Текст книги "Однажды в Америке"

Автор книги: Гарри Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Хэрри Грей
«Однажды в Америке»

Глава 1

Косой Хими возбужденно перегнулся через парту. Взгляд его голубых глаз рассеянно блуждал по сторонам.

– Эй, Макс! Эй ты, Макс! Послушай, а, Макс? – заискивающе заныл он.

Большой Макс быстро взглянул на учительницу, Старую Заколку Монс, сурово возвышающуюся над столом в дальнем конце классной комнаты нашего седьмого класса. После чего неторопливо опустил себе на колени вестерн в бумажной обложке и с отвращением посмотрел на Косого. Его взгляд был прямым и резким, поведение – властно-спокойным, тон – полон пренебрежения.

– Почему ты не можешь просто заткнуться и читать свою книгу? – Он поднял свой вестерн. – Заноза в заднице.

В ответ Косой укоризненно уставился на Макса. Потом сутулясь опустился на свое место и обиженно надулся Макс насмешливо посмотрел на него поверх книжки и примиряюще прошептал:

– Ладно, ладно, Косой. Что ты там придумал?

Косой замялся. Ответ Макса несколько поубавил его возбуждение: взгляд Косого приобрел осмысленное выражение.

– Я не знаю. Я просто думал… – пробормотал он.

– Думал? О чем? – Макс начал терять терпение. – Как насчет того, чтобы удрать из школы на Запад и присоединиться к Джесси Джеймсу и его банде?

Большой Макс презрительно посмотрел на Косого и неторопливо выпростал из-под маленькой парты свои длинные ноги. Воздев высоко над головой мускулистые руки, он зевнул и лениво пихнул меня коленкой.

– Эй, Башка, ты слышал это дурацкое кудахтанье? – с видом отъявленного наглеца проговорил он, оттопыривая губу. – Ну-ка, скажи, как в одном парне может умещаться столько глупости? Ну-ка, поговори с ним. Бог ты мой, ну и ничтожество.

– Лопоухое ничтожество, – уточнил я. Подавшись в сторону Косого всем телом и чувствуя как всегда свое полное превосходство, я ухмыльнулся:

– Почему ты никогда не пользуешься своей башкой? Эти парни давным-давно покойники.

– Покойники? – удрученно переспросил Косой.

– Да, покойники, Кудахтало, – насмешливо подтвердил я. Косой глупо улыбнулся:

– Ты знаешь все. У тебя на плечах настоящая башка, да, Башка? – Он угодливо хихикнул и, видя, что я благосклонно отнесся к его лести, продолжал: – Ты очень умный, поэтому тебя и прозвали Башкой, правда, Башка? – И он вновь заискивающе хихикнул.

Я с деланной скромностью пожал плечами и повернулся к Максу:

– Чего еще можно ожидать от такого лопуха как Косой?

– Чего ожидать от Косого, Башка? – переспросил сосед Макса, Простак, имеющий вид самого отпетого хулигана. Мисс Монс бросила в нашу сторону злой, предупреждающий взгляд, который мы проигнорировали. Демонстративно смахнув чуб со своих густых бровей и поджав верхнюю губу, Простак принял обычный агрессивный вид. Издав короткий рык, он задиристо спросил, нарочито произнося слова по слогам:

– Так что этот глупый болтун сказал на сей раз?

Роль информатора взял на себя маленький пухлый. Доминик, сидящий рядом с Косым.

– Он хочет отправиться на Запад и вступить в банду Джесси Джеймса, – тоненьким голоском сообщил он. – Ему охота поездить на лошадке. – Доминик начал подпрыгивать, одной рукой удерживая воображаемые удила, а другой похлопывая себя по толстому боку. – Но, но, – Косой! – Затем он принялся щелкать языком.

Мы трое присоединились к нему. Дружно подпрыгивая, мы отщелкивали ритм в такт движениям. Улыбка Косого была растерянной и глупой.

– Эй, ребята, кончайте, я ведь пошутил.

– Тс-с-с. Старый боевой топор, – прошептал Простак.

Подобно темной туче, ползущей по ясному небу, по проходу между партами на нас надвигалась необъятная, пышная и взлохмаченная мисс Монс. Ее гаргантюанские бедра были обтянуты множеством черных юбок, скрепленных английскими булавками. Нависнув над нами, она остановилась.

