Текст книги "Наследники"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Гарольд Роббинс
Наследники

31 МАЯ
УТРО

Я пил третью чашку кофе, когда зазвонил телефон. И никак не отреагировал. Пусть звонит.

Когда ждешь звонка три года, тридцать секунд ничего не решают.

Я вновь наполнил чашку, посмотрел, высоко ли поднялось солнце, взглянул на окно блондинки, что жила в соседнем доме, на асфальтовую ленту Стрип.

Солнце только выползло из-за холма, блондинка спала, по Стрип одиноко катилась патрульная машина. Не находя иного занятия, я взял трубку.

– Доброе утро, Сэм.

Последовала пауза, заполненная лишь тяжелым дыханием на другом конце провода.

– Как ты узнал, что это я?

– Тут привыкли спать допоздна. Никто не встает до десяти утра.

– Я не смог заснуть, – признал он. – Прилетел вчера вечером и все еще бодрствую. Живу по нью-йоркскому времени.

– Я тебя понимаю.

– Чем занят? – поинтересовался он.

– Сижу. Пью кофе.

– Как насчет того, чтобы приехать ко мне? Позавтракаем вместе?

– Я не завтракаю, Сэм. Тебе это известно.

– Я тоже, – пробурчал он. – И ты это хорошо знаешь. Но я не могу спать. И хочу поговорить с тобой.

– Я у телефона.

– Полжизни я провел на телефоне. Я хочу говорить с тобой лицом к лицу, – вновь тяжелое дыхание в трубке. – Вот что я тебе скажу. Приезжай ко мне, и мы отправимся на прогулку. Я даже готов рискнуть своей шеей и сесть в твою новую машину, которая разгоняется, если верить газетам, до двухсот двадцати миль в час.

– А почему бы тебе не прогуляться одному?

– Не хочу. По двум причинам. Во-первых, калифорнийские водители ездят как сумасшедшие, и я их боюсь.

А во-вторых, мне надобно поговорить с тобой.

– Хорошо, – помявшись, согласился я. – Я подъеду К твоему отелю.

– Через четверть часа. Я должен позвонить в Нью-Йорк.

Я положил трубку на рычаг и поднялся в спальню.

Осторожно открыл дверь, переступил порог. В густом полумраке – плотно затянутые шторы не пропускали и лучика – я разглядел, что Китаяночка еще спит. Обнаженная, она лежала поверх простыни на животе, вытянув руки вперед, словно собиралась прыгать с вышки.

Длинные волосы укрывали ей спину, как одеяло.

Я приблизился к кровати, вгляделся в Китаяночку.

Она лежала недвижно, я едва улавливал ее дыхание. В спальне стоял запах ночных утех, пьянящий, как старое вино. Я положил руку на ее маленькую, крепкую, будто мраморную, ягодицу. Она буквально вжалась в матрас, а от ее тела полыхнуло огнем.

Заговорила она, не отнимая лица от подушки.

– Что ты со мной делаешь, Стив? Я млею от одного твоего прикосновения.

Я убрал руку и прошел в ванную. А когда вернулся в спальню пятнадцать минут спустя, она уже сидела на кровати.

– Ты оделся. Это несправедливо. Я же жду тебя.

– Извини, Китаяночка. У меня деловая встреча.

– Ты можешь и опоздать. Иди ко мне.

Я не ответил. Пересек спальню, достал из стенного шкафа свитер, надел его.

– Я скажу тебе древнюю китайскую присказку. День, который начинается с любовных ласк, принесет только радость.

Я рассмеялся.

– Что тут смешного? Впервые я слышу от тебя «нет».

– Такое должно было случиться, Китаяночка.

– И перестань называть меня Китаяночкой. У меня есть имя, и ты его знаешь.

Я посмотрел на нее. На лице отразилась злость, которой не было мгновеньем раньше.

– Остынь, Китаяночка. Даже я не могу поверить, что кого-то могут называть Мэри Эпплгейт.

– Но это мои имя и фамилия.

