Текст книги "Моя бабушка курит трубку (сборник)"

Автор книги: Гарик Сукачёв

Неприкасаемые часть II

След тишины

 
Когда я проснулся,
Было примерно около пяти часов.
Я спал всего два.
Я посмотрел в окно,
Но за коробками домов
Не увидел лесов.
Я посмотрел поверх домов,
Но не заметил
Ни серпа месяца, ни луны.
Я пожал плечами и закурил,
Я одел штаны
И нащупал в кармане
Теплый след тишины.
И я нащупал в кармане
Теплый след тишины.
 
 
Я прошел на кухню
И нажал выключатель,
Но лампа не зажглась —
Видно кончился ток.
Я полез в холодильник
За бутылкой «Клико»,
Но там дремал одинокий сырок.
Я пожал плечами
И вспомнил твой номер,
И набрал твой номер,
Чтоб узнать твои сны.
Но гудки затаились,
И я в трубке услышал
Только теплый след тишины.
 
 
Я одел пальто
И вышел на улицу.
Там плакал асфальт,
И дремали такси.
Я поднял камень
И бросил в урну,
И она отозвалась
Нотою «си».
Я пожал плечами
И посмотрел в небо,
Там уже умирали
Чьи-то тихие сны.
Я полез в карман
И нащупал в кармане
Только теплый след тишины
 

Право на выбор

 
Кто-то сидел в прокуренной кухне,
А кто-то гулял босиком.
Кто-то ночью не спал,
Кто-то утром не встал.
Кто-то целовался в лифте тайком.
Кто-то думал:
«Я, как Гребенщиков,
Я даже круче умею петь».
А кто-то встал у края крыши
И захотел улететь.
Но впрочем,
У каждого есть право на выбор,
Право на выбор.
 
 
Обручальные кольца
Пропил сосед —
Он в запое две тысячи лет.
На заборе написано «Виктор Цой»,
Но за этим забором ничего нет.
Электричка опоздала на 15 минут,
И ты боялась, что скажет мать.
А наутро все изменится и перетрется,
Но к вечеру вновь повторится опять.
Но впрочем,
У каждого есть право на выбор,
Право на выбор.
И кто-то снова будет грустить
На кухне,
А кто-то не сможет заснуть.
Кто-то скажет:
«Да я же люблю тебя, глупая».
Чей-то автобус захочет свернуть.
Кто-то поставит все на удачу,
А кто-то бросит семью.
Но только один хоть чего-то изменит —
Тот, кто встанет на крыше,
На самом краю.
Тот, кто встанет на крыше,
На самом краю.
Но впрочем,
У каждого есть право на выбор,
Право на выбор.
 

Города, где после дождя дымится асфальт

 
Ветер падет на прокуренный снег,
И взгляд превратит воду в огонь.
Где мы просочимся
В воронки столиц
И разбросаем усталые руки
На черных перинах ночей.
Но что мы сможем понять?
Но что мы сможем сказать
О городах, о городах,
Где после дождя дымится асфальт?
Зажмурив глаза и замкнув на замок,
В отрезок ужав единицу пространства,
Пустые пропасти ртов,
Что пахнут могилой
За лживой оградой
Акрополей наших отцов.
Но что мы сможем понять?
Но что мы сможем сказать
О городах, о городах,
Где после дождя дымится асфальт?
Меня видели вчера, танцующим степ,
На раскаленной игле.
Я зарезан на рейде в районе Борнео
В пьяной драке на корабле.
Я тот человек, кто получал
Заздравную чашу из рук палача.
Я выпускал электрический ток
Одним поворотом стального ключа
В города,
Где после дождя дымится асфальт.
 
 
Где взгляд, как приказ
Для начала движенья.
А бритва является символом веры.
А точка отсчета вселенной —
Всего лишь бумага и формула букв.
Я встретил вчера старика —
Он умел глотать огонь.
Он умел предсказывать судьбу.
Но он ничего не знал,
Но он ничего не знал
О городах, о городах, о городах,
Где после дождя дымится асфальт.
 

