Текст книги "Ночь без алиби"
Автор книги: Ганс Шнайдер
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
– Вы сослужили себе плохую службу, – говорит он с сожалением. – При условии, конечно, что вы не отклонялись от правды. Свидетели противоречат друг другу во всем, за исключением главных фактов. Главные – совпадают без единого зазора и в точности восстанавливают то звено в цепочке доказательств, которое было выбито свидетельством Сони Яшке. Накануне вашего освобождения прокурор просил вас, чтобы вы немедленно сообщали нам обо всем подозрительном. Для вашей же пользы. Чтобы доказать вашу невиновность. А вы что? Затеяли игру с вашей свободой и с нашей работой. Вместо того чтобы действовать последовательно и целеустремленно… Как вы могли проявить такую безответственность, легкомыслие? Хорошо, судя по тому, что вы рассказали, вы осознали свои ошибки, раскаялись в своей самодеятельности и сообщили все, что вы знали и о чем догадывались. Мы верим вам. И понимаем также, что вчерашние события застали вас врасплох, что у вас не оставалось времени разумно осуществить ваше решение, потому что приняли вы его, к сожалению, поздно, если не слишком поздно.
Что я могу ответить? Сколько раз я со дня моего ареста сам себя упрекал в том же, а что толку? Извинения, отговорки, самонадеянность, а в результате полный провал, я не справился с задачей. Теперь лишь одна надежда, одна-единственная, и Вюнше понимает меня, когда я устремляю на него умоляющий взгляд.
– Ну, ну, смотри не разревись еще.
– Однако алиби явно безупречны. Как вы думаете, стала бы ваша мать давать показания против вас вопреки голосу рассудка? – спрашивает Гартвиг.
Я мотаю головой.
– Вот видите! Я тоже этого не допускаю, – говорит он, – но она подтвердила, что ее муж, Эдвин Вайнхольд, в день убийства весь вечер не выходил из дому. Он был то в кухне, то сидел в комнате у Фрица. Итак, два свидетеля. Даже если вычеркнуть вашего братца, остается заслуживающая доверия мать.
– Значит, мне конец, – шепчу я.
– Еще нет, – твердо говорит Вюнше. И, неожиданно улыбнувшись, повторяет: – Нет, до конца нам еще далеко!
– Можно задать вопрос?
– Пожалуйста.
– Верно ли, что этот Дитер Коссак умер в больнице?
– К сожалению. Больничный архив подтвердил: тяжелые ранения мозга минными осколками… Итак, теперь еще одна – последняя – очная ставка втроем. Возьмите себя в руки, иначе испортите нам опять что-нибудь… Прошу обоих свидетелей!
Полицейский у двери отвечает: «Есть!» – и вызывает из соседней комнаты старика. Фриц появляется лишь после вторичного вызова. Войдя в кабинет, он останавливается и с упреком смотрит на отца, а тот предостерегающе качает головой. Фриц, видимо, не понял, чего хочет старик, и невольно открывает рот, чтобы спросить его. Но Вюнше начеку.
– Прошу без разговоров! – приказывает он. Неожиданно распахивается дверь и в комнату влетает какой-то молодой сотрудник угрозыска. Взглянув на нас, он подходит к Вюнше и прокурору и что-то шепчет им на ухо. Оба тут же поднимаются из-за стола. Вюнше на секунду задерживается, отдавая распоряжение надзирателю: следить, чтобы мы не переговаривались, и догоняет в дверях Гартвига.
Мы трое сидим и молчим. Атмосфера до того тягостная, что даже пот на лбу выступил. Взгляд скользит поверх голов сидящих, перебегая со стены на стену. Замечаю, что «свидетели» нервничают. Наверно, злятся друг на друга за то, что показания не совпали. Так и хочется взять их за шиворот и стукнуть лбами. Расшиб бы им лбы, пока не сказали бы правду. Тяжелое это занятие подавлять в себе гнев, но надо слушаться Вюнше.
Через четверть часа возвращается молодой сотрудник. он велит накормить нас обедом и привести обратно. Я выхожу первым. Издали вижу, как в другом конце коридора Гартвиг впускает в комнату одетую в черное женщину: мою мать. Я в испуге останавливаюсь. Надзиратель подталкивает меня. Зачем она сюда пришла? Значит, что-то важное, раз Вюнше и Гартвиг не отправились обедать.