– Пусть так. Но для меня ты Китаяночка.

Она натянула на себя простыню.

– Наверное, мне пора уходить.

Я не ответил.

– Долго тебя не будет?

– Не знаю. Может, пару часов.

– Я уйду раньше.

Я пристально посмотрел на нее.

– Денег тебе хватит?

– Обойдусь без твоих.

Я кивнул.

– Тогда прощай. Мне будет недоставать тебя, – я закрыл за собой дверь и спустился вниз.

Солнце ослепило меня. Я опустил шторы и прошел на автостоянку. «Изо» блестел, как черная жемчужина в витрине ювелирного магазина. Стоящий рядом ее маленький «фолькс» более всего напоминал жучка. Он казался одиноким и потерянным.

Может, такие ощущения «фольксвагены» вызывали только у меня. Многие в Лос-Анджелесе, особенно начинающие актрисы, отдавали предпочтение этой модели. А почему бы и нет, руль, четыре колеса, стоит совсем ничего, вот и носятся они на них взад-вперед по своим делам.

А в промежутках ставят в гаражи, хозяева которых разъезжают на «линкольнах». Но рано или поздно время больших машин подходило к концу, и девчушкам вновь приходилось приниматься за дела. Как этим утром.

Я вернулся в дом, нашел на кухне катушку липкой ленты. Прилепил к приборному щитку «фольксвагена» два стодолларовых банкнота. К отелю я подъехал на полчаса позже, но Сэм еще не выходил на улицу.

Я сидел в машине и ругал себя почем зря. Китаяночка-то была права. Я успел бы всласть потрахаться.

Он появился еще через пятнадцать минут. Швейцар открыл дверцу, и он плюхнулся на сидение, тяжело дыша. Дверца захлопнулась, и мы посмотрели друг на Друга.

Потом он наклонился и поцеловал меня в щеку.

– Мне недоставало тебя.

Я тронул машину с места и молчал, пока мы не остановились на красный свет на бульваре Заходящего Солнца.

– А мне-то казалось, что тебе все равно.

Он, похоже, обиделся.

– Ты же знаешь, я делал то, что должен был делать.

Красный свет сменился зеленым, и я повернул к Санта-Монике.

– Теперь это не имеет значения. Минуло три года.

Куда едем?

– Мне все рано. Это твой город. Наверное, тебя интересует, почему я позвонил.

Я предпочел промолчать.

– Видишь ли, я у тебя в долгу.

– Ты ничего мне не должен, – быстро ответил я. – У меня есть акции. Твои. Синклера.

– Не надо напоминать мне, что ты богат, – он протестующе взмахнул рукой. – Это известно едва ли не каждому. Но деньги – еще не все.

Тут я повернулся и посмотрел на него.

– И кто же мне это говорит? Тогда зачем ты это сделал?

Его черные глаза блеснули за стеклами роговых очков.

– На меня давили. Я боялся, что все пойдет насмарку.

Я с горечью рассмеялся.

– А тут подвернулся я. Неопытный и доверчивый.

Ситуация – лучше не придумаешь.

– Помнишь, что я тебе тогда сказал? Придет день» когда ты поблагодаришь меня за это.

Я смотрел на дорогу, крепко сжав губы. Поблагодарить его я мог бы за многое. Но во всех его благодеяниях была одна заковырка: сваливались они на меня против моей воли.

– Ты знаешь одну старую песню? – спросил он. – О том, что чаще всего мы обижаем тех, кого любим.

– Только не надо петь. Еще слишком рано.

– Тут я с тобой не спорю. Но уж тебе-то, я полагал, известно об этом.

– Если я не знал этого раньше, то знаю теперь. Благодаря тебе.

Неожиданно он разозлился.

– Нет, не знаешь. Ничего ты не знаешь. Я помог тебе разбогатеть. Не забывай об этом.

– Остынь, Сэм, – осадил его я. – утверждал, деньги – еще не все.

Он помолчал.

