра, в ваше обычное время.

– Ох, – поникшим голосом произнес Мойше.

Разумеется, передача не пойдет завтра в эфир. Как только ящеры внимательно прослушают ее и поймут, что там говорилось на самом деле, им станет ясно, что Мойше пытался саботировать выступление. Тень смерти над ним не исчезла. Просто ему суждено еще немного походить под нею.

В каком-то смысле было бы даже лучше, если бы ящеры застрелили его сейчас. Все кончилось бы разом. Когда у них появится время поразмыслить, они смогут додуматься до какой-нибудь более изощренной казни. Мойше вздрогнул. Однажды он уже преодолел страх, чтобы сказать то, что сказал перед микрофоном. Он надеялся, что у него хватит присутствия духа сделать это снова. Только во второй раз будет труднее, и Мойше это пугало.

– Отвезите его домой, – велел Золрааг на своем языке.

Охранники повели Мойше туда, где перед студией стояли машины. Как всегда, ящеры шипели и жаловались на необходимость пройти несколько метров по невыносимому холоду и из одной духовки попасть в другую, на колесах.

Оказавшись дома, Русси побродил из угла в угол, почитал Библию и апокрифическое сказание о Маккавеях. Потом соорудил по-холостяцки неумелый ужин. Мойше изо всех сил постарался уснуть, и это ему удалось. Утром он разогрел недоеденную накануне картошку. Для последней трапезы обреченного человека было не слишком густо, но на более изысканное блюдо у него не хватило сил.

За несколько минут до начала передачи Русси включил коротковолновый приемник. Раньше он никогда не слушал себя – все его предыдущие выступления передавались непосредственно в эфир. Оставалось лишь гадать, почему на этот раз ящеры изменили привычный порядок.

Послышалась музыка – звуки военных фанфар. Потом зазвучала заставка:

– Вы слушаете радио свободной Варшавы!

Когда город только что освободился из-под нацистского ига, Мойше нравились эти слова. Теперь же в них сквозила грустная ирония.

– У микрофона – Мойше Русси. Вследствие болезни и иных личных обстоятельств в течение некоторого времени я не выступал по радио…

Неужели это его голос? Наверное, его, но голос звучал совсем не так, ибо Мойше привык слышать свой голос изнутри.

Однако эта мысль тут же забылась, когда он стал слушать дальше.

– Я пою хвалебные песни Расе за уничтожение Вашингтона, дабы всему человечеству стало ясно, что эта трагедия постигла американцев за их упрямство и глупое сопротивление. Им давным-давно следовало бы капитулировать. Для тех, кому еще нужны доказательства, лучше подчинение, чем битва насмерть, – так мы будем свободны. То, что Раса сделала с Вашингтоном, доказывает это. До свидания и удачи вам.

Русси с неподдельным страхом глядел на динамик коротковолнового приемника. Мысленно он видел пасть Золраага, широко раскрытую от хохота. Золрааг его обманул. Мойше был готов лишиться жизни, только бы не влачить ее, подчиняясь чужим прихотям. Неожиданно он понял, почему насилие считалось хуже смерти. Разве его слова не изнасиловали, не использовали так, что лучше бы ему погибнуть, чем слышать это?

Где-то в глубине, чисто абстрактно, Мойше задавался вопросом, как же ящерам удалось извратить сказанное им. Какой бы техникой записи и компоновки они ни пользовались, она далеко опережала все человеческие достижения в этой области. Значит, они грозили ему явной и неминуемой смертью, позволили испустить бунтарский крик в защиту свободы, а затем не только заглушили этот крик, но и с помощью своей варварской хирургии выдали остальному миру труп за живого человека. И он, Русси, сделался в глазах человечества еще худшим коллаборационистом, чем был.

Мойше дрожал от ярости. Он не привык к такому бурному излиянию своих чувств и потому ощущал головокружение, находился в каком-то полубредовом состоянии, словно перебрал сливовицы на празднике Пурим. Приемник продолжал изрыгать пропагандистскую брехню, теперь уже на польском языке. Неужели говоривший действительно произносил слова в таком порядке? Поди узнай!