– Вы, вы, ни-на-что-не-годные малолетние бродяги, чем вы тут занимаетесь?

Мисс Монс просто распирало от ярости. Стремительно взмахнув рукой, она попыталась выхватить вестерн у Косого. Щеки ее вспыхнули огнями штормового предупреждения.

– Вы… вы… бандиты! Вы… вы… гангстеры! Вы… вы – истсайдские бездельники, читающие всякую дрянь! Немедленно отдайте мне это грязное чтиво! – выдохнула она и поднесла руку под нос Максу.

Макс не спеша закрыл вестерн и нагло засунул его в ранец.

– Немедленно отдай мне эту книгу! – рявкнула учительница и яростно топнула ногой. Макс ласково улыбнулся ей.

– А поцелуйте меня в …, милая учительница, – ответил он, четко произнося слова на идише.

По ее ошеломленному виду я понял, что она догадалась, какую часть тела ее попросил поцеловать Макс.

На несколько секунд класс потрясенно затих. Единственным звуком в помещении было тяжелое, астматическое дыхание, вырывающееся из темно-красных челюстей нашей учительницы. Затем раздался целый хор сдержанных смешков. Шипя и задыхаясь, она развернулась и в молчаливой ярости обвела глазами остальной класс. Затем отступила к своему столу. Ее громадная корма угрожающе покачивалась.

Макс издал губами неприличный звук. В классе стоял радостный шум. Мисс Монс остановилась перед столом, наблюдая за сценой веселья. Ее всю трясло в приступе неконтролируемой ярости. Однако вскоре она взяла себя в руки. На смену ярости пришла холодная язвительность. Учительница откашлялась. Класс затих.

– Вы, пятеро бандитов, по чьей вине начался этот гнусный кавардак, вы получите по заслугам! – провозгласила она. – Целый семестр я вынуждена была мириться с вашим мерзким, вульгарным ист-сайдским поведением. За все годы работы я еще никогда не встречалась с такими отпетыми малолетними гангстерами. Впрочем, я ошибаюсь. – Торжествующая улыбка заиграла на ее губах. – Много лет назад у меня было несколько жалких негодяев того же пошиба. – Ее довольная улыбка стала еще шире. – И во вчерашних вечерних газетах я прочитала подробный отчет о показательном конце двоих из них. Они были точно такими же хулиганами, как вы. – Она театрально выставила указательный палец в нашу сторону. – Я предрекаю, что вы пятеро в свое время завершите карьеру таким же образом, как и те двое: на электрическом стуле!

Она уселась за стол, улыбаясь нам и покачивая головой в радостном предвкушении.

– Она имеет в виду Луи Левшу и Итальяшку Франка, – глухо проворчал Простак. Макс плюнул сквозь зубы.

– Пара тупых дурней – вот кто эти парни! – Он повернулся ко мне: – Этот Луи Левша, он что, правда был твоим дядей, а, Башка?

Я скорбно покачал головой: я бы только гордился таким родством.

– Нет, он был лишь другом моего дяди Абрама. Знаешь, того, которого друзья выбросили с корабля, когда везли контрабандные алмазы.

Макс кивнул.

Учительница извлекла из складок черной юбки тяжелые бронзовые часы.

– Слава Богу, осталось всего лишь пятнадцать минут до звонка, – произнесла она, глядя на нас с довольным видом, точно смаковала предсказанный нам конец.

Макс достал из ранца все тот же вестерн и, вызывающе посмотрев на учительницу, склонился над партой. Остальные ученики продолжали заниматься. Я вслед за Максом принял отстраненный вид и, развалившись, сполз под парту, где принялся слушать знакомый шум нижнего Ист-Сайда, доносившийся через открытое окно. Я предался своей любимой фантазии: уличное смятение представлялось мне похожим на неблагозвучную оперетту. Пронзительный полицейский свисток был стартовым сигналом дирижера оркестра. Цок-цоки-цок, цок-цоки-цок ломовых лошадей, тянущих по булыжной мостовой скрипящие погромыхивающие фургоны, звучало неумолкающим ритмичным боем барабанов. Звуки рожков грузовых и легковых машин, то опускавшиеся до басов, то поднимавшиеся высоко вверх, были игрой духовых инструментов. Тоненький плач голодных или больных младенцев напоминал печальную музыку скрипок, а низкий гул далекой подземки – вибрирующее дыхание контрабасов. Мешанина голосов, зовущих и орущих на множестве диалектов, заменяла хор, а зычный речитатив уличного разносчика, расхваливающего свой товар, – исполнение ведущей мужской роли. И над всем этим музыкальным переполохом царил пронзительный хриплый визг толстой женщины, которой я отвел роль примадонны сопрано. Она высовывалась из окна верхнего этажа.