Ты же только что – Дай мне сигарету.

– Зачем? Ты же не куришь, – я усмехнулся. – Кроме того, этот твой трюк я уже видел. Может, с тысячу раз.

Он понимал, о чем я говорю.

– Я хочу покурить.

– Бери, – я открыл ящичек между сидениями.

Когда он прикуривал, его пальцы дрожали. Мы начали спуск по серпантину мимо Мемориального парка Уилла Роджерса к шоссе, идущему вдоль побережья.

Солнце поднялось уже высоко, когда я выехал на шоссе. Сэм собрался бросить окурок в окно, но я остановил его, указав на пепельницу.

– Идиотская у вас погода, знаешь ли, – пробурчал он. – Дождь не идет по сто дней, и все вспыхивает, как порох. А если уж с неба льет, так как из ведра, смывая все и вся.

– Все хорошо только в раю, – улыбнулся я. – Как далеко желаешь ты отъехать от Лос-Анджелеса?

– Давай остановимся. Хочу размять ноги.

Я свернул на ближайшую автостоянку. Мы вылезли из машины, подошли к обрыву, взглянули на пляж.

Белый песок, синяя вода, волны мерной чередой накатывающие на берег. Любители серфинга уже толпились около маленького костерка, некоторые в облегающих гидрокостюмах. Были среди них и девушки, но парни смотрели не на них, а на воду, оценивая высоту и направление волн.

– Бред какой-то, – покачал головой Сэм. – Купаться в разгаре зимы.

Я усмехнулся, закуривая. Сложил ладони, чтобы уберечь огонек от ветра. Он похлопал меня по плечу. Я повернулся и тут же ветер задул язычок пламени.

– Ты знаешь, сколько мне лет?

– Конечно. Шестьдесят два.

– Шестьдесят семь, – он смотрел на меня в упор.

– Хорошо, шестьдесят семь.

– Я с давних пор лгал насчет своего возраста. Даже тогда мне казалось, что я слишком стар. И я скинул пять лет.

– А в чем, собственно, разница? – я пожал плечами.

– Я устал.

– Если ты сам не скажешь об этом, никто и не заметит.

– Мое сердце заметило.

Тут уж я повернулся к нему.

– Я не могу поддерживать прежний ритм.

– Пореже трахайся.

Он заулыбался.

– С этим я давно завязал. Даже с минетом. А то кровь приливает к голове.

– Если ты намекаешь, что собрался помирать, то для меня это не новость. Я всегда знал, что ты – не бессмертный.

На лице его отразилось изумление. А в голосе зазвучала обида.

– Но я-то полагал себя таковым.

Я повернулся спиной к ветру, закурил. Парни, с досками в руках, уже вошли в воду.

– Я продаю свою долю, Стив. И тебе говорю об этом первому.

– Почему мне?

– Все так же, как три года тому назад. Я огляделся, а рядом только ты. Только роли переменились. Я не могу Причинить тебе вреда, а ты – можешь.

– Не понимаю.

– Я хочу, чтобы ты вернулся.

– Нет, – без малейшего промедления ответил я. – Я никогда не вернусь.

Он положил руку мне на плечо.

– Ты должен меня выслушать, а уж потом будешь решать.

Я не ответил.

– За мою долю в компании я могу получить тридцать два миллиона от «Паломар Плейт».

– Так получай.

– Получу, но при одном условии. Они хотят преемственности. И готовы заплатить, если ты займешь мое место.

Я ответил долгим взглядом.

– Твое предложение меня не заинтересовало.

– Ты должен вернуться, – настаивал он. – Если б ты знал, чего мне стоили последние годы, когда ты сидел в своем доме, пересчитывал денежки да трахался в свое удовольствие. Все шло у меня наперекосяк. Ничего не получалось. Но потом мне повезло. Я попал в точку. И все заговорили, что к Сэму Бенджамину вернулась прежняя хватка. Но и я и ты знали, что это не так. Ту сделку подготовил ты, и я провернул ее лишь потому, что мне дали кредит. Хватка была не моя, но твоя. А теперь я знаю, что не способен на большее, даже если встану на голову и буду писать вверх.

