Текст книги "Ганнибал: один против Рима"

Автор книги: Гарольд Лэмб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Дисциплина римлян, не равная их боеспособности, на самом деле произрастала из традиционной самодисциплины. Главы семей – отцы – превратились в неоспоримых судей своих домашних. Еще недавно они правили людьми, не принадлежащими к их кругу, как цари. Поскольку римский гражданин из самого высокого слоя общества имел такие привилегии над людьми из более низких слоев, какие были неведомы никому другому, он руководствовался жесткими стандартами в своем поведении, которые ни во что не ставили человеческую жизнь. Военачальники жестоко наказывали своих сыновей за нарушение дисциплины. Это было больше чем гордость. Это была этика, которую ничто не могло изменить. Это была римская реакция на опасность, а римляне ничего не боялись, пока не сталкивались с реальной опасностью.

Катастрофа на Тразименском озере была воспринята как еще один «черный день», хотя это поражение было пострашнее тех, что случались в прошлом. Парадоксально, однако новость о потере конницы Сервилия, дошедшая через несколько дней, вселила куда больший ужас. Напряженные нервы, казалось, сдали от меньшего несчастья. Женщины, которым не разрешали участвовать в собраниях, подняли отчаянный крик на улицах. Возникли слухи, что город будет эвакуирован при приближении карфагенян.

В кои-то веки народные собрания находились в полном согласии со своими лидерами, сенаторами. Консулы, как все чувствовали, ошиблись в стратегии войны. Ганнибал одурачил Семпрония, Фламиния и Сервилия. Теперь, когда городу грозила опасность, следовало назначить диктатора, способного успешно защитить Рим. Соответственно «они сделали то, чего никогда не делали до сих пор; они избрали диктатора путем всенародных выборов».

Характерно, что объединившиеся группы избрали уже немолодого человека, который давно предупреждал сенат, что война на поле брани коренным образом отличается от споров в сенате, – Фабия Бородавчатого, Медлителя.

Этого главу Фабиев всю жизнь награждали прозвищами. В детстве, когда он был молчаливым и усердно учился, школьные товарищи прозвали его Ягненочком. Вскоре, ненавидимый одними и обожаемый другими, он стал Кунктатором – Медлителем и, наконец, благодаря своим заслугам, получил у римских историков прозвище Максимус – Великий. Молчаливый Фабий, прежде чем решить проблему, должен был хорошенько обдумать ее без чьего-либо вмешательства. В качестве полководца он вывел свирепых лигурийцев из Цизальпинской Галлии. Он отличался безграничным терпением, немилосердной решительностью и тщательно скрываемым тщеславием.

Остановив на нем свой выбор, сенат потребовал от него укрепить городские стены и защитить мосты. Старый Фабий не стал делать ничего подобного. После того как по его приказу децемвиры изучили Сивиллины книги, чтобы понять причину катастрофы, он объявил, что богам не было сделано достойное жертвоприношение. Чтобы искупить вину, необходимо заложить новые храмы, а Юпитеру принести в жертву 300 быков. Такой ритуальный акт покаяния должен был отвлечь простонародье и вселить в людей надежду, что благосклонность богов может изменить все к лучшему! К тому же Фабий впечатляюще продемонстрировал свою новую власть, появившись верхом на коне в сопровождении двадцати четырех ликторов (их было в два раза больше, чем полагалось), которые несли перед ним атрибуты власти.

Потом Фабий спокойным голосом потребовал от города новых налогов и вербовки на военную службу. И того же самого он потребовал от союзников. Когда он отправился верхом на север, чтобы собрать и привести остатки войска Сервилия, он приказал уцелевшему консулу, чтобы тот распустил своих ликторов, сбросил с себя официальную тогу и приблизился к нему, как обычный смертный, пешком.

Больше того, Фабий, как диктатор, потребовал применить стратегию выжженной земли. Куда бы ни двинулись карфагеняне, урожаи везде должны были быть сожжены, скот угнан, а люди ушли. И почти немедленно до него дошли ужасные вести. Армия Ганнибала все выжигала на своем пути. Во время десятидневного перехода через горы Умбрии карфагеняне все жгли и уничтожали, забирая с собой пленных и убивая все мужское население, которое могло пополнить ряды римской армии. (В этом регионе, верном Риму, Ганнибал впервые применил тактику терроризма.)