– Шолойми, Шолойми… Эй, эй, Шолойми, не забудь, скажи бакалейщику: отличную, толстую, жирную селедку!

Затем я представил себе гоблинов и ведьм, катающихся верхом на волнах звука и запахах, вливающихся в класс. Чудища въезжали в комнату на зловонии от гниющих отбросов из открытых мусорных контейнеров, на вони из водосточных канав, смешанной с острыми ароматами кухни, смрадом сырых комнатушек и едким запахом мочи из школьного туалета во дворе. Они влетали в окно вместе с удушающими волнами. Особенно отвратительными были гоблины, источающие зловонные выделения. Эти звуки и запахи ист-сайдских улиц навсегда запечатлелись в моей памяти. Через несколько секунд я вернулся к реальности и посмотрел на Большого Макса, Простака, Доминика и Косого, пытаясь угадать, о чем они думают. Я представил всех нас на конях с револьверами в руках, удирающих от отряда полицейских. Это было бы весело, подумал я и рассмеялся над собой. Я, Башка, занимаюсь детскими фантазиями. Всего через несколько месяцев я смогу посещать бар, как настоящий мужчина, а мысли в голове дурацкие, как у Косого Хими.

– Чему радуешься, Башка? – Макс отложил книжку в сторону и посмотрел на меня.

– Да так. Просто думаю.

Макс фыркнул:

– И ты тоже? О чем же?

– Я? О Косом, вступающем в банду Джесси Джеймса.

– Да Косой просто тупица. Чтобы мы присоединились к ним, парням из маленького городишки! – Макс презрительно усмехнулся. – Конечно, Джесси Джеймс умеет обращаться с револьвером, но ведь ты, Башка, понимаешь, что я хочу сказать. Использовать для налета лошадей! Да эта рухлядь только для мелких городишек годится. Когда мы начнем, то покажем класс! – Макс вытер нос тыльной стороной ладони. – Мы добудем миллион долларов, распихаем их по банкам, а потом завяжем.

– Миллион на пятерых, Макс? – спросил Доминик.

– Нет, по миллиону на каждого. Башка, как тебе нравится миллион долларов? – Макс был совершенно серьезен.

– Миллион? Да, мне это понравилось бы, но, может быть, хватит и полумиллиона, чтобы завязать? Миллион долларов – это огромная сумма, Макс, – нравоучительно произнес я.

– Может быть, для кого-то полмиллиона большие деньги, но для меня это миллион. – Во взгляде Макса появился вызов. Я пожал плечами:

– Ладно, хорошо. Пусть будет миллион. В данный момент какая, к черту, разница?

– Мы завяжем, когда у нас будет миллион? – задиристо спросил Простак.

– Да, мы завяжем, переберемся в Бронкс и станем большими шишками, – объявил Макс тоном, не терпящим возражений.

– Эй, ребята! – Косой перегнулся к нам через парту. – А сколько это, миллион долларов?

Макс раздраженно шлепнул себя ладонью по голове.

– Ну что за вопросик? Парню перевалило за тринадцать, а он не знает, что такое миллион долларов.

– Косой, ты настоящий дурак, – вмешался Доминик. – Миллион долларов это миллион долларов.

– Да, правильно, – кивнул Косой и улыбнулся. – Но сколько это? Скажи мне, Домми, сколько это тысяч?

Доминик поскреб затылок:

– Я думаю, что миллион – это десять тысяч долларов.

– Ты что болтаешь? Это больше чем пятьдесят тысяч, – верно, Башка? – ехидно спросил Простак.

Я был горд: я всегда знал ответ. Вот почему меня звали Башкой.

– Это десять раз по сто тысяч долларов! – с важным видом произнес я. Простак нерешительно улыбнулся:

– Да, как раз это я и хотел сказать. – Чтобы скрыть свою растерянность, он быстро сменил тему разговора: – Макс, когда мы начнем собирать дрова для костра в честь выборов?