Он достал из кармана пачку жевательной резинки, развернул одну пластинку, положил в рот, вторую протянул мне.

– Диетическая. Без сахара.

Я покачал головой.

Он жевал, словно раздумывая, с какой стороны подобраться ко мне.

– Все у меня не так. Когда-то я думал, что смогу опереться на детей. Теперь мне ясно, что я тешил себя ложными надеждами. Мы хотели взвалить на них слишком тяжелую ношу. Ожидали, что они ответят на наши вопросы, а им дай бог разобраться со своими. Ты знаешь, где сейчас Младший? – ответил он сам, не дожидаясь, пока я разлеплю губы. – В Хейт-Эшбюри.

Вчера, перед тем как прилететь сюда, мы, его мать и я, ездили к нему. «Дениз, – сказал я ей, – ты оставайся в отеле. Тем более, что идет дождь. Я его найду». Я взял напрокат лимузин и шофер повез меня в город. Потом я остановил машину и прошелся по улицам. Я никогда не видел такого обилия молодежи. И вскоре мне начало казаться, что все они – мои дети. Голова у меня пошла кругом. А потому я обратился к здоровенному негру-полицейскому и через двадцать минут поднялся на четвертый этаж в холодную, как могила, квартиру. Младший был там, в компании еще дюжины парней и девиц.

Отрастил бороду, как Иисус, дырки в башмаках заложил бумагой. Он сидел на полу, привалившись спиной к стене. Не сказал ни слова, когда я вошел, только смотрел на меня.

«Тебе не холодно?» – спросил я.

«Нет», – ответил он.

«А мне представляется, что ты совсем синий. Твоя мать в отеле. Я хочу, чтобы ты поехал к ней».

«Нет», – ответил он.

«Почему нет?» – спросил я.

Но ответа не получил.

«Я могу позвать копов и они вытащат тебя отсюда. Тебе еще девятнадцать лет[1]1
  В Соединенных Штатах совершеннолетие наступает в двадцать один год.


[Закрыть], и ты должен делать то, что я тебе скажу».

«Возможно, – отвечает он. – Но ты не сможешь контролировать меня каждую минуту. И я уйду».

«А что ты здесь нашел? Зачем мерзнуть в этом холодильнике, когда дома тебя ждет теплая комната?»

Он смотрит на меня с минуту, а потом зовет: «Дженни!»

Из соседней комнаты выходит девчушка. Ты понимаешь, длинные волосы, бледное лицо, огромные глаза. Лет пятнадцати, не старше, и уже с налезающим на нос животом.

«Да, Самюэль?»

«Как ты сегодня?» – спрашивает он ее.

«Отлично, – она радостно улыбается. – Ребенок пинается, словно заправский футболист».

«Это старо, как мир, – говорю ему я. – Я-то полагал, что ты умнее. Ребенок не твой, ты появился здесь позже».

Он опять долго смотрит на меня, печально качает головой.

«До тебя все еще не доходит».

«Что ты хочешь этим сказать?»

«Какая разница, чей ребенок? Это ребенок, не так ли?

И как у любого ребенка, появившегося на свет в этом мире, родители для него – те, кто его любит. Это наш ребенок. Всех нас. Потому что мы уже любим его».

Я посмотрел на своего сына и понял, что попал в иной мир, абсолютно мне незнакомый. Я достал из кармана два банкнота по сто долларов и положил перед ним.

Подошла пара парней. Вскоре они все стояли вкруг и смотрели на деньги. Никто не произнес ни слова.

Наконец, Младший берет деньги и встает с пола. Протягивает банкноты мне.

«Ты можешь поменять их на две пятерки?»

Я отрицательно качаю головой.

«Ты же знаешь, мельче сотенных я с собой не ношу».

«Тогда оставь их у себя, – говорит он. – Нам такие бабки ни к чему».