Мойше поднял приемник над головой. Он умещался на ладони и был почтя невесом. Игрушка ящеров, подарок Золраага. Но даже если бы это был громоздкий ламповый аппарат, сделанный людьми, злость, наполняющая Мойше, придала бы силы и позволила обойтись с ним точно так же. Мойше с размаху ударил приемником об пол.

Лживые речи поляка оборвались на полуслове. Во все стороны полетели кусочки металла, стекла и еще какого-то материала, похожего на бакелит, но явно иного происхождения. Русси наступил на корпус приемника, вдавил его в ковер и превратил в бесформенное месиво. Трудно было поверить, что еще минуту назад это могло говорить.

– И этого слишком мало по сравнению с тем, что этот подонок сделал со мной, – пробормотал он.

Мойше рывкам накинул длинное черное пальто, выскочил из квартиры и с шумом захлопнул дверь. Трое человек выглянули в коридор, чтобы посмотреть, кто это затеял перепалку со своей женой.

– Реббе Мойше! – воскликнула какая-то женщина.

Он пронесся мимо, даже не взглянув в ее сторону. У входа в дом по-прежнему стояли часовые ящеров. Мойше стремительно прошел и мимо них, хотя ему хотелось вырвать у одной из этих тварей винтовку и оставить ящеров корчиться в крови на тротуаре. Он знал, каково ощущать у себя на затылке дуло прижатого к курчавым волосам оружия ящеров. А какие ощущения появятся у него, когда он возьмет автоматическую винтовку в руки? Отдаст ли ему в плечо, когда он нажмет курок? Этого он не знал, но хотел проверить.

Пройдя половину квартала, Мойше внезапно остановился.

– Проклятье! – воскликнул он, потрясенный до глубины души. – Неужели я превращаюсь в солдата?

Такая перспектива совсем не привлекала его. Изучая медицину, Мойше слишком хорошо знал, как легко повредить человеческий организм и как тяжело его исправить. И в годы немецкой оккупации Варшавы, и потом он получал многочисленные и разнообразные по степени ужаса подтверждения этому. А теперь он сам хотел уничтожать?

Хотел.

Нога Мойше приняли решение раньше, чем его разум. Он обнаружил, что идет в направлении штаб-квартиры Анелевича еще до того, как осознал, куда направляется.

В воздухе кружился легкий снег. На улицах было не слишком людно. Прохожие то и дело кивали ему. Русси был готов услышать возгласы ненависти, но люди молчали. Ах, если бы весь остальной мир обратил столь же мало внимание на его передачу, как варшавские евреи!

Кто-то размашисто шел ему навстречу. Кто? Очки не позволяли этого увидеть. В последнее время глаза Мойше стали слабее: очки, которые три года назад весьма и весьма помогали, теперь уже не годились. Мойше был близорук, причем во многом.

Шедший навстречу отчаянно махал рукой. Не видя лица, Русси узнал этот жест. Его обдало страхом. Пока он разыскивал Мордехая Анелевича, тот разыскивал его самого. Значит, в отличие от многих Других, Анелевич слышал его выступление. И значит, боевой командир был не на шутку разъярен.

Так оно и оказалось.

– Реббе Мойше, неужели вы лишились последних извилин? – закричал Анелевич. – Никак не думал, что вы сделаетесь жополизом у ящеров!

«Жополиз у ящеров». Этого и следовало ожидать. Горечь обиды почти лишила Мойше речи.

– Я этого не делал. Бог тому свидетель, не делал, – задыхаясь, произнес он.

– Как прикажете вас понимать? – не понижая голоса, спросил Анелевич. – Я слышал вас собственными ушами. – Он оглянулся по сторонам и продолжил уже тише: – Неужели ради этого мы помогали скрыться вашей жене и сыну? Чтобы теперь вы могли говорить то, чего от вас потребуют ящеры?

– Но я этого не говорил! – застонал Русси. Лицо Анелевича выражало полное недоверие. Запинаясь и чуть не плача, Мойше рассказал, как его привели на радиостанцию ящеров, как он был готов умереть, как перед этим хотел и постарался выплеснуть в мир свой последний крик души и как Золрааг и инженеры ящеров жестоко обманули его.