– Мы начнем в это воскресенье, – рассудительно ответил Макс. Косой заволновался:

– А если Вильсон проиграет, у нас все равно будет большой костер, как и всегда?

– Да. Разве не наш костер всегда был самым большим в округе? Нам плевать, кто победит, Вильсон или Хьюз, у нас все равно будет большой костер.

Прозвенел звонок. Мы схватили свои пожитки. Остальные ученики почтительно ждали, когда мы первыми выйдем из класса. Мисс Монс поднялась со своего места. Когда я проходил мимо, она протянула руку, чтобы остановить меня.

– Ты! – повелительно произнесла она.

– Кто, я?

Я приготовился оттолкнуть ее. Макс остановился рядом, готовый оказать помощь.

– Да, ты, молодой человек. Мистер О'Брайен хочет с тобой поговорить.

– Опять директор? – растерялся я. – Зачем?

– Никаких наглых вопросов, молодой человек. Давай отправляйся наверх.

Я посмотрел на Макса.

– Подождите меня. Я сбегаю наверх и узнаю, чего от меня хочет старый дурак.

Макс проводил меня до лестницы.

– Мы будем снаружи, если тебе понадобится помощь. Свистни – и мы поднимемся и выбросим старого трутня из окна.

– Нет, он в порядке. Не такой уж он плохой парень, этот О'Брайен.

– Да, для директора он не так уж плох, – согласился Макс и пошел к выходу.

Я подождал, пока он не скрылся из виду. Мне не хотелось, чтобы он увидел, как я снимаю кепку. Я тихонько постучал в дверь.

– Входите, пожалуйста, – послышался приятный бас.

Я вежливо остановился на пороге и сказал:

– Вы хотели видеть меня, мистер О'Брайен?

– Да-да, проходи. – Его большое красное лицо расплылось в приветливой улыбке. – Проходи и закрывай дверь. Посиди пока, я сейчас закончу. Я как раз знакомлюсь с твоими контрольными работами. Они очень хорошие, очень хорошие. – Директор посмотрел на меня и нахмурился. – Но твое заявление с просьбой выдать тебе документы расстроило меня. – Он вновь уткнулся в бумаги.

Я сидел напротив него и чувствовал себя не в своей тарелке. О'Брайен отодвинулся вместе со стулом от стола, откинулся на спинку и, заложив руки за голову, стал покачиваться взад и вперед. Его умные синие глаза поблескивали в такт движению. Он смотрел на меня и молчал. Мне стало совсем не по себе. Внезапно он перестал раскачиваться и подался в мою сторону, перегнувшись через край стола. Его лицо приняло суровое выражение.

– Иногда я даже не могу понять, почему проявляю к тебе интерес, – сказал он. – Может быть, потому что вижу твои возможности. Твои школьные успехи свидетельствуют, что ты необычайно одаренный мальчик. Поэтому я решил поговорить с тобой. – О'Брайен встал и принялся мерить шагами кабинет. – Но не подумай, что это очередная нотация. Нет. В этой школе тебе осталось пробыть несколько месяцев, поэтому то или иное твое поведение не так уж и важно для нас, но… – он театрально поднял палец, – то, как ты поведешь себя в будущем, очень важно для тебя и именно для тебя. Этот момент может оказаться поворотным в твоей жизни. Я повторяю, если бы ты не был умным мальчиком, я бы не стал тратить на тебя время. Я бы не пытался заставить тебя понять, по какой дороге идете ты и твои дружки. Поверь мне, эта дорога не приведет ни к чему хорошему. – Он произнес все это с прочувствованной серьезностью.

Я сидел, ожидая, когда старик выговорится. Что знает о ребятах такой старик, как он? Да ему по меньшей мере сорок пять, и он уже одной ногой в могиле. Впрочем, он просто замечательный ирландец. И как директор самый лучший из тех, кого мы видели в этой помойке. Совсем не такой, как тот последний старый ублюдок, который вечно давал волю рукам. Директор продолжал:

– Конечно, в чем-то виновата твоя среда обитания. Ты понимаешь, что я подразумеваю под этим словом?

На секунду я забылся.

– Знаю ли я, что такое среда обитания? – Я презрительно фыркнул. Он рассмеялся:

– Я забыл, ты тот, кого называют Башкой. Ты знаешь все.

Растерявшись, я изменил поведение и пробормотал:

– Среда обитания? Вы имеете в виду Ист-Сайд?[1]1
  Беднейшая часть Нью-Йорка.