И внезапно поднимается гвалт. Ко всем словно вернулся дар речи. Одни требуют, чтобы Младший вернул деньги, другие – чтобы оставил их у себя.

«Заткнитесь!» – внезапно орет Младший. Все замолкают, смотрят на него, а затем расходятся, возвращаясь к прерванным занятиям.

Он же подступает ко мне вплотную и сует банкноты мне в руку. Его буквально трясет.

«Уходи, и больше не появляйся здесь. Видишь, к чему приводит лишь одна капля твоего яда. У нас и без того хватает трудностей, чтобы еще ссориться из-за денег».

В ту секунду мне хотелось ударить его. Но я посмотрел в его глаза и увидел в них слезы. Взял деньги.

«Хорошо. Я пришлю шофера с двумя пятерками».

Я ушел, не оглядываясь, и подождал у машины, пока шофер не отнес деньги. А по пути в отель мучился вопросом, что же мне сказать Дениз?

– И что же ты ей сказал? – спросил я.

– Единственное, что мог. Сказал, что не нашел его.

Он сунул в рот новую пластинку жевательной резинки.

– Дениз хочет, чтобы я вышел из игры. Она считает, что у нас достаточно времени, чтобы вернуть казалось бы ушедшее навсегда. Ей уже не хочется быть женой «Большой Шишки».

Наши взгляды встретились.

– Надеюсь, мне не придется говорить ей, что я не смог найти и тебя.

Я отвернулся, долго смотрел на синюю воду. И думал, как бы это ни казалось странным, не о Сэме, но об этой воде.

– Нет, – услышал я свой голос, – он слишком большой.

– Кто большой? – переспросил он.

Я указал на океан.

– Слишком много воды, чтобы отфильтровать ее, слишком дорого, чтобы согреть, и мне никогда не построят такого большого бассейна, чтобы вместить ее всю. А если б и построили, по вкусу она не будет такой, словно только что вылилась из родника. Нет, Сэм. В данном случае я – пас.

Мы направились к машине. Дважды я пытался заговорить с ним, но, оборачиваясь, видел, что он плачет.

К тому времени, что мы добрались до отеля, он уже взял себя в руки. Вылез из машины, посмотрел на меня.

– Благодарю за прогулку. Мы еще поговорим.

– Конечно.

Я проводил Сэма взглядом. Его руки и ноги двигались в особом агрессивном ритме, свойственном толстякам-коротышкам. А когда он скрылся за дверьми отеля, поехал домой «Фолькса» не было, а телефон начал звонить, едва я вошел на кухню. На стене, приклеенный липкой лентой, белел сложенный вчетверо листок бумаги.

Я развернул его, не снимая трубки.

«Дорогой Стив Гонт, катись к чертовой матери.

Твоя верная Мэри Эпплгейт».

Твердая рука, аккуратный почерк. Я перечел записку вновь, и на меня напал дикий смех. Я все еще смеялся, когда взял-таки трубку.

– Слушаю, – блондинка раздвинула шторы в своем окне.

– Стив? – женский голос. Мне незнакомый.

– Да.

Блондинка подошла к окну. С телефонным аппаратом в руках. Безо всего более.

– Проснувшись, я выглянула в окно и увидела отъезжающий «фолькс».

– И что?

– Как насчет того, чтобы зайти по-соседски, выпить кофе и утешиться?

– Уже иду, – и я положил трубку на рычаг.

На том утро и кончилось.

НЬЮ-ЙОРК, 1955 – 1960
Книга первая
СТИВЕН ГОНТ

Глава 1

От Сентрел-Парк-Уэст до Мэдисонавеню счетчик набил лишь шестьдесят пять центов, но мне показалось, что я преодолел дистанцию в тысячу световых лет. Во всяком случае, с таким ощущением я вошел в здание.