О еде даже думать не хочется, кусок не идет в горло. Отодвигаю миску и жду. Скорее бы приходили за мной.
После трех часов изнурительного безделья наконец вызывают. И вот я снова в кабинете Вюнше. Гартвиг листает какое-то старое, пожелтевшее «дело» и курит, жадно затягиваясь, – единственный признак его волнения. Случилось что-то непредвиденное! И Вюнше не может скрыть беспокойства. Либо рухнули все его расчеты, думаю я, либо он узнал нечто важное, что окончательно подтвердило его выводы. Я невольно съеживаюсь, хотя не могу догадаться, к кому относится этот суровый взгляд. Вюнше, полистав протоколы, оглядывает по очереди нас троих, потом смотрит на Гартвига и неожиданно улыбается.
– Дело окончено, – объявляет он. – Убийца сидит в этой комнате.
Его глаза пригвождают меня к стулу. Я судорожно вздыхаю и дрожащими пальцами тереблю верхнюю пуговицу рубашки. Мне вдруг стал тесен воротник. Расстегнуть его не удается, и оторванная пуговица летит на пол. Слева от меня закряхтел старик. Фриц сжался в комок.
Вюнше приоткрыл рот. Сейчас назовет имя убийцы. Ну чего же он медлит, черт возьми!
– Сначала небольшая задачка на сообразительность, господа! – Голос его звучит удовлетворенно, чуть насмешливо, даже с ноткой превосходства. – Вы знаете что-нибудь о группах крови?
Я машинально киваю, словно могу помочь ему в этом вопросе. Оба «свидетеля» не шелохнулись. Вюнше, выдержав паузу, продолжает:
– Фриц Вайнхольд, у вас вторая группа. Вы вполне уверены, что Эдвин Вайнхольд ваш отец?
Старик вскакивает, опрокинув стул.
– Это ж бесстыдство, я протестую! – кричит он, побагровев.
Вюнше спокойно оглядывает его, выжидая, пока тот усядется.
– У вас, Эдвин Вайнхольд, четвертая группа крови. По научным данным, Фриц может быть вашим сыном, потому что он унаследовал от вас один из ваших двух агглютиногенов, а именно ген «А». Так что нет причины для беспокойства. Все это настолько бесспорно, что нам не понадобится выяснять группу крови вашей супруги. Сколько бы у вас ни было детей, ни у одного не может быть первой группы, даже если у матери первая группа.
Старик комкает в руках свою воскресную шапку. Все непонятное угнетает его. А эти научные выкладки ему явно недоступны. Кроме того, он, кажется, не решил, как ему следует отнестись к словам Вюнше. В шутку или всерьез? Инстинктивно он чует опасность.
Вюнше неторопливо изучает наши физиономии, затем продолжает:
– Между прочим, у Вальтера Вайнхольда чистая первая группа. Это мы установили еще на первом следствии.
Ничего не понимаю. У меня первая, но у отца с четвертой группой таких детей быть не может…
– Я… не его сын? – спрашиваю я, заикаясь.
Вюнше утвердительно кивает. Только теперь до старика доходит смысл сказанного. С диким криком он вскакивает с места и бросается к столу, но схватить бумаги не успевает. Полицейский выворачивает ему руки за спину. Старик лягает его по коленке. С помощью Вюнше старого Вайнхольда усаживают на место. Старого Вайнхольда? Да, старого Вайнхольда, который больше не приходится мне отцом!
Во время этой сцены прокурор спокойно сидит и наблюдает, только наблюдает.
– Кто же я тогда? – спрашиваю я недоуменно.
– Прежде всего вы не Вайнхольд, это несомненно. Удивительно другое: у погибшего Дитера Коссака, согласно больничной записи о переливании крови, указана четвертая группа, а у старшего Коссака и его жены была первая.
Я больше не в силах следить за ходом рассуждений. Болит голова. Вижу лишь, как шевелятся губы Вюнше. Отдельные слова еще долетают до моего слуха, но общий смысл сказанного я не улавливаю. Наконец чувство головокружения проходит. Смотрю налево: возле старика стоит полицейский и надевает ему наручники. Наверно, старый Вайнхольд никак не хочет смириться.