Новая волна страха прокатилась по городу. Чтобы ослабить ее, Фабий обратился к лидерам. «Почему вы произносите имя Ганнибала с ужасом? Это всего-навсего один человек, который находится очень далеко от Карфагена. При нем осталось не больше трети из той армии, которую он повел за собой через Альпы. Он должен постоянно думать о хлебе насущном. С каждым днем он становится слабее, в то время как мы набираем силу».

Хотя сказанное Фабием было не совсем правдой, что он, должно быть, прекрасно осознавал, его рассуждения были правильными. Время работало на римлян. И Фабий решил любой ценой выиграть время.

Действия Ганнибала удивляли лидеров сената. Почему этот победоносный карфагенянин направился в сторону от Рима, на восточное побережье, где были бедные земли, где нет гаваней, мало городов, а люди находятся почти вне сферы влияния Рима?

Фабий не стал искать ответы на такие вопросы. Оставив большинство своих опытных военачальников на Тибре, где они должны были готовить новую и более многочисленную армию, он устремился со своим отрядом на восток, чтобы перехватить Ганнибала и следить за его действиями.

Фабий выступает против Ганнибала

В то лето карфагеняне восстанавливали силы в гористой местности на Адриатике. Жители Пицентина не задумывались о том столкновении, которое происходило на западе, и все они, кроме римских землевладельцев, воспринимали приход карфагенян как некий поворот непредсказуемой судьбы. Преодолев за последние 15 месяцев путь в 1800 миль, карфагеняне были рады отдохнуть в лагере. Лекари выхаживали больных лихорадкой. Ослабевшие лошади были отправлены на пастбища, а паршу, возникшую у них из-за недоедания, лечили втирая в кожу крепкое вино.

Ганнибал занялся восстановлением своей армии. Кустарное обмундирование заменили римским, так же как кольчуги и наколенники. Большую часть трофейного оружия Ганнибал продал греческим купцам. Щиты можно было передать галлам, которые были хорошо знакомы с римским оружием и римской военной тактикой. А испанцы предпочитали свои обоюдоострые мечи прямым, похожим на обрубки, мечам латинян.

Вооружив своих воинов, Ганнибал начал обучать их новой тактике, как делан когда-то с дикими кельтиберами. Он хорошо постиг римскую тактику и больше не нуждался в советах своих опытных военачальников. Конница была оснащена более тяжелым вооружением и разбита на более мобильные отряды по 500 и 150 единиц. Особое внимание Ганнибал уделил неуправляемым нумидийцам, передав их под неусыпное наблюдение Магарбала, а возможно, удалив таким способом Магарбала от крайне важной африканской тяжеловооруженной пехоты.

Еще до окончания обучения Ганнибал не спеша двинулся вдоль побережья, к югу, в Апулию. Появившиеся на горизонте воины Фабия наблюдали за передвижением карфагенян. Они старались держаться на высоких горных кряжах, укрепляясь каждую ночь. Хотя римляне этого нового отряда часто в полном составе совершали вылазки, чтобы отогнать конные дозоры Ганнибала, они не спускались в открытые долины, не навязывали и не принимали боя.

Понаблюдав за ними несколько дней, Ганнибал вдруг сказал:

– Мы выиграли войну. Боевой дух римлян сломлен.

Возможно, как это часто бывает, он сказал это, чтобы воодушевить своих военачальников. Но в тот момент этот карфагенянин мог вкладывать особый смысл в свои слова. Его главной целью было сломить волю и силу римлян перед войной. И он почувствовал изменения в духе отряда, который видел перед собой.

Ганнибал двинулся к югу, на высокую равнину у сходящихся дорог вблизи Лучерии (Лучеры). Его конники пасли лошадей, явно не обращая внимания на неприятеля. Фабий наблюдал за ними с дальнего кряжа. Карфагеняне продолжали опустошать земельные владения римских землевладельцев, не причиняя вреда деревням, достаточно бедным в этой области. Они даже набрали рекрутов среди голодающих охотников и пастухов. Римляне продвигались вдоль кряжей, где не могли быть подвергнуты атаке.

«Финикийцы дразнили своего врага, опустошая поля на его глазах; они быстро шли вперед, а потом устраивали засаду где-нибудь за поворотами дороги».

Фабий знал об этих ловушках, ведя разведку. Каждую неделю увеличивалось количество легионов, тренировавшихся в его тылу, в Риме. Во время одного из их взаимных маневров Ганнибал пересек небольшую реку Офид вблизи деревни под названием Канны. Он знакомился со здешней сельской местностью, но при этом предпринимал нечто, не замечаемое римлянами, нечто, ускользнувшее от их наблюдения.