Прохладный, с высоким потолком, мраморным полом вестибюль. Полукруглый стол из оникса с двумя регистраторшами за ним, позади двое охранников, а за ними, на стене, выбито золотом:

ТЕЛЕРАДИОВЕЩАТЕЛЬНАЯ КОМПАНИЯ СИНКЛЕРА

Я остановился перед одной из девушек.

– Мне нужен мистер Спенсер Синклер.

Девушка подняла голову.

– Пожалуйста, скажите мне ваши имя и фамилию.

– Стивен Гонт.

Она перевернула страницу лежащей перед ней регистрационной книги и пробежалась взглядом по списку.

– Мистер Гонт, вам назначено на десять тридцать.

Непроизвольно я взглянул на настенные часы. Десять двадцать пять.

Девушка повернулась к охранникам.

– Мистер Джонсон, проводите, пожалуйста, мистера Гонта к кабинету мистера Синклера.

Охранник, к которому она обратилась, кивнул, улыбнулся, но глаза его остались холодными. Я же повернулся и зашагал к лифтам.

– Мистер Гонт, – остановил он меня, по-прежнему улыбаясь. – Нам сюда.

Вслед за ним я прошел вглубь фойе, к отдельному лифту. Он вытащил из кармана ключ, вставил в замочную скважину, повернул и двери кабины открылись.

Он пропустил меня вперед, вытащил ключ, вошел следом за мной в кабину. Как только двери закрылись, зазвенел звонок.

– У вас в карманах есть что-нибудь металлическое? – голос все такой же доброжелательный.

– Только мелочь.

– Что еще? – наверное, на моем лице отразилось недоумение, потому что он пояснил:

– Звонок, который вы слышите, подключен к электронной системе обнаружения металла. Мелочи недостаточно для ее включения.

Должно быть, вы о чем-то забыли.

Он не ошибся. Я вспомнил.

– Портсигар! Серебряный портсигар, который мне подарила девушка, – и я достал портсигар.

Охранник посмотрел на него, взял, открыл дверку на панели управления, положил портсигар в находившееся за ней углубление. Звон тут же прекратился.

Он достал портсигар и вернул его мне с виноватой улыбкой.

– Мне не хотелось бы разочаровывать вас, мистер Гонт, но серебряное лишь покрытие, а сам портсигар из никеля.

Я убрал портсигар в карман, усмехнулся.

– Меня это не удивило.

Охранник вновь повернулся к панели и нажал кнопку. Лифт плавно пошел вверх. Я поднял голову, взглянув на светящийся указатель этажей. Но цифр не обнаружил.

– Как мистер Синклер узнает, на каком он этаже? – спросил я.

Лицо охранника стало серьезным.

– Есть одна маленькая хитрость.

Кабина лифта замедлила ход и остановилась. Я вышел и оказался в небольшой прихожей с белыми стенами. Едва за моей спиной закрылись двери кабины лифта, в прихожей появилась блондинка в черном платье классического покроя.

– Мистер Гонт, сюда, пожалуйста.

Она провела меня в приемную.

– Мистер Синклер примет вас через несколько минут. Вот газеты, журналы. Не хотите ли кофе?

– Не откажусь. Пожалуйста, черный, с одним куском сахара.

Она ушла, а я сел в кресло, взял последний номер «Уолл-стрит джорнэл», открыл страницу биржевых котировок. Акции «Грейт Уорлд Бродкастинг» стоили восемнадцать долларов без шести центов, акции Радиовещательной компании Синклера – сто сорок два доллара с четвертью. От Сентрел-Парк-Уэст меня отделяли не только тысяча световых лет, но и семьдесят две телевизионные станции, пятьдесят региональных зон вещания и пятьсот миллионов долларов.

Секретарь принесла кофе. Черный, горячий, в чашечке из тончайшего фарфора.

– Еще несколько минут, пожалуйста, – улыбнулась она.

– Ничего страшного. Я не тороплюсь.

Я проводил ее взглядом. Походка легкая, уверенная.

Интересно, подумал я, а что бы она сделала, ухвати я ее за попку.

Вернулась она, едва я допил кофе.

– Мистер Синклер просит вас зайти.