– Итак, согласно свидетельству Мозера, Дитер Коссак остался жив после взрыва, но в то же время в больнице умер какой-то Дитер Коссак, который не мог быть сыном родителей с первой группой крови; а поскольку у Вайнхольдов есть двое поныне здравствующих детей, то подделка ясна: Эдвин Вайнхольд не убивал ребенка, а лишь подменил имя и фамилию, чтобы избавиться от неудобного законного наследника коссаковского двора. Итак, Вальтер Вайнхольд, отныне вас зовут Дитер Коссак! Маленький Вальтер Вайнхольд был смертельно ранен при взрыве мины, Дитера же Коссака ранило легко. В этом возрасте дети часто похожи друг на друга, а говорить оба малыша еще не умели.
– Ложь, гнусная ложь! – кричит старый Вайнхольд, по пыл его быстро иссякает, и он опускает голову.
– Нет, Эдвин Вайнхольд, ваша жена во всем призналась Уле Мадер. Обе приехали сюда, когда мы с вами беседовали перед обедом. Показания фрау Вайнхольд явились лишь отправным пунктом, остальное выяснилось быстро. Она хотела помочь. Но не вам и не своему родному сыну, а приемному. Отважная женщина. Она еще не знает о преступлении, совершенном ее ближайшими родственниками. Напротив: она рассчитывала, что вы оба вернетесь домой, и тем не менее сказала всю правду. Думаю, что Дитер Коссак не оставит такую мать.
Сквозь слезы я вижу, как позеленело лицо Фрица. Его вытаращенные глаза полны животного страха.
– Фриц Вайнхольд, вы знали об этом? – спрашивает его Вюнше.
Услышав свое имя, Фриц вздрагивает и поворачивается к отцу, но тот не отрывает глаз от пола.
– Да, – отвечает он еле слышно.
– Итак, вернемся к убийству Мадера.
Как же я забыл об этом! Убийца сидит здесь, в комнате, сказал Вюнше. Но кто он?
– Экспертиза установила, – говорит Вюнше, – что у Мадера была третья группа крови. – Он вынимает из папки письмо с фотографией и держит их передо мной. – Эти пятна крови, несомненно, принадлежат убитому. На фотографии мы обнаружили отпечатки пальцев, которые были оставлены там непосредственно после убийства, пока кровь еще не свернулась. Вы, Фриц Вайнхольд, утверждали, что в тот вечер, когда произошло убийство, ваш отец то и дело заходил в соседнюю с кухней комнату и мешал вам читать. Он как бы сновал между кухней и комнатой. Так ли это было?
– Да, – еле внятно отвечает Фриц.
– Это совпадает с показаниями фрау Вайнхольд. Ей я верю, но вам – нет. Действительно, Эдвин Вайнхольд, находясь дома, но мог совершить убийства. Но то, что дома были вы, ваша мать знала лишь со слов мужа, сама она вас не видела. А Эдвин Вайнхольд, как нам кажется, особого доверия не заслуживает. Вас не было дома, и не могло быть. Кровавые отпечатки пальцев на бумагах, лежавших в кармане Мадера, принадлежат вам, Фриц Вайнхольд!
Издав какой-то булькающий хрип, Фриц вскакивает со стула и бросается к дверям, но я, опередив полицейских, хватаю его за куртку. Вюнше надевает ему наручники. Фриц тычет скованными руками в сторону отца.
– Я не хотел этого делать! Поверьте мне, я не хотел! Он меня уговорил, запугивал до тех пор, пока я не согласился.
– В какой момент вы ударили Мадера ножом?
– Когда Вальтер прижал его к дереву. Я прятался за ним. Вальтер убежал. Я вынул бумаги из кармана Мадера и пришел домой раньше его.
– Чей был нож?
– Вальтера. Отец посоветовал взять его, когда я рассказал ему, что Вальтер поругался с Мадером у трактира. Потом я пошел вслед за ними в лес.
– А как быть с показаниями Мюллера? – спросил я.
– О, его предоставьте нам, – сказал Гартвиг, улыбаясь. – Еще одно преступление на его солидном счету.
Я стою у письменного стола и смотрю на Вюнше и Гартвига; мне хочется от души поблагодарить их, но я не нахожу нужных слов. Вюнше поднимается и, прощаясь, протягивает мне руку.
– Какое счастье, что не все затрудняют нам работу так, как вы, Дитер Коссак!