В секретные планы карфагенян было не так легко проникнуть. Ганнибал никогда не составлял к ним письменные комментарии, и его планы можно было понять только из последующих событий.

Во-первых, в разгар этого лета на Адриатике он возобновил контакты с морем и Карфагеном. Небольшие галеры сновали из Африки, мимо римских кораблей к не имеющей гавани Пицентине. По-видимому, там Ганнибал продавал своих тразименских пленников работорговцам с Востока. Впервые пленные легионеры, скованные цепями, появились в греческих портах, и это должно было вызвать некоторый переполох. Следом за ними Ганнибал, конечно, отправил через Адриатику посланцев к Филиппу, царю Македонии, хозяину далматинского побережья, который недавно оказал сопротивление римской оккупационной армии. Карфаген предложил Македонии объединить усилия в борьбе против Рима.

Во-вторых, Магон, младший из братьев Баркидов, присоединился к Ганнибалу на Адриатике. Он привез с собой долгожданные новости из Испании. Братья Публий и Гней Сципионы действительно высадились там, но к северу от Эбро (там Ганнибал ожидал римлян в начале войны), где воинственные северные испанские трибы встретили их с оружием в руках. Гасдрубал наблюдал за этим из достаточно удобного места – из Нового Карфагена. По-прежнему неприятельский флот рыскал около Испанского побережья и Литиусских островов.

А самое главное, боевой флот, насчитывающий 70 кораблей, вышел из Карфагена. Он перехватил конвои, шедшие в Испанию, и даже подходил к западному побережью Италии. Однако он появился в Пизе слишком поздно, чтобы встретиться с армией Ганнибала, которая шла от болот к Тразименскому озеру. В ответ римляне приказали сильному флоту из 120 квинкверем (под командованием пониженного в должности Сервилия) покинуть базу в Сицилии, обогнуть Корсику и Сардинию и найти карфагенян, покинувших берега Африки.

Прояснившаяся картина не воодушевила Ганнибала. Два Сципиона на реке Эбро отрезали линию связи, которую он надеялся наладить с Испанией. Хотя сам он находился сейчас не более чем в 400 милях от Карфагена (почтовые голуби прекрасно могли летать туда и обратно), сильный римский флот перекрывал этот путь с моря.

Эта картина Средиземноморья никогда не выходила у Ганнибала из головы. Она сразу стала его величайшей надеждой и беспокойством. Он не питал иллюзий, что Карфаген (город, имевший одну десятую часть живой силы латинян) может соперничать с Римом по своим ресурсам, даже если они будут мобилизованы полностью. Но баланс сил мог измениться, поскольку зависел от такой нестабильной составляющей, как море. Если бы можно было завладеть испанскими рудниками и добавить к этому леса Корсики, зерно Сардинии и разнообразные богатства Сицилии, тогда бы чаша весов карфагенян пошла вверх, а римлян – соответственно вниз. Таким образом, короткая вылазка боевого флота из Карфагена вселила надежду, но и принесла разочарование.

Примерно в это же время секретные агенты сновали из Карфагена в Сиракузы – цитадель Сицилии, а со стороны Ганнибала Карталон внедрил свою шпионскую сеть в Рим.

Ганнибал повел свою армию на запад, к плодородным полям и окруженным стенами городам Кампании, где находился Неаполь – оживленный порт, обслуживающий это побережье. Ему не удалось вызвать Фабия на битву. Вместо этого он сам попал в расставленную Фабием ловушку.

Армия быков

Южная Италия представляет собой естественный лабиринт узких долин и коварных ущелий, по которым обычно текут горные ручьи и которые редко ведут к равнинам. Отроги Апеннин спускаются мысами к морю. Даже пляжи не могут предложить ничего, кроме береговых откосов. В последней мировой войне Пятая и Шестая американские армии (при наличии современных самолетов и моторного транспорта) оказались в условиях, когда на всем протяжении от пляжа в Салерно до горы Монте-Кассино путь им преграждали реки в ущельях и остроконечные скалы.

При таких обстоятельствах римской армии было сравнительно легко прокладывать себе путь поверху, но совсем иначе приходилось карфагенянам, старавшимся продвигаться по долинам. Как правило, города располагались на небольших возвышенностях над извилистыми реками и были окружены каменными стенами. К тому же карфагенянам пришлось столкнуться с языковой проблемой, поскольку люди здесь не понимали ни латыни, ни греческого.