Окно на окраине

 
Мелкий дождь стучит по крышам,
По деревьям, по углам.
Русый мальчик еле дышит,
Прислонил ладонь к губам.
Напевает за оконцем
Ветер тихие слова.
Только сумрак,
И к японцам до утра
Сбежало солнце – огневая голова.
Грусть и трепет расставанья,
За спиной часы: тик-так.
И от теплого дыханья
На стекле вспотел пятак.
Гривой туча за оконцем,
А под нею звезд канва.
Только ветер.
И к японцам до утра
Сбежало солнце – огневая голова.
Грустный мальчик тянет пальчик,
На реснице спит слеза.
Он рисует рот и носик,
И японские глаза.
Дождь и сумрак за оконцем
Да под тучей звезд канва.
Только ветер,
И к японцам до утра
Сбежало солнце – огневая голова.
Дождь и сумрак за оконцем,
Да под тучей звезд канва.
Дворник-ветер,
Но японцем на стекле
Смеется солнце – огневая голова.
 

Песни с окраины

За окошком месяц май

 
А за окошком месяц май,
Месяц май, месяц май.
А в белой кружке черный чай,
Черный чай, черный чай.
А в доминошне мужички,
Мужички, мужички.
Да по асфальту каблучки,
Каблучки, каблучки.
 
 
Зацокал в сквере соловей,
Как шальной, как шальной.
Сосед полковник третий день
Сам не свой, как больной.
Она не хочет, вот беда,
Выходить за него.
А он мужчина хоть куда,
Он служил в ПВО.
 
 
Орут под окнами коты
День и ночь, день и ночь.
От ихней сладкой маеты
Поутру теплый дождь.
Весной простужен и объят
Город мой, город мой.
И ветры весело галдят
Над рекой, над Москвой.
 
 
А в кружке чай давно остыл,
И погас беломор.
А на душе от слов и рифм
Перебор, перебор.
Ведь по асфальту каблучки,
Ведь здесь орет месяц май.
Здесь коты и мужички,
Приезжай, приезжай.
 
 
Здесь по асфальту каблучки,
И здесь орет месяц май.
Я подарю тебе Москву,
Поскорей приезжай.
 

Это был ангел

 
Я спросил его: «Друг,
Что ты делаешь здесь?»
Он ответил: «Так, просто сижу».
И спросил меня сам:
Слушай, а курево есть?»
«Вроде есть, – я сказал, – погляжу».
 
 
Протянул сигаретку
Ему я – он взял.
И задумчиво так
Закурил.
Ничего я на это
Ему не сказал,
А сел рядом у края перил.
 
 
Он курил и молчал,
И о чем-то вздохнул.
Я украдкой взглянул на него.
Нет, не молод он был,
Лет на сорок тянул.
Было жалко за что-то его.
 
 
Был устал он
И даже, казалось, небрит,
В волосах, словно пыль, седина.
Весь ссутулился он,
В чем-то грязном, больном
Были два его белых, прекрасных
Крыла.
 
 
Докурил он окурок,
Щелчком его пнул,
Полетел огонек вниз и в ночь.
Повернулся ко мне
И слегка подмигнул,
И сказал: «Ну, бросайся,
Чего же ты ждешь?»
 
 
Это был ангел. Это был ангел.
Это был ангел.
 
 
Я спросил его: «Друг,
Что ты делаешь здесь?»
Он ответил: «Так, просто сижу».
И спросил меня сам:
«Слушай, а курево есть?»
«Вроде есть, – я сказал, – погляжу».
 

Горит огонь

 
Горит огонь, горит,
Но что-то неможется,
Что-то грустится мне,
Что-то тревожится.
То ли себя потерял,
То ли раскис совсем.
Что-то забыл, не узнал,
Лодкою на мель сел.
 
 
Горит огонь, горит
Искрами по ветру.
Да что-то не в лад, невпопад
Ночью и поутру.
Расправить ли плечи, сказать
Слово, полслова ли?
Или поехать, пойти, побежать
В гору, под гору ли?
 