[Закрыть]

– И да и нет. Но в основном нет. Многие, очень многие преуспевающие и хорошие люди были рождены и воспитаны в этом районе. – Он остановился, и какое-то время пристально меня разглядывал. – Эта последняя заварушка, в которую попали ты и твои друзья. Что послужило настоящим поводом? Почему вы это сделали?

Я пожал плечами.

– Ты знаешь, о чем я говорю?

Я помотал головой. Я врал. Мое лицо горело. Откуда он узнал об этом?

– Ты знаешь, о чем я говорю. – Голос директора зазвучал жестко. – Послушай, молодой человек, давай будем честны друг с другом. – Он опять начал шагать по комнате. Я чувствовал себя, как арестант на перекрестном допросе. – Я говорю о кондитерской Шварца, в которую ты и твои друзья вломились несколько дней назад.

Мне захотелось провалиться сквозь пол. Значит, он знал. Значит… Ну и черт с ним.

– Разве ты не понимаешь, что если бы не твой раввин, не священник твоих дружков-католиков и не моя небольшая помощь в разговоре с властями, то вы, ребята, были бы отправлены в исправительное заведение?

Я пожал плечами. Это он, дурак, так считал. Он не знал, кто действительно замял дело. Я не мог сообразить, должен ли объяснить ему, что это сделал дядя Большого Макса, хозяин похоронного бюро. Он пошел к гангстеру Монаху, а Монах пошел к районному лидеру Демократической партии, и этот самый парень и дал указания судье еще до того, как раввин, священник или О'Брайен успели с ним встретиться. Тупые дурни, вот они кто. Монах и районный лидер – вот парни, за которых надо держаться. Они начальники всему – полиции, судьям, всему.

– Я обращаюсь к тебе, молодой человек. Почему ты не отвечаешь?

Я пожал плечами. Я не мог заставить себя взглянуть ему в лицо. Он продолжал расхаживать взад и вперед.

– Я спрашиваю, для чего вы это сделали? Из озорства? Из-за денег? Скажи-ка, мальчик, ты получаешь деньги на карманные расходы от своих родителей?

– Иногда, когда у отца бывает работа, – пробормотал я.

– Сейчас он работает?

Я отрицательно покачал головой.

– Сколько раз я тебе говорил, что невежливо мотать головой или пожимать плечами. Отвечай словами, а не телодвижениями. У тебя это становится дурной привычкой.

Я снова пожал плечами. Директор в отчаянии всплеснул руками.

– Ну ладно… Есть еще один вопрос, который я хотел бы прояснить… – Он на мгновение замешкался. – На протяжении всего семестра мне было интересно… Только имей в виду, я вовсе не собираюсь совать нос в твои личные дела, мне просто интересно узнать, чтобы я мог в дальнейшем ориентироваться… Почему это ты и твои приятели не пользуются бесплатными горячими завтраками, которые предоставляет школа? Вместо этого, как я заметил, вы, ребята, каждый день во время еды играете во дворе в баскетбол. Ты такой худой, и думаю, что где-то в полдень ты смог бы справиться с порцией горячего супа. – Он говорил доброжелательно и нерешительно. – Скажи, это из-за того, что этот суп вовсе не то, что вы называете кошером?[2]2
  Кошерная еда – еда, которую разрешается употреблять благоверным иудеям.


[Закрыть]

Я покачал головой:

– Нет, кошер для меня ничего не значит.

– Тогда почему? Мне действительно интересно узнать. – Я не ответил и пожал плечами.

– Город берет на себя пусть небольшие, но расходы и заботы, чтобы предоставлять эти бесплатные завтраки, – продолжил директор. – И очень многие из вас, детей, могли бы воспользоваться щедростью города, но не делают этого.

– Щедростью, – презрительно фыркнул я.

– Да, щедростью, – повторил он. – Что плохого в этих завтраках?

– Суп, – насмешливо сказал я.

– Суп?

– Да, благотворительный суп, – проворчал я.

– Хм-м-м…Да, к сожалению, на самом деле именно суп с хлебом – это основное блюдо, поставляемое, чтобы разнообразить домашнюю диету недокормленных детей в наших перенаселенных районах.