Однажды той осенью карфагенские военачальники попросили местных проводников отвести их в долину города Касина (окрестности монастыря Монте-Кассино в наши дни). Проводники неправильно поняли название по тому, как его произнесли Карфагеняне, и привели их в город Касилин, расположенный в лабиринте долин. В попытке выбраться из этого лабиринта карфагеняне попали в долину, которая перешла в узкое ущелье с крутыми стенами. Здесь армия остановилась со своим длинным обозом трофейных грузов в ожидании, пока разведчики изучали дорогу, лежащую впереди.

Все это увидели римляне со своих высот. Римские военачальники, которыми руководил Минуций, начальник конницы, разозлились на сдерживающего их Фабия, который заставлял их только наблюдать за тем, как карфагеняне вывозят их богатства. Их растущий гнев не утихал, и они требовали у своих родственников с семи холмов положить конец походу их врага, «этого подонка общества, бесчеловечного в своей жестокости, питающегося плотью своих врагов». Как обычно в таких случаях, о «пунических зверствах» было больше известно на улицах Рима, чем на холмах Кампании. Но военачальники были достаточно злы на то, что их вынуждали вести кампанию вопреки древнему духу римлян. Фабия уже прозвали Медлителем.

В этот день Фабию пришла в голову мысль устроить карфагенянам на Тразименском озере ловушку. Его военачальники были отправлены действовать, соблюдая осторожность. Часть двух легионов, примерно 4000 человек, спешно переместилась в дальний конец ущелья, чтобы закрыть выход, в то время как основные силы спустились на командную высоту у входа. Здесь они укрылись. На закате карфагенян настигли при входе в долину.

Ганнибал узнал об этом от своих разведчиков. Все повторялось, как с аллоброгами, за исключением того, что римляне не станут ни оставлять свои посты с наступлением темноты, ни вести бесполезные переговоры. Ганнибал приготовился совершить обходной маневр, которого не ждали его враги. Он видел, как это делалось в горах Испании. Погонщикам скота было приказано вывести большое количество быков, может быть тысячу, к началу долины, прикрепить вязанки хвороста или сосновые ветки к их рогам и ждать. Воинов накормили и разрешили им лечь спать.

В середине ночи Ганнибал объединил погонщиков скота с небольшим отрядом кельтиберов, привычных к холмам. Быков погнали вверх по крутому откосу долины. Испанский отряд нес с собой огонь, и после того как быки забрались на откос, начал поджигать хворост, привязанный к рогам животных, и с дикими криками погнал их вперед.

Когда огонь разгорелся, быки бросились напролом через кустарник и деревья. Римские посты наверху, у выхода из долины, увидели сотни горящих факелов (так это выглядело) и услышали топот множества ног, бегущих по склону на некотором расстоянии от них. Они бросились в этом направлении в темноте, и были, вероятно, немало обескуражены, увидев мчащихся вниз животных и услышав издевательские выкрики людей. Продолжая бежать вперед, они попали под град метательных снарядов. Карфагенскую армию они не нашли.

Эта армия благополучно прошла по низу ущелья. К рассвету конец колонны карфагенян миновал высоту, на которой римляне бросили свои посты. Ганнибал побеспокоился о том, чтобы сильные отряды вернулись за испанскими застрельщиками, которые обратили легионеров в беспорядочное бегство.

Внизу, у входа в долину, римляне наблюдали за тем, как факелы неслись по холмам, и были слишком ошеломлены, чтобы предпринять какие-то действия. Во всяком случае, Фабий не стал отдавать приказ, чтобы они бросились вперед в ночном переполохе. Когда загадка была разгадана, его военачальники осудили Фабия за бездействие.

В Риме история о том, как ускользнул Ганнибал, вызвала новый взрыв возмущения против Медлителя. Фабий не обращал внимания на все эти разговоры, но к концу года его вызвали в Рим, якобы для участия в обряде ритуального жертвоприношения, а на самом деле это был ответ на критику его действий в сенате.

Уезжая, Фабий наказал своему помощнику Минуцию ни при каких обстоятельствах не давать втянуть себя в сражение с Ганнибалом.

«Не видать ему никакого мира в Италии»

Великая битва при Каннах началась не в то фатальное утро третьего дня августа 216 года до н. э. Начало ей было положено задолго до того в мыслях Ганнибала и тогда, когда Рим послал в Канны свои неодолимые силы.