– Вы думаете, мне теперь хочется жить? Слышать, как мои друзья грязно обзывают меня на улице?

Он неуклюже и неумело замахнулся на Анелевича. Еврейский боевой командир легко предупредил удар. Он поймал руку Мойше и слегка заломил ее. Плечо Мойше чуть хрустнуло, словно сухая ветка, готовая оторваться от дерева. Сустав обдало огнем. Изо рта вырвался стон.

– Простите. – Анелевич быстро выпустил его руку. – Не собирался ее так сильно дергать. Сила привычки. Все в порядке?

Русси осторожно ощупал руку.

– С нею – все. А в остальном…

– И за это тоже меня простите, – поспешна добавил Анелевич. – Но я же собственными ушами слышал передачу – как я мог не поверить? Я конечно же верю вам, реббе Мойше, вам даже не надо об этом спрашивать. Откуда вам было знать, что ящеры проделают такой трюк с записью? Просто они перехитрили вас. Другой вопрос – в чем будет заключаться наша месть?

– Месть?! – Мойше ощутил вкус этого слова. Да, Анелевич прав. Сам он не мог найти подходящего слова, чтобы выразить свое состояние. – Именно мести я и хочу.

– Вот что я вам скажу. – Анелевич потер пальцем нос. – Хоть вы и не играли непосредственную роль, все евреи в немалом долгу перед вами за ту свободу, которую мы имеем. Если бы мы не могли свободно перемещаться по всей Польше, не было бы ничего, о чем я говорю.

– А о чем вы говорите? – настоятельно спросил Мойше. – Вы же на самом деле ничего не сказали.

– Не сказал и не собирался, – ответил Анелевич. – О чем вы не знаете, о том не сможете рассказать. Ящеры сумеют найти более действенный – более болезненный – способ вытягивания сведений, чем их хваленый препарат. Но в один прекрасный день, причем довольно скоро, ящерам представится возможность заметить одно событие, к которому окажетесь причастны и вы. И если они его заметят, обещаю вам, вы будете отомщены.

Все это звучало очень здорово, а у Анелевича не было привычки говорить о том, чего он не может сделать. Тем не менее…

– Мне этого мало, – возразил Русси. – Я хочу сам бороться с ящерами.

– Реббе Мойше, солдат из вас – никудышный, – без тени презрения, но очень твердо отчеканил Анелевич.

– Я мог бы научиться.

– Нет. – Теперь в голосе еврейского боевого командира зазвучали жесткие нотки. – Если вы хотите бороться с ними, существуют более действенные способы, чем брать винтовку в руки. Проку от вас как от бойца не было бы никакого.

– Тогда что же?

– У вас есть серьезное намерение. – К радости Мойши, Анелевич произнес это не как вопрос. Командир изучающе глядел на него, словно пытался наскоро придумать некий вид оружия, подходящий для Мойше. – Итак, что бы вы могли сделать… – Анелевич почесал подбородок. – Как насчет такого варианта? Вы бы согласились рассказать миру о том, какого отъявленного лжеца сделали из вас ящеры?

– А вы можете организовать мне радиопередачу? – с воодушевлением спросил Русси.

– Передачу – нет, – покачал головой Анелевич. – Слишком опасно. А вот запись – вполне возможно. Затем мы смогли бы переправить ее людям, кто передал бы ваше выступление в эфир. Вот это заставило бы ящеров покраснеть – разумеется, если эти твари умеют краснеть. Одна лишь сложность… Впрочем, она не одна, но об одной вы должны подумать особенно серьезно. Как только вы сделаете запись… если вы ее сделаете… вам придется исчезнуть.

– Да, я понимаю. Разве такое понравится Золраагу? Но я бы предпочел видеть его злым, чем злорадно смеющимся. – Мойше широко раскрыл рот, передразнивая смех ящеров. Затем сделал чисто человеческий жест, ткнув пальцем в сторону Анелевича. – Вы сумеете отправить меня туда же, где находятся Ривка и Рейвен?

– Я даже не знаю, где они, – напомнил ему Анелевич.

– За вашим незнанием скрывается что-то еще, потому вы и не можете отвечать, когда вас спрашивают. Только не говорите, что вы не способны устроить все так, чтобы меня доставили туда же, даже если вы и не знаете, где они точно находятся. Я вам не поверю.

– Наверное, вам следует исчезнуть. Для настоящего реббе вы становитесь чересчур циничным и подозрительным. – Однако в бледных глазах Анелевича мелькнуло удовлетворение. – Я не скажу вам ни «да», ни «нет». В данный момент я даже не могу сказать наверняка, сумею ли организовать для вас эту запись. Но если вы хотите, чтобы я это сделал, я постараюсь.

– Постарайтесь, – без промедления ответил Мойше. Он вскинул голову и искоса глянул на Анелевича. – Кстати, я заметил, что вас не беспокоит то, каким образом запись будет переправлена за пределы Варшавы.

– Верно, не беспокоит. – Сейчас боевой командир был похож на кота, очищающего нос от перьев канарейки. – Если мы сделаем запись, мы ее переправим. Это мы сможем устроить. Здесь у нас есть опыт.

* * *

– Но, товарищ полковник, почему я? – воскликнула Людмила Горбунова. Конец ее вопроса получился каким-то удивленно-визгливым.

– Потому что ваш самолет подходит для выполнения задания, а вы, как летчик, подходите для управления им, – ответил полковник Феофан Карпов. – Ящеры сбивают все типы самолетов, но «кукурузникам» достается меньше, чем остальным. Вы, старший лейтенант Горбунова, участвуете в боевых вылетах с самого появления ящеров. До них вы воевали против немцев. Вы что же, сомневаетесь в своих способностях?

– Нет, товарищ полковник, ни в коем случае, – ответила Людмила. – Но задание, которое вы мне обрисовали, не является…точнее, не должно стать боевой операцией.

– Разумеется, не должно, – согласился Карпов. – В этом смысле выполнить его будет легче, но с другой стороны – труднее. А когда за штурвалом будет испытанный в боях летчик, шансы на успех повысятся. Вот почему – вы. Есть еще вопросы?

– Нет, товарищ полковник.

«Знать бы, каких слов от меня ждали», – подумала Людмила.

– Хорошо, – сказал Карпов. – Его прибытие ожидается сегодня вечером. Приведите ваш самолет в наилучшее состояние. Кстати, вам крупно повезло с этим немцем-механиком.

– Да, он очень толковый. – Людмила козырнула. – Пойду вместе с ним проверять самолет. Жаль, что нельзя взять этого парня с собой.

Вернувшись под навес, она увидела, что Георг Шульц уже копается в «кукурузнике».

– Смотри, трос у этой педали ослаб, – сказал он. – Сейчас подтяну.

– Спасибо, это пригодится, – ответила она по-немецки. От ежедневных разговоров с Шульцем ее немецкий становился все лучше. Правда, у Людмилы было такое чувство, что некоторые фразы, которые она привычно употребляла, общаясь с Георгом, не годятся для бесед с людьми, чьи руки не запачканы тавотом или маслом. Интуитивно выбирая слова, она продолжала:

– Мне нужно, чтобы машина была подготовлена как можно лучше. Завтра у меня важный полет.

– А какой полет не является важным? Ладно, это твоя забота.

Шульц нажал педаль, проверяя натяжение троса. Он всегда все проверял и всегда все делал основательно. Как некоторые Люди чувствуют лошадей, так он чувствовал машины и обладал даром добиваться от них того, чего хотел.

– Еще здесь. Тоже надо подтянуть.

– Хорошо. Знаешь, этот полет – не только моя забота, – потому-то он и важный. Мне поручено курьерское задание. – Людмила знала, что здесь ей следует прикусить язык, но важность миссии переполняла девушку до краев и в конце концов переполнила. – Мне приказано доставить народного комиссара иностранных дел товарища Молотова в Германию для переговоров с вашим правительством. Я так горжусь.