– «Суповая» школа, – с презрением произнес я. Директор грустно улыбнулся:

– Да-да, я это уже слышал. «Суповые» школы. Ладно, давай на минуту забудем о супе, хорошо?

Я кивнул.

– Хорошо, хорошо. На чем мы остановились? – спросил он с улыбкой. – Ах да, твой отец, к несчастью, безработный?

Я опять кивнул. Он печально покачал головой и сочувственно поцокал языком. Я опять начал чувствовать себя неуютно. Он глубоко вздохнул:

– Значит, поэтому ты и подал заявление, чтобы тебе выдали документы для устройства на работу? И поэтому ты не собираешься кончать школу? Ты хочешь зарабатывать деньги, чтобы помогать семье?

– Да.

– Это довольно похвально, но все-таки, не мог бы ты продолжить обучение?

Я пожал плечами.

– Так да или нет?

Я пожал плечами еще раз.

– Послушай, я хочу тебе помочь. Я смогу тебе помочь, если ты изменишь свое поведение. Не держись за своих дурных приятелей, продолжай ходить в школу Только при помощи учения…

Я перебил его:

– Я не могу окончить школу. Мне надо работать. У моего отца нет работы.

– Как долго твой отец без работы?

– Как долго? Около трех месяцев.

– Хм-м-м… – О'Брайен потер подбородок. – Ладно, у меня есть одна идея, и я реализую ее в твоем случае. Ты очень одаренный и в общем-то не испорченный, ты еще можешь стать добропорядочным и преуспевающим гражданином. Я сделаю так, чтобы агентство по социальной защите занялось твоим делом и помогло твоей семье. Так что ты сможешь продолжить учебу. Только держись подальше от своих друзей. – Он самоуверенно улыбнулся, считая, что решил проблему. Его голос повеселел: – Ну? Ведь совсем неплохо? Они помогут тебе помочь самому себе. Ты продолжишь обучение и при хорошем поведении сможешь преуспеть. Ты ведь хочешь добиться успеха в этой жизни, верно? Чтобы получить свою долю от богатств мира, ты должен специализироваться. Мне кажется, что у тебя замечательные способности к математике. Почему бы не продолжить и не попытаться стать счетоводом, а может быть, и бухгалтером? Не следует брести по жизни без определенной цели. Специализированные знания – это острый нож, который поможет тебе пробиться сквозь жизненные затруднения к своей цели. К успеху. Ты понял, что я хочу сказать?

Да, я понял, что он хотел сказать, но сыграл в дурачка.

– Да, я достану себе большой нож.

Директор впервые вышел из себя.

– Черт подери твою тупость! – взорвался он. – Я думал, ты понимаешь, о чем я говорю.

Я пожал плечами. Все это стало действовать мне на нервы.

– Ну? – обеспокоенно спросил он.

– Что? – я сделал вид, что не понимаю.

Он пристально посмотрел на меня. Я опустил глаза. Тогда до него дошло, что я понял, о чем он говорил. Да, я понял, о чем он говорил. Он хотел, чтобы я не бросал школу, откололся от Макса и остался без миллиона долларов, которые мы собирались сделать на налетах и всем остальном. Я буду получать помощь от агентства по социальной защите? Ха! Все станут смотреть на нас сверху вниз. Благотворительность. Фу! Какой толк в образовании? Я знаю достаточно для того, чем собираюсь заняться. Умею писать. Знаю арифметику. Могу читать. Я умный. Я умею использовать свою башку. Да, именно поэтому меня и прозвали Башкой. Потому что я умный. Да, и я достану себе настоящий острый нож. Он будет моим ножом специализированных знаний.

О'Брайен остановился напротив меня с суровым выражением лица.

– Я сделаю так, чтобы агентство помогло твоей семье, а ты не бросай школу, – сказал он. Его тон был категоричным. Я поднялся со стула. Я чувствовал себя героем, вроде крутого Натана.

– Я не желаю вашей благотворительности и не нуждаюсь в ней. Я ухожу из школы.

Он был славным парнем. Мне даже стало его жаль. Он выглядел таким расстроенным из-за всех нас, малолеток.

– Хорошо-хорошо, мы кончили, сынок. – Он похлопал меня по спине. Я подошел к двери и обернулся.

– Так мне отдадут документы для устройства на работу?

Он не ответил, а лишь посмотрел на меня и безнадежно вздохнул. Я не отставал:

– Мне они нужны, мистер О'Брайен.