Я последовал за ней в кабинет.

Спенсер Синклер Третий выглядел точно так же, как на фотографиях. Моложе своих лет, высокий, стройный, одетый с иголочки. Длинный нос, тонкие губы, квадратный подбородок, холодные, интеллигентные серые глаза.

– Мистер Гонт, – он поднялся из-за стола, чтобы пожать мне руку. – Пожалуйста, садитесь.

Я опустился на стул перед его столом. Он нажал кнопку на аппарате внутренней связи.

– Мисс Кэссиди, меня ни для кого нет.

Сел, и несколько секунд мы смотрели друг на друга.

– Наконец-то мы встретились. Я столько слышал про вас. Вы обладаете редким талантом: умеете заставить людей говорить о вас.

Я промолчал.

– Вам интересно, что о вас говорят?

– По правде сказать, нет, – признался я. – Достаточно и того, что они говорят обо мне.

– Вы, похоже, пользуетесь успехом у женщин.

Я позволил себе улыбнуться. Тут он попал в точку, хотя и знал далеко не все. В частности, и не подозревал о том, что в этот же день, только попозже, я встречался с врачом, чтобы договориться об аборте Барбары, его дочери[2]2
  Речь идет о криминальном аборте, поскольку в те годы аборты в Соединенных Штатах были запрещены.


[Закрыть].

Спенсер взял со стола лист бумаги, вгляделся в него.

– Надеюсь, вы не обидитесь, узнав, что я попросил собрать о вас кое-какую информацию?

Я пожал плечами.

– Это естественно. Я сделал то же самое в отношении вас. Только воспользовался архивом «Нью-Йорк тайме».

– Стивен Гонт, двадцати восьми лет, родился в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс. Отец, Джон Гонт, президент банка. Мать, до замужества Энн Рейли, оба умерли.

Учился в лучших учебных заведениях Новой Англии.

Работа: рекламное агентство «Кеньон и Экхардт», один год, кинокомпания «Метро-Голдвин-Мейер», два года.

Последние три года – телерадиовещательная компания «Грейт Уорлд Бродкастинг», помощник президента Гарри Московица. Холостяк. Ведет активный образ жизни.

Он положил лист на стол и посмотрел на меня.

– Одного только я никак не могу понять.

– Чего именно? – переспросил я. – Может, я смогу вам помочь?

– Как попал в такую компанию благовоспитанный мальчик из нееврейской семьи?

Я знал, что он имеет в виду.

– Все очень просто. Я – их Shabbos boy.

По выражению его лица я видел, что он меня не понял.

– Суббота – шаббат, еврейский выходной. Они не работают. А потому субботу они отдали мне. И, насколько я понимаю, точно так же поступают и у вас, и в Си-би-эс, и в Эн-би-си, и в Эй-би-си[3]3
  СВС, NBC, АВС – три крупнейшие телерадиовещательные компании США.


[Закрыть].

– Вы высоко себя цените, не так ли?

– Да, – без малейшего колебания ответил я.

– Почему вы так уверены, что мы не сможем остановить вас, если захотим?

Я улыбнулся.

– Мистер Синклер, последние полтора года вы только этим и занимались, но у вас ничего не вышло. Вам повезло, что мы охватываем только одиннадцать из ста регионов, а не то вы бы давно потерпели крах.

Он смотрел на меня в упор.

– Не могу понять, нравитесь вы мне или нет.

Я встал.

– Вы – человек занятый, мистер Синклер, поэтому не буду более отнимать у вас времени. Получаю я работу или нет?

– Какую работу? – спросил он. – Мне казалось…

– Мистер Синклер, если вы позвали меня лишь для того, чтобы посмотреть, кто желает вашей дочери спокойной ночи, то напрасно потратили и свое время, и мое.

Меня давно ждут на рабочем месте.

– Садитесь, мистер Гонт, – резко приказал он.

Я остался на ногах.

– Я намеревался предложить вам должность вице-президента, курирующего программы, но уже не уверен, что предложу.