Минуций Руф был молод, принадлежал к рыцарскому ордену (всадническое сословие) и к сенатской группировке Эмилиев – Сципионов, антагонистической чванливым Фабиям. Его военачальники разделяли отвращение Минуция к беззубой медлительной тактике старого диктатора. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Минуций воспользовался первой же возможностью, которую Ганнибал предоставил неугомонным римлянам. Фланг их кавалерии, гнавший передовых конников пунийцев, натолкнулся на одном из холмов на сторожевой отряд карфагенян. Римляне вступили в неистовую схватку, а когда Минуций подоспел со свежими силами, карфагеняне были почти выбиты со своих позиций. На следующий день римляне обнаружили, что защитники покинули холм. Ганнибал отступил. (Этот эпизод примечательно напоминал первоначальный успех Семпрония при Треббии.)

Естественно, Минуций в восторженных выражениях доложил об этом, и это вызвало бурю восторгов на улицах Рима, где до тех пор население постоянно слышало только о катастрофах. Люди пришли к совершенно логичному заключению, что как только Фабий покинул армию, она, атакуя, добилась победы. Сам Фабий заявил, что боится такого успеха больше, чем любой напасти.

В свою очередь Минуций был вызван для консультаций и в награду был назначен вторым диктатором. Это был беспрецедентный в истории случай, когда одновременно существовали два диктатора, что привело к неизбежным сложностям. Фабий, по своему обыкновению, возражать не стал. Он просто спросил Минуция, хочет ли его новый коллега совместно командовать всей армией или единолично командовать ее половиной. Минуций предпочел единоличное командование. Когда они вернулись на поле брани, оба их войска вышли по следу Ганнибала к повороту на Самний, где Минуций снова атаковал и был вовлечен в тяжелую схватку, из которой его вывел Фабий, предпринявший быстрый марш через реку на место события. И снова Ганнибал отступил с позиций, выжидая.

Оба диктатора вернулись в свой лагерь в горах. Времени было достаточно, но тут, по неумолимому требованию закона, власть диктатора кончилась. Результатом ежегодных выборов должно было стать назначение двух новых консулов.

Говорят, что Ганнибал тогда сказал: «Это облачко, возникшее на горизонте, в конце концов обернется бурей». Если это было действительно так, его слова можно истолковать по-разному. Его действия в это время представляют для нас загадку. Может быть, он привык к тактике Фабия? Навряд ли. Может быть, он понял во время второй военной зимы, что, как это открыл до него Пирр, он, возможно, никогда не будет в состоянии истощить безграничные ресурсы своего врага? Не подумывал ли он о том, чтобы пойти на компромисс, заключить мир и вернуться в Испанию? В Риме Фабий провозгласил: «Не видать ему никакого мира в Италии». Тем временем римский флот завоевывал позиции на Адриатике. На суше Ганнибалу не удалось привлечь на свою сторону никаких союзников Рима. Численность его армии, составлявшая 35 000 человек на Тразименском озере, возможно, возросла до 40 000, но не более. Армия, которую мобилизовал Рим, была значительно больше. И эта армия стала мишенью Ганнибала.

Что бы ни замыслил сын Гамилькара, он держал свое собственное войско в целости и сохранности, в то время как медленно продвигался по землям ближайших союзников Рима. Нужный ему провиант он находил у них. И по мере приближения конца зимы этот поиск провианта привел его на римские военные склады, где хранилось зерно. Его пассивность, загадочная для нас, удивляла и его врагов. До Рима дошли слухи, что Ганнибал планировал отойти к дружелюбным цизальпинским галлам.

Более того, недостаток в продовольствии стали испытывать и римляне, в результате того, что карфагеняне опустошали их поля. Самый надежный союзник Рима, Гиерон Второй, стареющий тиран Сиракуз, послал в дар сенату зерно и статую Победы, на которую пошло 220 фунтов золота. Обычно, из соображений престижности, сенат, как глава Римской империи, отказывался принимать такие подарки от менее значительных союзников, но в этом случае сенат принял и золотую статую, и зерно. Граждане, которым приходилось довольствоваться скудным рационом, начинали терять терпение, а они были избирателями.

В то же время гневные протесты посыпались со стороны обычно молчаливых самнитов, которые подвергались ограблению карфагенянами, в то время как сам Рим и обширная область Лациум оставались нетронутыми. Послы самнитов, неразговорчивые мужчины, обнаружили в Риме большую промышленную активность в районе Виа Сакра, где наемные ремесленники обогащались, изготавливая военное снаряжение для огромной новой армии. Здесь были замечены даже владельцы судов, проходившие через Форум в сопровождении толп прихлебателей. Театры и излюбленные места отдыха еще никогда не были такими переполненными, как во времена этой бурной деятельности в военное время.

Гнев самнитов разделяли плебеи, семьи которых страдали от голода. Эти плебеи толпились вокруг уличных трибун, возмущенно вопрошая, почему патриции, которые развязали войну, не предпринимают никаких усилий, чтобы закончить ее. Влиятельное движение «Земледелие и Италия» выставило на каждой трибуне по оратору, которые жаловались на то, что сельское хозяйство и сама Италия больше всего пострадали от вторжения Ганнибала. Среди ораторов-политиков самым популярным оказался, пожалуй, некий Теренций Варрон, человек новый.

Варрон не отличался особыми способностями, но он нравился толпе. Он умел говорить. «Сенаторы-фабианцы говорят нам, что их цель – уберечь республику, но, уберегая, они удерживают нас от обуздания Ганнибала». Отсюда был один шаг до обвинения лидеров в затягивании войны и заявления, что он, Гай Теренций Варрон, положил бы ей конец при первой возможности. И всего один шаг от того, чтобы пообещать, что если бы командовал он, то сделал бы все, чтобы добиться победы в тот же день, как он предстанет перед ненавистными пунийцами.

Это было именно то, чего хотели народные собрания. Варрон стал плебейским консулом, пришедшим на смену диктаторам во время ежегодных выборов.

Когда в новом году обратились к предзнаменованиям, все увидели, как кровоточат изображения богов войны, – это был знак, что сами боги призывают людей взять в руки оружие.

К тому же выборы патрицианского консула были отложены из-за недвусмысленных споров между группировкой фабианцев с ее политикой войны на истощение и партией Эмилиев – Сципионов с ее политикой полной мобилизации, нацеленной на то, чтобы победить врага. Варрон (уже избранный), отец которого занимал видное положение в торговле мясом, поддерживал группировку Эмилиев, обладавших большим влиянием в этой отрасли.

Фабий неустанно сражался со своими оппонентами. Но Медлитель полностью утратил поддержку народа и лишился последователей в сенате, когда пришло сообщение о том, что Ганнибал опустошал поля, но не тронул землевладений Фабия, в то же время разграбив все вокруг.

После этого Медлителю пришлось уступить под давлением общественного протеста. И случилось так, что вторым, патрицианским консулом был выбран Эмилий Павл, пожилой человек знатного происхождения, который с большой неохотой занял этот пост, означавший, что он должен предпринять все, чтобы закончить войну.

Эмилий Павл был одним из тех пяти послов, которые приезжали в совет Карфагена с сообщением о том, что Рим начинает войну. Стало быть, он в состоянии закончить ее. Говорят, что Фабий предупреждал Эмилия: «Ты еще убедишься, что Теренций Варрон более опасный враг, чем Ганнибал».

Воинственные настроения воцарились во всех слоях римского общества летом 216 года до н. э. Свыше ста сенаторов оставили свои посты, чтобы влиться в легионы. Рыцарский орден полностью вступил в кавалерийские декурии. Добровольцы из низших классов надеялись захватить в карфагенском лагере богатые трофеи и новых рабов. Общая численность новой армии возросла до 85 000 человек, более половины из которой приходилось на долю свежих рекрутов.

Даже военные советники сената наконец согласились перейти в наступление. Они подчеркнули, что в битве при Треббии легионы не были сломлены, в то время как у Тразименского озера они были не в состоянии даже сохранить боевой строй. Новая супер армия из восьми легионов, самая крупная в истории Рима, совместно с союзными войсками не могла не одержать победу в традиционном римском бою с мечами и щитами. Потребуется, конечно, положить много жизней, но Ганнибал не сможет выдержать такого кровопролития. К этому времени римские военачальники знали все уловки Ганнибала. Никакие хитрости пунийцев не могли вывести из строя восемь легионов на твердой земле открытого пространства средь бела дня.

Никто не был так полон решимости, как Минуций, который должен был возглавить командование. Сейчас на него смотрели как на человека, имеющего самый большой опыт для борьбы с Ганнибалом. Среди молодых и неискушенных представителей общества Публий Корнелий Сципион, который помогал своему раненому отцу при Треббии, забыв о политических разногласиях, поступил на военную службу в качестве трибуна.

Небольшой инцидент напугал эту добровольную армию, когда она продвигалась, чтобы присоединиться к армии ветеранов. До Рима дошло известие о том, что Ганнибал разграбил еще одно армейское зернохранилище, на этот раз в полуразрушенной деревне Канны, на дальнем Адриатическом побережье. Не бог весть какое событие, но сенат, а также народные собрания не могли позволить этому карфагенянину хозяйничать в Италии хотя бы еще одну неделю. Сенат приказал всем войскам объединиться и выступить против Ганнибала. Новые консулы должны были взять на себя командование.

После ухода новой армии все сообщения, приходящие с востока, должны были немедленно передаваться в сенат, а оттуда – толпам, собиравшимся у трибуны римского Форума.

Первые сообщения обещали удачу. Новые отряды, напав на карфагенский сторожевой лагерь, нашли там огромное количество серебряных и ювелирных изделий, которые лежали в брошенных палатках, словно дожидаясь того, чтобы их забрали римляне. Костры, на которых готовили пищу, все еще горели, и воодушевленные легионеры, вырвавшись из-под контроля военачальников, бросились в погоню за ненавистным врагом.

Набег похожих на привидения нумидийских всадников был отбит удачно, и войска консулов, Эмилиана и Варрона, выступили вслед за этими всадниками.

Две римские армии объединились, преследуя Ганнибала. При их приближении он оставил свой лагерь, чтобы отступить через реку Офид.

Здесь, на открытой долине у Канн, консулы оказались в непосредственной близости от него.

Это было в третий день августа.

Невидимые высоты

Один из свидетелей видел Ганнибала, стоявшего на рассвете рядом с любимым конем. Это было на холме – самой высокой точке равнины. Ветер трепал его легкую накидку и длинную гриву боевого коня. Ветер дул Ганнибалу в спину, с запада. Местные жители называли этот ветер «волтурном». Это был обжигающе горячий пыльный ветер.

Со своего поста Ганнибал мог обозревать всю серую равнину, от которой было не более трех миль до Адриатики. Между ним и побережьем медленно продвигалась длинная цепь римских легионов, следуя за застрельщиками. В этой цепи шла, шеренга за шеренгой, дисциплинированная пехота, продвигаясь медленно, чтобы держать ровный строй когорт. Когда солнце прорезалось сквозь мглу, стало возможным различить по концам цепи всадников – неизменный штурмовой отряд римской армии. Отблеск металла на правом фланге римлян свидетельствовал о том, что тяжелая кавалерия переместилась туда. Эти закованные в броню всадники фактически заполняли все пространство между арьергардом легиона и извилистой рекой, через которую Ганнибал решил переправить свой последний лагерь в долину у Канн. Поселение с его каменными домами находилось на крутом взгорье между окончанием карфагенского строя и рекой. Оно было необитаемо и являло собой препятствие для продвижения римской тяжелой конницы.

Как только начало светать, Ганнибал приказал, чтобы его собственная тяжелая конница (лучшие испанские и африканские всадники) неспешным аллюром двинулась туда под командованием Ганнона, сына Бомилькара, который был прирожденным воином.

Ганнибал редко надолго выпускал из поля зрения этих всадников Ганнона, которые ждали сейчас под прикрытием холма у Канн. К этому времени рядом с ним на холме напротив Канн оставалась только небольшая группа младших военачальников и нарочных. Все они следили за передвижением время от времени скрывающихся в облаках пыли легионов, не веря своим глазам.

Один из них, по имени Гискон, покачал головой и сказал:

– Просто невероятно видеть сразу такое множество людей.

Ганнибал, повернувшись, взглянул на Гискона и взволнованные лица вокруг и заговорил:

– Я скажу вам еще более невероятную вещь.

Все посмотрели на него в ожидании, удивляясь тому, что он улыбается в такой момент.

– Среди всего этого множества людей нет ни одного человека по имени Гискон.

Тут все засмеялись, в том числе и Гискон, и не только потому, что знали, что он не отличается особой сообразительностью, но и потому, что Ганнибал был в состоянии шутить. Напряжение спало. Когда нарочные спешно отправились передавать послания, они рассказали об этой шутке конюхам и водовозам.