Он печально кивнул:

– Ты их получишь.

Друзья ждали меня возле выхода.

– Чего хотел старый болтун? – спросил Макс.

– Ничего особенного. Он в основном разговаривал сам с собой. Он хотел, чтобы я остался в школе.

Косой вытащил губную гармошку. Мы пошли вниз по улице, напевая «Прощай, моя крошка с Кони-Айленд».

У Макса был замечательный баритон. Простаку достался посредственный бас. Доминик пел высоким фальцетом: у него ломался голос. А я пел голосом, который считал тенором. В любом случае мы очень гордились нашим уличным квартетом. Мы дружно маршировали под музыку вдоль по улице. Вдруг мы резко затормозили и вытаращили глаза: перед нами стоял величайший в мире человек. В наших глазах он был более великим, чем Джордж Вашингтон в глазах большинства школьников. И он смотрел прямо на нас.

– Привет, ребята.

Мы замерли в благоговении. Макс всегда был самым решительным.

– Привет, Монах, – ответил он. Это был Монах, самый крутой человек во всем Ист-Сайде, а значит, когда это касалось нас, то и во всем мире.

– Ребята, я хочу, чтобы вы оказали мне одну услугу, – сказал Монах.

– Все что угодно, Монах, – ответил Макс.

– Отлично, тогда пошли. – Монах жестом указал дорогу.

Мы последовали бы за ним даже в ад, если бы он попросил нас об этом. Он завел нас в салун на Ладлоу-стрит. Внутри коротали время за пивом десять здоровенных громил с приплюснутыми носами и помятыми лицами.

Монах со смехом обратился к ним:

– Ну, как вам моя новая банда?

Громилы глядели на нас и улыбались.

– Отлично, Монах. Очень крутая банда. Как насчет пива, детки? – спросил один из них. До этого мы ни разу не пробовали пива. Вкус оказался ужасным. Но мы осушили свои кружки. У нас немного кружилось в головах, и мы почувствовали себя важными персонами. Монах Истман объяснил, для чего мы ему понадобились.

Каждому из нас дали по две бейсбольные биты и сказали, чтобы мы ждали Монаха и его ребят в парке на Джексон-стрит. Шайка ирландских хулиганов взяла в привычку устраивать налеты на парк и досаждать старым евреям, которые там собирались. На сей раз ирландцев должен был ждать сюрприз. По такому случаю Монах собрал самых крутых ребят со всей округи. Это была шайка всех звезд, такая же сборная, как бейсбольная команда всех звезд, которую собирают из лучших игроков обеих лиг.

Кроме Монаха здесь были Кидала Кид, Буксир, Кочан Аби, Большой Луи, Псих Изя – все парни с громкими именами. Если Монах и его команда пойдут с битами по улице к парку, то это наверняка станет известно полиции и ирландской шайке. Нас пригласили именно по этой причине. Монах и его ребята входили в парк по одному, делая вид, что не знают друг друга. Они подсаживались на скамейки к своим престарелым единоверцам, доставали из карманов еврейские газеты и в буквальном смысле слова уходили в них с головой, чтобы их никто не узнал. Мы с битами наготове расположились неподалеку. Ждать пришлось недолго. Мы увидели ирландцев, входящих в парк со стороны реки. Около пятнадцати человек крутой портовой шпаны. Кроткие набожные евреи сразу же устремились вон из парка. Кочан Аби находился ближе всех к приближающейся толпе. Кроме всего прочего он славился размерами своей огромной головы, которая отнюдь не была такой же мягкой, как кочан капусты. Скорее она была твердой, как валун. Самый здоровый ирландец подошел к Аби и проворчал:

– Проваливай, пока цел, жидовская морда. Пшел из парка, чертов шут.

Аби медленно поднялся со скамейки с таким видом, будто готов был задать деру. Затем, низко опустив голову, он, словно бык, бросился в атаку. Не дожидаясь сигнала от Монаха, мы подбежали со своими битами. Монах и его ребята повскакивали со скамеек. Каждый схватил у нас по бите, и бойня началась. Мы наблюдали, стоя с камнями в руках. Если бы голова какого-нибудь ирландца привлекла наше внимание, то мы впятером наверняка вырубили бы его.

Нам было чертовски весело. Именно там мы впервые увидели Пипи, Веселого Гонифа и Глазастика.