Мои губы вновь разошлись в улыбке.

– И не предлагайте. Мне это не подойдет. Программами я занимаюсь уже три года.

Наши взгляды встретились.

– И какой пост вас бы устроил? Хотите занять мое место?

– Не совсем, – я продолжал улыбаться. – Я бы хотел стать президентом «Синклер телевижн».

– Вы, должно быть, шутите! – ужаснулся он.

– В бизнесе шутки недопустимы.

– Дэн Ритчи десять лет возглавляет Эс-ти-ви, а до того пятнадцать лет руководил «Синклер радио». Он один из лучших специалистов в отрасли. Неужели вы думаете, что сможете делать то, что делает он?

– И не собираюсь, – ответил я. – Его методы устарели. Они годились на радио, но телевидение – это совсем другое дело. Самому юному из ваших высших чиновников уже далеко за пятьдесят, а большинство телезрителей моложе тридцати и средний возраст уменьшается с каждым годом. Каким образом вы можете заставить их не переключать телевизор на другие каналы, если они давным-давно перестали слушать, что говорят им родители?

И я не собираюсь биться головой о стенку, пытаясь убедить старческую команду, что делать все надо, как я того хочу, а не иначе. Последнее слово должно быть за мной.

На меньшее я не согласен.

Он помолчал.

– Но где гарантии того, что вы будете слушать меня?

– Их нет, – я улыбнулся. – Но я заверяю вас, что существует авторитет, к которому я буду прислушиваться.

– Кто же это?

– Индекс Нельсена[4]4
  Индекс, характеризующий популярность той или иной программы или телевещательной компании у зрителей. Выборка производится компанией Nielsen's Media Research Group. Индекс определяется с 1950 года. В настоящее время методика Нельсена используется в 23 странах.


[Закрыть]. Сейчас Эс-ти-ви идет четвертой, вслед за тремя упомянутыми выше телерадиокомпаниями. Через два года мы будем первыми, в крайнем случае, вторыми.

– А если не будем?

– Тогда вы будете иметь полное право вышибить меня. Но и ниже мы не опустимся. Четвертое место так или иначе останется за нами.

Синклер долго разглядывал лежащие передо ним бумаги. А когда заговорил, голос его изменился. Теперь передо мной сидел отец Барбары.

– Вы намерены жениться на моей дочери?

– Это одно из условий получения работы?

Следующую фразу он выдавил из себя с трудом:

– А как же ребенок?

Я взглянул на него. Его рейтинг в моих глазах поднялся на добрых десять пунктов.

– Мы позаботимся об этом во второй половине дня.

– Доктор хороший?

– Лучший. Мы поедем в частную клинику в Скардейле.

– Вы позвоните мне, как только все закончится?

– Да, сэр. Обязательно.

– Бедная Барбара, – вздохнул он. – Она – хорошая девочка.

Ну как я мог сказать отцу, что его дочь перетрахалась с половиной Нью-Йорка и постоянно курит марихуану?

– Ребенок… ваш?

Я посмотрел ему в глаза.

– Мы не знаем.

Он отвел взгляд.

– Если доктор скажет, что возможны осложнения, вы не позволите ему оперировать?

– Нет, – твердо ответил я. – Пусть вам и покажется это странным, сэр, но Барбара мне небезразлична и я не хочу чтобы с ней что-то случилось.

Он шумно выдохнул и встал. Протянул руку.

– Я беру вас на работу. Когда вы сможете начать?

– Завтра, если вы не возражаете. Со старого места я уволился на прошлой неделе и уже передал все дела.

Впервые он улыбнулся.

– Завтра мне подходит.

Мы пожали друг другу руки, и я направился к двери.

А открыв ее, обернулся.

– Между прочим, какой это этаж?

– Пятьдесят первый.

– А на каком находился кабинет Ритчи?

– На сорок девятом.

– Я хочу, чтобы мой был на пятидесятом, – л вышел, притворив за собой дверь.