 
Горит огонь, горит
Все думками горькими.
Болит голова, болит
К похмелью,
к попойке ли.
Да что я, черт побери,
Чокнутый, сглазили?
Где светлые думы мои?
Пропали, завязли ли?
 
 
Горит огонь, горит,
Не сходится с думами.
Да как кто-то в душе бередит
Рваными струнами.
Да, ладно, ребята, пустяк,
Что было – запомнили.
Прижмусь я поближе к костру
Лицом и ладонями.
 

Витька Фомкин

 
Где-то возле Ордынки
Или возле Таганки,
Или где-то еще,
Заблудившись весной,
На неверных ногах
После выпитой банки
Витька Фомкин, монтер,
Добирался домой.
 
 
А на улице ветер,
Подворотнями – лужи,
Да за каждым углом —
Милицейский свисток.
Дома Люська, жена,
Заварганила ужин.
Виктор Люсе купил
На аванец платок.
 
 
Вот какая-то арка —
Мысль в Витьке пробудилась.
А за ней и пузырь
Начинает бурлить.
Работящей рукою
Витька лезет в ширинку,
За ширинкой «братан»
Очень хочет отлить.
Вот она понеслась,
Веселясь и играя,
Заходила ручьем
По шершавой стене.
Витька даже вспотел,
Рукавом вытирая
Пот со лба, вспоминал
О Людмиле, жене.
 
 
За спиною три тени
Появились так быстро,
Что Витек не успел
Устоять на ногах.
Их под утро поймали,
Они были таксисты.
Монтировку нашли
Рядом с ним в двух шагах.
 
 
Витька Фомкин лежал
Удивленный и грустный.
А холодный асфальт
Он собою накрыл.
И уже не подарит
В подарок он Люське
Тот платок, что вчера
На аванец купил.
 

10 000 километров

 
Между нами 10 000 километров.
Все перроны, перегоны да дожди.
Горы белых облаков
И стаи ветров.
Но я скоро уж приеду – подожди.
 
 
Там, где я, – бабульки
С пареной картошкой,
Там подсолнухи
Осыпались в кульки.
Там мохнатые окошки
Да лукошки.
Там палят свои
Цигарки мужики.
 
 
Расплескался я
Чайком вокруг стакана.
Стал вчерашнею газетной полосой.
Я – стоянка 5 минут,
Рычаг стоп-крана.
Я стал лесом, проводами
Да луной.
 
 
Между нами 10 000 километров,
Утр, перронов и деревень во тьме.
Но уж очень скоро
В сереньком конверте
Я приеду и прижмусь к тебе.
 

Но все это будет

 
Мы покинем вагоны и поезда.
Мы уйдем из теплушек и эшелонов,
Чтоб шагнуть на перроны
И уйти в города
С полустанков и станций
В деревни и в села.
 
 
Но все это будет
Тогда, когда
Закончится последняя война.
 
 
В безмятежных перинах
Мы забудемся сном.
Нас согреют родные дома и постели.
Мы достанем замки
И покрепче запрем
За дверями шкафов
Фронтовые шинели.
 
 
Но все это будет
Тогда, когда
Закончится последняя война.
 
 
На прокуренных кухнях
Мы заварим чайка.
А потом разольем его
В чашки и кружки.
И в ближайшей пивнушке
Мы дерябнем пивка.
 
 
В магазине напротив
Возьмем по «чекушке».
Но все это, конечно, будет
Тогда, когда
Закончится последняя война.
 

Дроля (любимый)

 
Гарью, дымом да быльем
Все судьба куражится.
Или вьюга бьется в дом,
Или только кажется.
Без тебя и дом пустой,
Без тебя мне мается.
Дроля мой, ах, дроля мой,
Где же ты шатаешься?
 
 
За окошком вьюга зла
Да пороша ранняя.
А в печи – одна зола,
А в груди – страдания.
Иль на картах погадать,
Да что-то не гадается.
Дроля мой, ах, дроля мой,
Без тебя мне мается.
 
 
Поднимусь я в небеса,
Заберусь на горы я,
Чтоб найти твои глаза
Да кудри твои черные.
Я ж и баньку истоплю.
Дам шелковые простыни.
Дролечка, тебя люблю
Без продыху, без остали.
 
 
Гарью, дымом да быльем
Все судьба куражится.
Или вьюга бьется в дом,
Или только кажется.
Без тебя и дом пустой,
Без тебя мне мается.
Дроля мой, ах, дроля мой,
Где же ты шатаешься?
 

Кризис среднего возраста

Вниз по течению реки

 
Вниз по течению реки,
Где дельта теряется за поворотом,
Вниз по течению реки,
Мимо ржавых бакенов
И красных холмов.
Собери свои манатки:
Фонарь, старый нож, гвоздь, яблоко и спички,
Привяжи себя к попутному бревну
И будь таков!
Вниз по течению реки! (4р.)
 
 
Автоответчик отзовется коротким гудком,
На углу переулка кто-то взглянет в небо
Просто так, просто так.
Хромая собака перебежит дорогу,
Жалобно взвизгнет, вспомнит о чем-то
И испуганно спрячется за мусорный бак.
Собери свои манатки:
Платок, карандаш, просроченный единый,
Пустую мыльницу и куклу без левой руки.
Привяжи себя к попутному бревну,
Оттолкнись от берега
И просто плыви
Вниз по течению реки. (4р.)
 
 
… Сорок лет назад
Произошел забавный случай.
Один солдат играл в орлянку,
И в результате игры он выиграл велосипед.
И он крутил педали по пшеничному проселку,
И встретил девушку у кромки леса,
Он посадил ее на раму
И быстро домчал домой.
А потом, а потом он ушел в поход
И так прославился, что стал генералом
И героем сражений.
А девушка 30 лет его верно ждала.
И они стали семьей.
И теперь она ходит по тонкой проволоке
Под куполом цирка.
А он глотает огонь и умеет
Делать из дамских перчаток
Маленьких золотых голубей.
Собери свои манатки:
Фонарь, старый нож, гвоздь, яблоко и спички,
Просроченный единый и куклу без левой руки.
Привяжи себя к попутному бревну,
Оттолкнись от берега
И просто плыви
Вниз по течению реки.
 

Телефонные парни

 
В одиночку и парами в кухонный свет
Входят в мой дом телефонные парни.
И свет обретает и поступь, и след,
И мышью прячется за дым сигарет,
Когда в него входят телефонные парни.
 
 
Они отвечают всегда невпопад,
Их лица как лед, их улыбки как камни,
Они мне соврут и во мне наследят,
Они мне соврут и во мне наследят
Телефонные парни, телефонные парни.
 
 
Я, быть может, им даже в ответ улыбнусь,
Или сяду на стуле смелей и вальяжней,
Но они все равно никуда не уйдут,
Никогда не уйдут, ни за что не уйдут
Телефонные парни, телефонные парни.
 
 
… Но можно потихоньку спрятаться в ванной
И там открыть краны – синий и красный.
И когда вода хлынет столбиком в трубы,
То можно заплакать, и они не услышат,
Телефонные парни (4р.)
 

Знаю я, есть края

 
Знаю я, есть края,
Походи, поищи-ка, попробуй.
Там такая земля, там такая трава.
А лесов, как в местах тех,
Нигде, брат, в помине и нет.
Там в озерах вода, будто божья роса,
Там искрятся алмазами звезды
И падают в горы.
Я б уехал туда, только где мне
Достать бы билет?
 
 
А билету цена – медный грош,
Да простая копейка,
Но его не найти, но его не купить.
Билетершу в окошке об этом проси, – не проси.
Мне один пассажир говорил, будто ехал туда,
Но была кем-то сломана стрелка,
А другой рассказал о каком-то
Случайном такси.
 
 
Мне один пассажир говорил, будто ехал туда,
Но была кем-то сломана стрелка,
А другой рассказал о каком-то
Случайном такси.
Я давно разузнал много малых
И средних, и дальних маршрутов,
Только все не туда, хоть купе и СВ,
 
 
И всегда есть билеты на рейсы в различных портах.
Только в этих портах и на станциях тех
У меня никого почему-то,
Может быть, потому, что все мои
В тех прекрасных местах.
Только в этих портах и на станциях тех
У меня никого почему-то,
Может быть, потому, что все мои
В тех далеких местах.
 
 
И теперь для меня
Нет ни сна, ни покоя, ни места,
Как доехать туда, как туда долететь,
И кто сможет теперь мне помочь
Или все рассказать
О местах, что нет в карте
От Владивостока до Бреста,
Все об этих краях, куда
Мне очень надо попасть.
О местах, что нет в карте
От Владивостока до Бреста,
Все об этих краях, куда
Мне очень надо попасть.
 
 
Знаю я, есть края,
Походи, поищи-ка, попробуй.
Там такая земля, там такая трава,
А лесов, как в местах тех,
Нигде, брат, в помине и нет.
Там в озерах вода, будто божья роса,
Там искрятся алмазами звезды
И падают в горы.
Я б уехал туда, только где мне
Достать бы билет?
Я уеду туда, только где мне
Достать бы билет?
 

Барышня и дракон

Барышня и дракон

 
Барышня нашла этот сверток случайно,
Под лестницей между подвалом и лифтом.
Это случилось в районе хрущевок
Между Вокзальной и Красных связистов.
Она приезжала выпить чаю
И поболтать к подруге Наташе.
Она бы его не заметила вовсе,
Но вдруг услышала какой-то странный кашель.
 
 
Это было похоже на кашель хорька
Или какого-то другого мелкого зверька.
 
 
Она спустилась под лестницу
И сначала увидела фанерный ящик
И доски в углу,
А рядом с досками какой-то сверток.
Он лежал чуть правее на цементном полу.
И в этих тряпках, надежно спеленатый,
Покоился маленький красный дракон.
И как только барышня откинула тряпки,
Он принялся скалиться и кашлять хорьком.
 
 
Это было похоже на кашель хорька
Или какого-то другого мелкого зверька.
 
 
С его острых клычков стекала бурая пена,
Он злобно смотрел и по-щенячьи скулил.
Барышня захотела стереть эту пену,
Но дракон очень больно ее укусил.
И тогда она пошла в аптеку напротив
И накупила бутылочек веселых цветов,
Чтобы можно было кормить дракона
И не бояться его острых зубов.
 
 
Так они стали жить вдвоем,
Она кормила его, а он кашлял хорьком
Или каким-то другим мелким зверьком.
 
 
Однажды барышня захотела сменить пеленки,
Что были уже совсем несвежи.
А он взлетел на маленьких
Красных крыльях под потолок
И стал над нею кружить.
А потом он стремительно, выгнув спину,
Бросился вниз, целясь в горло ее.
Она отбивалась, но уже понимала.
Что дракон сильнее, и он ее убьет.
 
 
А он целился в горло ей и кашлял хорьком
Или каким-то другим мелким зверьком.
 
 
И к ней на подмогу примчался рыцарь,
Хранитель ключа и священных рун.
Он победил дракона и сковал цепями
Из сплавов тяжелых сапфировых лун.
А когда принц умчался, дракон заплакал.
Он плакал и плакал день и ночь напролет.
И когда прокричал девятый петух.
Небеса возвестили, что дракон умрет,
И она расковала волшебные цепи
И к соседке Руфиме позвонила она,
И пока соседка на кухне звонила,
Она села на стул и тихо так умерла.
Позвонили в милицию, позвонили в бригаду,
Подошел участковый, небрит и устал.
И он увидел ребенка мужского рода
Весом 3.800, который сладко спал…
 

Песня вольного стрелка

 
В горах и предгорьях цветут эдельвейсы.
В долине послышался крик коростели.
Мы скоро увидимся, будем мы вместе,
Дорога к тебе мою песню несет.
 
 
О, Белла, чао! О, Белла, чао.
О. Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао, чао, чао.
 
 
Где братья уснули навек под землею,
Уже прорываются первые всходы,
Учуявшие небо и запах свободы.
Там солнце к тебе мою песню несет.
 
 
О, Белла, чао! О, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао, чао, чао.
 
 
В провинциях малых, в домах под соломой,
Где мельницы машут своими крылами,
И женщины вслед долго машут руками.
Их нежность к тебе мою песню несет.
 
 
О. Белла, чао! О, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао, чао, чао.
 
 
Пропахнув пожаром, раскатные грозы
Опять полыхают, вдали полыхают,
Но свет их нестрашен, он путь озаряет,
Который к тебе мою песню несет.
 
 
О, Белла, чао! О, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао, чао, чао.
 
 
Так спите же, братья, под черной землею,
В горах зацветайте опять, эдельвейсы!
И грозы, горите!
Ножи, режьте хлебы!
И, женщины, плачьте!
И всходы, всходите!
Где нежность и солнце, где свет и надежда
К одной лишь тебе мою песню несут.
 
 
О, Белла, чао! О, Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао,
О. Белла, чао. Белла, чао,
О, Белла, чао, Белла, чао, Белла, чао, чао, чао.
 

19.10.1997 г.

Песенка про Тому

 
Когда мне стукнет 20 лет,
Я убегу из дому —
Он думал так, он так мечтал
Всего лишь год назад.
Но время быстро пронеслось,
И он увидел Тому.
И никуда, и ни зачем
Совсем не убежал.
Она работала в седьмом отделе гастронома,
Он серый чек ей протянул
И вдруг ее спросил:
Простите, а как Вас зовут?»
Она сказала: «Тома».
И тут он понял: без нее
Ему жить нету сил.
Он предлагал поехать с ним
К Курилам иль на Каспий.
И уверял, что хочет стать
Отличным моряком.
Она смотрела на него
Хитро, но не без ласки.
А серый глаз ее сиял
Недобрым огоньком.
И вот однажды ввечеру
К ее пришел он дому,
И он увидел, что она
Сегодня не одна.
В квартире Томиной сидел,
Рукою гладил Тому
Какой-то смуглый человек
И пил бокал вина.
Он не решился попросить
У Томы объяснений,
И повернулся уходить,
Она же догнала и прошептала:
«Это брат приехал из Армении».
Но понял он, что в этот раз
Она ему врала.
Он хлопнул дверью
И ушел навек, бесповоротно.
Ведь Томе он не смог простить
Измены ни за что.
И он уехал далеко,
На станцию Капотня,
А где в Москве живет она
Не помнит уж никто.
 

1997 г.

Ритка Дорофеева

 
Что мне делать? Я пропал.
Ритка, что ты сделала?!
Твое тело – крахмал,
Белей снега белого.
Отравило мне судьбу,
Отняло профессию.
Ритка! Я тебе не вру
Всей вот этой песнею.
 
 
Ритка Дорофеева!
Что же ты наделала?!
Твое тело, вот дела,
Белей снега белого.
 
 
Я работал в РСУ цементобетонщиком,
А теперь я на углу с розовым бидончиком.
Бросьте, братцы, мне в бидон
Рублики, копеечки.
В Ритку я давно влюблен,
Это вам не семечки.
 
 
Ритка Дорофеева!
Что же ты наделала?!
Твое тело, вот дела,
Белей снега белого.
 
 
Мне прораб Кузьмич читал
О женском поле лекции.
Только я совсем пропал
От твоей комплекции.
Всю работу задвигал.
Все планы и задания.
И тогда Кузьмич сказал мне:
«Леша, до свидания».
 
 
Ритка Дорофеева!
Что же ты наделала?!
Твое тело, вот дела.
Белей снега белого.
 
 
И теперь сижу-тужу
Бомжем на Арбате я.
Напирает на меня
Нищенская братия.
Тычет палкой да культей,
Мол уходи отселева.
И хохочет надо мной
Ритка Дорофеева.
 
 
Ритка Дорофеева!
Что же ты наделала?!
Твое тело, вот дела,
Белей снега белого.
 

27 июля 1998 г.

Ничего не надо

 
Ничего не надо, подай-подайте мне гитару,
Шелковые струны да сере-серебрянные колки,
Да родную женку, да ребят любимых,
Да сынка-сынулю со мною рядом посади.
Запоет гитара, заиграют струны,
Загрустит о чем-то родная жена,
Улыбнется Петька, чертыхнется Димка,
А Шурка нарисует белого слона.
В доме будут звуки, в доме будут взгляды,
На столе бутылочка, а на плите чаек,
Ничего не надо – лишь бы были рядом
Милые мои ребята Ольга да Санек.
Ничего не надо – лишь бы были рядом
Милые мои ребята Ольга да Санек.
Затрындит над ухом телефончик черный,
В трубке дальний голос: «Горыныч, я живой!»
Я воскликну: «Ванька!», а Шурка свистнет в трубку,
А Ольга улыбнется: «Ванечка, родной!»
Я воскликну: «Ванька!», а Шурка свистнет в трубку,
А Ольга улыбнется: «Ванечка, родной!»
Ничего не надо, подай-подайте мне гитару,
Шелковые струны да сере-серебрянные колки,
Да родную женку, да ребят любимых,
Да сынка-сынулю со мною рядом посади.
Да родную женку, да ребят любимых,
Да сынка-сынулю со мною рядом посади.
 

Цыганочка

 
Что за жизнь, как черта
А за ней – ни черта.
А за ней ничего.
Эх, не видать никого.
Погляжу я прямо в край,
А там держись, не зевай.
Что б не взять, эх, не украсть,
Что б за так не пропасть.
По башке жизнь ключом,
Только все нипочем.
Глянул в бок, там в ночи
Только пни да сычи.
Я не пил, эх, не гулял,
Я не крал, но пропал.
Но сгорел я на раз
От ее черных глаз.
Ах, восемь бед – один ответ,
Дай-ка, друг, мне сигарет,
Дай-ка, брат, закурить,
Чтобы сдуру не дурить.
Ты играй, играй, играй, играй гармоника,
Да не шибко так, не громко, а тихонько.
Ты играй, играй, играй, играй рассказывай,
О том как побьется мое сердце.
Эх, гитара, струны звонки,
Вы пропойте той девчонке,
Как моя душа болит, эх,
Как вино не веселит.
 

Нулевой километр

Посвящается другу Димке.

 
На нулевом километре,
Где ольха и осины,
Где гроздья рябины
Себя снегирям отдают,
Стоят два человека,
Два нестарых мужчины
И какую-то песню
Негромко поют.
 
 
А в песенке той и про ночь, и про день,
А в песенке той про любовь и надежду.
Про самых надежных и верных на свете друзей,
Про стариков и детей, и про любимых, конечно.
 
 
На нулевом километре,
Где большие машины,
Уезжая навек, на прощанье
Уныло ревут,
Стоят два человека,
Два нестарых мужчины
И о чем-то негромко
Беседу ведут.
 
 
А беседа про ночь, а беседа про день,
Что такое любовь и что такое надежда.
А беседа про самых надежных и верных друзей,
Про стариков и детей, и про любимых, конечно.
 
 
На нулевом километре,
Где столбам снится небо,
А по небу шатается
Стая веселых галчат,
Стоят два человека,
Просто два человека.
Они курят одну на двоих
И о чем-то молчат.
 
 
Их молчанье про ночь, их молчанье про день.
Про любовь их молчанье и про святую надежду.
Про самых надежных и верных на свете друзей.
Про стариков и детей, и про любимых, конечно.
 

1998 г.