Макс первым заметил что-то необычное. Трое пацанов примерно нашего возраста мелькали в тех местах, где драка разгоралась наиболее жарко. Макс пихнул меня:

– Смотри, двое еврейских пацанов и один ирландский. Они действуют заодно. Наверняка у них что-то на уме.

В один момент пацаны оказывались в самом центре группы дерущихся, затем разбегались в разные стороны и в следующий момент мчались к следующей группе.

– Они не дерутся, – заметил я. – Что они там делают?

Макс пожал плечами.

Наконец со звоном прикатил арестантский фургон, и полицейские в жестких высоких шлемах замахали своими дубинками. Все, кто мог, бросились наутек.

Мы с Максом подхватили по бите, Макс крикнул остальным, чтобы не отставали, и мы стали преследовать двух малолетних евреев и ирландца. Наконец мы догнали их на берегу реки. Ирландец совсем запыхался, но улыбнулся нам и произнес с сильным акцентом:

– Может быть, хватит драться? Давайте будем друзьями. – Он протянул руку и представился: – Мои друзья называют меня Пипи, а это мои кореша – Веселый и Глазастик.

Веселый тоже протянул руку, улыбнулся и сказал с отчетливым еврейским акцентом:

– Рад встрече с вами, мальчишечки.

Макс поднял биту и проговорил:

– В помойку весь этот мусор о дружбе. Башка, проверь их карманы.

Я передал Простаку свою биту. Он держал ее наготове, пока мы с Домиником обшаривали карманы пацанов. Содержимое их просто поразило нас. На троих у них оказалось три бумажника и две пары часов с золотыми брелоками. Мы достали деньги из бумажников, около двадцати шести долларов. Макс вручил Пипи, Веселому и Глазастику по два доллара. Немного подумав, он сунул каждому из них еще по доллару.

Веселый Гониф был рослым парнишкой, Пипи – низеньким и тщедушным, а Глазастик – коренастым, с огромными навсегда удивленными глазами. Они настолько отличались друг от друга, что их союз показался мне очень странным. Однако, узнав их поближе, я понял, что в душе они очень похожи. Они все были «свежими» иммигрантами. Иммигрантами из разных стран, но с одинаковым озорным юмором и инстинктивной тягой к воровству. Тогда мы встали кружком и начали слушать, как Пипи хвастает о своих подвигах. Это оказалось ошибкой. К нам быстро подбежал Вайти, местный полицейский. Для начала он вытянул Гонифа дубинкой по спине.

– Вы те ребята, которых описали парни в кутузке. Быстро давайте их бумажники и часы. – Он прошелся по нашим карманам и изъял все, чем мы только что завладели. – А теперь проваливайте, пока я вас не отвел в участок.

Мы грустно побрели прочь.

– Этот чертов Вайти, – горько подосадовал Макс. – Он жулик. Могу поспорить, что он ничего не отдаст обратно. Все оставит себе.

– А ты как думал? – ехидно ответил я. – Ты что, разве не знаешь, что все жулики? Что все правонарушители?

– Да, ты прав, – согласился Макс.

– Конечно, Башка прав, – произнес Простак. – Все воры.

Мы вышли, из парка.

– Надеюсь, еще увидимся, ребята. – Пипи широко улыбнулся нам и вместе с Веселым и Глазастиком двинулся, прочь, в сторону Брум-стрит.

– Да, приходите, – бросил им вслед я. – Мы бываем рядом с кондитерской Джелли на Деланси-стрит.

– Конечно, придем, – откликнулся веселый Гониф. Мы шли вдоль по улице. Мы уже забыли неприятную встречу с Вайти.

Приближался вечер пятницы. Солнце, улицы, все на свете воспринимается совсем по-другому, по пятницам, ближе к вечеру. Мы были счастливы и беззаботны. В нашем распоряжении была целая вечность: целых два дня праздника, два волшебных дня без школьных занятий. Я был голоден, и сегодня вечером меня ждала самая великая еда недели, еда. Субботы – единственная плотная еда за каждые семь дней. Вечером не будет черствого хлеба, натертого чесноком и, если его не запивать чаем, застревающего в горле. Мама сейчас печет. И будет горячая плетенка, и заливная рыба, и свежий соус из хрена. Мой рот наполнился слюной. Боже, как я был голоден! И похоже, что не один я. Косой перестал играть на гармошке и сказал: